- -
- 100%
- +
– Чем им лучшей, тем нам тишей.
– Превосходно.
Гек застал меня за перетаскиванием мешков с куриным кормом из подводы в сарай на заднем дворе вдовы Дуглас. Гек над чем-то сосредоточенно размышлял, и я смекнул, что он хочет поговорить.
– Об чем задумалися?
– О молитвах, – ответил он. – Вот ты молишься?
– Да, сэр, молюся бесперечь.
– А о чем ты молишься? – спросил он.
– Да о разном. Один раз я молился, чтобы малютка Фебруари поправилася от хворобы.
– И сбылось?
– Ну, поправилася же. – Я сел на подводу, поднял взгляд в небо. – А однажды я молился о дожде.
– И тогда тоже сбылось?
– Полило, а как же. Не сразу, но чуть опосля.
– Тогда откуда ты знаешь, что его послал Бог?
– А пожалуй, что и не знаю. Но рази ж не Бог все спосылает? Кто же еще послал дождь?
Гек подобрал камень, повертел его в руке, рассматривая, а потом зашвырнул им в белку, сидевшую высоко на ветке вяза.
– Хочете знать, что я думаю?
Гек посмотрел на меня.
– Я думаю, молиться надо ради тех ваших ближних, которые хочут, чтоб вы молилися. Молитеся так, чтобы услышали мисс Уотсон и вдова Дуглас, и просите Иисуса о том, чего, как вы знаете, они хочут. И жизнь ваша станет куда как вольготнее.
– Может быть.
– И вворачивайте время от времени что-нибудь вроде новой удочки и протчего такого, чтобы вас не бранили.
Гек кивнул.
– Разумно. Джим, а ты веришь в Бога?
– А как же, верю. Если бы Бога не было, откудова бы взялася наша чудесная жизнь? Ну, бегите играйтеся.
Я проводил Гека взглядом: он скрылся за углом того здания, что стоит напротив большого дома судьи Тэтчера. Я изготовился было взвалить на плечо последний мешок зерна, как вдруг сзади ко мне подошел старина Люк.
– Ты меня напугал, – сказал я.
– Извини. – Люк подпрыгнул – росточком старик не вышел – и сел на подводу.
– Чего хотел этот маленький приставала?
– Он малец неплохой, – возразил я. – Просто хочет понять, что к чему. Наверное, как и все мы.
– Слышал, что случилось с братом этого Макинтоша в Сент-Луисе?
Я покачал головой.
– Он человек свободный. Светлокожий, как ты. Ввязался в драку в порту, явилась полиция и схватила его. Он спросил, что с ним сделают за мордобой. Один из полицейских ответил, что, скорее всего, повесят. И брат Макинтоша ему поверил. Почему бы и нет? Так вот он достал нож и прирезал обоих.
Подошел белый мужчина и отчего-то принялся рассматривать коня, впряженного в подводу. Люк замолчал. На белого мы старались не смотреть. Если уж мы разговаривали, значит, надо продолжать разговор.
– И что дальше? – спросил я Люка.
– Ну, значица, эта черномазая облизьяна нырк в проулок, что твой сатана, тут-то его и оглоушили пистолетом. Эти белые так и накинулися на него. Намылили ему холку по первое число.
Я кивнул.
– Эй! – крикнул белый.
– Сэр?
– Это лошадь мисс Уотсон?
– Нет, сэр. Подвода – та мисс Уотсон. А лошадка – от вдовы Дуглас.
– Не знаешь, она не думает ее продавать?
– Не могу знать, сэр.
– Как увидишь ее, спроси, – сказал он.
– Да, сэр, всенепременно.
Прохожий в последний раз оглядел лошадь, раздвинул ей пальцами губы и наконец ушел.
– Как думаешь, зачем такому дураку лошадь? Он же в лошадях ничего не смыслит, – сказал Люк.
– Этой кляче сто лет в обед, она и в вёдро-то еле тащит эту подводу, даже пустую.
– Любят белые покупать всякую всячину, – заметил Люк.
– Так что сталось с Макинтошем? – спросил я.
– Схватили, привязали к дубу, напихали под него хворосту и сожгли заживо. Говорят, он вопил, просил его пристрелить. Но присутствующие кричали, что пристрелят любого, кто попробует избавить его от мучений.
Меня замутило, но в целом эта история не так уж и отличалась от многих других, которые я слышал. И все равно меня бросило в жар, я вдруг ощутил, что весь липкий от пота.
– Какая страшная смерть, – сказал я.
– А хороших смертей, пожалуй, и не бывает, – ответил Люк.
– Вот не уверен.
– Это еще почему? – удивился Люк.
– Ну то есть все мы умрем. Может, не всякая смерть так уж плоха. Может, какая из них меня и устроит.
– Чушь ты несешь.
Я засмеялся.
Люк покачал головой.
– Но и это еще не худшее. Цветные мрут каждый день, тебе ли не знать. Хуже всего, что судья заявил присяжным: это было деяние коллективное, и поэтому они не вправе выносить какие-либо вердикты. Получается, если сделали всей толпой, то это не преступление.
– Боже милостивый, – сказал я. – Рабство.
– Это ты верно подметил, – согласился Люк. – Если тебя убивают толпой, они невиновны. Угадай, какая фамилия у судьи.
Я молча ждал.
– Лоулесс[1].
– Как думаешь, мы с тобой когда-нибудь попадем в Сент-Луис или в Новый Орлеан?
– Рази токмо в раю, – ответил Люк и подмигнул мне.
Мы расхохотались и заметили чуть поодаль белого. Ничто так не раздражает белых, как смеющиеся рабы. Подозреваю, белые опасаются, что мы смеемся над ними – а может, им невыносима самая мысль о том, что нам может быть весело. Как бы то ни было, а успокоиться мы не успели и привлекли его внимание. Белый услышал наш смех и направился в нашу сторону.
– Чего это вы расхихикались как девчонки? – спросил он.
Я этого типа видел и раньше, но имени его не знал. Он напыжился, будто хотел показать, что с ним шутки плохи. Меня это несколько напугало.
– Да мы вот дивилися, правда ли это, – ответил Люк.
– Что – правда? – спросил этот тип.
– Мы дивилися, правду ли говорят, что эти, как их, улицы в Новом Орлеане из чистого золота, – пояснил Люк и посмотрел на меня.
– И правда ли, что в наводнение по улицам течет чистый виски. Я-то виски отродясь в рот не брал, нет, сэр, но уж больно история хороша. – Я обернулся к Люку. – Правда же, хороша?
На мгновение мне показалось, белый сейчас смекнет, что мы над ним потешаемся, но он произнес со смехом:
– История хороша, потому что хороша, парни. – И ушел, хохоча.
– И сейчас он напьется, не столько потому, что может, сколько потому, что мы не можем, – заметил я.
Люк усмехнулся.
– И когда мы позже увидим, как он шатается и дурит, будет ли это примером иронии провидческой или иронии драматической?
– Возможно, той и другой.
– Вот уж была бы ирония так ирония.
Глава 3
Весенний снег всех захватил врасплох. По приказанию мисс Уотсон я целый день колол дрова, чтобы ей хватило надолго. Но дров было немного, и ни мне, ни другим рабам она не дала ни полена. Мы подобрали, что сумели, с земли и тайком срубили несколько невысоких деревьев неподалеку от наших хижин. Эти дрова, конечно, были сырые, горели плохо, жутко дымили, но тепло худо-бедно давали. Я ухитрился спрятать несколько сухих чурбачков под крыльцо мисс Уотсон. Ночью вернусь за ними. Старым рабам – Эйприл и Коттону – они пригодятся. Может, кто-то назвал бы мой поступок кражей. Я и сам так его называл, но меня это не смущало. Я упарился за работой и снял рубаху, невзирая на холод.
– Ого, сколько дров, – сказал Гек. Я вздрогнул. – Я тебя напугал? – спросил он.
– Разве что самую малость. Вы как здесь?
– Я только что продал все, чем владею, судье Тэтчеру. Он дал мне вот этот доллар.
Я присвистнул.
– Цельный доллар. Вот не знал, что вы такой богатей.
Я продолжил колоть дрова и заметил, что Гек на меня смотрит.
– А вы почему прогуливаете уроки?
– Наверное, по привычке.
– Я бы вот поучился с моим удовольствием. – Я расколол еще два полена.
– Между прочим, твоя кожа ненамного темнее моей.
– А все ж таки темная.
– Почему ты раб?
– Потому что моя мама была рабыней.
– А твой папа? – спросил Гек.
– Да вроде нет. Ну да какая разница. Если прознают, что у тебя в родне хоть один цветной, всё, ты цветной. И неважно, какой ты с виду.
– Я видел следы на снегу, – сказал Гек.
– Сдается мне, их сейчас вдосталь. Там, где народ похаживает.
– В одном из следов на каблуке крест.
– То есть как это – крест?
– Как у Иисуса, такой крест.
– И нечего тут пужаться, – сказал я.
На мальчишку жалко было смотреть: до того он разволновался. Я понял, о чем он думает.
– Значит, ты тоже считаешь, что это он. – Гек говорил об отце. – Ты тоже считаешь, что он вернулся.
– Я такого не говорил.
– Но ты так думаешь. Я же вижу, что ты так думаешь. Чего ему нужно, Джим? Ты ведь всякое повидал.
Я сунул руку в карман и достал волосяной шар, я держу его специально для белых детишек, я сделал его из хвоста мула.
– Знаете, что енто? – Я поднял шар повыше, к солнцу.
– Что?
– Волосяной шар из бычьего сычуга. А потому он знаете какой?
Гек помотал головой.
– Волшебный, – сказал я. – Ентот вот самый шар волшебный и говорит со мной.
– И что же он говорит?
Я поднес шар к уху.
– Да, слышу. Он говорит. Шар сказал, за вашим папашей всюду следуют два андела, белый и черный. Нашептывают ему всякое. Один андел хороший, а другой плохой, никто не знает, который одержит верх. Ему самому невдомек, что он будет делать дальше. Останется или уйдет. Ентот вот шар вроде как должен знать, да и он не знает.
– Толку-то от него.
– Обождите, вот шар опять говорит.
Гек прислушался вместе со мной.
– Как же, как же. Он говорит, все у вас образуется. Вам на пути встренутся две женщины. Вы женитеся сперва на бедной, а потом на богатой. И что бы вы ни делали, не приближайтеся к воде. Иначе речка-то вас приберет.
– Это все шар говорит?
Я кивнул.
– Он сейчас спит.
К двери подошла мисс Уотсон.
– Гек, – окликнула она, – иди в дом и умойся к ужину. – Она посмотрела на меня. – А ты все с дровами возишься?
– Их эть целая прорва, миссумс.
– Все равно перестань, у меня голова разболелась от твоей стукотни.
– Да, мэм.
Я шел домой, когда со мной поравнялся Люк.
– Помедленней, а то старику за тобой не угнаться, – сказал он.
Какое-то время мы шагали молча. Я понимал, что молчание затянулось, но разговаривать не хотелось. Я пнул камешек.
– Что тебя так беспокоит? – спросил Люк.
– Ничего, – ответил я.
– Ты переживаешь из-за дров, которые спрятал под крыльцом?
– Ты их видел?
– Видел.
– Нет, из-за дров я не переживаю.
– Ты переживаешь из-за этого мальчишки, – сказал Люк. Я посмотрел на него, и он добавил: – Из-за Гека. Из-за этого мальчишки, Гека.
– Да, отец у него пьянчуга и вечно его донимает.
– Тебе-то какая печаль? Это белых дела.
Я кивнул.
– Но Гек еще ребенок.
– Да, свободный ребенок. – Люк указал на меня. – Есть в этом мальчике что-то такое. И в нем, и в тебе.
– У него куча неприятностей, – сказал я. – Как ни печально, но я пока еще раб и ничем не могу ему помочь.
Глава 4
Погода оставалась холодной не по сезону, и я начал подворовывать дрова не только для Эйприл с Коттоном, но и для своего семейства и еще кое-кого. Я безумно тревожился, что дров хватятся, и однажды воскресным днем страх мой сбылся. Ко мне подошла Сэди.
– Что случилось? – спросил я.
Она выглянула из двери хижины, посмотрела на нашу девятилетнюю дочь, потом на меня.
– Что ты намерен делать? – спросила Сэди.
– Ты о чем?
– Я слышала, как мисс Уотсон разговаривала с судьей Тэтчером.
– Да?
Сэди шмыгнула носом.
Я обнял ее.
– Успокойся.
То, что она сообщила мне, захватило меня врасплох.
– Мисс Уотсон сказала судье Тэтчеру, что собирается продать тебя одному человеку из Нового Орлеана, – проговорила Сэди.
– Что это значит? – спросила Лиззи. – Папа, что это значит?
Я подошел к двери, выглянул на улицу.
– Джим, – позвала меня Сэди.
– Папа!
– Она сказала, нас всех или только меня? – уточнил я.
– Только тебя, Джим, – воскликнула Сэди. – Что нам делать? Нас разлучат, и мы не узнаем, где ты.
– Что? – выдохнула Лиззи.
– Не разлучат, – сказал я, схватил большой лоскут ткани, разложил на полу.
– Что ты делаешь? – спросила Сэди.
Я положил на лоскут хлеб и сушеное мясо, завернул в узел.
– Никто меня не продаст, если меня не будет.
– Бежать нельзя, – сказала Сэди. – Ты же знаешь, что делают с беглыми.
– Я спрячусь. Я спрячусь на острове Джексона. Все подумают, что я убежал на север, а я буду тут. А потом что-нибудь придумаю.
– Так нельзя. Тебя непременно найдут. И поступят с тобой как с беглым. Может быть, тебя даже… – Она осеклась.
– Даже что? – спросила Лиззи.
– Все равно я побуду там, пока не решу, что делать. – Я опустился на одно колено, посмотрел на Лиззи и крепко обнял ее. – Все будет хорошо. Слышишь, детонька?
Лиззи расплакалась.
Я выпрямился, поцеловал Сэди.
– Не говори никому, куда я подался. Даже Люку не говори.
– Ладно.
– Ты слышала, Лиззи? – спросил я.
– Да, папа.
Я направился к двери.
– Папа!
– Все в порядке, маленькая. – Сэди положила руку мне на плечо. Я поцеловал ее. – Я за вами вернусь.
Попрощавшись с домашними, я улизнул в лес. Наверное, глупо было пытаться скрыться среди бела дня, но я не знал, когда за мною придут. Я шагал не спеша. Бегать рабу нельзя, если, конечно, он не бежит. Никем не замеченный, я миновал задний двор вдовы Дуглас и по косогору спустился к реке. Устроился там, на подмытом берегу, и стал ждать. Днем на воду нечего и соваться. Слишком много паромов, прогулочных пароходов, рыбаков у реки. Мною владел столько же страх, сколько и злость, но что делать рабу со злостью? Друг на друга мы можем злиться сколько угодно: все мы люди. Но истинная причина злости остается неназванной: эту злость мы вынуждены глотать, подавлять в себе. Нашу семью собрались разлучить, а меня отправить в Новый Орлеан, где я буду еще дальше от свободы и, скорее всего, никогда уже не увижу родных.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Lawless (англ.) – беззаконный.