Токсик: дневник выживания

Я замер на мгновение, чувствуя, как во мне поднимается протест.

– А может, наоборот, тело возле дверей отпугнёт безумцев? – выпалил я, не сдержавшись. – Увидят, что здесь уже кто-то побывал, и пройдут мимо.

Отец медленно повернулся ко мне, его глаза сузились, а взгляд стал таким острым, что можно было порезаться. Он пристально посмотрел на меня из-под лоба, и в его голосе прозвучала холодная сталь:

– Ты так уверен, мальчишка?

Он сделал паузу, давая мне время осмыслить его слова, а затем продолжил:

– Труп возле двери – это не предупреждение. Это сигнал. Сигнал о том, что здесь есть что-то ценное. Почему иначе кто-то стал бы защищать этот дом? Мародёры не дураки. Они знают, что трупы – это следы борьбы. А где борьба, там и ресурсы. Еда, вода, оружие. Они не пройдут мимо. Они начнут ломиться сюда, как голодные псы. И тогда нам придётся иметь дело не с одним трупом, а с десятком живых, которые захотят забрать всё, что у нас есть.

Его слова звучали как приговор. Я хотел возразить, но просто не смог. Он был прав…

– Понял, – пробормотал я, чувствуя, как гнев сменяется пониманием.

Мы схватили тело за руки и ноги. Оно было тяжелым, обмякшим, как мешок с песком. Мы потащили его через двор, мимо разбитых горшков и вырванных с корнем деревьев. В воздухе висел запах гари – где-то поблизости горел дом. Дым поднимался высоко в небо, смешиваясь с серыми тучами. Вокруг царил хаос. Люди метались по улицам, кричали, плакали. Кто-то пытался тушить пожар, но вода из шлангов не шла – насосы, которые раньше работали автоматически, теперь молчали. Другие просто сидели на земле, уставившись в пустоту, как будто ждали, что кто-то придёт и скажет им, что делать.

Я смотрел на них и чувствовал странную смесь жалости и злости. Эти люди были беспомощны, как дети. Всю их жизнь за них решала система. Искусственный интеллект, который управлял всем – от подачи воды до выбора музыки в наушниках. Он был не просто программой, он был чем-то вроде бога. Демократичный, непредвзятый, он принимал решения за всех: куда идти, что покупать, как жить. Он даже читал молитвы для тех, кто просил. Власть отдали ему добровольно, потому что люди устали думать. Креативные гуру, которые когда-то гордились своей независимостью, с радостью передали бразды правления машине. А теперь, когда система рухнула, они оказались в пустоте.

– Двигайся быстрее, – рявкнул отец, прерывая мои мысли. Мы добрались до сада и сбросили тело в яму, которую он выкопал накануне для бассейна, как он мне сказал, но теперь у меня закрались подозрения насчет этой ямы. Оно упало с глухим стуком, и я на мгновение замер, глядя на него. Кто он был? У него была семья? Друзья? Или он, как и многие, жил в одиночестве, полагаясь только на систему?

– Не зацикливайся, – сказал отец, хватая лопату. – Это новый мир. Здесь нет места сантиментам.

Я хотел что-то ответить, но в этот момент услышал лай. Резкий, отрывистый, он раздался где-то за забором. Мы оба обернулись. Из-за угла выбежала собака. Белая, с серыми пятнами, лайка. Она подбежала ко мне, виляя хвостом, и ткнулась носом в руку.

– Пристрели её, – сказал отец, не отрываясь от работы.

– Что? – я не поверил своим ушам. – Она же просто собака!

– Она будет есть нашу еду, пить нашу воду. В этом мире каждый сам за себя.

– Ты всех, кто на пути, будешь отстреливать? – я встал между ним и собакой, чувствуя, как гнев поднимается из глубины души. – Мы что, звери?

Отец посмотрел на меня. Его глаза были холодными, как лезвие ножа. Но в них мелькнуло что-то – может, уважение, а может, просто усталость.

– Ладно, – он опустил оружие. – Но если она станет проблемой, это на твоей совести.

Собака, как будто понимая, что её пощадили, прижалась к моим ногам. Я погладил её по голове, чувствуя, как дрожь проходит по её телу.

Мы дождались вечера. Отец решил, что двигаться ночью безопаснее – меньше шансов столкнуться с мародёрами или теми, кто уже окончательно потерял рассудок. Пёс, которого я взял с собой, жалобно заскулил, когда понял, что его хотят оставить. Он начал с безумием пытаться раскусить веревку, которой был привязан к трубе в углу комнаты. Его глаза, широкие и испуганные, метались между мной и отцом. Он понимал, что если его оставят здесь, он умрёт.

Я смотрел на него, вспоминая эксперимент, который когда-то читал. Крысу загоняют в угол, и она, понимая, что это конец, превращается из жертвы в агрессора. Она кидается на всё, что движется, даже если это в сотни раз больше её. Так и мой пёс, который стал частью нашей семьи всего пять часов назад, теперь рычал и скалил зубы, пытаясь выжить. Его лапы скользили по полу, а из пасти капала слюна. Он был готов драться до конца.

– Цыц, – я цыкнул, продолжая наблюдать за ним. Потом достал приготовленный нож и медленно подошёл к собаке. Отец, стоявший у двери, окликнул:

– Ну, чего ты ждёшь? Делай, что задумал, и пошли уже!

Я не ответил. Вместо этого я вплотную подошёл к собаке, схватил веревку, намотал её несколько раз на руку и резко потянул пса к себе. Он зарычал, пытаясь вырваться, но я был быстрее. Одним движением я перерезал веревку, и пёс уткнулся мордой в мою грудь, дрожа всем телом.

– Всё, спокойно, – прошептал я, гладя его по голове. – Ты с нами.

Отец фыркнул, но ничего не сказал. Мы вышли из дома втроём: отец, я и пёс, которого я назвал «Апокалипсис». Раз уж он нашёлся в такой идеальный день смерти, имя казалось подходящим.

Ночь была тёмной, безлунной. Мы шли по улицам, освещая путь фонариками. Отец шёл впереди, держа ружьё наготове. Я следовал за ним, а Апокалипсис замыкал наш маленький отряд. Его лапы мягко ступали по асфальту, но я чувствовал, как он напряжён – его уши были прижаты, а хвост опущен. Он понимал, что мир вокруг больше не тот.

Город был пуст, но не тих. Где-то вдалеке слышались крики, лай собак, а иногда – выстрелы. Дома стояли как тени, их окна были тёмными, словно слепыми глазами. Мы двигались медленно, стараясь не привлекать внимания. Отец выбирал маршрут, обходя места, где могли быть засады или ловушки.

Через пару часов мы добрались до окраины. Там стоял небольшой ветхий дом. Отец осмотрел его снаружи, затем кивнул:

– Здесь переночуем.

Мы вошли внутрь. В доме было пусто, но следы жизни остались – разбросанная мебель, пустые банки из-под еды, сломанные вещи. Кто-то уже был здесь до нас, но, судя по всему и не так давно.

Я решил пойти на кухню. Ноги сами несли меня туда, будто надеясь найти что-то полезное – консервы, воду, хоть что-то, что могло бы помочь нам в дороге. Рука автоматически потянулась к выключателю, но свет, конечно, не загорелся. Я усмехнулся сам себе. «Откуда ему взяться? Весь город обесточен».

В голове крутились мысли. Я вспоминал, слова отца, что в моменты кризиса люди делятся на определённые типы. Первые – это мародёры. Они сразу же бросаются грабить магазины, аптеки, склады. Их не интересует ничего, кроме сиюминутной выгоды. Они думают, что запасы еды и воды спасут их, но на самом деле они просто становятся мишенями для других. Вторые – это те, кто пытается использовать транспорт. Машины, мотоциклы, даже велосипеды. Они думают, что смогут уехать подальше от хаоса, но на дорогах их уже ждут засады. Отец был прав, выбрав пеший путь. Он знал, что в городе, особенно в таком, как наш, остались не только «одуванчики» – те, кто привык, что за них всё решает система. Среди них всегда прячутся те самые 2-5% – маньяки, садисты, те, кто только и ждал момента, чтобы выйти из тени. Статистика, которую я когда-то читал, не врала. В кризис такие люди становятся хищниками.

Лидеры – те, кто берёт на себя ответственность и ведёт за собой. Прислужники – те, кто готов подчиняться, лишь бы их защитили. И работяги – те, кто просто пытается выжить, не ввязываясь в конфликты. Но всегда есть и те, кто не вписывается в эти категории. Те, кто становится волками среди овец.

Мои размышления были прерваны, я споткнулся о что-то мягкое на полу. Я замер, почувствовав, как по спине пробежал холодок. Фонарик в моей руке дрогнул, луч света упал на пол. То, что я увидел, заставило меня отшатнуться.

На полу лежал мужчина. Ему было лет сорок, а может и все пятьдесят. Он был полным, с округлым лицом и седыми волосами, которые теперь казались грязными и слипшимися. Его кожа была бледной, почти серой, а глаза – широко открытыми, но пустыми. Они смотрели в потолок, словно застыли в последнем моменте ужаса. Рот был приоткрыт, как будто он хотел что-то сказать, но не успел.

Я опустился на корточки, чтобы рассмотреть его ближе. От тела исходил сладковато-гнилостный запах, который щекотал ноздри и вызывал тошноту. Его одежда была порвана, на руках виднелись следы борьбы – царапины, синяки, засохшая кровь. Казалось, он пытался выжить до последнего, но что-то – или кто-то – остановил его.

– Отец, – позвал я, не отрывая взгляда от тела. – Здесь кто-то есть.

Отец подошёл, его шаги были тяжёлыми и уверенными. Он осмотрел тело, затем оглядел комнату. Его лицо было бесстрастным, но я знал, что он анализирует каждую деталь. Он наклонился ближе к трупу, провёл рукой по шее мужчины, где виднелись тёмные полосы – следы от верёвки.

– Его задушили, – сказал отец, подняв руку и резко опустив её, как будто оценивая силу, с которой это было сделано. – Недавно. Неделю, может, две. Труп ещё не разложился до конца.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Отец продолжил осмотр, его глаза скользили по комнате, выхватывая детали. На полу валялась разбитая посуда, стулья были опрокинуты, а на столе лежал кухонный нож с засохшей кровью на лезвии. Луч фонарика выхватил из темноты разбросанные инструменты – молоток, отвёртка, кусачки. Всё это говорило о том, что здесь была борьба.

– Он был не один, – сказал отец, поднимая нож и осматривая его. – И он что-то защищал. Или кого-то.

В этот момент Апокалипсис, который до этого стоял рядом, заскулил и отбежал в угол кухни. Он начал скрести лапами по половику, рыча и виляя хвостом. Я подошёл ближе, направив луч фонарика на пол. Под половиком что-то было.

– Отец, – позвал я, отодвигая половик. Под ним оказался люк, ведущий в подвал.

Отец подошёл, его лицо оставалось непроницаемым, но я заметил, как его пальцы сжались на рукоятке ружья.

– Осторожно, – предупредил он, но я уже тянул за ручку люка. Дверь с скрипом открылась, и перед нами появились ступеньки, уходящие в темноту.

Мы спустились вниз, освещая путь фонариками. Подвал был небольшим, но уютным – если можно так сказать о месте, где царила сырость и холод. В углу стояла кровать, а рядом – стол с пустыми банками из-под консервов и бутылками воды. Но самое главное – в дальнем углу, прижавшись к стене, сидела тень похожая на девушку. Я посветил фонариком в эту точку.

Ей было лет семнадцать, не больше. Она выглядела измотанной и измученной – ногти на руках были стёрты в кровь, глаза покраснели от недосыпа, а волосы спутались в грязный комок. Но даже в таком состоянии в её чертах прослеживалась красота. Она сжала в руках кухонный нож, который, видимо, нашла в подвале, и её глаза горели смесью страха и решимости.

– Не подходите! – крикнула она, когда мы сделали шаг в её сторону. Её голос дрожал, но в нём чувствовалась сила. Она метнула в отца что-то – это оказалась пустая банка, – но он легко увернулся.

Апокалипсис, который до этого стоял рядом со мной, вдруг подошёл к ней. Она замерла, готовая защищаться, но пёс просто сел перед ней и начал вилять хвостом. Девушка опустила нож, её глаза наполнились слезами.

– Он… он не опасен? – спросила девушка, её голос дрожал, но в нём слышалась надежда. Она сжала в руках нож, но её пальцы дрожали так, что лезвие едва держалось.

– Нет, – ответил я, опуская фонарик, чтобы не слепить её. – Он с нами. И мы тоже не опасны.

Отец стоял в тени, его глаза изучали девушку с холодной расчётливостью. Он не спешил, словно взвешивал каждую деталь: её внешность, состояние, то, как она держала нож. Наконец, он кивнул, как будто принял решение.

– Ты не одна, – произнёс он, его голос был ровным, но в нём не было ни капли тепла. – Мы тебя не тронем. Но расскажи, что здесь произошло.

Девушка опустила голову, её руки дрожали сильнее. Она казалась на грани срыва, но всё ещё держалась.

– Он… он защищал меня, – прошептала она, указывая наверх, где лежал труп. – Это мой дядя. Когда всё началось, мы спрятались здесь. Он сказал, что это самое безопасное место. Но потом пришли они… мародёры. Они увидели свет в окнах и начали ломиться в двери. Дядя… он пытался их остановить. Он сказал мне спрятаться в подвале и не выходить, что бы ни случилось.

Она замолчала, её голос сорвался, и она сжала кулаки, чтобы остановить дрожь.

– Я слышала, как они кричали, как он боролся… Потом всё стихло. Я не знала, что делать. Я ждала, что он вернётся, но… – она посмотрела в сторону, где лежало тело её дяди, – но он так и не пришёл.

Я хотел что-то сказать, но отец опередил меня.

– Ты красивая, – произнёс он внезапно, его голос был холодным, как сталь. – Красота в новом мире что-то да стоит. Но на твоём месте я бы нашёл оружие получше, чем этот бесполезный нож.

Его слова прозвучали как удар. Девушка вздрогнула, её глаза расширились от шока. Я почувствовал, как внутри меня закипает гнев.

– Отец, – резко сказал я, – хватит. Она и так через ад прошла.

Он повернулся ко мне, его глаза сузились.

– Ты думаешь, я жестокий? – его голос был тихим, но в нём чувствовалась угроза. – В этом мире жестокость – это не выбор, а необходимость. Она красива, и это может быть её спасением или её проклятием. Но если она хочет выжить, ей нужно научиться защищаться.

– Она не просила твоих советов, – огрызнулся я, чувствуя, как гнев поднимается всё выше.

– А ты думаешь, кто-то будет спрашивать, прежде чем напасть? – отец шагнул ко мне, его лицо было непроницаемым. – Ты всё ещё живёшь в старом мире, где можно было ждать, что кто-то придёт и спасёт. Но этого мира больше нет. Здесь каждый сам за себя.

– Мы не звери, – прошипел я, сжимая кулаки.

– Нет, – холодно ответил он. – Звери хотя бы честны. Они не притворяются, что всё будет хорошо.

Девушка, Лиза, смотрела на нас, её глаза метались между мной и отцом. Она казалась потерянной, как будто не понимала, что происходит.

– Я… я не хочу быть обузой, – прошептала она, её голос был едва слышен.

Отец посмотрел на неё, его взгляд стал чуть мягче, но всё ещё оставался холодным.

– Тогда учись. Учись выживать. Учись защищаться. Иначе ты не протянешь и недели.

– Мы переночуем здесь, – продолжил он, его голос был холодным и окончательным, словно он выносил приговор. – Завтра уходим. У нас свой отряд, свои планы. Ты вправе делать что хочешь, но с собой мы тебя не потащим.

Его слова повисли в воздухе, тяжёлые и безжалостные.

– Я… я понимаю, – прошептала она отрешенно.

Отец кивнул, как будто её ответ был ему безразличен. Он повернулся ко мне, его взгляд был острым, как лезвие.

– Спать через полчаса. Быстрый перекус. Режим – это главное.

Я помог Лизе подняться вверх, но перед этим нашёл в углу старое одеяло и набросил его на тело её дяди. Она охнула, когда я случайно навёл свет фонаря на труп, и инстинктивно прижалась ко мне. Её дрожь передалась мне, и я почувствовал, как что-то внутри сжалось. Я хотел сказать что-то утешительное, но слова застряли в горле. Вместо этого я просто стоял, как идиот, не зная, куда деть руки.

«Отец, конечно, тот ещё ублюдок,» – пронеслось у меня в голове. Я прижал девушку к себе, но это вышло как-то резко и неловко, будто я пытался её удержать, а не утешить. Она слегка отстранилась, и я почувствовал, как мои щёки загорелись от смущения.

– Я… э… помогу с телом, – выдавил я, понимая, что это звучит как-то слишком прямо и бесчувственно. Но что ещё сказать? Я не умею это делать – утешать, поддерживать. Люди всегда казались мне слишком сложными, а сейчас, когда всё вокруг рушится, это стало ещё очевиднее.

Я взял тело за руки и оттащил его в дальний угол комнаты, стараясь не смотреть на лицо мужчины. Лиза сидела на диване, напуганная и напряжённая, её глаза блуждали по комнате, словно она всё ещё не могла поверить в происходящее. Я поставил фонарик на стол и накрыл его газетой, создав импровизированный светильник. Мягкий свет разлился по комнате, делая её чуть уютнее, хотя бы на время.

– Спасибо, – прошептала Лиза, глядя на меня. Её голос был тихим, но в нём чувствовалась искренняя благодарность.

Я кивнул, но вместо того, чтобы сказать что-то вроде «не за что» или «всё нормально», я выдавил:

– Ну, это… логично было сделать. Труп в комнате – не лучшая компания.

Она моргнула, явно не ожидая такого ответа, и я тут же пожалел о своих словах. «Блин, Ронт, что ты несёшь,» – подумал я, чувствуя, как внутри всё сжимается от досады.

– Расскажи, как ты здесь оказалась, – предложил я, садясь рядом с ней. Мой голос прозвучал как-то слишком резко, будто я допрашивал её, а не пытался поддержать.

Она глубоко вздохнула, её руки дрожали, но она начала говорить:

– Мои родители работали на заводе по роботизации. Когда всё началось, они сказали, что останутся на смену, чтобы помочь с эвакуацией оборудования. Но… они так и не вернулись. Я ждала их дома, но потом начались эти нападения, крики на улицах… Я не знала, что делать, и пошла к дяде. Он жил один, и я думала, что с ним будет безопаснее.

Она замолчала, её глаза наполнились слезами.

– Мы спрятались здесь, но потом пришли они… мародёры. Дядя сказал мне спрятаться в подвале и не выходить, что бы ни случилось. Я слышала, как они кричали, как он боролся… Потом всё стихло. Я не знала, что делать. Я ждала, что он вернётся, но… – она посмотрела в сторону, где совсем недавно лежало тело её дяди, – но он так и не пришёл.

Я хотел сказать что-то утешительное, но вместо этого выдавил:

– Ну, он… он сделал, что мог. Ты жива, и это главное.

Она посмотрела на меня, и я понял, что это было не то, что она хотела услышать. Её глаза стали ещё более печальными, и я почувствовал, как внутри всё сжалось от досады. «Почему я всегда всё порчу?» – подумал я.

– Ты не одна, – добавил я, пытаясь исправить ситуацию, но это прозвучало как-то слишком формально, будто я зачитывал инструкцию.

Она кивнула, но её взгляд стал отстранённым. Я хотел сказать что-то ещё, но слова снова застряли в горле. Вместо этого я просто сидел рядом, чувствуя себя полным идиотом.

– Прости, – вдруг сказал я, неожиданно для себя. – Я… я не очень хорошо умею это. Говорить. Особенно когда всё так… – я махнул рукой, пытаясь объяснить, но снова запутался в словах.

Лиза посмотрела на меня, и в её глазах мелькнуло что-то новое – не печаль, а скорее понимание.

– Я тоже, – тихо сказала она. – Мне всегда было сложно находить общий язык с людьми. Даже в школе… я больше молчала, чем говорила. Все думали, что я странная.

Я удивлённо поднял бровь. Не ожидал, что она заговорит об этом.

– Ну, странные люди – они… интересные, – выдавил я, понимая, что это звучит как-то глупо, но Лиза вдруг улыбнулась. Слабо, едва заметно, но это была улыбка.

– Ты тоже такой, да? – спросила она, глядя на меня с лёгким любопытством. – Не из тех, кто легко находит слова.

Я пожал плечами, чувствуя, как мои щёки снова начинают гореть.

– Ну, да. Я больше по действиям. Говорить – это не моё.

Она кивнула, и её улыбка стала чуть шире.

– Может, это и не так уж плохо. Иногда слова только всё портят.

Я хмыкнул, соглашаясь. Впервые за долгое время я почувствовал, что кто-то действительно меня понимает. Не осуждает за мою неуклюжесть, а просто принимает такой, какой я есть.

– Давай поспим, – предложил я, стараясь звучать мягче. – Завтра будет тяжёлый день.

Она кивнула, и в её глазах появилась тень благодарности. Мы сидели ещё несколько минут в тишине, и я вдруг понял, что это, возможно, первый раз, когда мне не нужно было что-то говорить, чтобы чувствовать себя комфортно рядом с кем-то.