Она никогда не видела ромашки

Вокруг царила удивительная, почти священная тишина – та особенная предрассветная пауза, когда мир словно замирает на мгновение между сном и явью. В низинах ещё клубился белёсый туман, стелясь по земле, как шёлковая пелена. Вдали, за полем, темнел лес – его очертания постепенно проявлялись из сумрака, обретая чёткость с каждым новым проблеском света.

Цой глубоко вдохнул, чувствуя, как нежный воздух наполняет легкие, а с ним – несколько странное, почти детское ощущение чуда. Вот-вот всё вокруг вспыхнет тысячами искр: капли росы на травинках превратятся в россыпь бриллиантов, тени станут резче, а краски мира – сочнее. Где-то вдалеке прокричал первый за сегодня петух, и этот звук, такой чистый и звонкий, стал словно ключом к новому дню, эхом разнёсся над спящей деревней.

Дион невольно улыбнулся. В этот миг он ощущал себя частью чего-то огромного и прекрасного, частью этого утра, этой земли, этого безмолвного, но столь живого мира, который только начинал ежедневный танец света и тени.

– Надеюсь, вы здесь надолго, – Дион неожиданно для себя не чувствует прежнего удовольствия от нахождения на природе, когда рядом нет Луи. Мысли о ней участились ровно с момента ощущения неровностей под колесами дорогого автомобиля. Женщина рядом не успевает глаза до конца разуть – Дион именно с такой внезапностью срывается на бег. Настоящий и вольностью наполненный. Не слышит вопросов себе же в спину, потому что сейчас ему становится как-то плевать на всё, что прежде являлось обязанностью. И всё дело в том, что во время бега всегда есть эта доля секунды, когда боль разрывает грудь, когда с трудом можно дышать и когда всё, что глаза видят – это пятна яркого цвета – и именно в эту долю секунды приходит боль, которая живностью очищает тело.

Отец поднимает брови, явно не особо одобряя подобную выходку, в то время как мама вполне понимает мотивы сына: кажется, неспроста он так ждал эту поездку. Она подходит к мужу и спокойно берет его за руку, без слов останавливая порыв недовольства. Дион пойдет по своим путям, если ему это действительно необходимо. Словно навстречу приключениям и без страха спиной к опасности. И только смельчаки, обладающие незаурядной отвагой и верой в свои силы, основанной, конечно, на действительном обладании этими силами, способны бесстрашно смотреть жизни в лицо.

Он свято верит – где-то там, в глубине деревни спит в своей теплой кровати его живое, как никто и никогда другой очарование. Отец смотрит на часы – у них в запасе много времени, так как встреча с владельцем дома запланирована на девять часов. Сейчас и пяти часов нет.

Вскоре Цой сбавляет темп, как только опускается с возвышенности на какую-то проселочную поляну – это, наверное, разделение старых и новых домов, другого объяснения себе найти он не может. Да и не особо горит желанием. Сиреневое пышное облако недовольно застыло на небе, тьма уже давно начала неопределенно сереть, но всё ещё настырно цепляется за небосклон, словно за последнюю надежду остаться в этом мире. Только солнце совсем не спит: то тут, то там можно увидеть его тонкие, по большей части прозрачные лучи. Они старательно будят рассвет, а тот, сонный и недовольный, начинает злиться. И наконец поднимается.

Дион застывает от внутреннего восторга, пробудившегося трепета и даже какой-то маленькой части его живого организма. Не секрет, что он ради продолжения настроенных дел и учебы без лишних отвлекающих факторов избавился от эмоций. С трудом.

Наконец, взлохмаченный желанием солнца осветить целый город, а то и несколько рассвет, зевая во весь свой жёлтый рот, как ни странно, поглощает то настойчивое ранее, но неожиданно ставшее слабым сиреневое облако. Солнце грозит кулаком тьме, спустя несколько недолгих часов её господства над миром прогоняя. Тёмное одеяло неоднозначно сдёрнуто с неба, потому оно постепенно проясняется, становясь голубым.

В деревне виды совершенно другие. В городе чаще всего не видно ни восхода, ни заката, потому что любые горизонты закрыты сотнями, а то и тысячами высоких домов. Десять, двадцать… тридцать этажей – вот, к чему удалось за эти четыре долгие года привыкнуть. Не сказать теперь даже, что Дион родился и рос в сельской местности, где даже животных, похожих на овец и кур выращивают по сей день в собственных дворах. Как минимум то, что он сквозь высокую траву и набор различных полевых цветов идет в серых брюках прямого раскроя и в такого же оттенка пиджаке… ну не сумасшедший ли он?

Да, сумасшедший. Без сомнений. Парень не привык к росе на траве, которая в такое время берет преобладание в природном мире – покрывает всё, что только сможет. Несмотря на мокрые края брюк, он продолжает двигаться дальше. Воспоминания, вроде таящиеся именно здесь, предательски исчезают, словно Дион оказался здесь впервые.

Примечания