Дыши, родная. История (не) одной вдовы о переживании утраты

© Нина Перунова, 2025

ISBN 978-5-0060-0203-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

В этой книге собраны статьи, написанные в период с 2019 по 2023 год. Я начала публиковать свои тексты спустя семь лет после гибели мужа, когда создала сообщество поддержки для вдов и обнаружила, что о горе почти невозможно найти доступную широкому кругу читателей информацию. Тогда удавалось отыскать только сложные для восприятия работы психологов и, пожалуй, единственную книгу о вдовстве – «Вдова вдове» Женевьевы Гинзбург. Для группы был необходим материал, и я потихоньку начала писать сама на темы, которые широко не освещались в то время. Статьи нашли отклик в сердцах многих женщин и стали в каком-то смысле терапией для меня.

Тексты написаны в разное время и рассказывают о переживаниях разных периодов. На ранних сроках боль ощущается особенно остро. На поздних – больше актуальны темы поиска смысла, возможности обретения счастья и построения новых отношений. Для своих новых читательниц я постаралась расположить статьи в условной последовательности, учитывая динамику переживаний. Но идеальной структуры, скорее всего, не получилось. Так как это достаточно самостоятельные произведения, их не обязательно читать по порядку. Однако имейте в виду, что, кроме первой статьи, в начале будут чаще встречаться тексты про боль и слёзы, а ближе к концу – про счастье и жизнь.

Надеюсь, что истории из этого сборника, ставшие поддержкой для многих вдов, поддержат и вас на вашем пути.

Дыши, родная

Этот текст задумывался и начинался как письмо-поддержка для женщин, переживающих утрату супруга. Однажды наткнулась в Сети на англоязычное послание. В нём какая-то женщина поддерживала другую, возможно, подругу, потерявшую ребёнка. Этот текст, коряво переведённый Гуглом, вдохновил меня на создание аналогичного поста для своих подписчиц, которые потеряли любимых, мужей. По мере написания текст преображался и всё больше напоминал письмо-самоподдержку. Будто я писала его не для других вдов, а для себя. Я не стала сопротивляться. Такие письма терапевтичны. Но дальше предложения менялись ещё и ещё. За каждым словом я начинала отчётливо слышать голос своего погибшего мужа. Не дописав до конца, примерно на середине я вернулась к первым строкам и исправила их на новые предложения, которые мог произнести только человек, который уже умер. Это был практически автоматический, интуитивный текст, рождавшийся откуда-то из глубины и всё меньше походивший на то, что я когда-то могла вживую слышать в свой адрес. И вот постепенно слова перестали иметь отношение к моей личной истории. Они были уже не обо мне, а о других, разных вдовах от других, незнакомых мне мужчин. Тогда показалось, что я уже ничего не пишу, а только записываю. Записываю послание чьих-то мужей. Прочитав получившееся письмо, я немного испугалась. Мурашки толпами бегали по коже. В ушах стоял шум. Голова разболелась. Это был новый, очень странный опыт. Я отложила текст в программе для публикаций и решила к нему не возвращаться до тех пор, пока не смогу хоть как-то объяснить, осознать произошедшее. И вот через пару недель в телефоне одно за другим посыпались уведомления. Это был просто шквал откликов от подписчиц. Письмо опубликовалось. Само. Раньше запланированного системой срока. Я так и не смогла найти объяснение. Но, казалось, послание, заключённое в письме, никого не оставило равнодушной. Каждая нашла нужные слова для себя. Возможно, и вы их найдёте.

Моя смерть не может быть твоим поражением. Ты не выбирала эту борьбу и тем более такой исход. Ты не хотела, чтобы это произошло.⠀

Я знаю.

Здесь нет твоей вины.

Это просто случилось. Как случается с людьми в этом мире.

Это случилось несмотря на молитвы, вопреки надеждам. Несмотря на то что внутри тебя всё кричало и сопротивлялось неистово.

Я слышал.

Это не наказание или урок.

Ты не смогла бы ничего предотвратить, если бы старалась больше, молилась усерднее или была лучше. Ты не смогла бы предотвратить этого, даже если бы знала будущее.

Ты сделала всё, абсолютно всё, что могла.

Поверь мне.

Не слушай всезнающих, тех, кто исчез, когда ты больше всего нуждалась в их поддержке. Вычеркни.

Уходи от людей, которые осуждают или клеймят тебя.

Произошедшее никогда не будет твоей виной, независимо от того, кто и что говорит.

Даже если этим кем-то являешься ты сама.

Особенно если этим кем-то являешься ты сама.

Вовсе не то, что говорят люди, удерживает тебя в оковах стыда. Иногда ты веришь чужим словам, но чаще всего тебя мучает твой собственный голос. Именно он толкает тебя в самый тёмный угол отчаяния, как маньяк, говоря снова и снова, что дело в тебе.

Убеждая, что если бы ты вела себя иначе, я был бы жив.

Это ложь. Не верь ни на секунду.

Вместо этого вдохни каждой частичкой себя простую истину: ты была лучшей для меня и останешься таковой навсегда.

Никто не мог бы так заботиться обо мне, как ты. Никто не мог бы любить так, как ты.

В тебе живёт священная сила этой любви. Она выведет тебя к свету.

Нужна невероятная сила, чтобы любить, когда нет возможности видеть, слышать, трогать.

Чтобы терпеть боль.

Чтобы нести самую тяжёлую ношу на свете.

Избавься от бремени лжи в своём сердце.

Моя смерть не может быть твоим поражением. В том, что случилось, нет твоей вины.

Я знаю, сколько мужества и выдержки требуется тебе, чтобы каждый день вставать и продолжать идти.

Я вижу, как ты падаешь и поднимаешься. Снова и снова.

Ты идёшь по пути, где каждый вдох, каждый шаг – это борьба.

Дыши, родная, продолжай дышать.

Живи.

С любовью в сердце.

Ты справишься.

Я верю.

Это будет нашей победой.

Первый год

Рухнула. До основания. Основание тоже треснуло.

Стены ненастоящие – декорации. Зачем? Они не защищают. Ничто не защищает.

Мне бы спрятаться.

⠀

За что держаться? Куда бежать? На что опереться?

Я где-то внизу. На весу. Может быть, в трещине?

Холодно. Не пошевелиться.

Застряла.

⠀

Гул. Искажённые звуки.

Оглушили слова.

Разбился. Погиб.

Не верю.

⠀

Всё мутно. Бесцветно.

Наверное, так видит мир рыба из грязного аквариума.

⠀

Точно.

Я – рыба.

Без аквариума. Без воды. Я на дне. В трещине. В тисках и в конвульсиях.

Как я сюда попала?

⠀

Не знаю. Ничего не знаю.

Бессмысленно. Больно.

Задыхаюсь.

Не хочу.

Не чувствую.

Может, я умерла?

Надеюсь.

⠀

Вы знаете?

Как жить, пережить, восстановиться?

Серьёзно?

Как же восстановиться, если я умерла?

Я же – мёртвая рыба.

⠀

Так. Что теперь?

Кто плавал, скажите?

Кажется, я всё ещё дышу.

Это странно.

Я – какая-то живучая рыба.

⠀

Что?

Время? Лечит?

От чего?

От воспоминаний?

От желания увидеть, услышать, прикоснуться?

Может, я неизлечима?

Я тут давно.

Барахтаюсь.

⠀

Не надо меня лечить. От этого точно не надо.

Я не больная.

Может, и контуженная, но нормальная.

Да, я – нормальная оглушённая рыба.

⠀

В его свитере. Не ем. Не сплю.

Пью.

Разговариваю с ним.

В шкафу пусто без его вещей.

Там только его запах. И я.

Я в шкафу.

Наконец-то я спряталась.

Несчастная. Я же сошла с ума!

Больная. Безумная рыба.

⠀

Не пытайтесь меня отвлечь, починить.

Вы не помогаете.

Мне тоже страшно.

За сына.

Может, поэтому я ещё дышу?

Кричу.

Стараюсь неслышно. Чтобы не пугать.

Немая рыба.

⠀

Оставьте в покое мой крест. Мою боль. Мои слёзы.

Хоть что-то оставьте.

Останьтесь. Послушайте.

Вспомните. Я послушаю.

⠀

Тишина. Тишина. Тишина.

⠀

Я вылезаю из шкафа.

Пробую.

Падаю.

Злюсь.

⠀

Не бойтесь.

Не заразна. Не кусаюсь.

Поднимусь.

Сама.

Я смогу.

Болит.

Плачу без звука и слёз.

Научилась.

Молчу.

Я же – рыба.

⠀

Раскрасила стены. Волосы.

Нарисовала улыбку. Глаза. Ещё выдают.

Расправила что у меня там вместо плеч. Осталось.

⠀

Смотрите, какая рыба.

Выплыла. Выжила.

Сильная.⠀

Её кто-нибудь знает?

Нет.

Чудесные сны

История каждой вдовы начинается по-своему.

Моя – так: я не дождалась мужа к обеду.

Обычно Олег звонил, предупреждал, если задерживался на службе или не мог прийти. Бывало, прибегал, как чайка глотал еду на лету и, отвечая на звонок разрывающегося всё это время телефона, выскакивал из дома.

Настоящим подарком были дни, когда муж мог не только спокойно покушать, но и вздремнуть в обеденный перерыв. Тогда он переодевался. Садился за стол. Обильно сдабривал солью и перцем любое блюдо, даже не попробовав вначале. Съедал свою «пайку» и «ещё немножечко, что там осталось». Под мои бессмысленные стоны «Вредно же» запивал это дело каким-нибудь дюшесовым лимонадом, а после ложился отдыхать.

«Карапузая, иди сюда. Разбуди меня в 15:30», – говорил он, похлопывая ладонью по свободному месту на диване, обычно уже с полузакрытыми глазами. Поспать удавалось недолго, 30—40 минут. Но это было ему необходимо, а ещё было необходимо, чтобы во время его сна я была рядом.

Даже вымыть посуду нельзя было. «Не суетись. Уйду – вымоешь, или оставь, приду – помою». Можно было лежать рядышком и делать «что хочешь»: хочешь – обнимать, хочешь – гладить по спине, хочешь – лежать под его ногой и рукой. Главное – рядом.

Подобно грудничку, Олег пробуждался от малейшей моей попытки отлучиться и тут же спрашивал: «Куда?» Даже если в ответ звучало «В туалет», всегда следовало коронное «Зачем?», ну и «Давай быстрей обратно». Это был неизменный сценарий почти десяти лет совместной жизни. Так было всегда.

Но однажды Олег не пришёл и не позвонил. В этот день, в 15:30, когда я, возмущаясь его занятостью, перекладывала остывший обед из тарелок обратно в кастрюли, его уже доставали из покорёженного автомобиля.

Живым я больше мужа не видела. Даже в последний путь его провожали не из дома. Но после похорон каждый раз, засыпая днём, я встречала Олега со службы так, как должна была встретить тогда.

Эти сны продолжались в течение нескольких месяцев и потрясали своей реалистичностью. В мельчайших подробностях я видела интерьер квартиры и самого Олега. Чувствовала запахи, движение воздуха из окна, тепло рук и отчётливо ощущала любые прикосновения.

Мне снилось не прошлое или будущее, это был тот же день, что и на календаре. Даже часы показывали верное время. Я встречала его по-разному. Иногда открывая дверь, иногда просыпаясь, видела его сидящим рядом со мной на диване. Рядом.

Грустный, уставший, Олег уже не спешил. Мы оба знали, что спешить некуда. Он снимал форму, обедал, а потом, как обычно, ложился на диван, но не спал.

Мы лежали вместе, теперь лицом к лицу, держались за руки и говорили, говорили. Говорили о случившемся, о похоронах, о близких и друзьях, о том, как нам с сыном жить дальше, без него. Мне казалось, мы при жизни столько не разговаривали, как во время этих встреч. Мы оба пытались понять, что произошло, как быть, и старались договорить важное, недосказанное. Иногда мы молчали. Но всё было понятно и так. Я просила его не уходить, а он только смотрел с теплотой и болью.

В одну из встреч Олег произнёс: «Я даже не думал, что ты меня так любишь». Наверное, я и сама не думала. Не думала, что когда-то потеряю. Не думала, что скучать буду так сильно. И не думала, что когда-нибудь захочу, чтобы мы пошли каждый своей дорогой.

Мистика или игры разума, эти встречи были нужны как воздух. Благодаря им возникло и укрепилось ощущение, что между нами не осталось вопросов. В самые тяжёлые первые дни муж не оставлял меня. Он приходил домой к обеду.

Было так хорошо в моих снах, что не хотелось просыпаться. Всякий раз засыпая, я надеялась на новую встречу. Не давала покоя только подавленность мужа. Как и при жизни, Олег не признался бы, что ему тяжело или он делает что-то только ради меня, но меньше всего хотелось, чтобы ему было плохо. Вместе с радостью от наших свиданий стала замечать тяжесть.

Тогда я пошла в церковь. Там мне сказали, что, вероятно, муж остаётся привязан ко мне в этом мире, не может пойти туда, куда должен, и это не есть хорошо для души. Надо что-то заказать, что-то почитать, под нужной иконой поставить свечку. Я всё проделала, и сны мои кончились.

Олег снится порой иногда. Но сейчас это другие сны и совсем другой Олег – спокойный, умиротворённый. Не знаю, что тогда сработало: любовь, молитва или моя мало-мальская готовность к жизни в новых условиях. Но сон со словами «Я даже не думал…» был последним в той чудесной, реалистичной серии.

Не раз я ещё возвращалась мыслями к его посланию.

Вообще, поняла, что до смерти Олега не думала о многом или думала о чём-то не о том. Во время того же послеобеденного отдыха часто размышляла, как бы выскользнуть из объятий и помыть посуду, но не о том, чтобы замереть, пока он рядом, уткнуться в его могучую грудь и слушать биение сердца.

Теперь я гораздо меньше суечусь и думаю всё больше о другом. Понимаю, что есть ещё что терять. Значит, есть что ценить. И сегодня, бывает, как раньше спешу, но только уже больше – любить.

Про тяжесть креста

На днях размышляла на тему вожделенного облегчения. Среди вдов часто звучит: «Когда-нибудь будет легче?»

Одни верят, что будет, и даже хотят услышать примерные сроки от специалистов или сестёр по несчастью, перешагнувших годовой рубеж. Другие и слышать ничего не хотят, потому как не верят, представить себе не могут, что после такой потери может стать легче. «Так будет всегда!» – говорят они.

И вот думаю: а что такое «легче» в переживании утраты? Наступает ли оно?

Конечно, если бы боль не меняла своей интенсивности, ни одна вдова до годовщины бы просто не дожила. Мы же в большинстве своём выживаем и доживаем. Многие вдовы, однако, утверждают, что боль не ушла и облегчение не наступило, даже спустя годы. Я почти через шесть лет после смерти мужа, подавая заявку в сообщества вдов, примерно так и описывала своё состояние: «Прошло шесть лет, но легче не стало». И лишь читая откровения новеньких участниц со свежими ранами, поняла, что ошибаюсь. Конечно, мне уже не было так больно, как в начале пути. Конечно, я научилась жить. Но мне всё ещё было очень, очень тяжело.

И сейчас я думаю: а с чего бы тяжесть утраты вдруг легче стала? Я совершенно точно ощущаю до сих пор, что вес её никак не изменился в том смысле, что масштаб потери как был глобальным, так и остаётся.

Я изменилась – да. Стала крепче, выносливее – факт. Но чтобы для кого-то из моих родных, близких мужа и для меня весомость потери уменьшилась за эти годы, чтобы в этом смысле облегчение какое-то наступило – нет.

Сама мысль, что потеря однажды не будет восприниматься такой дорогой, может быть очень болезненна и вызывать сильное сопротивление. Не существует средства для подобного облегчения, как мне видится, кроме амнезии. Если человек был любим и значим при жизни, если он был твоим миром и половинкой – ценность утраты останется прежней, как и тяжесть креста, сколько бы времени ни прошло. И трудно эту тяжесть по-настоящему разделить с кем-то. Даже если десяток любящих, близких плечом к плечу под крест встанет, он на спине у одной!

Потому, мне думается, желать сил вдове – не так уж плохо, как и терпения, чтобы боль перенести, стойкости, чтобы не сломаться под тяжестью.

Боль утихнет со временем, станет терпимей. Но я лично никого бы не обнадёживала, что сам крест однажды полегчает. В это я совершенно не верю.

Верю в то, что мы станем сильнее и однажды станет легче нести.

Папа не придёт

Сыну было чуть больше трёх, когда я сказала, что его папа больше не придёт. Маленький, ничего не подозревающий, он пробыл с бабушкой и дедушкой до девятого дня, а после его привели обратно. «Где папа?» – первый же вопрос, буквально резавший слух и сердце. Я не могла ждать, я не смогла врать. Мне было слишком больно и совсем не было сил. «Папы нет, и он больше не придёт». Глазки малыша покраснели, он захлопал ими часто-часто, чтобы не заплакать. «Почему?» – спросил мальчик. И мой ответ вовлёк нас в череду новых вопросов, которые мы задавали друг другу и в никуда в течение года.

«А где он теперь?»

«Как это в земле и на небе?»

«Что такое душа?»

«Что такое смерть?»

«Что значит „умер“?»

«Это как будто сломался?»

«Может, тогда его починить?»

«А если мы его откопаем?»

«Зачем люди умирают?»

«Разве нельзя всем всегда жить?»

«А он нас видит?»

«А пусть что-нибудь скажет».

«А что нужно сделать, чтобы нам его вернули?»

«Зачем он умер?»

«Я не чувствую, что его нет».

«Ты скучаешь?»

«Это навсегда?»

«А давай вместе к нему отправимся?»

«Если Бог справедливый, тогда почему он забрал папу?»

«Мы что, плохо себя вели?»

«А Дед Мороз может вернуть папу?»

«Они что, только забирать всё могут?»

Я вдруг поняла, что тридцать лет жила и всерьёз не задумывалась ни над одним из этих вопросов. Всё как-то было либо слишком страшно, либо где-то и не про меня. Пришло время думать, искать и отвечать.

«Ты по папе плачешь?» – это первый вопрос, который до сих пор сын задаёт мне, если видит мои слёзы. Восемь лет. Он знает, что больше поводов плакать у мамы не бывает, хотя, к сожалению, прибавилось несколько новых имён, только повод остался неизменным. Если мама плачет, то по тому, кого больше нет.

Я не скрывала слёз от сына. Истерик он моих не видел. А вот поплакать могла. Тогда он гладил меня по голове, а потом смешно морщил носик и качал головой, как Симба, поющий песню в мультфильме «Король Лев». Осиротевший львёнок ассоциировался с малышом. Сын смешно и похоже копировал любимого персонажа, а попытки поднять настроение были так трогательны, что я непременно улыбалась сквозь слёзы и обнимала его. Мы много говорили о случившемся и вместе искали ответы на наши вопросы.

Мультфильм «Король Лев» нам посоветовали посмотреть, чтобы на его примере объяснить ребёнку произошедшее с его отцом, объяснить, что значит «умер» и «не придёт». Но мы больше обращали внимание на то, что значит «будет с нами всегда». И этот мультик очень помогал нам. Он был разобран на цитаты, которые спасали и выручали каждый раз, когда возникал новый вопрос, чаще всего без ответа.

Вот некоторые наши любимые выражения:

«Когда мы умираем, наши тела становятся травой, и антилопы едят траву. Все мы связаны в великом круге жизни».

«Посмотри на звёзды. Великие короли прошлого там смотрят на нас с этих звёзд. И если тебе будет очень одиноко – помни, они всегда будут там, чтобы указать тебе путь. И я тоже буду с ними».

«– Ой! Что это было? За что?

– Это было твоё прошлое.

– Больно ведь.

– Да, прошлое может причинять боль. Можно или убегать от него, или научиться чему-то».

«– Знаешь, что говорит мой друг? Нужно свой зад оставлять в прошлом.

– Да нет, не так. Нужно прошлое оставлять сзади. Смотри: плохие вещи происходят постоянно, и тут уже ничего не сделать, правда ведь?»

«– Это не мой отец. Это всего лишь моё отражение…

– Посмотри внимательней. Видишь? Он живёт в тебе».

И правда, есть ощущение, что отец живёт в сыне. Сейчас особенно заметно сходство не только внешнее, но и в манере говорить, в привычках, поступках. Всегда говорю ему об этом и с удовольствием наблюдаю. С удовольствием и удивлением. Как можно перенять привычки, не видя человека? Мне интересно, каким он будет, когда станет мужчиной. Сколько Олега в нём будет?

Время идёт. Сын многое забывает. «Знаешь, мама, а это трудно, любить того, кого почти не помнишь». Это понятно, но немного больно. Когда нас всех, кто так или иначе соприкасался с его отцом, не станет, он будет единственным, кто связан с ним.

«– Когда в мире не остаётся никого, кто о тебе помнит, ты исчезаешь отсюда. Что-то вроде смерти после смерти.

– А что после неё?

– Никто не знает».

Это диалог из другого прекрасного мультфильма «Тайна Коко», который я тоже рекомендую посмотреть с детьми. На его примере можно рассказать, что, как считают в некоторых традициях, происходит с человеком, когда он умирает, и почему так важно не забывать его.

А вообще, считаю, в вопросах смерти, да и в других тоже, нужно стараться быть с детьми максимально честными, искренними, открытыми. Взаимность не заставит себя долго ждать. Если не знаете, как говорить с детьми о смерти, есть хороший способ – спросить. Иногда может оказаться, что они знают о смерти значительно больше, чем мы думаем, а иногда больше, чем мы сами знаем о ней.

Наш путь

«Ну вот и всё, мой хороший. По всем теориям, канонам и религиям ты окончательно сегодня покидаешь наш мир.

Говорят, Бог посылает нам только ангелов и учителей. Треть жизни ты был рядом со мной и многому научил.

Вместе мы превратились из парня и девушки в мужчину и женщину, стали супругами и родителями совершенно потрясающего, долгожданного ребёнка.

Бывало, мы доводили друг друга до бешенства, но постоянно смеялись вместе, яростно ссорились и страстно мирились, обижались и прощали, ненавидели и любили.

В общем, мы жили, и это были МЫ.

Ты ушёл. На это воля Бога, но будешь жив в нашей памяти и в наших сердцах.

Для Тимура ты навсегда останешься большим и сильным Папой, который учил «боксировать», подтягиваться, давал «порулить» на машине, гладил по спинке, надувал самые «гигантские» мыльные пузыри, чинил сломанные игрушки и исполнял любое желание. А также героем, рисковавшим своей жизнью ради другого.

Для меня же навсегда останешься родным человеком и «непрочитанной книгой».

Прости за всё. За то, что недоцеловала, недообнимала, недолюбила, не уберегла, а я уже тебя за всё, за всё простила.

Спасибо, что был с нами. Спасибо за сына.

Оберегай его оттуда по возможности, а я постараюсь здесь.

Обещаю, что больше не буду плакать. Говорят, нельзя, да и ты всегда терпеть не мог моих слёз. Могу представить, как тебе это не нравится сейчас, ведь даже остановить меня не в силах.

Больше не буду, не могу, не имею права.

Жизнь дала сильнейшую пощёчину, такую, что с ног свалила, но я встану, встану, расправлю плечи, подниму голову и… буду ЖИТЬ. Неважно сколько, важно как.

Помнишь предисловие к твоему любимому фильму: «Жизнь измеряется не количеством сделанных вдохов и выдохов, а количеством моментов, когда от счастья захватывает дух».

Трудно представить жизнь без тебя, но верю, она не заканчивается. Просто начинается другая, и в ней будут светлые дни.

Мы будем жить так, чтобы ты гордился нами!

Мысленно целую нежно и отпускаю.

Покойся с миром и с любовью.

Вечно твои Карапузы».

Это письмо я написала и опубликовала на странице мужа в марте 2012-го, спустя 40 дней после его гибели.

Хорошие цели, громко звучали. Много наивно обещано. Совсем не плакать не получилось и не получается до сих пор. Но самым трудным оказалось жить так, чтобы гордился.

Одной из главных задач после смерти мужа я видела воспитание ребёнка достойным человеком и сыном своего отца. Но это сложно сделать без активного участия самого отца. Я знаю, что Олегу нравилось, что не очень, каким он мечтал видеть в будущем сына, что ставил превыше всего прочего, какие достижения его восхищали. Но этого недостаточно.

Многие мечты, мои и мужа, не удалось и, как теперь понятно, не удастся воплотить в силу разных причин. О многом невозможно спросить, посоветоваться. Вся ответственность за принятие решений в судьбе ребёнка легла единственно на мои плечи. Тогда возникла мысль: «Быть может, кто-то мне это доверил?! Быть может, всё-таки смогу?!» В любом случае отступать некуда. Одной из главных, мотивирующих, поднимавших с колен сил было желание не ударить в грязь лицом, не подвести мужа и оставить достойные воспоминания у ребёнка. О себе в том числе. Я понимала, что в каждый момент времени создаётся наша история. Происходит то, о чём когда-нибудь сын расскажет будущей жене, детям, внукам. Какой будет наша история?