Дело Уоллеса

Глава 1

Холодный, влажный вечер окутал Ливерпуль. Темнота наступила рано, типично для середины января. Улицы, особенно в районе Кальдер-стрит, где располагался Городской Шахматный Клуб (City Chess Club), были слабо освещены, сыры от мороси. Экономическая Депрессия висела над городом; безработица была высокой. Внутри клуба, на втором этаже здания по адресу 89 Кальдер-стрит, шли шахматные игры.

Помещение клуба было функциональным. Несколько столов для игры, стулья, шкаф для инвентаря, печь, телефон в маленькой прихожей-тамбуре у входа. Воздух пах табачным дымом, деревом мебели, влажной шерстью пальто. Главным звуком был стук шахматных фигур, перемежаемый редкими репликами игроков, вздохами, скрипом стульев. За небольшим столиком у входа дежурил секретарь клуба, Сэмюэл Бид.

Вечером 19 января в клубе присутствовали завсегдатаи. К семи часам вечера находилось около десяти человек. За одним столом играли Джозеф Катоуна и Джон Мур. За другим – Ричард Каллендер против Фредерика Уильяма Севелла. У столика у входа сидел Сэмюэл Бид, записывавший что-то в журнал. Рядом стоял Джеймс Кэмпбелл, разговаривая с Бидом. Томас Дьюхерст наблюдал за игрой Катоуны и Мура. Джозеф Данн сидел в стороне, ожидая партнера. Уильям Герберт Уоллес, 52-летний страховой агент компании "Пруденшиал", еще не пришел. Он обычно приходил чуть позже семи вечера.

Примерно в семь часов пять минут раздался телефонный звонок. Звонок был резким, нарушил тишину клуба. Телефон находился в маленьком тамбуре у входа. Бид встал и пошел отвечать.

Бид взял трубку. «Городской Шахматный Клуб. Слушаю».

В трубке прозвучал мужской голос, четкий. «Я хотел бы оставить сообщение для мистера Уоллеса. Для мистера Уильяма Уоллеса. Он член вашего клуба?»

Бид ответил: «Да, он член клуба. Но он еще не пришел. Я могу принять сообщение?»

«Хорошо», – сказал голос. – «Передайте ему, пожалуйста. Меня зовут Р. М. Квалл. Я представляю фирму «Мэсси и Квалл», дилеров по фарфору и хрусталю. Наш офис находится по адресу Мэннерхайм-Стрит, 25. Вы знаете этот район?»

Бид переспросил адрес: «Мэннерхайм-Стрит, 25? Запишу. Повторите, пожалуйста».

Голос повторил: «Мэннерхайм-Стрит, 25. Угол Мэннерхайм-Корт. Рядом с парком Принсес. Он знает?»

Бид записывал карандашом на клочке бумаги. «Рядом с Принсес-Парк? Записал. Что передать мистеру Уоллесу?»

«Передайте ему, что мы хотели бы обсудить с ним возможность назначения его нашим постоянным представителем в Ливерпуле. Мы слышали о нем как о надежном человеке. Завтра вечером у нас состоится важная встреча с потенциальными дистрибьюторами. Мы хотели бы встретиться с ним лично перед этим, чтобы обсудить детали. Сможет ли он зайти завтра вечером? Скажем, около семи тридцати?»

Бид записывал. «Завтра вечером. Семь тридцать. Мэннерхайм-Стрит, 25. Представительство. Верно?»

«Совершенно верно», – подтвердил голос. – «Передайте, пожалуйста. Это важно. До свидания».

«Хорошо, передам», – сказал Бид. – «До свидания». Он положил трубку. Бид вышел из тамбура с запиской в руке. Он подошел к своему столику.

«Что-то важное, Бид?» – спросил Джеймс Кэмпбелл.

«Звонили для Уоллеса», – сказал Бид, кладя записку на видное место на столике. – «Какой-то мистер Квалл. Фирма «Мэсси и Квалл». Предлагают ему стать представителем. Просят прийти завтра в семь тридцать на Мэннерхайм-Стрит, 25. Адрес возле Принсес-Парка».

«Мэннерхайм-Стрит?» – переспросил Кэмпбелл. – «Там вроде жилые дома. Не офисы. Странно».

«Да», – согласился Бид. – «Но записал, как есть. Передам, когда придет».

Игры возобновились. Около семи часов пятнадцати минут дверь открылась. Вошел Уильям Уоллес. Он был в своем обычном темном пальто и костюме, с зонтом. Лицо было спокойным. Он поздоровался с Бидом и Кэмпбеллом у столика.

«Добрый вечер, Бид. Добрый вечер, Кэмпбелл».

«Добрый вечер, Уоллес», – ответили они.

Уоллес снял пальто, повесил его на вешалку.

«Вам звонили, Уоллес», – сразу сказал Бид, беря со столика записку. – «Минут десять назад. Какой-то мистер Квалл. Оставил сообщение». Он протянул Уоллесу клочок бумаги.

Уоллес взял записку. «Квалл? Не знаю такого». Он прочитал записку. Его лицо выразило легкое удивление. Он перечитал текст. «Мэннерхайм-Стрит, 25? Завтра в семь тридцать? Представительство по фарфору?» – он посмотрел на Бида. – «Больше ничего?»

«Только то, что записано», – ответил Бид. – «Говорил четко. Сказал, фирма «Мэсси и Квалл», дилеры. Слышали о вас. Хотят встретиться перед встречей с дистрибьюторами завтра. Адрес – Мэннерхайм-Стрит, 25, угол Мэннерхайм-Корт, возле Принсес-Парка. Вы знаете эту улицу?»

Уоллес покачал головой, глядя на записку. «Нет, не уверен. Довольно далеко, за Смитдаун-Роуд. Странно. Почему не в центре? И почему так поздно?»

«Мы тоже удивились», – сказал Кэмпбелл. – «Бид записал, что сказали».

Уоллес сложил записку и положил ее в карман жилета. «Хм. Ладно. Спасибо, Бид. Посмотрю завтра на карте». Он подошел к столу, где играли Катоуна и Мур, понаблюдал за партией несколько минут. Затем перешел к столу Каллендера и Севелла. Партия была в разгаре. Уоллес не сел, стоял рядом, но казался слегка рассеянным.

Примерно в семь двадцать пять Уоллес обратился к Биду: «Бид, не будете ли вы так любезны вымыть мои очки? Они запотели».

Бид взял очки. «Конечно». Он прошел в подсобку, вымыл очки теплой водой с мылом, вытер. Вернулся и протянул Уоллесу. «Вот».

«Благодарю», – сказал Уоллес, надевая очки.

Время приближалось к семи сорока. Уоллес подошел к столу, где Джозеф Катоуна и Джон Мур только что закончили партию. Фигуры были убраны в коробку. Уоллес спросил Катоуну: «Не сыграете ли партию, мистер Катоуна?»

Катоуна, сидевший за столом, кивнул. «Хорошо, Уоллес». Они достали фигуры из коробки и начали расставлять их на доске. Уоллес играл белыми. Он сделал первый ход: пешка на королевское четвертое (e2-e4). Катоуна ответил симметрично: пешка на королевское четвертое черных (e7-e5). Партия началась.

Первые десять ходов прошли быстро и уверенно. Уоллес развил коня на f3, слона на c4. Катоуна сыграл коня на f6, слона на c5. Уоллес рокировал в короткую сторону (O-O). Позиция была сбалансированной, типичной для итальянской партии. Уоллес играл твердо, его ходы были точны и логичны. Он контролировал центр, угрожал пешке f7 черных. Катоуна отвечал аккуратно, защищаясь и развивая фигуры.

На двенадцатом ходу Уоллес сделал сильный ход, пешкой на d4 (d2-d4), вскрывая центр и атакуя пешку e5 черных. Катоуна задумался на минуту, затем взял пешку на d4 конем (Кf6xd4). Уоллес немедленно ответил взятием коня слоном (Сc4xd4), восстанавливая материальное равновесие и сохраняя давление. Позиция Уоллеса выглядела предпочтительнее, у него была небольшая инициатива.

Однако после этого Уоллес начал поглядывать на часы на стене. Он сделал следующий ход – ладьей на e1 (Лf1-e1) – чуть медленнее. Катоуна ответил выводом слона на b6 (Сc5-b6), уводя его из-под возможного удара и угрожая по диагонали. Уоллес должен был либо защитить пешку e4, либо развить фигуру. Он задумался. Его взгляд снова скользнул к часам, затем опустился на доску. Он передвинул коня на g5 (Кf3-g5), атакуя пешку f7, но это был менее точный ход, чем защита центральной пешки или вывод ферзя. Катоуна, не задумываясь, сыграл пешкой на h6 (h7-h6), атакуя коня.

Уоллес отступил конем на f3 (Кg5-f3). Это был потерянный темп. Катоуна немедленно воспользовался моментом и сыграл ферзем на f6 (Фd8-f6), создавая угрозы по диагонали f6-a1 и атакуя незащищенную пешку f2. Уоллес поморщился. Он защитил пешку f2, сыграв ферзем на e2 (Фd1-e2). Но его позиция стала пассивной. Инициатива перешла к Катоуне.

«Что-то беспокоит, Уоллес?» – спросил Катоуна после того, как Уоллес снова посмотрел на часы перед своим ходом.

Уоллес взглянул на него. «Да, тот звонок. Странное предложение. Непонятный адрес на окраине. Вечером». Он коротко пересказал суть записки, не отрывая взгляда от доски, но его концентрация явно ослабла.

«Заманчиво звучит, если правда», – заметил Катоуна, делая ход ладьей на e8 (Лf8-e8), усиливая давление по линии «e». – «Но адрес действительно сомнительный. Будете ехать?»

«Не знаю», – сказал Уоллес, машинально передвигая пешку на a3 (a2-a3). Ход был бесцельным и ослаблял ферзевый фланг. – «Наверное, да. Посмотрю завтра, где это. Если это возможность подработать…» Он не закончил фразу, снова посмотрев на часы. Было около восьми часов десяти минут.

Катоуна, сосредоточенный на игре, не стал продолжать разговор. Он увидел слабость в позиции белых. Он сыграл ферзем на g6 (Фf6-g6), создавая двойную угрозу: мат на g2 и взятие незащищенной пешки g2. Уоллес, явно не оценивший угрозу в полной мере из-за рассеянности, попытался защититься слоном на e3 (Сc1-e3?). Катоуна немедленно взял пешку g2 ферзем (Фg6xg2#). Угроза мата на g2 стала реальностью: ферзь черных, защищенный слоном на b6, поставил мат королю белых на g1. Ладья на e1 и слон на e3 не могли перекрыть диагональ или забрать ферзя.

На доске установилась тишина. Уоллес несколько секунд смотрел на позицию, осознавая допущенную грубую ошибку. Он протянул руку через доску. «Хорошо сыграно, Катоуна», – сказал он, его голос был ровным, но без обычной теплоты. – «Сегодня вы были сильнее. Мат в один ход… Редко у меня такое случается».

Катоуна пожал протянутую руку. «Бывает, Уоллес. Спасибо за партию.»

Уоллес встал. Он посмотрел на часы. Было восемь часов двадцать минут. «Мне пора. Холодно, да и завтра… Этот визит.» Он подошел к вешалке, стал надевать пальто.

«Вы уходите рано, Уоллес», – заметил Бид.

«Да», – сказал Уоллес, застегивая пальто. – «После того сообщения как-то не по себе. Нужно подготовиться к завтра.» Он попрощался: «Доброй ночи, господа.»

«Доброй ночи, Уоллес», – ответили несколько голосов.

Уоллес взял зонт и вышел. Он спустился на улицу Кальдер-стрит, повернул направо, в направлении трамвайной остановки на Ричмонд-Парк. Он дождался трамвая №7, заплатил, сел. Трамвай поехал в сторону Энфилда. Уоллес смотрел в окно. Записка с адресом Мэннерхайм-Стрит, 25 лежала в его кармане.

Трамвай ехал около двадцати минут. Уоллес вышел на своей остановке недалеко от Вулвертон-Стрит. Он прошел по темным, тихим улицам Энфилда к своему дому, номер 29. В окнах горел свет. Он открыл входную дверь ключом, вошел в прихожую.

«Джулия, это я», – позвал он, снимая пальто, шарф и галоши. Он аккуратно повесил пальто на вешалку, поставил зонт в углу.

Джулия Уоллес, его жена, появилась из гостиной. Она была в домашнем платье, выглядела уставшей, но улыбнулась. «Добрый вечер, Герберт. Как клуб?»

«Добрый вечер, дорогая», – ответил Уоллес. – «Как обычно. Играл с Катоуной, проиграл.» Он достал из кармана пальто бутылку молока. «Принес молоко. Вчерашнее, думаю, уже на исходе.»

«Спасибо», – сказала Джулия, беря бутылку. – «Да, как раз заканчивается. Иди погрейся, ужин почти готов.» Она направилась на кухню.

Уоллес прошел в гостиную. Комната была небольшая, аккуратная. Небольшой диван, два кресла, книжная полка, стол с настольной лампой. На столе лежала раскрытая книга Джулии – сборник стихов. Уоллес подошел к печке, протянул к ней руки. «Сырость сегодня ужасная. В клубе тоже едва топят.»

«Да, я весь день зябла», – отозвалась Джулия с кухни. – «Хорошо, что ты принес молоко. Суп уже горячий.»

Через несколько минут Джулия поставила на кухонный стол две тарелки с горячим овощным супом и хлеб. Уоллес пришел на кухню. Они сели ужинать.

«Как ты себя чувствуешь сегодня?» – спросил Уоллес, пробуя суп. – «Боль в боку прошла?»

«Немного лучше», – ответила Джулия. – «Но все равно слабость. Весь день читала, дремала. В магазин не ходила, холодно.»

«Правильно», – сказал Уоллес. – «Отдыхай. Завтра, если надо, я схожу.»

Во время ужина Уоллес рассказал о звонке в клуб. «Странная вещь случилась, Джулия. Пока меня не было, в клуб звонил какой-то человек. Оставил сообщение для меня». Он достал из жилетного кармана записку и протянул жене.

Джулия прочитала записку. «Р. М. Квалл? Фирма «Мэсси и Квалл»? Фарфор? Никогда не слышала. И адрес… Мэннерхайм-Стрит, 25? Где это?»

«Где-то возле Принсес-Парка, за Смитдаун-Роуд», – пояснил Уоллес. – «Бид сказал, что звонивший говорил четко. Предлагают стать представителем. Просят прийти завтра вечером, в семь тридцать. Обсудить детали перед их встречей с дистрибьюторами».

Джулия нахмурилась, перечитав записку. «Вечером? На окраине? И фирма неизвестная… Это кажется… странным, Герберт. Почему не днем? Почему не в центре?»

«Я тоже так подумал», – согласился Уоллес, доедая суп. – «Но Бид записал точно. Возможно, это шанс подзаработать. Депрессия… Лишние деньги не помешают. Я посмотрю завтра на карте, где эта улица. Если найду – схожу».

«Будь осторожен», – сказала Джулия. – «Незнакомый район, темнеет рано…»

«Я поеду на трамвае», – ответил Уоллес. – «До Смитдаун-Роуд, а там пешком. Посмотрю».

Они закончили ужин. Джулия начала убирать со стола и мыть посуду. Уоллес встал. «Я помогу?»

«Нет, спасибо», – сказала Джулия. – «Иди отдохни. Я сама».

Уоллес вернулся в гостиную. Он подошел к книжной полке, снял толстый атлас Ливерпуля и окрестностей. Принес его к столу, зажег настольную лампу. Он открыл атлас на карте города и начал искать Мэннерхайм-Стрит. Его пальцы скользили по мелким улочкам района Эвертон и Принсес-Парк.

«Нашел?» – спросила Джулия, заходя в гостиную и вытирая руки о фартук.

«Кажется, да», – указал Уоллес на карту. – «Вот, здесь. Довольно далеко. От Смитдаун-Роуд нужно будет идти минут десять, наверное. Не самый лучший район, но не худший».

Джулия взглянула на карту. «Далековато. И вечером… Ты уверен, что хочешь ехать?»

«Думаю, да», – сказал Уоллес, изучая маршрут. – «Если это реальное предложение… Проверю. Вернусь, как смогу».

Джулия вздохнула. «Как знаешь. Я пойду почитаю немного в кровати. У меня голова болит».

«Хорошо, дорогая», – сказал Уоллес, не отрываясь от карты. – «Я скоро».

Джулия ушла в спальню. Уоллес остался в гостиной за столом. Перед ним лежал раскрытый атлас Ливерпуля и окрестностей, изданный в 1928 году. Он склонился над картой района Принсес-Парк. Его указательный палец медленно двигался по линиям улиц. Он нашел Смитдаун-Роуд, крупную артерию. Затем отыскал ответвление – Мэннерхайм-Стрит. Он проследил ее путь, отмечая пересечения. Номер 25, согласно записи в атласе, находился на углу с Мэннерхайм-Корт, ближе к восточному концу улицы. Уоллес мысленно представил маршрут: трамвай №7 или №11 до остановки на Смитдаун-Роуд, затем пешком на север, в сторону парка. Поворот на Мэннерхайм-Стрит. Пройти примерно 300-400 ярдов до углового дома. Он оценил время: 10-15 минут ходьбы от трамвая.

Он закрыл атлас, поднялся и аккуратно поставил его на место на книжной полке между справочником по страховому делу и томом Диккенса.

Уоллес прошел на кухню. Он подошел к окну над раковиной. Форточка была закрыта, защелка задвинута. Он дернул ручку – форточка не подалась. Он выключил свет на кухне, щелкнув выключателем у двери. Комната погрузилась в темноту.

Затем он подошел к входной двери в прихожей. Он проверил верхнюю задвижку – металлический штырь плотно сидел в петле на дверной коробке. Нижняя задвижка также была заперта. Он дернул на себя дверную цепочку – звенья натянулись, крючок прочно держался в скобе. Он провернул ручку замка «Йель» – язычок вышел и убрался плавно. Дверь была надежно заперта.

Уоллес зашел в спальню. Джулия лежала на своей стороне кровати, спиной к дверям. Она была укрыта одеялом до плеч. В руках у нее была раскрытая книга – сборник стихов Кристины Россетти. Свет настольной лампы-ночника с абажуром из зеленого стекла падал на страницы. На дубовой тумбочке рядом с ней стоял стакан с водой, заполненный на три четверти.

Уоллес подошел к своему стулу у туалетного столика. Он снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула. Затем снял жилет. Его рука нащупала в правом кармане жилета записку от Бида. Он вынул смятый клочок бумаги, разгладил его пальцами, еще раз бегло прочитал: "Р.М. Квалл. Мэсси и Квалл. Мэннерхайм-Стрит, 25. Завтра 19:30. Представительство." Он положил записку обратно в карман жилета и повесил жилет поверх пиджака на спинку стула.

Он снял туфли, поставил их аккуратно рядом со стулом. Переоделся в пижаму. Потушил основной свет в спальне, оставив только ночник. Подошел к кровати, приподнял одеяло и лег на свою сторону. Он повернулся на спину, глядя в потолок. Тиканье будильника на каминной полке было отчетливо слышно в тишине. Джулия перевернула страницу книги. Уоллес закрыл глаза, мысленно повторяя повороты улиц возле Принсес-Парка. Записка с адресом Мэннерхайм-Стрит, 25 лежала в кармане жилета на спинке стула.

«Нашел дорогу?» – спросила она, отложив книгу.

«В общих чертах», – ответил Уоллес, снимая жилет. – «До Смитдаун-Роуд на трамвае. Потом пешком. Дом на углу, как писали.» Он стал готовиться ко сну.

«Надеюсь, оно того стоит», – тихо сказала Джулия.

«Посмотрим», – ответил Уоллес. Он потушил ночник. «Спокойной ночи, дорогая.»

«Спокойной ночи, Герберт.»

В доме воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов в гостиной и редким шумом ветра за окном. Уильям Уоллес лежал, думая о завтрашней поездке на Мэннерхайм-Стрит и о странном звонке мистера Квалла. Джулия Уоллес, уставшая, скоро уснула. Записка с адресом лежала в кармане жилета Уоллеса, висевшего на спинке стула в спальне. Это был обычный вечер в их доме на Вулвертон-Стрит.

Глава 2

Будильник на каминной полке в спальне прозвенел ровно в семь часов утра. Уильям Уоллес открыл глаза. Он потушил звонок, встал с кровати. Джулия спала, повернувшись к стене. Уоллес надел халат и тапочки. Он вышел из спальни, спустился в прихожую первого этажа.

Первым делом он подошел к задней двери, ведущей в крошечный двор. Он проверил верхнюю задвижку – штырь плотно сидел в петле. Нижняя задвижка также была заперта. Замок «Йель» щелкнул при проверке ручки. Дверь была надежно заперта изнутри. Уоллес прошел на кухню.

На кухне он открыл дверцу угольной плиты. Зола от вчерашнего огня была холодной. Он совком достал несколько кусков угля из ведра у плиты, положил их в топку. Сверху положил смятые газеты и щепки из коробки рядом. Он чиркнул спичкой, поджег бумагу. Когда щепки занялись, он прикрыл дверцу, оставив заслонку поддувала открытой. Пламя разгоралось.

Он наполнил чайник водой из крана над раковиной, поставил его на плиту рядом с разгорающимися углями. Достал из шкафа металлическую кастрюльку, насыпал в нее полчашки овсяных хлопьев из бумажного пакета. Залил хлопья двумя чашками воды из-под крана. Поставил кастрюльку на плиту, на край, где было менее жарко. Достал из хлебницы половину буханки черного хлеба. Отрезал два ломтя. Положил их на решетку над углями, чтобы подсушить.

Пока плита разогревалась, Уоллес вернулся в прихожую, поднялся на второй этаж. Он прошел в ванную комнату. Умылся холодной водой из крана. Побрился безопасной бритвой, используя кисточкой кусок мыла из мыльницы. Вытер лицо и руки полотенцем, висевшим на крючке. Причесал волосы гребнем. Оделся в чистую рубашку, жилет, брюки, носки и туфли. Пижаму и халат сложил на стул в спальне. Джулия проснулась, пока он одевался. Она села в кровати, опираясь на подушки, и закашлялась.

Уоллес спустился на кухню. Вода в чайнике закипала. Овсянка на плите булькала. Он помешал ее деревянной ложкой. Ломти хлеба подрумянились. Он снял их с решетки щипцами, положил на тарелку. Намазал тонким слоем маргарина из жестяной банки. Выключил плиту под овсянкой. Разлил кипяток из чайника в заварной чайник, где уже лежала ложка сухого чая. Накрыл чайник грелкой. Налил овсянку в миску. Положил ломоть хлеба рядом. Поставил миску, тарелку с хлебом и пустую чашку на поднос. Налил в чашку крепкого чаю. Добавил в чай одну ложку сахара из сахарницы. Своего завтрака он не стал подслащивать.

Уоллес кивнул. «Хорошо. Постарайся поесть хоть немного». Он не поцеловал ее, не обнял. Развернулся и вышел из спальни.Он поднялся в спальню с подносом. Поставил его на тумбочку рядом с Джулией. «Доброе утро», – сказал он. Джулия кашлянула еще раз. «Доброе утро». Ее голос был хриплым. Она посмотрела на поднос. «Чай с сахаром. Овсянка. Хлеб», – перечислил Уоллес. – «Как спалось?» «Плохо, Уильям», – ответила Джулия. – «Кашель не давал уснуть до самого утра. Спина болит». Она взяла чашку двумя руками, сделала осторожный глоток чая. К еде не притронулась. «Я только чай попью. Спасибо». «Тебе нужно принять лекарство», – сказал Уоллес, указывая на два пузырька и коробочку с пилюлями на тумбочке рядом со стаканом воды. – «Я оставлю тебе обед на кухне. Вареная картошка и говядина. И лекарства здесь. Я уезжаю в офис, потом по делам к клиентам, потом… к этому Кваллу. Вернусь поздно. Ты уверена, что справишься?» Джулия кивнула, отпивая чай. «Да, да. Я буду отдыхать. Миссис Грин заглянет днем, спросит, не нужно ли чего. Она обещала вчера. Не беспокойся».

Он спустился на кухню. Достал из шкафа глубокую тарелку. Положил в нее три очищенные, сваренные накануне картофелины и кусок вареной говядины. Накрыл тарелку другой, чуть меньшего размера, чтобы еда не заветривалась. Поставил тарелку на кухонный стол. Убрал со стола свою миску из-под овсянки, вымыл ее. Вымыл ложку и кастрюльку. Протер стол тряпкой. Потушил огонь в плите, прикрыв заслонку поддувала. Выпил свой чай, стоя у окна. Погода была пасмурной, моросил дождь. Он поставил чашку в раковину.

Прошел в прихожую. Надел коричневое пальто, шляпу. Взял свой черный портфель, в котором лежали страховые бланки, квитанционная книжка, ручка, записная книжка. Проверил карман жилета – кошелек с несколькими монетами и банкнотами на месте. Взял зонтик, стоявший в углу. Перед выходом он подошел к задней двери и снова проверил задвижки и замок. Все было заперто. Затем подошел к парадной двери. Отодвинул верхнюю и нижнюю задвижки. Повернул ключ в замке «Йель», открыл дверь. Вышел на улицу, закрыл дверь за собой. Повернул ключ два раза, запер замок снаружи. Спустился с двух ступенек крыльца на тротуар Вулвертон-стрит. Направился в сторону трамвайной остановки на Энфилд-роуд. Было около восьми часов утра.

Джулия Уоллес осталась в доме одна. Она допила чай. Отодвинула поднос. Попыталась съесть ложку овсянки, но снова закашлялась. Отложила ложку. Приняла две пилюли из коробочки, запила водой. Выпила ложку микстуры из одного из пузырьков. Откинулась на подушки. Закрыла глаза. Она чувствовала слабость и боль в груди при каждом вдохе. Встать с кровати и подойти к окну, чтобы посмотреть на мужа, у нее не было сил. Она слышала, как шаги Уильяма затихли за дверью, как он удалялся по улице. Затем наступила тишина, нарушаемая только тиканьем часов на каминной полке в гостиной внизу и ее собственным прерывистым дыханием.

Дом в Отсутствие Уоллеса: 8:00 – 12:00

Дом опустел. На кухне стояла тарелка с холодной вареной картошкой и куском вареной говядины, накрытая другой тарелкой. Рядом лежала чистая вилка. На плите остывал чайник. В раковине стояла чашка из-под чая Уоллеса. Мыло в мыльнице было влажным. Полотенце на вешалке висело немного неровно. Ведро с углем стояло у плиты, совок воткнут в уголь. Коробка со щепками была наполовину пуста. В хлебнице лежала оставшаяся половина буханки хлеба, нож лежал рядом. Маргарин в жестяной банке был закрыт. Сахарница стояла на столе, ложка внутри нее.

В гостиной на столе у окна лежала раскрытая книга Джулии – сборник стихов Кристины Россетти. Рядом с ней лежал сложенный вечерний выпуск газеты «Ливерпуль Эко» от 19 января. На другом конце стола, рядом с настольной лампой, лежал клочок бумаги – записка от мистера Квалла, которую Уоллес вынул из кармана жилета вечером и, видимо, забыл убрать. Над камином тикали часы. На полу у дивана стояла корзинка для рукоделия Джулии с неоконченной вышивкой. Печка в углу была холодной.

В прихожей на вешалке висело только легкое пальто Джулии. Зонт Уоллеса стоял в углу. Галоши стояли на подставке у двери. На полу у порога лежала небольшая влажная дорожка от капель дождя.

На втором этаже в спальне Джулия дремала. Поднос с почти нетронутым завтраком стоял на тумбочке. Стакан воды был наполовину пуст. Пузырьки с лекарствами стояли рядом. На спинке стула висел жилет Уоллеса, поверх него – пиджак. На стуле аккуратно лежали пижама и халат. В ванной комнате раковина была влажной, полотенце смято. Гребень лежал на краю раковины.

В маленькой комнате, служившей Уоллесу кабинетом и лабораторией, царил порядок. На столе стоял микроскоп, накрытый чехлом. Рядом лежали несколько чистых предметных стекол. На полке стояли ряды пробирок в держателе, все чистые и сухие. Склянки с химикатами (помеченные этикетками: «Сульфат меди», «Нитрат серебра», «Хлорид натрия») стояли плотно закрытыми на другой полке. На столе лежала стопка страховых бланков компании «Пруденшиал», несколько конвертов с письмами, чернильница с перьевой ручкой. На отдельном столике в углу стоял футляр со скрипкой, закрытый. Смычок висел на крючке рядом. Стул был аккуратно задвинут под стол. На полу не было пыли.