Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

1

«‘Tis better to be vile than vile esteemed» – «Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть», – эта строка из сонета Вильяма Шекспира в переводе Самуила Яковлевича Маршака могла бы служить отличным эпиграфом к биографии нашего первого героя – генерал-губернатора Санкт-Петербурга, президента Военной коллегии, позже – генералиссимуса морских и сухопутных войск, адмирала, «первого сенатора», «первого члена Верховного тайного совета», светлейшего князя, без пяти минут зятя императора, а еще позже – безродного заключенного и ссыльного – Александра Даниловича Меншикова.

Если бы можно измерить известность и значимость человека в истории числом ходивших о нем слухов, преданий и анекдотов, то рейтинг Меншикова стал бы лишь немногим ниже рейтинга его повелителя – императора Петра Алексеевича.

Сразу после смерти Петра Великого вышел целый ряд мемуаров, написанных его ближайшими друзьями и рассказывающих о его привычках, образе жизни, остроумных изречениях, о том, что он любил и что ненавидел. Меншиков в этих изданиях упоминался очень часто, причем по большей части авторы не отвешивали ему комплименты.

Вот что пишет об Александре Даниловиче, к примеру, князь Борис Иванович Куракин в «Гистории о царе Петре Алексеевиче»: «Но в тоже время Александр Меншиков почал приходит в великую милость и до такого градуса взошел, что все государство правил, почитай, и дошел до градуса фельдмаршала и учинился от цесаря сперва графом имперским, а потом и вскоре принцем, а от его величества дюком[1] ижорским. И токмо ему единому давалось на письме и на словах – „светлость“. И был такой сильной фаворит, что разве в римских гисториях находят. И награжден был таким великим богатством, что приходов со своих земель имел по полторасто тысяч рублев, также и других трезоров[2] великое множество имел, а именно: в каменьях считалось на полтора миллиона рублев, а особливо знатную вещь имел – яхонт червчатой[3], великой цены по своей великости и тяжелине, и цвету, которой считался токмо един в Европе… Характер сего князя описать кратко: что был ума гораздо среднего, и человек неученой, ниже писать что мог, кроме свое имя токмо выучил подписывать, понеже был из породы самой низкой, ниже шляхетства»…

Сам Куракин принадлежал к ближайшим друзьям и сподвижникам молодого царя: одним из его «потешных ребят» в подмосковном селе Преображенском. Потом оба они – и Петр и Куракин женились на двух сестрах Лопухиных, вместе пережили позорное поражение под Нарвой и триумф под Полтавой, где Куракин – ни много ни мало – командовал Семеновским полком. По приказу царя Куракин стал одним из первых русских дипломатов и защищал интересы России в Гамбурге, Гааге, Амстердаме, Париже. Может быть в его суждениях о Меншикове проскальзывает снобизм аристократа, с презрением относящегося к наглому выскочке, «вороне, залетевшей в царские хоромы»?

А вот что пишет о Меншикове совсем другой человек – датчанин по имени Юст Юль, посланник при русском дворе, познакомившийся с Меншиковым в Петербурге в 1710 году. После посещений одного из военных триумфов, которые так любил пышно праздновать Меншиков, 7 января Юль записал в дневнике: «Крайнего удивления достойно, что перед своим уходом князь Меншиков поцеловал всех принцев и цариц в губы и что молодые царевны устремились к нему первыми, стараясь наперегонки поцеловать у него на прощание руку, которую он им и предоставил. Вот до чего возросло высокомерие этого человека с тех пор, как поднявшись с самых низких ступеней, он стал в России значительнейшим человеком после царя! Не могу, кстати, не сказать несколько слов о восхождении и счастии Меншикова. Родился он в Москве от весьма незначительных родителей. Будучи подростком лет 16, он, подобно многим другим московским простолюдинам, ходил по улицам и продавал так называемые пироги. Это особого рода выпечка из муки, печенная на сале и начиненные рыбою, луком и т. п.; продают их по копейке или по денежке, т. е. по полкопейке. Случайно узнав этого малого, царь взял его к себе в денщики, т. е. лакеи, потом оценив его особенную преданность, пыл и расторопность, стал постепенно назначать его на высшие должности в армии, пока наконец теперь не сделал его фельдмаршалом. Кроме того, царь пожаловал его сначала бароном, потом графом, наконец сделал князем Ингерманландским. Вслед за этим и Римская империя возвела его в имперские князья, без сомненья для того, чтоб заручиться расположением сановника, пользующегося таким великим (значением) у царя. В сущности, Меншиков самый надменный человек, какого только можно себе представить; содержит он многочисленный двор, обладает несметным богатством и большими широко раскинутыми поместьями, не считая княжества Ингерманландского, презирает всех и пользуется величайшим расположением своего государя. Уровень ума его весьма посредственный, и во всяком случае, не соответствующий тем многочисленным важным должностям, которые ему доверены. Между прочим он состоит также гофмейстером царевича, который в бытность мою в России путешествовал за границею и находился в Саксонии. Князь Меншиков говорит порядочно по-немецки, так что понимать его легко, и сам он понимает, что ему говорят, но ни по-каковски ни буквы не умеет ни прочесть, ни написать, – может разве подписать свое имя, которого, впрочем, никто не в состоянии разобрать, если наперед не знает что это такое. В таком великом муже и полководце, каким он почитается, подобная безграмотность особенно удивительна».

«Царицы», о которых идет речь в этой записи, – вдовы старших братьев Петра, которых он по обычаю того времени опекал, как старший мужчина в семье. Это Марфа Матвеевна, вторая супруга царя Феодора Алексеевича, дочь стольника Матвея Васильевича Апраксина и Прасковья Федоровна, урожденная Салтыкова, вдова второго по старшинству сына Алексея Михайловича Иоанна. Царевны – это дочери царя Иоанна Алексеевича и царицы Прасковьи – Анна Иоанновна, которая вот-вот выйдет за герцога Курляндского Фридриха-Вильгельма, Екатерина Иоанновна, сосватанная Петром за герцогом Карлом-Леопольдом Мекленбург-Шверинским и их незамужняя сестра Прасковья Иоанновна. И все они почитают за честь поцеловать руку бывшего пирожника.

А «царев токарь» Андрей Константинович Нартов, человек весьма низкого происхождения «из посадских людей» – т. е. неименитых горожан, приводит в книге «Достопамятные повествования и речи Петра Великого» две весьма занимательные истории о Меншикове. Первая звучит так: «Когда о корыстолюбивых преступлениях князя Меншикова представляемо было его величеству докладом, домогаясь всячески при таком удобном случае привесть его в совершенную немилость и несчастие, то сказал государь: „Вина немалая, да прежние заслуги более“. Правда, вина была уголовная, однако государь наказал его только денежным взысканием, а в токарной тайно при мне одном выколотил его дубиной и потом сказал: „Теперь в последний раз дубина, ей, впредь, Александр, берегись!“».

А. Д. Меншиков

Вторая история также о том, как Петр рассердился на Меншикова, и что из этого вышло: «Петр Великий, однажды разгневавшись сильно на князя Меншикова, вспомнил ему, какого он происхождения, и сказал при том: „Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние, чем ты был. Тотчас возьми кузов свой с пирогами, скитайся по лагерю и по улицам и кричи: пироги подовые! Как делывал прежде. Вон! Ты не достоин милости моей“. Потом вытолкнул его из комнаты. Меншиков кинулся прямо к императрице, которая при всех таких случаях покровительствовала, и просил со слезами, чтоб она государя умилостивила и смягчила. Императрица пошла немедленно, нашла монарха пасмурным. А как она нрав супруга своего знала совершенно, то и старалась, во-первых, его всячески развеселить. Миновался гнев, явилось милосердие, а Меншиков, чтоб доказать повиновение, между тем, подхватя на улице у пирожника кузов с пирогами, навесил на себя и в виде пирожника явился пред императора. Его величество, увидев сие, рассмеялся и говорил: „Слушай, Александр! Перестань бездельничать или хуже будешь пирожника!“ Потом простя, паки принял его по-прежнему в милость. Сие видел я своими глазами. После Меншиков пошел за императрицею и кричал: „Пироги подовые!“ А государь вслед ему смеялся и говорил: „Помни, Александр!“ – „Помню, ваше величество, и не забуду – пироги подовые!“».

В конце концов не так уж важно, были ли эти истории правдивыми. Они подтверждают одно, еще в его «родном» XVIII веке за Меншиковым закрепилась слава выскочки, человека худородного, сумевшего в прямом смысле слова пробиться «из грязи в князи».

Никаких документальных сведений о молодых годах нашего героя не сохранилось: «Алексашка Меншиков» появляется в документах уже после того, как стал денщиком Петра. Однако о том, что слухи о «пирогах подовых» скорее всего правдивы, свидетельствует такой факт: в архивах не сохранилось ни одного документа, написанного рукой светлейшего князя. Все донесения, реляции, деловые письма, записки, адресованные Петру, письма жене – создано руками его секретарей. Даже в свое изгнание в Березовск Меншиков взял с собой нескольких писцов, ранее служивших ему. Сам он эти бумаги только подписывал, и именно благодаря этим подписям и закрепилось написание его фамилии без мягкого знака. Дарья Михайловна, супруга Меншикова, образованная дворянка, бывшая фрейлина любимой сестры Петра Натальи, как правило, писала свою новую фамилию с мягким знаком.

Став губернатором Петербурга, Меншиков активно принялся «делать себе биографию», выводя свой род из литовского дворянства, что литовские дворяне охотно подтверждали, надо думать, за немалую мзду. Но никаких конкретных свидетельств о том, какими землями владел род Меншиковых и какие имена носили его литовские предки, не сохранилось, что позволяет историкам уверенно говорить о подлоге.

Во всяком случае в «устную русскую историю» Меншиков вошел именно как выскочка и «парвеню». Вспомним, что пишет Пушкин в поэме «Полтава»:

«Шереметьев благородный» – фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, отпрыск старого московского боярского рода. «Репнин» – князь Аникита Иванович Репнин, генерал-фельдмаршал, сын боярина, новгородского и тамбовского воеводы. «Брюс и Боур» – генерал-фельмаршал граф Якоб Вилимович Брюс, реформатор русской артилерии, потомок из старинного шотландского рода, и шведский дворянин Родион Христианович Боур. А «счастья баловень безродный» – это, конечно, наш герой.

Правда, в официальной истории Петра I Пушкин излагает более «умеренную» версию о происхождении Меншикова: «Меншиков происходил от дворян белорусских. Он отыскивал около Орши свое родовое имение. Никогда не был он лакеем и не продавал подовых пирогов. Это шутка бояр, принятая историками за истину».

Но в пародийной «Моей родословной» Александр Сергеевич снова возвращается к «народной» версии:

«Не торговал мой дед блинами», – это выпад против светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова, правнука петровского фаворита, который был морским министром и личным другом Николая I.

Соответственно, «ваксил царские сапоги» граф П.П. Кутайсов, бывший камердинером Павла I, а сын его, граф П.И. Кутайсов, стал сенатором. «Пел с придворными дьячками» – граф А.Г. Разумовский, тайный муж императрицы Елизаветы Петровны, возвысивший свое семейство. Племянник его, А.К. Разумовский стал министром народного просвещения. «Прыгнул из хохлов в князья» – А.А. Безбородко, сын малороссийского генерального писаря возвышен Екатериной II, которая присвоила ему сначала графское достоинство, а затем и титул светлейшего князя. И, наконец, «беглый солдат австрийских пудренных дружин» дед Петра Андреевича Клейнмихеля – генерал-адъютанта, приближенного Александра I и Николая I.

Разумеется, Меншиков не единственный неродовитый и не знатный юноша в свите Петра. Царь-реформатор славился своей демократичностью и предпочитал судить людей по их способностям, а не по длине родословного древа. Но отсутствие «стеклянного потолка» для простолюдинов не облегчало задачу Меншикова. К царю нужно прежде всего пробиться, а потом показать себя, доказать, что ты – уникальный, незаменимый специалист и помнить о крутом нраве монарха. Даже отцу Петра, Алексею Михайловичу, получившему прозвище Тишайший, случалось рвать бороды слишком спесивым боярам. А уж сын и вовсе был горяч и необуздан. Служить ему означало постоянно ходить по краю.

Это было время головокружительных карьер и неожиданных падений. Снова вспомним стихотворение Пушкина: ту его строфу, где он рассказывает о судьбе двух современников Петра – Федора Пушкина, казненного в 1697 году за участие в заговоре Циклера, и строптивого князя Якова Федоровича Долгорукого, который славился прямотой и независимостью, полагал, что «царю правда лучший слуга. Служить – так не картавить; картавить – так не служить», при случае смело возражал царю и даже однажды разорвал указ, собственноручно подписанный Петром, в конце жизни возглавил Ревизион-коллегию, контролировавшую доходы и расходы казны, и умер в почете и уважении, оплакиваемый своим государем.

Но, видимо, Меншиков считал, что риск того стоит. В нем явно сильна была авантюрная жилка, а такие люди чувствовали себя как рыба в воде и в «бунташном» XVII веке и в новом, также тревожном и неспокойном XVIII веке.

2

Вероятно, Петр Алексеевич довольно долго не подозревал, что ему суждено стать великим реформатором. При своем рождении, он третий сын царя, правда от молодой и страстно любимой жены, но едва ли это могло «продвинуть» его вверх в череде наследования.

Петр лишился отца в четырехлетнем возрасте и вместе с матерью перешел под опеку старшего брата – царя Федора III Алексеевича. Молодой царь был весьма болезненным юношей, но он женат, его жена беременна и казалось, что корона «уйдет» по этой линии и Петру суждено будет провести всю жизнь в роли дяди царя.

Но сын Федора вскоре умер, потом скончалась и его мать, а через год отошел в мир иной и сам Федор. Следующими претендентами на престол стали два младших сына Алексея Михайловича – 15-летний Иоанн и 10-летний Петр. Иоанн – слаб здоровьем, а Петр – еще слишком молод, чтобы претендовать на трон. Иоанна поддерживала родня его матери – клан Милославских, Петра – Нарышкины. Обе партии готовы использовать мощную силу стрельцов как инструмент для достижения своих целей. Ситуация была нестабильной и грозила вот-вот «скатиться» в гражданскую войну.

Но кризис для одних – это всегда возможности для других. И на этот раз шанс сыграть свою игру выпал царевне Софье. Любимая сестра царя Федора, умная и решительная, она добилась того, чтобы ее назначили регентшей при двух малолетних царевичах.

Но Софья понимала, что ее отстранение от власти – всего лишь вопрос времени. Нарышкины распускали слухи, что «старший царь» Иоанн слабоумен и настаивали на том, что единственным наследником престола должен стать здоровый телом и духом Петр. В воздухе снова отчетливо запахло гражданской войной.

Петр же, казалось, не принимал участия в политической игре, он жил с матерью в подмосковных усадьбах Преображенское и Измайловское, и играл с «потешными ребятами» – полком подростков, которых собрал для него еще царь Федор. Но Петр хорошо помнил дни страшного бунта, когда стрельцы, взбудораженные Милославскими, ворвались в Кремлевский дворец с криками, что молодые цари убиты Нарышкиными. И Наталья Кирилловна вынуждена была им отдать на растерзание родного брата, чтобы утихомирить толпу. Возможно, он помнил, что именно Софья уговаривала его мать отдать стрельцам Ивана Кирилловича Нарышкина и грозила, что иначе «нам всем пропасть из-за него». Страх перед бунтом, перед стрелецким самовластием сохранится в душе Петра на долгие годы и он никогда не сможет доверять московским боярам.

А пока вместе со своими «потешными полками» юный Петр постигает воинскую науку, запускает фейерверки, обшаривает амбары усадеб, находит и спускает на воду ботик «Святой Николай», некогда привезенный из Англии в подарок дяде Петра боярину Никите Ивановичу Романову. Вскоре к «Святому Петру» присоединяется еще один ботик «Фортуна», и скоро воды Измайловского пруда бороздит целая флотилия. Именно в те дни Петр всей душой полюбил корабли и мореплавание.

Среди «потешных ребят», которые позже составят Семеновский и Преображенский полки, элитную гвардию и ближайших сподвижников Петра, по-видимому, был и Алексашка Меншиков. Как удалось сыну простого пирожника попасть в царскую, хоть и «потешную» свиту? Документы ничего не говорят об этом и, как всегда бывает в таких случаях, на помощь приходит легенда. Некто Вильбоа, француз на русской службе, рассказывает сентиментальную историю о сметливом мальчике, отец которого «был крестьянин, получавший пропитание от продажи пирожков при воротах кремлевских, где завел он маленькую пирожковую лавочку». Юный Меншиков продавал пироги стрельцам и солдатам, с шутками и прибаутками, а из окна Кремлевского дворца за ним наблюдал царевич Петр. «Однажды, – писал Вильбоа, – когда он сильно кричал, потому что какой-то стрелец выдрал его за уши, уже не шутя, царь послал сказать стрельцу, чтобы он перестал обижать бедного мальчика, а с тем вместе велел представить к себе проказника продавца пирожков».

Самое раннее упоминание о Меншикове относится к 1694 году, когда Петр и Иван уже стали полновластными царями. Но скорее всего Меншиков был рядом с Петром в те тревожные дни, когда молодой царь, женившись на Евдокии Лопухиной и зачав ребенка, объявил о своем совершеннолетии и решительно отстранил Софью от престола. Софья попыталась снова поднять стрельцов, Петру пришлось бежать из Москвы в Троицкий монастырь, где он приготовился к борьбе не на жизнь, а на смерть. Но стрельцы не пошли против молодого царя, Петру удалось привлечь на свою сторону брата Иоанна. Для этого он воспользовался нехитрой лестью. Из Троицы Петр отправил Иоанну такое письмо: «Сестра наша царевна Софья Алексеевна государством нашим начала владеть своею волею, и в том владении, что явилось особам нашим противное и народу тягость и наше терпение, о том тебе, государь, известно. А ныне злодеи наши Федька Шакловитый с товарищи… умышляли о убийстве над нашим и матери нашей здоровьем… А теперь, государь братец, настоит время нашим обоим особам Богом врученное нам царствие править самим, понеже пришли если в меру возраста своего, а третьему зазорному лицу, сестре нашей, с нашими двумя мужескими особами в титлах и в расправе дел быти не изволяем; на тоб и твояб, государя, моего брата, воля склонилася, потому что учала она в дела вступать и в титлах писаться собою без нашего изволения: к тому же еще и царским венцом, для конечной нашей обиды, хотела венчаться. Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас!» И Иоанн переходит на его сторону, покидает Москву и тоже уезжает в Троицкий монастырь.

Петр I

Этот союз обеспечил Петру политическую победу. Сторонников Софьи казнили или сослали, а саму царевну отправили в Новодевичий монастырь.

В 1694 году Петр практически полновластный государь России. Иоанн появляется на торжественных выходах, но не принимает участия в политической жизни страны. У него и его царицы Прасковьи Федоровны Салтыковой рождаются только девочки. Евдокия же Лопухина родила царю двух сыновей – Алексея и Александра. Правда, младший царевич умер во младенчестве. Но Алексей жив, и Петр надеется, что именно его потомство продолжит род Романовых.

Однако любовь к царице постепенно угасает. Царя все чаще начинают видеть в Немецкой слободе. Его влекут туда искусные ремесленники, рассказы купцов, много повидавших на своем веку, веселые собутыльники, а самое главное девушки, так не похожие на скромных боярских дочерей теремных затворниц, не умеющих ни ступить, ни слова молвить. Особенно – одна девушка. Веселая и бойкая Анна Монс.

А. Монс

Анна не случайно встретилась на пути Петра. Прежде она была любовницей Франца Яковлевича Лефорта, женевца и ближайшего помощника и советника Петра I. Князь Куракин пишет: «Помянутый Лефорт был человек забавный и роскошный или назвать дебошан французский. Днем и ночью он предавался удовольствиям, обедам, балам. И тут, в его доме первое начало учинилось, что его величество начал в дамами иноземными обходиться, и амур начал первый быть одной дочери купеческой, названной Анна Ивановна Монсова. Правда девица была изрядная и умная. Тут же в доме Лефорта началось дебошанство, пьянство такое великое, что невозможно описать, и что многим случалось оттого умирать. И от того времени и по сие число и доныне пьянство продолжается, и между великими домами в моду пришло. Помянутой же Лефорт с того времени пришел до такого градусу, что учинен был генералом от инфантерии, и потом адмиралом, и от пьянства скончался».

Однако Лефорт прославился не одними только дебошами, он один из тех, кто создавал и обучал «потешные полки» Петра. В Азовским походе командовал флотом, который спас русскую армию. Он инициатор Великого посольства и сам возглавил его. Влияние его на Петра заслужено и бесспорно. По-видимому, Меншиков считал, что это влияние слишком велико, и его необходимо уменьшить. Не то, чтобы он был заядлым славянофилом и выступал за традиционные русские ценности, против немецкого засилья, ничуть не бывало. Он считал, что в походе, рядом с царем становится слишком тесно. Друзей у царя будет много, это неизбежно, но лучший друг и ближайший советник может быть только один.