Снимается кино

К утру начало моросить. Лев Сергеевич Осмыслов в брезентовой плащ-палатке и резиновых сапогах брёл успевшей стать привычной дорогой. От временного пристанища, претенциозно названного правительственными дачами, до павильонов Объединённых Сталинабадской киностудии и московского "Союздетфильма", на котором он трудился заместителем директора. На дачах поселили в основном московское начальство и ведущих артистов, за исключением директора, которому выделили служебную квартиру рядом с киностудией. Остальных эвакуированных сотрудников "Союздетфильма" разбросали по общежитиям, в кинотеатре и в филармонии. Поближе к месту работы. Хотя в Сталинабаде ничего не близко, расстояния между домами непривычно большие.

Жизнь коллектива "Союздетфильма" сосредоточилась вокруг радиоточки и карты – последние сводки боёв под Москвой, где развернулось наше контрнаступление на Западном фронте. И общая мечта – поскорей вернуться в Москву.

В Москву! В Москву! В Москву!

Лев Сергеевич не присоединялся к общему порыву, просто ему было не до этого. Эвакуация "СоюзДетфильма" в Сталинабад на площадку в четверть московской студии; да ещё туда же оборудование и декорации со съёмочных площадок Одессы, Ялты, Уфы, Ульяновска, даже из Тбилиси; да в условиях военного времени, где ты отвечаешь за сохранность государственного имущества сами знаете чем.... Только от Уфы до таджикской столицы добирались больше месяца, железные дороги переполнены поездами – одни едут на фронт, другие от фронта. Вся огромная страна стронулась с места и пришла в движение.

Кроме того, на "Таджикфильме" кустарная лаборатория с ручной проявкой, развернуть там полноценный съёмочный процесс практически невозможно, нужно строить новое помещение, завозить лес из-за пределов республики....

К жизни в Азии москвичи привыкали с трудом. Хлеба в городе почти не было. Люди голодали, начались болезни. Руководство с огромным трудом сумело организовать столовую для работников кино, где еда выдавалась по продовольственным карточкам. Жёсткую трудовую дисциплину специально поддерживать не было необходимости – увольнение означало угрозу голодной смерти.

Экономили практически на всём: сберегая каждый дюйм плёнки, съёмки вели в один дубль, репетируя сцены до автоматизма; костюмы перешивали со старых фильмов; вместо декораций художники расписывали фанерные задники… Эх…

Внезапно Лев Сергеевич ощутил накопившуюся усталость, и у него невольно вырвалось.

– В Москву! Поскорее бы в Москву!

И тут его осветил свет фар едущей навстречу машины. Для городского транспорта рановато. Рядом остановился "ГАЗ-03-30", единственный автобус объединённой киностудии – всегда нарасхват. Бывало, на нём подвозили сотрудников на работу, но это удавалось не всегда.

– Здравствуй, Егорыч! Случилось чего? – Лев Сергеевич поприветствовал седого насупленного водителя без особой надежды на ответ – чего-чего, а держать язык за зубами жизнь деда научила.

Захар Егорович, водитель "Таджикфильма", родом из Псковской области, приехал в своё время строить таджикскую столицу и осел тут. Жил он в сохранившейся части старого кишлака с высокими глинобитными заборами вдоль запутанных улочек. Широкие штаны, кожаная водительская куртка, на голове тюбетейка с чёрно-белой вышивкой. Вид весьма колоритный!

– Директор за вами послал. – буркнул вместо приветствия водитель.

До начала рабочего дня оставалось больше двух часов – Осмыслов вышел пораньше, чтобы подготовить чертежи для передачи строителям – а директор Олег Игоревич не тот человек, чтобы по пустякам людей напрягать. С нехорошим предчувствием Осмыслов забрался в автобус, скинул плащ-палатку, смущённо посмотрел на мокрые следы от сапог на чистом полу салона, устроился поудобнее на дерматиновом сидении и прикрыл глаза, пытаясь хоть чуток добрать короткого ночного сна.

Директора они застали мрачнее тучи. Но, казалось, быстрый приезд доверенного зама его приободрил.

– Пойдём, Лев Сергеевич, сейчас всё сам увидишь. Без тебя ничего не трогали.

Они протиснулись мимо швейного цеха и гримёрок, подсыхающей росписи Вестминстерского аббатства на фанерных щитах в коридоре; через большой зал съёмочного павильона вышли к складским помещениям. У дверей сидел напуганный до смерти охранник Рустам Гафаров, выделенный им руководством Сталинабадской киностудии и отрекомендованный самым лучшим образом. Увидев высокое начальство, он вскочил и суетливо принялся отпирать двухстворчатую дверь, не попав спервоначалу ключом в замочную скважину.

Первое, что неприятно поразило Льва Сергеевича – с таким трудом добытые, внесённые в помещение склада для просушки и аккуратно сложенные около стены штабелями с распорками брусья и прекрасные строганые доски лежали вповалку на полу. Нехорошо, конечно, но ущерб невелик. Что это Иван Дмитриевич так переживает.... И лишь потом он увидел ноги, торчащие из-под груды брусьев. Стройные женские ноги в шерстяных чулках и в блестящих чёрных лакированных резиновых ботах на кнопочках и с каблучками. Предмет зависти женской части студийцев. Сомнений быть не могло – Роза Уманская, только у неё была такая шикарная по нынешней погоде обувь – мамина, признавалась Роза. Понятно, почему директор не в себе.

Роза – честь и совесть детской киностудии. Головная боль и ходячий кошмар руководства. Когда-то она была инструктором комитета комсомола, и теперь каждую неделю организовывала общие собрания, где призывала изнеможённых коллег отдать последнее для фронта. Она пересказывала последние сводки с фронта, которые все уже и так знали, читала новые стихи, даже пела довольно приятным голосом ободряющие песни.

Гремя огнём, сверкая блеском стали

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас бой пошлёт товарищ Сталин…

Что-что, а зажечь своим энтузиазмом Роза могла. Но людей поопытней, давно подписавшихся на все военные займы, сдавших тёплые вещи для бойцов и кровь для эвакуированных с фронта раненых, раздражала её излишняя экзальтация. Их больше волновал вопрос, как они оказались там, где оказались. Беженцами в своей стране, эвакуированными. И как тут выжить. И можно ли верить, что это скоро кончится. Но об этом на митинге не поговоришь, а связываться с Розой не хотел никто.

Деятельность Льва Сергеевича по организации столовой она не ценила – её идеал был ленинский нарком продовольствия, упавший в голодный обморок в кабинете вождя. Лев Сергеевич стараниями Розы был уже близок к этому идеалу. Он приехал в эвакуацию с женой Леной и с маленьким сыном. Лена устроилась работать на киностудию костюмершей. Роза закатила по этому поводу дикий скандал, обвиняя Осмыслова в семейственности в это трудное для страны время. Лене пришлось уволиться, и, поскольку костюмерш остро не хватало, продолжать дома шить бархатные королевские мантии из плюшевого занавеса, ажурные жабо из накрахмаленной марли… На сына выдали детскую продовольственную карточку – половина взрослой. Неработающие карточек не получали. Семья перешла бы на полуголодное существование по милости Розы, а она как ни в чём не бывало выражала Льву Сергеевичу сочувствие и моральную поддержку. Даже предлагала поделиться сушёным урюком – таджикские коллеги подарили москвичам целый мешок, который те по-честному разделили на всех. Естественно, Осмыслов отказался, ещё не хватало! Директор Олег Игоревич, давний коллега и друг, сумел специальным приказом выбить дополнительный паёк для Лены. Голодный обморок отодвинулся.

Но это мелочи по сравнению с той травлей, которую Роза развязала против режиссера Эраста Ларина, завершавшего в почти невозможных условиях сьёмки детской сказки. Как! В это тяжёлое время, когда необходимо мобилизовать все силы на отпор врагу, снимать сказочку! Ещё и иностранного автора! Про принца, к тому же, про доброго принца – где они видели таких принцев! Да это вредительство! Размывание боевого духа нашего народа! Надо немедленно остановить съёмки! Она не желала понимать, что на объединенной студии снимаются и другие фильмы – про наших разведчиков, например; что многим хотелось бы снимать боевую кинохронику, но не все имеют такую возможность, по крайней мере детская киностудия не имеет. Каждый должен заниматься своим делом – этого Роза принять не могла. Дело должно быть у всех одно – помощь фронту.

Роза сражалась в гордом одиночестве. Пикантность ситуации состояла в том, что секретарь парторганизации актриса травести Мария Баранова играла в фильме-сказке две главные роли, поэтому оказать поддержку Уманской в этом вопросе не хотела. А Роза видела, как сотрудники студии полюбили эту сказку, радовались каждому удачно снятому эпизоду, каждому повороту сценария, боготворили Ларина и к артистам, занятым в съёмке, относились с большой теплотой. Всё это приводило её в негодование.

Доносы в разные инстанции Роза писала с завидной регулярностью. Видимо, кто-то наверху защищал Ларина от нападок Розы, или горячность её доносов показалась там не вполне адекватной, но съёмки не прекращались. Хотя Дамоклов меч над Лариным был занесён. Кто знает, к кому попадёт очередной донос.

* *

Лев Сергеевич позвал Рустама Гафарова и вместе они, решительно пресекая попытки Олега Игоревича с его больным сердцем помочь, переложили часть досок, накрывающих тело Розы, к стене. На полу валялась женская сумка – Розина – там паспорт, чистый носовой платок, расчёска, записная книжка…

Осмыслов присел на корточки возле Розы, лежащей на спине и уставившейся невидящими глазами в потолок. Все молчали. Война, уже принесшая огромные бедствия и обещавшая принести ещё большие, ожесточила сердца. Горевать по погибшей они не могли.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.