Мокрое сердце

Глава 3: Правила выживания

Кабинет директора Виктора Зоркина представлял собой странный гибрид музея советской эпохи и современного управленческого пространства. Тяжелые шторы, массивный стол из темного дерева и портрет президента соседствовали с новеньким голографическим проектором и сенсорными панелями на стенах. Сам Зоркин, невысокий полный мужчина с залысинами и постоянно влажным от пота лицом, выглядел столь же неуместно в своем дешевом, но претенциозном костюме, как оливка в чашке кофе.

Альберт вошел без стука, нарочито громко захлопнув дверь за собой.

– А, Харистов, – Зоркин поднял глаза от голографического экрана. – Как всегда, демонстрируете отсутствие манер.

– Как всегда, демонстрируете отсутствие компетенции, – парировал Альберт, окидывая взглядом кабинет. – Вижу, бюджет больницы ушел на обновление вашего технопарка, а не на антибиотики для пациентов.

Зоркин поджал губы, но промолчал. Вместо этого он кивнул человеку, сидевшему в кресле напротив его стола – фигуре, которую Альберт заметил только сейчас.

– Доктор Харистов, позвольте представить, инспектор Игорь Строгов из ГКМБ. Он хотел лично с вами побеседовать.

Строгов медленно поднялся. Высокий, подтянутый мужчина военной выправки, с коротко стриженными седеющими волосами и холодными серыми глазами, напоминавшими осколки льда. Его идеально отглаженный костюм выглядел неуместно дорогим для государственного служащего.

– Доктор Харистов, – произнес Строгов, не предлагая руки для рукопожатия. – Наслышан о ваших… методах.

– Вы имеете в виду методы, которые на самом деле лечат пациентов? – Альберт упер руки в бока. – Да, они существуют. Звучит как фантастика в нашей системе здравоохранения, не правда ли?

Зоркин нервно кашлянул, но Строгов лишь слегка приподнял бровь, его лицо оставалось бесстрастным.

– У нас есть информация о том, что вы используете нестандартные препараты и процедуры, не одобренные Министерством, – сказал он, доставая из нагрудного кармана маленькое устройство, которое активировал легким касанием. – Это официальное предупреждение, доктор Харистов. Мы наблюдаем за вами.

Альберт почувствовал знакомую пульсацию за правым виском. Имплантат нагрелся – реакция на повышение уровня стресса. Он машинально коснулся шрама на лице, затем заставил себя опустить руку.

– И что именно вы наблюдаете, инспектор? То, как я спасаю людей, которых ваша бюрократическая машина уже списала? Или то, как я пытаюсь практиковать медицину в условиях, больше напоминающих средневековье, чем XXI век?

– Закон един для всех, доктор, – холодно ответил Строгов. – Акт о медицинской безопасности № 172 запрещает использование нелицензированных и экспериментальных методов лечения без специального разрешения Комитета. Особенно когда речь идет о запрещенных технологиях.

Последние слова он произнес с особым ударением, глядя прямо в глаза Альберту. Тот почувствовал холодок – неужели они что-то знают о Нейро?

– Если вы обвиняете меня в чем-то конкретном, инспектор, выкладывайте, – Альберт сделал шаг вперед. – В противном случае, у меня пациенты, которые не могут ждать, пока ГКМБ заполнит все свои бумажки.

– Харистов! – нервно вмешался Зоркин. – Следите за своим тоном!

Строгов поднял руку, останавливая директора.

– Все в порядке, Виктор Павлович. Доктор Харистов просто демонстрирует свою… преданность пациентам. – Он снова посмотрел на Альберта. – Сегодня мы просто предупреждаем. Но если мы получим доказательства нарушений, последствия будут серьезными. Не только для вас, но и для всей больницы.

Он кивнул Зоркину, игнорируя Альберта, и направился к выходу. У двери он остановился.

– И да, доктор Харистов. Наши технологии обнаружения незаконных ИИ значительно продвинулись за последний год. Просто к сведению.

Когда дверь за инспектором закрылась, Зоркин вскочил со своего места.

– Вы с ума сошли?! – его лицо покраснело от гнева и страха. – Вы понимаете, что ГКМБ может закрыть нас одним росчерком пера? Они уже закрыли Городскую № 7 в прошлом месяце!

– Потому что там была эпидемия стафилококка из-за вашего дорогого друга, главврача Кравцова, который экономил на стерилизации инструментов, – парировал Альберт. – Не надо делать вид, что вы заботитесь о больнице или пациентах, Зоркин. Вас волнует только ваше кресло.

Директор сжал кулаки, борясь с желанием ударить Харистова.

– Вы переходите все границы, Альберт. Я терплю вас только потому, что вы действительно спасаете безнадежных. Но помните: вы не незаменимы.

Альберт усмехнулся.

– Давайте проведем эксперимент, Виктор Павлович. Посмотрим, что случится с вашими показателями, если я уйду. Сколько людей умрет в первую неделю? Десять? Двадцать? И как быстро Министерство пришлет своих ревизоров, чтобы выяснить, почему ваша смертность внезапно подскочила на 200%?

Зоркин побледнел, но продолжал упрямо смотреть на Харистова.

– Однажды ваше высокомерие приведет вас к падению. И я буду там, чтобы это увидеть.

– Если вы к тому времени не умрете от инсульта из-за своей ожирения и гипертонии, – Альберт направился к двери. – Кстати, ваш левый глаз слегка опущен. Рекомендую проверить давление.

– Вон из моего кабинета! – крикнул Зоркин вслед.

Альберт вышел, тихо закрыв за собой дверь. В коридоре он остановился, прислонившись к стене. Головная боль усиливалась, несмотря на нейромодулятор. Слова Строгова о технологиях обнаружения ИИ беспокоили его больше, чем он готов был признать. Если ГКМБ узнает о Нейро…

– Доктор Харистов? – раздался женский голос, прервавший его мысли.

Альберт поднял глаза. Перед ним стояла молодая женщина в белом халате – хрупкая, с короткими рыжими волосами и яркими зелеными глазами, которые смотрели на него с тревогой.

– Что еще, Светлова? – устало спросил он, узнав медсестру из хирургического отделения.

– У нас экстренный случай в третьей операционной, – быстро проговорила Маргарита. – Мельников пытается провести трепанацию пациенту с субдуральной гематомой, но я видела КТ, там явное смещение. Он не слушает меня, говорит, что медсестре лучше заткнуться и подавать инструменты.

Альберт выпрямился, мгновенно собравшись.

– Он что, совсем с ума сошел? Кто анестезиолог?

– Ковалев. Он пьян, – Маргарита произнесла это тихо, но твердо. – Я чувствую запах даже через маску.

– Черт возьми, – Альберт без дальнейших слов быстрым шагом направился к лифтам. Маргарита последовала за ним. – Давно они начали?

– Пятнадцать минут назад. Пациент – мужчина, 42 года, мотоциклетная авария.

– Предоперационная подготовка?

– Минимальная. Антибиотики не вводили из-за «аллергии», хотя в карте ничего об этом нет. КТ провели на старом аппарате, качество снимков плохое.

Альберт нажал кнопку лифта и достал сигарету.

– Доктор, здесь нельзя… – начала Маргарита.

– Заткнись, Светлова, – он закурил. – Я собираюсь спасти идиота, которому Мельников уже наверняка проковырял мозг не в том месте, и пьяного Ковалева, который скоро останется без лицензии, если она у него вообще есть. Мне нужны эти тридцать секунд и никотин.

Маргарита замолчала, неожиданно понимающе кивнув. Когда они вошли в лифт, Альберт быстро затушил сигарету о подошву ботинка и спрятал окурок в карман.

– Смотри и учись, Светлова, – сказал он, когда двери лифта закрылись. – Сейчас ты увидишь, как спасают людей от других так называемых врачей.

– Я знаю, – тихо ответила она. – Поэтому и пришла за вами.

Альберт удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Возможно, эта рыжая выскочка не так глупа, как остальной персонал.

Третья операционная представляла собой печальное зрелище даже по меркам Городской больницы № 4. Тусклый свет, устаревшее оборудование, подтеки на стенах. Посреди этого упадка, на операционном столе лежал мужчина с наполовину обритой головой, над которым склонился доктор Мельников – тощий, нервный хирург с трясущимися руками.

– Что за черт? – воскликнул Мельников, когда Альберт ворвался в операционную, уже в стерильной одежде, которую он натянул с рекордной скоростью. – Харистов, это моя операция!

– Была твоей, – отрезал Альберт, бросив взгляд на монитор с жизненными показателями пациента. – Светлова, выведите доктора Ковалева в комнату отдыха и держите его там. Мне нужен трезвый анестезиолог.

– Но у нас нет сейчас другого… – начала медсестра.

– Елена Воронина в неврологии. Скажите, что я вызываю ее для экстренной консультации. Она умеет управляться с наркозом.

Маргарита кивнула и быстро подошла к пошатывающемуся анестезиологу, который даже не сопротивлялся, когда она вывела его из операционной.

– Ты не имеешь права… – начал Мельников, но Альберт перебил его, бросив взгляд на открытую часть черепа пациента.

– Заткнись и отойди, – он склонился над пациентом. – Ты делаешь разрез в двух сантиметрах от места гематомы. Еще немного, и ты бы повредил сагиттальный синус. Это было бы убийство, а не операция.

– Я следовал протоколу! – защищался Мельников.

– Ты следовал протоколу для совершенно другого типа травмы, – Альберт быстро осмотрел инструменты и взял скальпель. – Где снимки КТ? Я хочу увидеть, что ты там надиагностировал.

Мельников неохотно показал на экран в углу операционной. Альберт бросил короткий взгляд и покачал головой.

– Как ты вообще получил медицинский диплом? Это же очевидное двустороннее смещение! – Он повернулся к входящей в операционную Елене. – Доктор Воронина, спасибо, что пришли. Наш уважаемый анестезиолог решил, что водка и операция – отличное сочетание.

Елена Воронина была одной из немногих в больнице, кого Альберт если не уважал, то хотя бы считал компетентным врачом. Среднего роста, стройная, с русыми волосами, собранными в практичный хвост, и серьезными светло-карими глазами. Она быстро оценила ситуацию.

– Какой наркоз использовали? – спросила она, подходя к аппарату и проверяя показатели.

– Стандартный пропофол и фентанил, – ответил Мельников.

– В каких дозах? – Елена бросила на него строгий взгляд.

Мельников замялся, и Альберт фыркнул.

– Он понятия не имеет. Ковалев был слишком пьян, чтобы сказать, а наш гений хирургии слишком занят, убивая пациента, чтобы спросить.

Елена молча проверила капельницу и внесла коррективы в дозировку.

– Давление падает, – сказала она через несколько секунд. – Нужен адреналин.

– В шкафу должен быть, – Альберт уже работал над правильным разрезом. – Светлова, помогите доктору Ворониной.

Маргарита, вернувшаяся в операционную, быстро подала Елене необходимый препарат.

– Мельников, либо помогай, либо убирайся, – бросил Альберт, не отрываясь от операции. – Третьего не дано.

Мельников колебался, но затем занял позицию ассистента, молча подавая инструменты. Следующие сорок минут прошли в напряженной тишине, нарушаемой только короткими командами Альберта и сообщениями Елены о состоянии пациента.

Альберт работал с поразительной точностью и скоростью, его руки двигались уверенно, как будто он проводил эту операцию тысячи раз. Для удаления гематомы он использовал технику, которую в этой больнице никто, кроме него, не практиковал – минимально инвазивную, с применением специального отсоса, который он сам модифицировал для таких случаев.

– Давление стабилизируется, – сообщила Елена через полчаса. – Пульс нормализуется.

– Хорошо, – Альберт начал закрывать доступ. – Мельников, ты видишь, что я делаю? Это называется «спасение жизни». В следующий раз, когда ты решишь поиграть в нейрохирурга, вспомни этот момент и вызови кого-нибудь, кто знает, где в голове находится мозг.

Мельников молчал, его лицо было красным от унижения и гнева.

Операция закончилась успешно. Пациента перевели в реанимацию, и Альберт, сняв перчатки, вышел в коридор. Головная боль вернулась с удвоенной силой. Он прислонился к стене, закрыл глаза и нажал на имплантат за ухом, активируя его на максимальную мощность.

– Спасибо, – раздался голос Елены. Она стояла рядом, тоже сняв операционную маску. – Ты спас ему жизнь.

– Это моя работа, – просто ответил Альберт, не открывая глаз. – Хотя бы кто-то в этой больнице должен ее выполнять.

– Импланта́т снова барахлит? – спросила она, заметив его жест.

– Он работает на пределе возможностей, – Альберт открыл глаза и посмотрел на нее. – Как и все мы здесь.

Елена кивнула, понимая без слов.

– Я слышала, к тебе приходил ГКМБ.

– Новости быстро разносятся, – усмехнулся Альберт. – Да, инспектор Строгов решил лично предупредить меня о последствиях моего «нестандартного подхода» к лечению. Видимо, спасать людей теперь считается преступлением.

– Они становятся все агрессивнее, – задумчиво сказала Елена. – В прошлом месяце закрыли три подпольные клиники в пригороде. Говорят, там использовали какие-то экспериментальные методы регенерации тканей.

Альберт напрягся, но постарался не показать своего интереса.

– Тебя это волнует? – спросил он как можно небрежнее.

– Меня волнует, что люди не могут получить нормальное лечение без разрешения бюрократов из ГКМБ, – ответила она. – И меня волнует, что однажды они придут и за тобой, Альберт. Ты не слишком осторожен.

– Осторожность – привилегия тех, кто может себе позволить смотреть, как умирают люди, – он оттолкнулся от стены. – Мне пора.

– Куда ты? – спросила Елена. – Тебе нужно отдохнуть после такой операции.

– У меня обход, – ответил он. – Кто-то должен убедиться, что мои дорогие коллеги не убили еще кого-нибудь, пока я занимался Мельниковским пациентом.

Елена покачала головой, но не стала его останавливать. Она знала Альберта достаточно хорошо, чтобы понимать: спорить бесполезно.

Обход по отделениям Городской больницы № 4 был похож на прогулку по кругам Дантова ада. Каждый этаж представлял свою версию медицинского кошмара.

Терапевтическое отделение на втором этаже было переполнено. Койки стояли даже в коридорах, а пациенты с хроническими заболеваниями получали лишь минимальное облегчение симптомов из-за «дефицита» лекарств, который на самом деле был следствием коррупции и черного рынка.

– Пациенту Соколову нужен дигоксин, а не эти плацебо, которые вы ему даете, – бросил Альберт заведующей отделением, докторy Надежде Ильиничне, пожилой женщине, давно сдавшейся перед системой. – Его сердечная недостаточность прогрессирует.

– Где я возьму дигоксин, Харистов? – устало ответила она. – Он в списке дефицитных препаратов уже третий месяц.

Альберт молча достал из кармана халата небольшой пузырек и передал ей.

– Только не спрашивайте, откуда, – сказал он. – И не говорите Зоркину.

Надежда Ильинична удивленно посмотрела на пузырек, затем на Альберта.

– Спасибо, – тихо сказала она. – Не думала, что ты…

– Что я способен на человеческий жест? – усмехнулся Альберт. – Не обольщайтесь. Просто мне надоело видеть, как Соколов мучается. Это раздражает.

На третьем этаже, в хирургическом отделении, ситуация была не лучше. Пациенты после операций лежали в палатах по 8-10 человек, антисептиков не хватало, медсестры были перегружены.

Альберт проверил нескольких послеоперационных пациентов, внес коррективы в назначения и отчитал молодого хирурга за небрежно наложенные швы.

– Если ты не можешь сшить кожу ровно, как ты собираешься шить сосуды, Петров? – спросил он, осматривая шов на животе пожилой женщины. – Это не вышивка бл… крестиком, это хирургия!

На четвертом этаже располагалась педиатрия – самое тяжелое для Альберта отделение. Дети всегда были его слабостью, хотя он никогда бы в этом не признался. Здесь он задержался дольше всего, проверяя каждого маленького пациента, корректируя лечение, давая указания персоналу.

– У малыша Демина симптомы энцефалита, а не простого менингита, – сказал он педиатру, докторy Ольге Семеновне. – Нужно провести люмбальную пункцию и начать противовирусную терапию.

– У нас нет противовирусных для детей такого возраста, – ответила она с отчаянием в голосе.

Альберт потер шрам на лице, затем достал из внутреннего кармана флакон.

– Вот, разведите согласно инструкции. Дозу рассчитаем по весу.

– Но это…

– Да, это препарат, который не зарегистрирован в нашей прекрасной стране, потому что чиновники считают, что он слишком дорогой. В Европе его используют уже пять лет. И да, я контрабандист, сообщите об этом ГКМБ, если хотите. Но сначала спасите ребенка.

Ольга Семеновна молча взяла флакон, понимая, что спорить бесполезно.

По мере прохождения обхода Альберт все больше убеждался в том, что система здравоохранения не просто сломана – она активно убивает пациентов. И самое страшное, что большинство его коллег либо смирились с этим, либо, как Мельников, компенсировали некомпетентность самоуверенностью.

В конце обхода Альберт заглянул в отделение неотложной помощи на первом этаже. Там всегда было худшее сочетание хаоса и безнадежности. Сегодня не стало исключением – переполненный зал ожидания, стоны пациентов, измученный персонал.

– Доктор Харистов! – окликнула его Маргарита Светлова, которая, вопреки всем правилам трудового распорядка, после операции не ушла домой, а спустилась помогать в приемное отделение. – Можно вас на минуту?

Альберт подошел к ней, удивляясь энергии этой молодой медсестры.

– В чем дело, Светлова? Еще один пьяный хирург решил поиграть в бога?

– Нет, – она понизила голос. – У нас поступил пациент с необычными симптомами. Никто не может поставить диагноз. Думаю, вам стоит взглянуть.

– Почему ты решила, что меня это заинтересует? – Альберт поднял бровь, но в его глазах мелькнул интерес.

– Потому что это что-то новое, – просто ответила она. – А вы любите загадки.

Альберт секунду смотрел на нее, затем кивнул.

– Веди.

Маргарита привела его к смотровой кабинке в дальнем углу отделения. На кушетке лежал мужчина средних лет, бледный и покрытый потом. Его грудь часто поднималась и опускалась, как будто ему не хватало воздуха.

– Марат Калинин, – представила пациента Маргарита. – 33 года. Поступил час назад с жалобами на боли в груди и затрудненное дыхание. ЭКГ в норме, анализ крови не показывает маркеров инфаркта, рентген легких чистый.

Альберт подошел к пациенту и начал осмотр. Пульс учащенный, но ритмичный. Легкие чистые. Сердечные тоны ясные. Но что-то было не так, и Альберт это чувствовал.

– Когда начались симптомы? – спросил он пациента.

– Вчера вечером, – ответил Марат, с трудом выговаривая слова. – Сначала была просто тяжесть в груди. Потом стало трудно дышать. И этот странный металлический привкус во рту…

– Металлический привкус? – Альберт напрягся. – Где вы работаете, Марат?

– Я водитель… грузовика… дальнобойщик.

– Какие грузы возите?

– Разные… Последний был… химикаты какие-то… для завода на юге города.

– Вы контактировали с грузом? Была утечка? Разлив?

Марат попытался вспомнить.

– Была небольшая авария… Один контейнер поврежден… Но я в кабине был, ничего не попало…

Альберт обернулся к Маргарите.

– Токсикологический скрининг делали?

– Нет, – она покачала головой. – Аппарат сломан уже месяц.

Альберт выругался сквозь зубы.

– Похоже на острое отравление тяжелыми металлами, – сказал он. – Возможно, через дыхательные пути. Нам нужен антидот, но сначала надо узнать, что это за химикаты.

Он поставил Маргариту более подробно расспросить пациента о грузе, а сам отправился искать что-нибудь, что могло бы помочь в диагностике. В подсобном помещении он активировал связь с Нейро.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал он, когда появилась голограмма ИИ. – Есть доступ к транспортным накладным за последние 24 часа? Ищу химический груз, доставленный на южный промышленный район. Водитель – Марат Калинин.

– Ищу, – отозвался Нейро. – Но системы защищены. Это займет некоторое время.

– У нас его нет, – Альберт нетерпеливо постукивал пальцами по стене. – Пациент умирает.

– Есть, – сказал Нейро через минуту. – Накладная на имя Калинина Марата Джамшутовича. Груз – промышленный раствор трихлорэтилена и соединений кадмия. Высокотоксичный. Пункт назначения – химический завод «Южный полимер».