ОТРАЖЕНИЕ ОГНЯ

1. ПРИЗЫВНИК

Октябрь 1942 года

Первый снег выпало рано. Крупный мокрый, он лениво кружил, залепляя глаза, тонким мягким пластом ложился на крыши, лошадиные спины, шапки. И все прохожие, шедшие каждый по своим делам, были белые как привидения. Спешила природа укрыть снежным покрывалом тут грязь, что разлилась, казалось, по всей земле, остудить нагретые огнем и колесами военной техники дороги и тропы. Но снег быстро таял, еще больше расквашивая землю.

Одноэтажное зеленое здание военного комиссариата Курчумского района, накрытое косынкой белого как вата снега, запряталось среди прочих домов и торговых лавок так сноровисто, что заприметить его можно было только с превеликим трудом. Весь день ходи – не найдешь. Так ведь и день выдался, как назло, холодный, влажный, отдохнуть не даст, ногами шибче успевай работать, чуть приостановился – уже морозец начинает под штанину лезть, пощипывает, мерзавец, кожу. И дальше беги, чтоб хоть немного отогреться. Оделся же ведь еще, как назло, легко.

Припозднился. Заплутал паренёк чуток на вокзале, да рынке задержался – на людей посмотреть, да поглазеть какой товар нынче продают. Теперь, боясь опоздать, бежал, выискивая нужное здание.

Наконец, нашел. Вот, оно самое. Сильно осевшая изба, словно и не живет уже здесь никто совсем. И только из трубы ветер рвал клочья белого дыма и уносил далеко в небо. Табличка на двери. «Курчумский военный комиссар АТ Восточно-Казахстанской области». Сюда, значится.

Иван в полголоса прочитал выцветшую надпись, вытягивая по-лебединому шею и чмокая губами после каждого слова. Не сразу зашел в дом, постоял немного на пороге, вслушиваясь как внутри дома гудят чьи-то голоса словно пчелы в ульи. По всему слышно было, что важные дела тут свершаются, и все тут пропахло серьезной работой, и той хмурой неподъемной обстоятельностью, какая бывает на лбу каждого высокого чиновника. И даже верхний косяк двери навис над дверью так же, как нависают брови у владык государственных, что, прости господи, пройти страшно становится, не преклонив головы перед этим косяком.

Возле входа курили два солдата, местные, о чем-то лениво переговариваясь. Чуть в стороне толпились парнишки из деревенских, у каждого на плече вещь-мешок – сразу понятно, эти уже оформились и их забирают на фронт. Парни громко смеялись, смолили самосад, шумно плевались, месили ногами снег до каши, покуда не начинало чавкать и квакать под сапогами, иногда хлопали друг друга по плечам. «Медаль тебе, братец, дадут!», – все не унимался один, самый высокий, с круглым как тыква веснушчатым лицом, пристав к какому-то понурому парнишке. «Главное, чтоб не подстрелили!», – вторил другой. И все начинали нервно гоготать, тыча локтями в бока бедолаги. Парнишка вспыхивал, выпрямлял плечи, начинал водить глазами как угорелый, словно не понимая, где он и зачем он здесь, потом быстро успокаивался, вновь затихал, погружаясь в какую-то свою лошадиную дремоту.

Иван постоял чуток у входа, глядя на веселых парней.

«Вот ведь и я скоро так же стоять буду, в ожидании, когда машина придет, чтобы на фронт увезти», – подумал он. Казалось ему, что с военкомата прямо на фронт и забирают, какой ты есть и в чем пришел. А разве нет?

Насчёт формы старики из деревни говорили, что дают её прямо там, в окопах – прапор привозит. А уж как по размеру ляжет, это только удача каким боком повернется – если средних ты размеров, не низок и не высок, то тогда, считай, повезло. А вот высоким да толстым меньше удачи в этом деле. На высоких ведь сколько материалу надо чтобы пошить кафтан? Никакой экономии. Тут у всех стандарт, одевай – и иди, а то, что ты не по росту формы выродился – так уж только твоя проблема. Вот, допустим, используют на такую каланчу лишних пол-аршина ткани, а кому-то ведь и вовсе значит не достанется. Вот ведь наука какая получается. Всё по стандарту.

Иван как раз был не низок и не высок, про каких говорят воробушек. Значит будет форма на плечо. А оружие… про него разное толковали. Скупые вести с фронта доносили не самое хорошее. Нехватка ружий, патронов, боеприпасов. Разное говорили. Но то слухи.

«Сам все увижу», – подумал Ваня и снял шапку перед дверьми. Голова, после долгого блуждания и поисков, взмокла, и сразу начало студить затылок. Сыпнуло снегом за шиворот.

«Это ничего, это даже хорошо, немного охладиться с дороги в самый раз», – подумал про себя Иван, открывая дверь и преклоняя голову перед хмурым косяком как перед важным чиновником.

Внутри пахло пылью и затхлостью. Деревянные полы, старые и затертые, скрипели на все лады, одни доски пели жалобно, как несмазанные колеса телеги, другие – с лихим свирельным пересвистом.

В военкомате творилась суматоха. Мимо словно зеленые мухи пролетели две женщины, с толстыми папками в руках, не обращая на вошедшего никакого внимания. Ваня сразу стушевался. Запоздало шепнул им в след «здрастье», но они уже свернули в коридор и, топая ногами, ушли. Следом пробежал еще один человек, худой, сутулый парнишка, в военной форме, от которого по всему коридору остался крепкий водочный дух. Вдалеке захлопали дверьми, кто-то два раза громко позвал какую-то Нину Павлову, из другого конца коридора ответили, что она вышла и будет только через пол часа.

«Куда же идти?», – совсем растерялся Ваня, переминаясь с ноги на ногу и заглядывая в темные коридоры.

– Вам чего, молодой человек? – дребезжащим голосом спросила подошедшая от куда-то с неприметного уголка женщина.

– Я… мне бы… вот, – протянул Иван лист.

– Призывная повестка? – спросила женщина, взяла бумажку и, поднося почти к самому носу, начала слепо читать. – Так… понятно. Идемте за мной. Оформим документы.

– Я на фронт попаду? – зачем-то спросил Иван, словно бы от этой самой женщины всё и зависело, и она лично распределяла новобранцев. В шутку добавил: – Мне на фронт надо, отсиживаться я в тылу не хочу и не буду!

Женщина никак не отреагировала на эту фразу. Завела в тесный кабинет, села за стол, начала заполнять бланк.

– Фамилия-имя-отчество? – привычно отчеканила она, поскрипывая пером.

– Пестряков Иван Михайлович.

– Дата и место рождения?

– 20 августа 1922 года, село Буденовка, Курчумский район, Восточно-Казахстанская область, Казахстанская ССР.

– 20 августа? – вдруг подняла на Ивана взор женщина. Глаза её словно присыпанные пеплом, уставшие, смотрели сквозь парня, будто она что-то вспоминала. – У меня сын тоже в этот день родился, – Вздохнула: – В октябре прошлого года забрали его на фронт. Вестей всё нет, как два месяца назад последний раз была от него весточка, так больше и нету.

И словно опомнившись, будто сказала чего-то лишнего, вновь натянула на лицо серую маску хмурости и продолжила записывать данные на бумажку, бросая дежурные вопросы.

– Партийный?

– Нет.

Женщина бросила поверх очков быстрый колючий взгляд на парня, продолжила опрос.

– Кем работаете?

– Столяр я.

– Образование есть.

– Есть, конечно. Кончил четыре класса.

– В комсомоле состоите?

– Нет.

Женщина устало вздохнула.

– Плохо, Иван Михайлович. Надо бы записаться, сами понимаете. Фамилия-имя-отчество отца и матери.

– Отец Пестряков Михаил Михайлович, мать Пестрякова Степанида Маркеловна.

– Карточка ваша здесь храниться?

– Я не знаю, – пожал плечами парень.

– Ладно, посмотрю сейчас.

Женщина привстала, держась за спину, начала перебирать в ящике документы, одним пальцем пролистывая дела.

Сердце у Вани колотилось так, что казалось выпрыгнет из груди. Волновался. Теребил в руках шапку, не зная куда ее деть – и на голову вернуть в помещении не прилично получится, и положить куда-нибудь тоже нельзя – все-таки казенное заведение, и стулья казенные, не для того деланы чтобы на них шапки всякие складывали. Обдало волной холодной. Только сейчас, в этот самым момент, стоя в тесном кабинете, вдруг остро почувствовалось что идёт война. Не в шутку, самая настоящая. Идущая со смертью бок о бок. И каждого уже успела проклятая коснуться, и даже вот эту женщину, что сидела сейчас напротив него и чей сын ушел на фронте и потерялся. Это ощущение пришло внезапно и сразу, как пыльным мешком по голове охлобучили, и стало до того страшно, что затряслись коленки. Даже в этом здании ощущение идущей войны летало повсюду, словно напитав собой воздух. Всё тут пахло тревожной неизвестностью и трауром. И как он сразу не обратил на это внимание?

– На фронт… – вновь начал Иван.

Женщина раздраженно его перебила:

– На фронт, на фронт. Иди уже.

– Да куда идти-то? – спросил парень, разведя в стороны руками.

– На медкомиссию. Там пройдешь, тебе заключение напишут и скажут куда дальше, – женщина вновь посмотрела на стоящего перед ней. Долго ничего не говорила, все смотрела, словно пытаясь узнать в его чертах лица что-то знакомое. Тихо сказала:

– Береги там себя, солдатик.

Иван кивнул головой и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

По пути надобно было еще зайти в райком комсомола, поставить какую-то печать в документы. Женщина, оформлявшая бумаги Ивана, как смогла объяснила куда идти, но поблуждать все же пришлось. Наконец, нашел нужное здание и нужную дверь. Постучал, не дожидаясь ответа, зашел.

– Вы к кому? – спросил сидящий за письменным столом худосочный парнишка. Вида он был строгого, и глазами, окаймлёнными синяками бессонной ночи, смотрел не мигая, но был молод, почти юн, с класса седьмого посажен сюда. Повторил: – Вы к кому, товарищ?

– Мне бы печать поставить. В военкомате сказали, – вдруг растерялся Иван, глядя на строгого не по годам парнишку.

– Какую еще печать?

– Не знаю. Круглую, наверное.

Парень пристально, чуть прищурив глаза, посмотрел на гостя.

– Шуточки шутите? – вдруг привстав со стула прошипел он.

– Нет, – окончательно растерявшись, ответил Ваня. – Просто я правда не знаю какую печать. Мне сказали сюда прийти. Вот я и пришел. Вам виднее, наверное, какую печать надо.

– А ну пошел от сюда!

Такого ответа Ваня не ожидал. Оторопело посмотрел на сопляка, корчившего из себя большого начальника, на его опрятную, не в пример его грязной робе, одежду. Выглаженная защитная гимнастёрка, ремень кожаный, штаны еще совсем новенькие, ботинки хромовые, блестящие. Потом перевел взгляд на бутерброд – белый хлеб с ломтиками копченного мяса, – что лежал на блюдечке на столе. На кусок белого сахара. На два медовых пряника. На крепкий чай в стакане с ложечкой. Живот, в котором вторые сутки ничего кроме воды да пары сухарей, не было отозвался жалобным стоном.

И вдруг взбурлило все внутри. Заклокотало. Словно спавшая доселе птица встрепенулась и начала бить крыльями.

Не помня себя, Иван подскочил к дерзкому парнишке, схватил того за грудки и вытащил из-за стола, едва не перевернув сам стол. Зарычал почти в самое лицо:

– Пристроился, сопляк, в тылу! Шуршишь для виду казенной бумагой да бутерброды с колбасой жуешь! Тебе задницу надо розгами от мутузить чтобы ты вежливости научился!

– Я… я… – начал заикаться тот, совсем побледнев и вытянувшись в лице.

– Дать бы тебе по роже, да вони будет!

– Я же… по приказу… по приказу я…

Иван не стал его слушать. Отпустил от греха подальше да вышел из кабинета, вытирая об рукава ладони, словно они испачкались в чем-то грязном.

Печать получил в соседнем кабинете, где сидел более сговорчивый старичок.

2. ОТПРАВКА

Поезд отходил со второго перрона. Новобранцев погнали через весь вокзал, потом развернули обратно, сказали идти в обход, чтоб не мешались – прибывал другой поезд с пассажирами и грузом и его надо было срочно разгрузить. Всё сразу смешалось и все начали ходить кто куда, особо уже не слушая начальников с военкомата, превращая всё в разброд.

– С Курчумского кто? Спрашиваю, с Курчумского кто есть? – кричал крепкий мужичок в военной форме, семеня по вокзалу и размахивая перед собой как шашкой списком. – Сюда все собрались, в одну шеренгу! Ну, давай, кони не расторопные! Живо! Шевелись, говорю, мать-перемать! Ты с Курчумского? А чего тут ходишь? Иди давай отсюда! Твои дальше стоят!

Наконец, с горем пополам, собрали всех в кучу. Под угрозой строго взыскания приказали ждать, никуда не ходить пока не придет нужный поезд. Так все и стояли, прыгая с ноги на ногу от дикого холода. Грелись как могли. Кто-то пел песни, приплясывая на месте. Кто-то компанией втихаря кирял припрятанную с дома самогонку. Предложили Ване, он отхлебнул, больше из уважения, и передал бутылку дальше. Стало чуть теплее.

– Сейчас куда мы? – услышал Иван одного из тех, с кем собирался ехать. Смуглый казах говорил с сильным акцентом и понять его было весьма сложно.

– В казарму, – отвечал второй, не знакомый парень, с мясистым красным носом на пол-лица. – Заниматься строевой и политической подготовкой, изучать материальную часть.

– А я думал, сразу на фронт, – сказал Ваня, поворачиваясь к парням.

– Сразу на передовую не отправляют, – со знанием дела ответил носатый. – Сначала научить должны винтовку держать. А то в первый же день тебя, неумёху, вражья пуля скосит. Или, чего доброго, сам кого-нибудь подстрелишь из своих!

Парни загоготали.

– Слышь, угости махорочкой? – вклинился в разговор еще один парнишка с обветренным лицом.

– Да мало у самого!

– Митька, не жмись! Сыпь!

– Ладно, только чур вместе курим!

– Да ты отсыпал-то с ноготь, какой вдвоем, тут и одному на пару тяг едва хватит!

– Нормально, двоим в самый раз.

– Говорят, наши немца подбили, – сворачивая самокрутку, сказал подошедший. – Те хотели ладожскую коммуникацию раскурочить, по которой снабжение в Ленинград идет. А не вышло. Хвоста немцу накрутили!

– Еще не раз накрутим! До самого Берлина бежать, не оглядываясь, будут!

– Это ты сейчас такой смелый, – затягиваясь, сказал новобранец. – А вот когда по-настоящему в бой попадешь, так по-другому петь будешь.

– А ты прям такой смелый, откуда знаешь как там в бою? Самого вчера с мамкиной избы пригнали сюда. А ну отдай папиросу! Отдай говорю!

– Пестряков! Где Пестряков!

Иван обернулся. По перрону, толкаясь среди призывников, ходил грузный лейтенант, вроде как из комиссариата – издали не рассмотреть, – вертя круглой большой головой и щурясь вдаль.

– Пестряков Иван где?! Отзовись!

Парень хотел уже было ответить, но его остановил кто-то из новобранцев. Иван обернулся.

– Тоқта. Неспроста ищет тебя, – пояснил казах, с которым он стоял. 1

– Ищет – значит нужен, – ответил Ваня и вдруг почувствовал, как глупо и наивно прозвучал его ответ. И в самом деле неспроста ведь ищет, не медаль же вручить в самом деле. Стало не по себе.

– Пестряков! Ну отзовись! – рычал тот. – Где сопровождающий?

– Постой тут, только не высовывайся, я попробую узнать, что там случилось, – сказал собеседник и юркнул в толпу.

Украдкой поглядывая на рыскающего среди толпы лейтенанта, Иван поднял выше воротник куртки, стараясь попадаться на глаза как можно меньшему количеству людей. Новобранцам до него дела было никакого, они шумно разговаривали, порой заглушая самого лейтенанта. Сопровождающий, на счастье Ивана, ушел к начальнику станции проставить какие-то печати, иначе сдал бы давным-давно.

Наконец вернулся казах.

– Ну? – не вытерпел Иван.

– Дел ты натворил там, в комсомоле этом! – запыхавшись ответил тот и утирая взмокший лоб. Одет парень был весьма тепло, в бараний тулуп и меховую шапку и явно не испытывал проблем с холодом, наоборот – маялся от жары.

– Чего?

– Кому-то на мозоль наступил что ли?

– Да какая мозоль, – отмахнулся Иван, поняв о ком идет речь. – Одного сопляка просто за шкирку немного потряс. Сидит там, морда канцелярская, за спины прячется.

– Понятно, – улыбнулся собеседник. – Но ты не переживай, я этого лейтенанта в другую сторону отправил, сказал, что рота твоя там стоит. Вроде поверил, ушёл проверять. Пока поймут, что да как, мы уже уедем.

– Спасибо тебе большое! – Иван пожал руку новому знакомому. – Меня Иваном зовут.

– Кайрат, – представился тот.

– Ты откуда будешь?

– Аул Кайнар, знаешь такой?

– Конечно знаю! Это же не далеко от Курчума. Я сам из тех мест.

– Точно.

– Ну, будем знакомы, Кайрат из Кайнара! – улыбнулся Иван и вновь протянул руку.

– Готов-сь! – дал команду мужичок со списком.

Все нехотя встали в кривую шеренгу.

– Сейчас посадку будут объявлять, – шепнул кто-то из толпы.

Вдали послышался гудок.

– Наш? Наш! – прошелся ропот среди толпы.

Поезд шел к перрону, выдыхая клубы дыма, пыхтя как исполинский динозавр, обдавая всех жаром. Хлынула первая обычная по приходе паровоза волна суматохи, все разом загалдели, зашевелились, начали давиться, толкаться, пытаясь протиснуться к перрону, угадать посадку ближе к центру, где больше тепла скапливается.

– Во машина! Паровоз!

– Сколько металлу в нем!

– Сақтан! Пойыз ағызып келеді! 2

– Абайлаңыз! 3

На это чудо инженерной мысли смотреть было одновременно и страшно, и интересно. Что и говорить, действительно самое настоящее чудо! Махина! В этот момент, глядя на железного исполина, даже не хотелось знать, как оно все там внутри устроено и работает, так как чудеса всегда тускнеют от объяснения. Обтянутый стальной кожей зверь, настоящий Змей Горыныч из сказки! Ваня раньше видел пару раз поезда, но всё никак не мог привыкнуть к этому ощущению торжества человеческих возможностей. Сколько же в ней силы! Целый табун лошадей, наверное, заменит.

– Санька, давай, на дорожку песенку! – крикнул кто-то пьяно.

Из толпы выкатилась тележка, на которой сидел безногий инвалид – гармонист.

– Пропусти человека, папаша, не видишь, что ли?! Сашок, давай! Нашу, солдатскую.

Гармонист ловко стянул с плеча инструмент, пробежался пальцами по клавишам, но петь не стал, театрально заперхав. С ходу поняв намек, музыканту протянули бутылку с самогоном. Тот привычно жадно отхлебнул несколько крупных глотков, засмолил сигаретку. Сиплым голосом, перевирая куплеты, затянул:

Пел скверно. Не попадая в ноты, промахиваясь мимо клавиш. Но на большее никто и не претендовал. Все были заняты другими делами. Местные ребята прощались с провожатыми – родственниками, друзьями, женами, подругами – обнимались, смеялись, плакали, молчали. Деревенские, у кого не было провожающих, кто сам приехал сюда один, стояли особняком, смоля папиросы, пуская бутылку по кругу, щелкая семечки. Родители Ивана остались в Буденовке – ехать провожать его в Курчум денег не было. Простились дома. Мать всплакнула было, но ее тут же успокоил отец, строго объявив, чтобы та прекратила, а то дорогу замоет. Иван пожал крепкую сухую руку отца, обнял мать и ушёл, через поле сохлой убранной ржицы, через чёрный лес, прямиком на дорогу, чтобы на попутных грузовиках добраться до военкомата.

– Хорош балаган тут устраивать! – начал протискиваться в самую гущу толпы мужичок из военкомата. – Сейчас посадка будет.

Поезд дал длинный гудок, остановился. Заскрипели амбарные двери вагонов.

– Без команды не заходить! По списку! По списку я сказал!

С горем пополам начали посадку.

– Ну-ка, давай подмогни с сумкой!

– Да чего тяжелая такая?! Ты туда дровец небось взял, или бутового камню?

– Камня-камня, немцу гостинцев везу! На могилку, заместо памятника!

И звонкий смех раскатился по перрону. Безногий инвалид заиграл другую песню, потом, сбившись на втором куплете, перескочил на матерные частушки. Дали гудок, строгий мужичок с военкомата объявил отъезд.

Быстро сменилась погода, подул свежий ветерок, принося едва терпкий дымный запах осенних листьев, выглянуло из-за туч солнце, не привычно тёплое для октября, и стало даже жаль уезжать отсюда. Сидя на наспех сбитых деревянных лавочках в тесном, битком забитом вагоне, все вдруг замолчали, глядя как за окном солнечные зайчики играют в растаявшей луже снега у перрона. Иван тоже смотрел и не мог оторвать взгляд. Вроде чего там, эка невидаль – зайчики. А глядел завороженно, будто видел в первый раз. Было в них что-то детское, наивное, доброе, от которого теперь увозил поезд. Увозил, казалось, навсегда.

Почему-то вспомнился дом. Как пахло в нем крепким неистребимым запахом выделанной кожи, вара и дёгтя. Как по утру было в нем светло от проникающего через большие окна утреннего света. Уголок вспомнился, справа от печки, за перегородкой, где любил сидеть отец, подшивая валенки или делая другую мужицкую работу, не спеша, аккуратно. Встанет, еще до рассвета, выпьет из ковша воды и садится за свое рабочее место. Приготовит шило, нож, кожу, разложит перед собой всё это на табуретке, начнет накладывать ровные стежки, все как на подбор одинаковые, пришивая накладки к пятке пима или ремонтируя уздечки, сбруи, седелки. Или заколачивает в хомут медные гвоздочки, аккуратно, точно, и только сквозь белую пелену утреннего детского сна слышно, как стучит молоточек – тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук… А теперь также колёса поезда начинают постукивать, с каждым промчавшимся метром всё громче, в конец и вовсе срываясь на автоматные выстрелы.