Когда жизнь – борьба

Человеку многое может быть не по силам, но ничто не должно быть ему не по совести.

Альберт Швейцер

Часть первая

Я не планировал писать книгу. Но однажды понял: передо мной прошла целая эпоха. Я видел многое собственными глазами.

В этой книге нет вымышленных героев. Здесь то, что я видел и пережил сам.

Я не святой. Но если бы можно было начать заново – я бы всё равно шёл своим путём.

Эта книга – для тех, кто умеет слышать сердце.

Для тех, кто когда-либо чувствовал себя лишним.

Для тех, кто борется за право жить под солнцем.

Может быть, кто-то прочитает и скажет: «Если он смог, то, может, и я смогу».

* * *

Мне четыре года. Меня везут к профессору в Киев. Я никогда не видел столько огней, как здесь. Эти огни остались самым ярким моим воспоминанием о Киеве.

У домашних была последняя надежда – на профессора, о котором все только и говорили. Но профессор сказал, что мне не повезло со временем рождения. Уже прошло много времени. У меня тетрапарез – детский церебральный паралич с поражением четырёх конечностей.

По словам бабушки, я родился мёртвым. Современная медицина называет это тяжёлой асфиксией (удушьем) или неонатальной депрессией (отсутствие дыхания, слабое сердцебиение, синюшность и т.п.). Акушерка применила народный способ – холодную воду из колодца – чтобы вызвать шоковый дыхательный рефлекс. Асфиксия при родах – одна из наиболее частых причин детского церебрального паралича. Когда мозг новорождённого не получает кислород в течение критически важного времени, могут повредиться участки, отвечающие за движение, тонус мышц и координацию.

Бабушка в моей инвалидности винила акушерку.

А мама, когда узнала, что я инвалид, не вынесла этого – её разум помутился.

* * *

Все советовали сдать меня в дом инвалидов. Но родители всем отвечали, что никуда меня сдавать не будут.

Я до пяти лет не ходил. Бабушка меня выходила. Мешками приносила муравьёв из леса и делала мне тёплые компрессы. Помню, как она носила меня на плечах, подвязав платком, когда шла на свадьбу к соседям через дорогу. Было многолюдно и шумно.

Помню, как упал с кровати и поломал руку. Я хотел поймать солнечный зайчик на кровати, потому что мне надоело смотреть на этот бумажный ковёр на стене с оленями. Теперь хожу с гипсом.

* * *

Мне семь лет. Учителя ходят по домам будущих первоклассников.

– Ваш сын, конечно, в школу не пойдёт.

– Пойдёт. Только на следующий год. Пусть немного окрепнет. Он знает все буквы и умеет читать.

Читать я научился до шести лет. Дальний сосед показал мне все буквы и сказал, что мне надо в школу.

Книг в доме у нас не было, кроме бабушкиного Евангелия, в котором отсутствовали страницы в начале и в конце, использованные покойным дедушкой для самокруток. Я читал слова из отрывного календаря и из полосок газет, которыми обклеивали на зиму щели в окнах.

Бабушка иногда горевала: «Как ты будешь жениться, внучок?». На что я всегда отвечал: «Я буду жениться в рукавицах».

Я хотел поскорее пойти в школу, но боялся, что туда надо заходить по лестницам. В моём понятии ступеньки представлялись приставными лестницами, по которым надо заходить через окно.

* * *

Магазинных игрушек у нас в доме тоже не было. Сестра, которая была на два года младше меня, играла с тряпичными куклами. А я вместо машинок использовал стулья, вставляя ноги в проёмы на спинке стула, а летом катался на подсолнухах, вырванных с корнями.

Первая кукла у сестры появилась, когда ей сделали операцию на гландах в Гомеле. А мне тогда же купили букварь.

Помню, как мама водила мою руку, уча меня писать. Когда получалось некрасиво, она вырывала листок и заменяла его другим из чистой тетради. Позже я и сам стал вырывать листки, ничего не вставляя взамен. Потом учитель сказал, что так делать нельзя.

* * *

Электрический свет у нас в доме появился, уже когда я пошёл в школу. Сначала в одной комнате, где я делал уроки.

А когда провели радио, мы с сестрой танцевали вокруг грубки – небольшой, простой печки без лежанки.

А позже провели свет и в первой комнате. И у нас появился и электрический утюг.

* * *

В школу меня водили либо мама, либо отец, либо бабушка. Зимой чаще всего на санках возил отец. Однажды у меня замёрзли руки и учитель, сняв с меня перчатки, полурока отогревал их под краном в классе.

В начальной школе я был отличником, моя фотография висела на доске почёта. Но бывали и двойки. Помню, как мне поставили двойку за невыученное стихотворение. Я не выучил, потому что забыл про него.

Ко мне относились хорошо и не делали скидку на инвалидность. Однажды бабушка пришла за мной, и весь класс начал рассказывать, что мне выделили пальто не потому, что у меня больные ручки и ноги, а потому что я хорошо учусь. Это была материальная помощь из фонда школы семьям, которые нуждались в помощи. Поскольку мама не работала и имела инвалидность, мне тоже выделили помощь. Но как педагогически грамотно представил это учитель.

На физкультуру первое время я ходил со всеми, даже бегал, если можно назвать мои прыжки бегом. Но когда однажды я упал в коридоре, меня стали оставлять в классе.

Как-то раз была контрольная по математике, и я не со всеми заданиями справился. Оставшись один в классе, когда была физкультура, я подошёл к учительскому столу и вытащил из стопки тетрадь самого сильного в математике ученика. Математика мне давалась трудно, мне было трудно передвигать косточки на счётах.

Переписав решение, я зачем-то наставил в открытом журнале себе пятёрок. Но чтобы учитель ничего не заметил, наставил пятёрок и другим ученикам. «Нет, учитель догадается»… Добавил себе и другим ещё и двоек.

Когда прозвенел урок и с физкультуры вернулись все в класс, я сидел с носом в красных чернилах, поскольку я брал перьевую ручку учителя ртом (я пишу стоя двумя руками, прижимая ручку к животу), а на столе учителя стояла только красная чернильница.

Я не помню, чтобы меня ругали. Папе рассказали об этом случае уже позже на родительском собрании, и папа только передал мне, что ему рассказали.

Когда сестра пошла в школу, ходил вместе с сестрой. Она несла в своём портфеле свои и мои учебники.

* * *

Была ли у меня симпатия? Да. Во втором классе и позже мне очень нравилась одна девочка – Оля Побединская. Особенно мне нравилось, как она пела «Солнечный зайчик». Дома, сделав уроки, я рисовал и рисовал её портреты, если можно так назвать мои рисунки. Все мои промокашки были исписаны её именем.

Петь я совсем не умею. Я не ходил в детсад и не знаю ни одной песни. Меня вызывают петь вдвоём с другом, и я только открываю рот. Оценки получаю за выученные тексты песен.

А вот рисовать люблю. Срисовываю все картинки из учебников и из вышитых картин в рамках на стене. Чтобы рисунок выглядел ярче, карандаши слюнявлю.

А ещё люблю рисовать одноклассникам по их просьбе фантастических животных.

Первые цветные карандаши мне подарили соседские дети.

Как и пионерский галстук на приём в пионеры в годовщину Октября. Всех принимали в пионеры на день рождения Ленина, а отличников седьмого ноября. В этот день мы ходили с флажками к памятнику в центре деревни.

* * *

Подруги моей сестры и мои подруги. С ними мы гуляем возле нашего или их двора. Они берут меня играть в классы, хотя я не умею прыгать на одной ноге. И даже в футбол играю с ними с детским мячом.

Мальчики в свои игры меня не берут. Я иногда подхожу к ним в парк напротив нашего дома. Они вечно с книгами. Нет, не c учебниками. С тем, что читают для себя. По улице можно часто увидеть школьников, которые читают книгу на ходу.

Однажды вынес на улицу мамину бутылочку со снотворным. Все выпили по одной «витаминке», а некоторые по нескольку. Многие уснули прямо на лугу. Пришлось вызывать скорую. Правда, за это мне ничего не было.

Зато в другой раз меня с сестрой отругали ни за что. Мы с мамой и сестрой ходили на копанку стирать одежду и постельные принадлежности. Мы с сестрой пришли домой раньше. Дом был на замке (бабушка, наверное, пасла гусей), и мы заглянули в огород посмотреть, нет ли там бабушки. Яблоня возле сарая была разломана на две части. Когда мама пришла домой, соседка наговорила, что это мы сломали яблоню. Нас не били, но было очень обидно.

А ещё эта соседка сказала, что неправильно называть родителей на «вы» и что надо говорить «папа», а не «тата». Пусть они говорят, как хотят, а мы будем говорить, как принято в нашей семье.

* * *

Я пойду в пятый класс. За лето я прочитал почти все учебники за пятый класс. Сосед тёти и крёстной рассказал мне все буквы немецкого алфавита, и я читал слова в соответствии с алфавитом: «деутсцх» вместо «дойч».

За пятый класс у меня всего две четвёрки – по пению и истории. У нас кабинетная система, и у меня пропал учебник по истории древнего мира. Я взял в библиотеке старый учебник, но он не совпадал с новой программой. На уроке друг клал свой учебник посредине парты, и я подчитывал следующие абзацы, пока кто-то отвечал.

Дома о пропаже учебника я никому не рассказал.

Как и никому не сказал, что в шестом классе мне приписали очки.

Я старался садиться за первой партой, чтобы лучше видеть.

А ещё мне в шестом классе несправедливо поставили двойку по немецкому. Я знал стихотворение наизусть. Но некоторые не выучившие стихотворение вырвали листок из учебника и прикрепили листок сзади учительского стульчика. Когда учительница встала и всё поняла, она поставила всему классу двойки.

* * *

После шестого класса бабушка возила меня в церковь святить яблоки на Спаса в Чернигов, где живут её две сестры. Я вижу у них украинские газеты и журналы. Мне очень понравился этот язык, и я прошу троюродных сестёр, чтобы они писали мне письма по-украински. У одной из сестёр красивый почерк с необычными начертаниями некоторых букв, и я стараюсь его копировать.

В седьмом классе у нас новый учитель по немецкому. Как-то учитель похвалил меня, сказав, что я буду переводчиком. И с тех пор я стал мечтать о профессии учителя немецкого языка. Хотя до этого во всех анкетах писал, что хочу быть художником.

До конца седьмого класса учитель нас не доучил. В мае его забрали в армию. Да и сам я не доучился до конца седьмого класса. Началась эпидемия коклюша.

* * *

Конец мая. Тепло. А мне приходится лежать в больнице и пропускать уроки. От скуки разглядываю на потолке очертания разных фигур. Вот пятно, похоже на Австралию. А вот в этом мне видится стоящий на голове мальчик с собакой.

В палате тишина. Вдруг открывается дверь, и в палату заходит медсестра с какой-то девчонкой. Опять принесли противное лекарство. Девчонка держит в руках термометр.

Закончился обход. Мои соседи по койке уходят в столовую на обед. Мне приносят еду прямо в палату. Я сижу с книгой и жду. Открывается дверь, заходит тётя в белом халате, а с ней та же девчонка. Пока ставят еду, незнакомка всё время смотрит на меня. «Коля, ты слабо кушаешь», – говорит мне тётя в белом халате, забирая тарелку и стакан с ложкой, и они уходят.

Я больше часа сижу сам и уже хотел было лечь, как вдруг в дверях появляется та же самая девчонка. Подходит ко мне и садится рядом со мной на койке.

– Значит, тебя зовут Коля? – с ходу спрашивает черноволосая девчонка.

– Да.

– А меня Рая.

Расспросила, из какой я деревни. Она оказалась из Грушного.

– А в каком ты классе учишься? – спросила незнакомка.

– В седьмом.

– Я тоже. А как ты учишься?

– Хорошо. А ты?

– А какой твой любимый предмет?

– Немецкий язык.

– Какое совпадение! Я тоже лучшая ученица в классе по немецкому.

– А я, – хвастаюсь я, – люблю писать сочинения. Однажды моё сочинение учитель немецкого языка читал всему классу и похвалил меня.

– А мне очень понравился текст про Эрнста Тельмана в учебнике.

– Мне тоже.

– Кем ты хочешь быть?

Я задумался.

– Ты можешь работать в конторе, – посоветовала она.

– Я буду учителем. А ты?

– Врачом.

Рая потом не раз заходила ко мне в палату. Я даже нарисовал ей несколько рисунков.

Целое лето я её не видел. Всё не мог забыть её.

* * *

У нас начиная с пятого класса каждый год новый классный руководитель. Восьмой класс не исключение.

Как-то на уроке русского языка учительница зачитала лучшее сочинение о природе моей одноклассницы. Меня тоже поразили её образы и эпитеты. Через некоторое время одноклассница похвалилась письмом из молодёжной газеты «Знамя юности», в котором литконсультант хвалил её стихи.

Мне самому захотелось попробовать. И вот в редакцию отправляется письмо с таким стихотворением:

Прыйшоў, нарэшце, дзень вясновы.

На двор я выбег пагуляць.

Узяў з сабою кніжку нову

І сеў на лавачку чытаць.

Ответ разочаровал. Мол, что нового я открыл для читателя в процессе сидения на лавочке.

Писать стихи пропало желание.

Позже я вернусь к стихам в девятом классе. Но посвящал я их уже девушке.

Но об этом расскажу позже.

* * *

Начиная с восьмого класса на всех районных олимпиадах по немецкому языку я занимал первое место. В восьмом классе на летние каникулы учительница надавала мне много книг для чтения на немецком языке и справочник по немецкой грамматике. Я за лето переписал в общую тетрадь все грамматические правила.

Из соседних сёл добавились новые ученики, и теперь у нас появился девятый «В» класс.

После второго урока спускаюсь с другом на первый этаж. И вдруг… Да, это была она. Она поднималась со второго этажа на третий. Она ходит в параллельный класс. Она помнит моё имя. Я в десятом «Б», она в десятом «В». Чтобы оказаться возле её класса, направляюсь в библиотеку. Только хотел открыть дверь в библиотеку, как слышу со стороны:

– Коля! Коля! – она была с какой-то девчонкой из вновь прибывших в девятый класс.

– Узнаёшь?

– Узнаю, – отвечаю я и чувствую, что краснею. – Здравствуй!

– Здравствуй! Библиотека закрыта. Коля, а я раскрасила твои рисунки. Хочешь, я завтра принесу тебе их?

Я теперь часто хожу в сторону библиотеки, потому что напротив неё её класс. Сам похожу к ней.

– Коля, а у вас тоже снова черчение добавилось? Ты хорошо чертишь? Словом, будешь себе чертить, так черти заодно и мне. А то у меня четвёрка по черчению. И то уж так… А ты после меня ещё долго лежал в больнице?

– С 22 мая по 4 июня. А ты на олимпиаде была?

– По чём?

– По немецкому.

– Нет. Из нашей деревни не ездили.

Звенит звонок.

– Получи пятёрочку! – провела она меня своей рукой по щеке. – Я уже по химии получила пятёрку.

Теперь мы на каждом перерыве встречаемся возле библиотеки или на лестничной площадке.

Воскресенье для меня самый трудный день, потому что целый день не вижу её.

– Двоек получил много? – с улыбкой спрашивает она меня после третьего урока.

– Много, – улыбаюсь в ответ.

Сегодня под утро приснилось, что я видел её в школе такой маленькой и в пионерском галстуке.

В школе узнал, что вчера она уехала.

Я пишу стихи о ней. Вечером после того, как сделал все уроки, иду в колхозный сад и распеваю их. Бабушка волнуется. Потому что если я упаду, я сам не встану.

* * *

… Она прибыла в наш девятый «Б» класс из другой школы. Весёлая черноволосая девчонка с лучистыми глазами и очаровательным именем Людмила, сначала она просто нравилась мне, а в десятом классе к каждому празднику я подписывал ей открытки и посвящал ей свои стихи, правда, никогда не осмеливался вручить.

Нынешний апрель навсегда останется в моей памяти.

На уроках я украдкой посматриваю на неё, а когда оканчиваются уроки, возле школьной калитки провожаю её глазами. Нам идти в разные стороны....

И зачем так часто повторяется суббота, уносящая с последним звонком радость завтрашней встречи с нею?

Сколько раз порывался подарить ей свои стихи, но всё не находилось удобного случая.

И вот, наконец, случилось! На последнем уроке Таня Макеенко, с которой она сидела, попросила у меня конспект по истории. Передавая через Людмилу конспект, я тут же быстренько протянул приготовленный заранее листок со стихами и припиской: «Люся! Если тебе не понравится, уничтожь это. Только мне ничего не говори. Коля». «И это тоже по истории?» – не ожидая ответа, Людмила механически протянула мой листок Тане. «Нет, тебе», – остановил я её, и Людмила, выхватив у Тани записку, начала её читать.

Я вынуждён был повернуться. Стараясь не покраснеть, ожидал спасительного звонка.

Наконец прозвенело с урока. Она встала из-за парты, и по взгляду я понял, что она что-то скажет мне. «Порви!» – только и нашёлся сказать. Но она спрятала бумажку в портфель, всего лишь сказала: «Ты это сам?»

Я ожидал худшего. «Сам», – смущённо ответил я.

Она всегда торопилась домой, а сегодня вызвалась помогать дежурным.

Сегодня уже я торопился домой.

Четыре дня после этого не отваживался встретиться с её глазами.

Мы всё ещё упорно продолжаем сторониться друг друга. Наконец, она не удержалась и спрашивает меня: «Коля, что нам было по геометрии?»

На последнем уроке без конца переглядывались друг с другом. Эти мгновения были самыми счастливыми в моей жизни.

Третий урок – геометрия. Когда поворачиваюсь к ней, загадочно показывает рукой на доску.

Она уже вообще не заглядывает в класс, избегает меня, простаивает на переменах в коридоре с портфелем в руках, оживлённо разговаривает с подружками, пока не перейдут в следующий кабинет.

Видимо, мой вид бросается всем в глаза. На русской литературе учительница заметила: «Коля, ты сегодня какой-то рассеянный».

Людмила сидит за нами. Мой сосед поворачивается к ней и дёргает её за руку. Она раздражённо приказывает отвернуться, адресуя этот приказ скорее мне. Я на несколько секунд отворачиваюсь, а потом опять наблюдаю за ней, когда она возится с моим другом.

Я кладу свою тетрадь посередине стола, чтобы она заметила написанное на ней своё имя, снова оборачиваюсь к ней.

– Отвернись! А то сейчас поотворачиваюсь! – неожиданно громко выкрикивает она, и все оборачиваются на меня.

До конца уроков больше не оглядываюсь на неё.

…Вот и последний звонок в нашей школьной жизни. Прозвучали напутствующие слова учителей. С цветами, вручёнными на линейке, нерешительно подошёл к Людмиле: «Держи, это тебе!» Но она и не взглянула на цветы, ничего не сказав, отошла в сторону.

Всем классом ходили в лес, а я, вернувшись домой, пошёл через огород в сторону совхозного сада.

Так до самого вечера прошатался один в саду. Только когда порядочно стемнело, вспомнил, наконец, о доме… На середине своего огорода сталкиваюсь с бабушкой, которая уже вышла меня разыскивать. Шагая за ней, молча выслушиваю её упрёки.

– Землемер этот…

* * *

Многие отговаривали меня поступать на учителя. «Ему надо идти на бухгалтера».

Но папа поддержал мой выбор.

И вот я в институте иностранных языков. В приёмной комиссии сообщают, что экзамены на заочное отделение закончились.

Хотя я и не смогу учиться на дневном отделении, мы с папой решаем сдавать экзамены.

По всем четырём предметам мне поставили «четыре». Даже по немецкому языку. Я рассказывал о родной деревне, используя дословный перевод некоторых русских выражений, что меня и подвело.

… Через некоторое время по почте вернулись документы и сообщение, что я не прошёл конкурс. Мне не хватило полбалла.

Что мне оставалось делать? На заочное отделение принимают, только если работаешь в школе. А в школу учителем без диплома никто не возьмёт.

В школе мне дали понять, что это не моя профессия: «Какой из тебя учитель, если ты и мел-то в руке не удержишь?!»

Полный отчаяния, я написал письмо в «Советскую Белоруссию». А сам в тот же день засел за учебники и учебные пособия для поступающих в вузы.

Сижу я так за книгами, и вдруг в дом заходит незнакомая интеллигентная женщина. Представляется корреспондентом «Советской Белоруссии». Сообщает, что меня приняли в институт на заочное отделение. Она побывала не только в институте, но и в моей школе. Ей пообещали, что с января лаборант физики уходит в декретный отпуск и меня возьмут на её место. Она забрала мои документы и попросила несколько моих рисунков. Отец должен приехать в институт за учебниками.

В конце сентября «Советской Белоруссии» появилась её статья, которую я так и не удосужился прочитать.

Журналистке Манаевой Дине Николаевне я также обязан тем, что по её совету я начал самостоятельно изучать английский язык, который мне потом очень пригодится в жизни.

* * *

Я шесть лет проработал лаборантом в Савичской средней школе. Когда болели учителя, меня ставили на замену. Поэтому эти часы вошли в педагогический стаж.

Учителя физики хорошо относились ко мне, особенно Давыдовский Василий Иванович, в которого ещё в десятом классе была влюблена одна моя одноклассница. Он помогал мне, под его руководством я завёл журнал, в котором записывал, какие приборы надо подготовить к каждому уроку и в каком шкафу, на какой полочке и под каким номером находится тот или иной прибор. На все приборы я наклеил номерки.

* * *

Не знаю, как это началось. Но бабушка, похоже, приговорила меня.

Она всегда говорила: «Не смотри на богатых и на учительниц. Присмотрись к какой-нибудь небогатой школьнице».

Вот я и «присмотрелся». Она моложе меня на восемь лет.

… Их класс в кабинете физики. У них не было классного часа, и все ушли. Она вернулась за портфелем. «До свидания Вам!».

Заметит ли она, что я положил в её учебник два стихотворения для неё?

На шестом уроке она что-то показывала соседке из учебника. Не мои ли стихи?

Ночью приснилось, что она зашла ко мне в лаборантскую, села возле меня у окна и сказала: «Если всё это будет продолжаться, я брошусь под машину».

Перед первым уроком я поставил на её парту цветы. «Кто-то поставил нам цветы», – сказала Наташа. «Пусть стоят», – ответила Валентина.

Она сегодня с Наташей дежурная. «Иди в лаборантской протри. Я тебе по дороге что-то расскажу», – говорит она Наташе.

Перед первым уроком завуч проверяла, как подежурили. Заметила воду возле учительского стола. «Это я вчера разлил, когда убирал приборы», – в присутствии Валентины заступился за неё.

Их класс проводит открытое комсомольское собрании для секции классных руководителей. Валентина вела комсомольское собрание и давала анализ успеваемости 8-А класса.

Сегодня вечером бабушку назвал Валечкой.

В учительской на столе вверху стопки тетрадей с контрольной работой по русской литературе лежала её тетрадка. Я прочитал её сочинение, исправив ошибки.

Её соседка попросила перевести письмо из ГДР, и я имел возможность постоять рядом с ней.

Сегодня пришёл гонорар (1 рубль 87 копеек) за стихотворение в районной газете.

Не дождавшись классного руководителя (должен быть классный час), все разошлись. Она сидит одна за своей партой. Я боюсь подойти к ней. Один из дежурных говорит: «Иди прогони эту Феськову».

* * *

1981-й год. Первый день после новогодних каникул. Перед первым уроком Наташа сказала: «Кто-то нашу парту подушил. Молодец!»

Я целый урок носил приборы, чтобы иметь возможность смотреть на неё.

Когда у них была физкультура и кабинет физики был свободен, я открыл её дневник, чтобы положить туда новое стихотворение, и нашёл там стихотворение, записанное немецкими буквами. Я прочитал только начало («Отучаю тебя от встреч. И от губ тебя отучаю») и закрыл блокнот и дневник.

Кому посвящены эти стихи? Почему подпись состояла из букв H.N?

Она опять дежурная. Во время физкультуры я подмёл и вымыл пол, вытер подоконники.

Возвратившись с физкультуры, Наташа удивилась: «Кто-то в классе помыл и подоконники вытер. Молодец!»

Сегодня у них генеральная уборка. Наташа зашла убирать лаборантскую. Я вышел, чтобы не мешать. Когда вернулся, Наташа, заметившая на моём столе стихотворение «Восьмиклассница», спросила: «Это Вы написали?».

На следующий день я слышал, как Наташа рассказывала ей: «Николай Павлович про тебя такие красивые стихи сочинил».

В её записной книжке прибавилась песня «Не отрекаются любя».

Улыбаясь, зашла в класс и поздоровалась почти у своей парты (она сидит за первой партой), чтобы я услышал.