Молитва за меня, или Игра судьбы

© Олег Печинин, 2018

ISBN 978-5-4490-0390-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Детство, счастливое и ужасное

Старинный город на Средней Волге. Июль жаркого 1977 года.

На дороге, рядом с дореволюционными мещанскими домами, утопающими в зелени, гоняли в футбол пятеро пацанов.

За игрой наблюдали постоянные «болельщики» – две старушки и дед с клюкой, сидящие на большом трехметровом бревне, покрытом какими-то цветными накидками. На краю бревна пятилетняя девочка Надежда убаюкивала куклу.

Один из футболистов ковылял по полю в разрисованном фломастерами гипсе на голени: здоровая нога обута во вьетнамский кед, а загипсованная – в домашний тапочек без пятки, который постоянно слетал.

– Вешай! – закричал Нуштик Саньку́.

– Машина едет!

Пацаны разошлись с дороги и ждали, пока проедет ГАЗ-66, но фургон с надписью «Аварийная» остановился прямо на «футбольном поле».

Из кабины спрыгнул мужчина, отец играющих – восьмилетнего светловолосого Аркадия в гипсе и четырнадцатилетнего чернявого Григория, про которого говорили, что он «копия отца».

– Григорий, иди, поможешь.

Отец открыл заднюю дверь фургона, и вся ватага увидела бильярдный стол.

– Что это? – спросил Виталя, рыжий семилетка.

– Бильярд! – важно бросил на ходу пробегающий Гришка.

Кроме Гришки, никто не знал, что значит «бильярд».

Отец с Гришкой выдвинули стол из фургона, подхватили его и понесли к ближайшему дому.

– Мел прихватите.

Отец кивнул в сторону недорисованной машины на тротуаре, где лежал кусочек белого мела. Аркашка поднял его, хромая, как мог, рванул вперед и открыл калитку. Нуштик подскакал к «воротам», достал из дупла дерева горбушку белого хлеба, посыпанную сахарным песком и намоченную сверху водой, откусил и побежал за остальными.

Во дворе между плодоносящих деревьев находилась красивая беседка, посреди нее стоял большой круглый стол. На него и установили бильярд.

Тридцатипятилетний, с густой черной шевелюрой, Владимир Разумов относился к числу мужчин, которые долго на одном месте не задерживались. Он прекрасно играл на семиструнной гитаре и пел на нескольких языках, что с самой юности делало его дамским кумиром, причем сам он не только не прилагал усилий, чтобы привлечь внимание противоположного пола, но всегда исповедовал принцип «чем меньше девушек мы любим, тем больше нравимся мы им». Веселый хулиган и головная боль местной милиции – вот самое мягкое определение для него.

Отец катал бильярдные шары без номеров, размером чуть больше шариков от настольного тенниса, по зеленому толстому сукну и подкладывал игральные карты то под один, то под другой край стола, добиваясь хоть какой-то ровности.

– Пойдет. Попробуешь разбить?

Отец собрал пятнадцать шаров в деревянный треугольник, а оставшийся толкнул в сторону Аркадия. Взял кий, помелил школьным мелом между большим и указательным пальцами, наклейку и «змейкой» саму верхнюю его часть.

Аркадий повторил отцовские манипуляции, но разбивать не торопился: он не знал, как это сделать.

– Ладно, смотрите.

Отец с силой ударил по битку, и ровный треугольник разлетелся по всей поверхности стола. Один шар, отразившись от нескольких бортов, упал в среднюю лузу. Дети в тихом восторге.

– «Дурачок»1.

Он снова ударил. Шар застрял в угловой лузе.

– «Тугие лузы»2. Новый стол. Пробуй.

Аркадий находился в какой-то прострации. На него все смотрели, стол казался просто гигантским. Он размахнулся слишком сильно, ударил, кий пролетел рядом с шаром, лишь слегка задев. Шар откатился на десять сантиметров и встал как вкопанный. На глаза навернулись слезы. Аркашка попытался убежать, отец поймал его, и они вместе вышли из беседки в сад.

– Сын, ты мужчина, и тебе всю жизнь надо будет доказывать это.

Аркашка поднял заплаканные глаза и чуть кивнул.

Лето заканчивалось. Монотонный дождь, от которого клонило в сон, стучал по крыше беседки.

Кот Васька развалился на перилах, одним глазом наблюдая за происходящим. Тут же на полу лежал Филька, небольшая дворняжка, похожая на таксу, на год старше Аркашки. Филька следил за каждым движением Аркашки, в любую секунду готовый рвануться за хозяином.

Сам Аркадий весь последний месяц буквально жил у бильярдного стола. Шары еле катались по влажному сукну, часто застревали в лузах, на обеих руках появились мозоли, но Аркадий не замечал этого. Он мелил кий, как это делал отец, и бил, бил, бил. Он больше не хотел быть летчиком, он понимал, что хочет только одного – научиться играть в бильярд.

Отец обещал взять сына в настоящую бильярдную, туда, где стоят огромные столы с огромными шарами, Аркадий жил только этим.

Хлопнула калитка. Он увидел, как во двор буквально влетела мама и скрылась в доме.

Анфиса на три года моложе мужа, уральская казачка из дворянского рода священников, высокая, немного выше мужа, крупная, с запоминающимися чертами лица и темно-русыми волосами. В восемнадцать лет она ушла от родителей, чтобы остаться с Владимиром, которого не принимали в ее набожной семье.

Аркадий почувствовал неладное, побежал по саду, поскользнулся, упал в куст малины, быстро вскочил, на крыльце сбросил ботинки и исчез за дверью. Филька следовал за ним повсюду.

Мама появилась из-за платяного шкафа и посмотрела на грязные колени и ладони сына.

– Аркадий, ты упал? Сыночка, где болит?

Она бросила какую-то одежду в сторону, подошла к нему и ощупала всего с ног до головы.

– Не болит. Мам, что случилось?

– Переоденься, трико снимай, я в стирку кину. С папой случилось несчастье, он в больнице.

По тому, как она говорила, как собирала отцовскую одежду, мыло, опасную бритву, книгу «Амур-батюшка», которую он читал, было заметно: мама сама плохо понимала, что делала.

– Никуда не уходи, будь дома. Где Гришка? – она открыла холодильник. – Поешьте. Для кого я наготовила?

Выходя на крыльцо, мать споткнулась о вездесущего Фильку.

– Да что ты! Фильку не пускайте в дом с грязными лапами.

Аркадий быстро умылся, переоделся и кинулся вслед удаляющейся матери. Он не пустил Фильку за собой, толкнул его ногой и закрыл калитку.

Филька несколько раз прыгнул, пытаясь открыть запор, но у него в очередной раз не вышло: лишь к нескольким уже имеющимся бороздкам, оставленным собачьими когтями, прибавилось несколько новых.

Больница находилась буквально в пяти минутах бегом от дома, а так как Аркадий рос подвижным ребенком, дорогу до приемного отделения «Пироговки» он знал хорошо.

По коридору санитар вез каталку, на которой лежал отец – весь в каких-то трубках, с белым лицом, с закрытыми глазами.

Мама почти бежала за хирургом.

– Нож прошел рядом с сердцем, срочно везем на операционный стол. Пока сказать ничего больше не могу.

Хирург не смотрел на маму.

– Доктор, он будет жить?

Доктор остановился, бросил взгляд на мокрых Аркашку и мать.

– Принесите полотенце, – сказал он медсестре и удалился в операционную.

В отделение зашел друг отца Сергей. Было видно, что он чувствовал себя виноватым.

– Сергей, как это произошло, ты же был с ним?

Сергей, как на допросе, переминался с ноги на ногу, отдувался, но все же выдавил из себя объяснение произошедшего.

– Да. Сидели в «Севере», выпивали, Володя играл на гитаре, пел. Все было спокойно. Тут мимо проходит какой-то черт, в руке нож. Молча размахивается, бьет в спину и убегает. Ванька-Шарик за ним побежал, но тот через стадион свалил и испарился.

– Вовка, ну как же так? Как же нам теперь быть? – мама смотрела в бесконечность, говорила тихо, постепенно переходя на движение губами, – Вовка, Вовка…

Ее взгляд просветлился.

– Аркашка!

Мама повернула голову к Аркашке, протянула руки, и он бросился к ней. Анфиса обняла его, прижимая к себе.

– Мам.

Операция продолжалась долго. Мать сидела, закрыв лицо руками, а Аркадий ходил по коридору, то и дело натыкаясь на страшные плакаты. На одном из них какой-то военный шел в черных очках и с инвалидным костылем. На плакате сверху было написано: «Не пей метиловый спирт», а внизу – «Древесный спирт – опасный яд». С другого плаката на него смотрел скелет в черном балахоне и с косой в руке, на балахоне угадывалась нечеткая надпись: «Холера».

Аркадий принес маме воды в граненом стакане.

Громко проскрипев, открылась дверь, пришел тот самый хирург.

– Мы сделали все, что смогли. Пока определенного ничего сказать не могу. Эта ночь будет решающей, – буднично отчитался он, явно делая это даже не десятый раз.

– Спасибо, – ответила мама.

Ночью отец умер.

Пролетела неделя после похорон. Мама, в темной кофте и черном платке, складывала вещи отца.

Пришел Сергей. Он вошел в гостиную дома Разумовых, прислонился к стене.

– Нашли этого выродка. Говорит – сидели в отдельном кабинете в «Севере», играли в карты. Он проигрался, ставить было нечего, кто-то предложил: если денег нет, играй на желание. Согласился, проиграл. Тот, кто выиграл, велел зарезать любого в большом зале и отправляться на зону. Ну, наш стол оказался ближе всего, подошел к Вовке, ткнул ножом и ходу…

Мать очень любила отца и двух сыновей, буквально жила для них. Когда умер отец, мать стала работать на трех работах, дети видели ее только спящей, лишь читали записки на столе, говорящие, что надеть, что съесть, что сделать. Иногда рядом с запиской лежала мелочь на мороженое.

Жизнь продолжалась, как бы не бессмысленно это звучало для покинутых.

Наступило бабье лето, закончились дожди, уставшие деревья переоделись и привели себя в порядок, солнце ранней осенью грело без тягостной жары. Это грустное время года навсегда стало самым любимым для Аркадия.

Пацаны играли в футбол. Виталя ударил мимо ворот, и мяч чуть не попал в пригревшихся на лежащем неподалеку бревне бабулек. В воротах стоял Аркадий, он побежал за улетевшим мячом, поднял его и направился мимо сидевших на бревне.

– Безотцовшына, – прошамкала в спину одна из старух.

Аркадию стало так обидно и тоскливо, что он не смог продолжать игру, бросил мяч и убежал домой.

Глава 2. Что ожидать от игровых? Ничего… хорошего

Время порою летит так, что едва успеваешь рассмотреть десятую часть мелькающих перед глазами картинок, но весна 1989 года тянулась долго.

Аркадий собирал бильярдный стол. Восемь ног и подстолье смонтированы, рядом аккуратно сложены шесть уже перетянутых бортов, на каркасе лежали пять каменных плит. Аркадий шпаклевал их автомобильной шпатлевкой.

Бильярдная еще не работала, но в пыльном, в побелке зале уже шла серьезная игра. Катали крупно, соперники одного возраста, за пятьдесят: Шатров, солидный мужчина, начальник крупного строительного треста, и Профессор – практически бомж, живущий в цирке. Бог дал ему необыкновенный бильярдный талант и, видимо, для равновесия, зависимость от алкоголя. Профессор мог за несколько дней выиграть четырехкомнатную квартиру в центре Москвы и через полгода проиграть ее в одну ночь.

Шатров всегда начинал в галстуке, заправляя его под рубашку, но, если начинались проблемы, снимал и бросал его куда попало.

На застеленном газетой стуле сидел Гнида, мерзкий тип, ничего не понимающий в бильярде. Казалось, основным предначертанием Гниды было сделать этот мир еще хуже. Перед Гнидой письменный стол, накрытый «Комсомольской правдой», бутылка армянского коньяка с тремя звездочками и нарезанный подсохший лимон на носовом платке. Профессор играл на деньги Гниды.

– Сколько играем? – спросил Шатров, снимая галстук.

Профессор посмотрел на часы через очки с толстенными круглыми линзами, похожими на увеличительные стекла от лупы.

– Так… Мы играем с десяти вечера, сейчас почти пять утра. Семь часов. Ну давай удвоим, пошел по пятьсот?

Шатров достал из портфеля почти пустую бутылку водки, допил из горла.

– Три партии по пятьсот и заканчиваем. Я сейчас имею полторы.

– Василич, иди выпей коньяка, – позвал Гнида.

– Не хочу коньяк, у меня водка есть еще.

На самом деле Шатров отказался, потому что хватало свидетелей того, как после угощения Гниды у играющего через полчаса начинали отказывать ноги, переставала соображать голова и напрочь пустел кошелек.

Через несколько месяцев Гниду убьет дезертир, сбежавший из Советской Армии и скрывавшийся полгода у него дома. Убьет зверски, с какой-то необъяснимой жестокостью и пытками.

Они играли, а Аркадий продолжал собирать стол.

В десять утра Аркадий закончил и подошел к играющим.

Профессор расставлял пирамиду.

– Играйте последнюю партию и пошли.

Шатров вновь сунулся в портфель за бутылкой, сделал пару глотков, достал кусок черного хлеба с салом, завернутый в салфетку и занюхал.

– Ну, тогда надо укрупнить и сыграть последние две партии.

– Нет, Василич, хорош, я спать.

– Аркадий, дай сыграть две партии – и всё. Я обещаю, что последние.

Аркадий только отмахнулся.

Они сыграли еще несколько «последних» партий. В два часа дня, когда последняя бутылка была допита, все собрались на выход.

– Василич, вы должны прислать мне кое-какую сумму.

Шатров доставал кием галстук из-под бильярдного стола.

– Аркаш, ну ты сам видел, Профессор отбился, у нас вышло по нулям, что я тебе могу прислать?

– Меня мало волнует, кто у вас отбился, я у тебя в займы не прошу. Вы играли на моем столе пятнадцать часов – гоните хотя бы двадцать рублей.

– Аркадий, ну ты же нас знаешь, занесем, когда откроешься.

– Знаю, конечно. Ну ладно, оставлю я вас еще хоть раз. Пошли.

Аркадий ждал, когда из бильярдной выйдет пьяный Гнида.

– Ну, ты не прав, парень.

Аркадий ему не ответил, а только зло посмотрел.

Глава 3. Смятение понятий

Пролетел год.

Типичная бильярдная девяностых, где главное – не изыски кухни и качество столов, а их наличие, работала как следует, очередь на ее четыре стола не иссякала, а желающих приобщиться к загадочному миру бильярда становилось все больше. Игроки «сводились», «разбирали столы» еще до открытия и ждали, когда придет Аркадий, недовольно бурча, если тот опаздывал к полудню. Цена в полтора рубля за час игры не останавливала «заболевших». Аркадий уходил из бильярдной только поспать, работая и за директора, и за бухгалтера, и за охранника, и за уборщика, ремонтировал столы, кии, при этом тренируясь и играя каждую свободную минуту.

Аркадий – выше среднего роста, светловолосый, двадцатиоднолетний мужчина с умными глазами и похожий на мать. Он прямолинеен и не склонен к компромиссам. Работая ежедневно с множеством людей, он не любил общение, но свободно мог говорить часами. Тысячи знакомых, но нет близких друзей. Неудивительно, что Аркадий уже успел устать от такой работы, но старался не думать об этом, выполняя свое дело.

– Слава, уснул, что ли? Бей, или давай бросим эту возню.

Слава Художник, творческая натура, любил подумать перед каждым ударом, да и трезвым никогда не играл. Слава имел манеру после удара отклоняться и делать не глядя несколько шагов назад, сбивая стулья или людей. Если бы не пил, выглядел бы на свои пятьдесят.

– Бью уже. Ты специально мне под удар бухтишь?

Художник присел, посмотрел на шары с разных углов, встал, прицелился и ударил. Шары покатились, а Слава начал отклоняться, пошел спиной назад, пока его не «поймал» Лёва Американчик.

– Привет, Лёва, – Художник поздоровался с Американчиком.

Лёва протянул руку, было видно, что Американчик «на взводе» и не склонен к лишнему общению.

– Мимо, – выдавил из себя Американчик, пожимая ладонь.

Аркадий пытался вывести Художника на большой куш и нарочно проигрывал ему три партии по четвертному.

– Аркаша, уступи нам с Утконосом стол, у нас сведенная игра. Все столы заняты, – Лёва произнес слова в приказном порядке.

Аркадий осмотрел зал: в ближайшее время столы не освобождались. Он знал безумный характер Американчика, но сам «подгорал» не на мелкую сумму. Аркадий отвел его в сторонку.

– Лев Андреич, я «горю» Славе. Дай мне час, я укрупню, откусаюсь, спрыгну, и стол твой.

Американчик всегда принимал уважение за слабость, а добрых людей за трусов, пытаясь подчинить их себе. Ему уже семьдесят с лишним, фронтовик, раньше сильно катал в бильярд, карты, нарды. Старый беспредельщик, который прямо в бильярдной, на глазах у всех мог достать нож и пырнуть любого, с кем не нашел общий язык, поэтому ему многие уступали, прощали и «подкармливали» деньгами.

– Ты вообще по понятиям не должен играть, когда есть клиенты на столы.

– Я не хочу с тобой спорить. Дай мне отбиться, отдам стол.

Аркадий легонько толкнул старика в сторону, чтобы подойти к столу.

Крупные черты физиономии Лёвы мгновенно выстроились в угрожающий порядок.

– Ты кого толкаешь, щенок?! Я тебе башку отрублю!

Американчик сделал несколько невнятных движений, оттолкнул Художника и на полусогнутых ногах убежал из бильярдной.

Рядом с Аркадием появился внушительный мужчина Коля Слон. Слону сорок с небольшим, он наркоман, рецидивист, картежный аферист, «работавший» в аэропорту.

– Сваливай, сейчас прибежит с топором. Я те говорю. Я прошлым летом играл в парке в деберц, он лез с языком, я его раз заткнул, два.

Слон начал свой рассказ.

Жаркое лето, солнечно. Городской парк культуры и отдыха «Струкачи».

Коля «горел» в карты Герке Фокину. Американчик после подсчета очков критиковал игру Слона.

– Я думал, ты плохо играешь, а ты вообще не соображаешь.

Слон, сидя на скамейке, повернулся, поднял голову на стоящего в метре Американчика.

– Хорош комментировать. Не мозоль глаза, сдерни отсюда, петух старый.

Слон пантомимой продолжал свой рассказ, показывая, как ищет взглядом Американчика.

– Ну, он испарился. Сидим, катаем.

Слон и Герка продолжили игру. Рядом еще несколько человек играли в карты, нарды, шахматы, «железку».

Герка по привычке воробьем крутил головой.

– Колёк, каюк тебе пришел. Американчик бежит с наганом, – негромко произнес Герка.

Игровые старики вскочили из-за стола и стали разбегаться в разные стороны.

Слон метался, изображал, как пытался спастись от выстрела.

– Подбегает, достает ракетницу и с пяти метров стреляет. Я рукой закрылся. Только рубашку новую купил, рукав целиком сгорел, – закончил свой рассказ Коля.

– Ну, что делать? – спросил Аркадий.

Слон и Аркадий обсуждали проблему рядом со столом, за которым Каменщик «горел» Гололобому в кегли3.

Каменщик сделал удар. «Чужой»4, отразившись от длинного борта5, сбил кеглю в 30 очков и «замазался»6. Он, вынужденный играть через борт абриколем7, снова ударил, попал в чужой шар, – но после соударения биток8, прокатываясь, сбил маленькую кеглю стоимостью в пять очков.

Гололобый, громкоголосый человек неопределенного возраста, но точно больше полтинника, с вечной шляпой на затылке, пробасил:

– Штраф. Тридцать пять на гору.

К черной доске подошел Каменщик, стер тряпкой число «240», и написал «275». Рядом было написано «45», это очки Гололобого.

Каменщик – аферист, бывший напарник Слона примерно одного с ним возраста, – играл слабо, для убийства времени, и за бильярдным столом был скорее жертвой, чем хищником, поэтому крупно никогда не играл. Он внимательно выслушал диалог издалека, а затем подошел с предложением.

– Давай двадцатку, я его встречу на входе в ОДО. Засвечу бабки, приглашу в Офицерское кафе, он нажрется, я его до дома провожу. Завтра проспится, останется злой на тебя, но зарубить уже не захочет. Я у него топор заберу.

– «Дорога»9, – тем временем объявил Гололобый.

Все посмотрели на Гололобого. Он сильно ударил дуплетом10 от короткого11 борта, и «чужой», отразившись от двух коротких, свалил почти все кегли, кроме одной маленькой.

– Сотня. Я закончил, отыгрываюсь12.

Гололобый поставил все кегли на места и тихонько толкнул кием «свой» шар. Тот довел «чужого» до борта, ничего не сбив.

– Партия. Двадцать семь рублей пришлите, пожалуйста, молодой человек, – обратился с настойчивой просьбой Гололобый к Каменщику.

Аркадий достал из кармана тощую пачку денег, отсчитал четыре «пятерки» и протянул Каменщику, который сразу передал деньги победителю.

– Приду… – сообщил Каменщик присутствующим и ушел.

Гололобый, базарный мужик, зло посмотрел на уходящего Каменщика, но промолчал. Он только трижды громко кашлянул, достал из кармана брюк платок, плюнул в него, сложил и сунул обратно.

– Аркаша, никогда не доверяй тому, кто сидел. А если он сидел два раза – беги от него прочь, – посоветовал Коля Аркадию, косясь на Гололобого, но имея в виду Каменщика.

– А ты сколько раз сидел? – улыбаясь, спросил Аркадий.

– Три.

Каменщик не обманул: все прошло в точности по его плану. Аркадий и Американчик после того случая не общались и не здоровались полгода.

В тот же день, поздно ночью, после закрытия бильярдной.

Аркадий, Михаил и Рома Коровкин шли по улице, разговаривали и пытались поймать машину.

Рома лет на десять старше друзей, бородатый, с больными с детства ногами, которые он подволакивал, чудесный, добрый, бесхитростный человек.

Михаил – ростом за два метра, профессиональный баскетболист.

Автомобилей почти не было, да и те, что проезжали, не останавливались.

– Мы так до утра будем голосовать, околеешь тут, – Аркадий поднял воротник куртки.

– Сейчас чего-нибудь тормознем, – оптимистично высказался Михаил.

– Давай примажем: мы остаемся ловить машину, а ты беги. Если раньше нас добежишь до светофора возле кондитерского – ты выиграл, – предложил Аркадию Рома. Аркадий посмотрел на приятеля.

– Куш?

– По четвертаку с носа, – ответил Рома, оглянувшись на Михаила. Тот утвердительно кивнул.

Аркадий вгляделся в даль темной дороги: машин не виднелось.

– Годится, – ответил он и сразу рванул вперед. Побежал довольно быстро, насколько позволяли теплая осенняя куртка и лужи. Скорости ему прибавила собака, которая выскочила из подворотни с лаем и попыталась ухватить за штанину. Аркадий вильнул, уходя от нападения, и пробежал по глубокой луже. До светофора оставалось метра три, и Аркадий уже почувствовал вкус победы, когда мимо него проехала «Жигули-Пятерка», из окон которой по пояс высунулись Рома и Михаил, они махали руками и дико кричали:

– Ааа-а-а!

Машина скрылась. Аркадий стоял по колени мокрый, провожая ее взглядом.

Рядом с Аркадием остановился желтый милицейский уазик, из которого вышел невысокого роста, располневший милиционер предпенсионного возраста.

– Здравствуйте, сержант Угаров, ваши документы.

Аркадию хотелось наговорить сержанту гадостей, но он сдержался. Все же неплохо было бы сегодня уснуть дома, а не в «обезьяннике». Аркадий достал паспорт и передал милиционеру.

– Аркадий Владимирович, куда торопимся, зачем бежали, что делаете ночью на улице?

– Иду домой, после работы, бежал вон от той псины, которая хотела меня покусать.

С десяти метров на них смотрела жалостливыми глазами большая помесь овчарки с кем-то.

– Ей что, больше делать нечего? – поинтересовался милиционер, возвращая паспорт.

– Я не стал спрашивать, – без эмоций ответил Аркадий.

Милицейская машина тронулась с места, прибавляя газ, а милиционер посмотрел на собаку, хлопнул рукой по двери через открытое окно и отвернулся. Собака с лаем сорвалась с места, за пару секунд догнала машину, подпрыгнула и едва не цапнула милиционера за руку. Милиционер резко убрал руку и задвинул стекло.

Аркадий, выдавив улыбку, повернул за угол и остановился как вкопанный, улыбка мигом слетела. Прямо на него шли Каменщик и Лёва-Американчик, – вернее, Каменщик вел под руку вдребезги пьяного Американчика, у которого на руке повис парусиновый мешок с торчащими из него разборным кием и топорищем. Они были настолько пьяны, что просто прошли мимо, даже не заметив уступившего им дорогу Аркадия.

– На тихом ударе выхода́13 можно делать только через средние лузы. Это закон. Слышишь, шпана?

– Нее-е-е… бзди, – только смог произнести Каменщик.

На следующий день Аркадий зашел в бильярдную, достал из кармана мятые деньги, сложил два четвертака и наколол их на торчащий из стены ржавый гвоздь без шляпки.

Около «включенного» бильярдного стола стояли три человека, всем по шестьдесят с лишним. Один из них, Красномордый, пытался забить подставку обводным14 ударом по длинному борту. Он задирал турняк15 вверх, несколько раз бил, но то выходил кикс16, то дуга17 получалась небольшая и не могла помочь его шару обойти три других, поставленных около средней лузы.