Ничья судьба

Сергей стоял в ходовой рубке. Белоснежный китель, золотые погоны – все как в тех наивных снах, что грели его три года подряд в душном кубрике морского тральщика. Он расставил ноги по-морскому, поднес к глазам бинокль. В ушах навязчиво звучал старый, пропахший табачным дымом и казарменной тоской мотив: «Я люблю тебя, жизнь…».

Ирония судьбы – любить жизнь, которая, как выяснилось, состоит из грязных трюмов, соленой воблы и вечного страха перед старшиной.

«По местам стоять!» – прозвучала команда, и он с удивлением понял, что это его собственный голос. Властный, громкий, чужой.

Справа, прижавшись к нему, стояла девушка. Изящная, в белом платье. Ее каштановые волосы пахли дорогими духами, а не дешевым одеколоном, как у тех, что остались там, в прошлой жизни.

– Ну вот и все, уходим в рейс, Юля, – сказал он, и голос прозвучал неестественно нежно.

– С тобой хоть на край света… – прошептала она в ответ.

Ее слова были сладким ядом, опиумом для тех, кто хочет забыть все. А забыть было что. Забыть ту самую жизнь, которую он когда-то так наивно «любил».

-–

Глава первая

Поезд весело стучал колесами, унося его от прошлого, которое пахло мазутом, потом и армейским страхом. За окном мелькали пейзажи – чужие и безразличные. В окне, сменяя один другой̆, мелькали ландшафты: поля, леса, реки, – всё такое родное, но в то же время незнакомое и манящее, завораживающее. Летний̆ пейзаж будоражил воображение Сергея, наполняя самыми радужными надеждами на будущее. На подъезде к Ленинграду поезд издал особенно протяжный̆ гудок, и сердце Сергея забилось непривычно быстро. Ленинград. Город-мечта, город-призрак, город-юношеских грез. За окном уже пронеслись окраины: Колпино, Металлострой, Станция Сортировочная и вот, наконец, Московский вокзал. Проводник включил радио (звучал гимн Ленинграда) и громким голосом объявил: «Город-герой Ленинград», – и немного тише: – «Конечная». Сергей вытянулся во весь рост, ещё раз поправил морской̆ гюйс и фланку, заправив сзади дембельский кармашек, взял небольшой видавший виды чёрный чемоданчик и быстрым шагом направился к выходу из вагона.

На перроне царил хаос – крики, суета, запах лета и пирожков. Натянув потуже бескозырку, Сергей бодрым полустроевым шагом направился на вокзал. Проходя мимо патруля, он чётко козырнул.

Патрульный, старый, видавший виды капитан, лениво козырнул в ответ на его резкое приветствие. В его взгляде читалось: «Еще один дембель, наивный щенок. Поживешь – узнаешь».

Сергей прошел мимо, напевая под нос тот самый мотив. «Я люблю тебя, жизнь…». Сейчас это звучало как насмешка.

У киоска с мороженым тетка с крашеными волосами и сиплым голосом предложила ему «Космос» – дорогие, с фильтром. Он купил «Приму». Экономил. Впереди была жизнь, а не курорт.

Он закурил, прислонившись к стене, и наблюдал. За всеми этими людьми с их маленькими, суетливыми делами-трагедиями. Кто-то спешил на пригородную электричку, вероятнее всего, на дачу с собаками и кошками, с корзинами и огромными рюкзаками, больше похожими на ранцы парашютистов. В углу у ларька с пирожками Сергей заметил парочку влюблённых. Молодой̆ человек постоянно снимал очки, делая вид, что протирает их, а на самом деле изо всех сил старался скрыть набегающие слезы. Девушка в летнем синем платье, так изящно облегавшем её стройную фигуру, старательно успокаивала парня: «Юра, потерпи… Это ведь ненадолго… Всего на месяц… Время быстро пролетит, и я вернусь. Ты не успеешь соскучиться». Он что-то невнятное бормотал ей в ответ, периодически протирая стёкла своих старых очков. «Студенты, – почему-то подумалось Сергею. – Любовь у них такая».

Вспомнил свою первую, безответную любовь – Наташу, комсомольскую активистку с командным голосом. Она была для него как тот самый «Космос» —красивая и недоступная роскошь. А он был «Примой» – простой, дешевый, никому не нужный.

Служба. Тральщик. Лиепая. Холод, что пробирал до костей. Товарищи, с которыми делил последнюю пачку махорки в тесном кубрике.

Усмехнувшись, он вспомнил, как они с ребятами в увольнении на втором году службы встретили в далёком латвийском городе Лиепая Юрия Александровича Юдиневича, мичмана, командира электрогруппы, которого между собой называли запросто Юдиком. Рядом с ним была и его жена. Они весело козырнули ему, приложив ладони к форменным шапкам, привычно отдав воинское приветствие. Он, обрадовавшись, ответил им, пожав поочерёдно каждому матросу руку. Сергею это не очень понравилось, так как он не был близко знаком с мичманом. Хотя он и относился к электромеханической группе тральщика, но служил мотористом и имел своих командиров. К тому же на дворе был январь, и выдался он очень холодным – снимать перчатку совсем не хотелось. Но, увидев искреннюю улыбку Юдика, он быстро стащил перчатку и пожал узкую и сухую ладонь мичмана. Юдик как-то по-особенному тепло посмотрел на ребят и, весело повернувшись к ним, сказал: «Моряки, знакомьтесь – моя жена Таня». Стоявшая чуть поодаль невысокая симпатичная женщина лет тридцати, услышав, что заговорили о ней, подошла и мило улыбнулась. «Очень приятно, ребята», – произнесла она мелодичным голосом. Но одна деталь врезалась Сергею в память навсегда. Было очень холодно, и от выдыхаемого пара у Татьяны образовались небольшие ледяные усики, что привело в неописуемый восторг друзей̆-моряков. «Тоже любовь, – подумал Сергей. – Прямо Венера Милосская».

И все-таки вечная, тоскливая надежда на то, что где-то там, за горизонтом, есть другая жизнь. Та самая, с белым кителем и океанским лайнером.

Теперь он был здесь. В Ленинграде. По комсомольской путевке, разумеется. «Красный Треугольник». Не море, не капитанский мостик, а заводская проходная и общежитие. Очередная иллюзия, которую жизнь любезно подкинула ему взамен предыдущих.

Он доел мороженое, докурил «Приму» и тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Прошлое осталось там, в стучащих колесах уходящего поезда. Впереди был только интерес и неизвестность. И он шагнул ей навстречу с горькой улыбкой человека, который уже ничему не удивляется. Ни предательству, ни глупости, ни тому, что самые яркие мечты имеют обыкновение сбываться в самой причудливо-уродливой форме.

Глава вторая

Сергей доехал на метро до станции Нарвская и прогулялся пешком до Обводного канала. Спросив у встречного паренька, который, судя по измученному виду, был студентом, как пройти на завод «Красный треугольник».

Отдел кадров завода «Красный треугольник» встретил его удушающей атмосферой казенщины. За столом сидела Светлана Сергеевна – женщина-монумент, с гроздью черных волос и взглядом, привыкшим классифицировать людей, как скот. «Отслужил? По путёвке? В военкомате отметился? – вопросы посыпались как из рога изобилия. – Нам сейчас очень нужны молодые работники – новую линию открываем. Прямой Указ Партии», – многозначительно подняла указательный̆ палец Светлана Сергеевна.

Документы, путевка, военкомат – вопросы продолжали сыпаться, как команды на построении. Сергей чувствовал себя новобранцем, снова стоящим перед старшиной. «Пролив Дрейка видывал?» – съехидничала она. Он молча покраснел, усиленно теребя ленточки бескозырки – свой последний атрибут исчезнувшей личности моряка. «Пойдешь в цех формовки. Справишься?» – «Да», – ответил он автоматически, как отвечал три года подряд. Справится. Куда он денется.

На выходе ему выдали спецовку – грубый, пропахший чужим потом комок ткани. Молчаливый символ чье-то капитуляции. Он сменил гордый морской китель-фланку на это унылое обмундирование рабочего батальона.

Не забудь: Романыч, девятый цех. И пропуск возьми, а то на проходной не пропустят. У нас тут строго». Она вновь улыбнулась.

«Понятно», – по-военному коротко ответил Сергей. Ему почему-то было очень неуютно в компании Светланы Сергеевны.

В универмаге он потратил свои дембельские пятьдесят рублей. Гражданская одежда сидела на нем нелепо, как чужой мундир. Но впервые за три года на нем не было формы. Он купил одеколон «Саша» и вылил на себя полфлакона, пытаясь заглушить запах казармы и тоски. Пахло травой, лесом и далеким детством. Вспомнилось, как мама пела ему, больному ангиной, а он смущался, но тайно радовался ее ласке. Теперь эта ласка была так же далека, как и море и его флотские товарищи.

В военкомате дежурный прапорщик, не глядя, предложил остаться на сверхсрочную. «Мне хватило», – ответил Сергей с горькой усмешкой. Хватило на всю оставшуюся жизнь.

– Ну-ну. Подумай, парень, можешь много потерять. – Да, хорошо, мне только на учёт встать. Какой кабинет? – 215 кабинет, на втором этаже.

В кабинете сидела ничем не примечательная девушка и задумчиво смотрела в окно. «На постановку на воинский учёт прибыл», – шутливо, по-военному произнёс Сергей. Она вздрогнула и взяла документы.

«Да, хорошо, распишитесь в карточке учёта и можете идти», – девушка протянула ему карточку учёта и опять перевела взгляд на окно, мечтая о чем-то своем. Сергей быстро расписался и бодрым шагом побежал по лестнице на первый этаж. Проходя мимо дежурного прапорщика, приложил руку к пустой голове, имитируя воинское приветствие, на что прапорщик пригрозил пальцем, но потом всё-таки рассмеялся: «Ладно. Давай гуляй, парень».

Город кишел людьми. Девушки в летних платьях казались существами с другой планеты. Он попытался заговорить с одной – спросил время. «Половина третьего», – чирикнула она и скрылась. Он остался стоять, ругая себя за деревянную неуклюжесть, за годы, украденные службой, которые превратили его в социального инвалида.

Телеграф и почта находились в центре города. Доехав на метро, Сергей прогуливался по Невскому проспекту. Купив себе ещё крем-брюле, он неспешно брёл, разглядывая здания и людей, сновавших повсюду. Всё вызывало жгучий интерес Сергея, и он с удовольствием шёл, неторопливо любуясь городом. Отправив телеграмму из трёх слов для матери: «Прибыл устроился хорошо», он был страшно горд и доволен собой, как человек, выполнивший̆ важную миссию.

Общежитие оказалось очередным казарменным подразделением. Комендант, седой инвалид без руки, предупредил: «Чтобы без ЭТОГО», – и погрозил кулаком. Сергея вдруг пробрала истерическая веселость. Он представил этот кулак, сжимающий неведомое «ЭТО». Абсурд. Сплошной абсурд.

В курилке он познакомился с Саньком, таким же дембелем, приземлившимся на гражданке. Говорили о флоте, о службе – это был их общий язык, язык потерянного поколения, которое нигде не могло найти себя.

Глава третья

Цех №9 встретил его оглушительным грохотом и едким запахом химикатов. Мастер, Романыч, седой старик, доживающий свой век у конвейера, словно прочитал его мысли: «Внукам помогать надо. Ты сильный, справишься». Справишься. Девиз был всей его жизни.

Работа была тупой и бессмысленной. Контролировать конвейер, подающий крошку в миксер. Его постоянно посылали на хозработы, и он с рабской покорностью выполнял их. Единственной отдушиной были разгрузки продуктовой машины для столовой. Сердобольные поварихи подкармливали его, и он чувствовал себя прирученным зверем, который рад любой подачке.

И тогда он увидел ее. Юля. Стройная, с голубыми глазами и улыбкой, от которой перехватило дыхание. Он запнулся и рассыпал ящик с огурцами. «Эй, морячок, не зевай!» – ее голос прозвучал как выстрел. Ее прикосновение, случайное и легкое, обожгло, как током. Он представил, как странно они должны выглядеть со стороны: неуклюжий дембель в замасленной спецовке и это воздушное неземное создание.

Она работала официанткой в заводском кафе. На следующий день он пришел туда, чувствуя себя идиотом в своем тельняшке под спецовкой. Она подошла к его столику, и ему показалось, что все вокруг замерло. «Что желает господин моряк?» – это был приговор. Он был для нее просто «моряком», экзотическим животным, забежавшим с местной пром.зоны. И он капитулировал, сбежал, забыв даже заплатить, и эта мелкая деталь окончательно добила его.

Но она пригласила его на танцы. Этот клочок надежды стал для него спасением. Весь день он ходил в каком-то угаре, мысленно репетируя диалоги. В общежитии он занял галстук у соседа-милиционера – еще один чужой атрибут для надевания общественной маски.

Глядя в зеркало, он видел статного блондина. Лицо было знакомым, но глаза выдавали все ту же неуверенность и флотскую тоску. Он шел на танцы, как на последний бой. Бой за призрак нормальной жизни, за призрак любви, в которую он уже готов был поверить.

Глава четвертая

Перед клубом стояли парни из цеха. Они передавали по кругу бутылку портвейна – кислого, дешевого, того самого, что пьют, когда хочется забыться, а не получить удовольствие. Сделал глоток – противная жидкость обожгла горло. Он закашлялся, а они похлопали его по спине: «Ничего, привыкнешь». Привыкнешь. Как привык ко всему на этой проклятой гражданке.

Он вошел в зал, и сквозь табачный дым увидел ее. Юля. В желтом платье, которое кричало о другой, яркой жизни, недоступной для него. Они закружились в танце. Ее тело было податливым и чужим одновременно. От портвейна и близости кружилась голова. Он попытался поцеловать ее – грубо, по-мальчишески. Она отстранилась со смехом, но в глазах ее читалась не насмешка, а снисхождение. Снисхождение ветреной женщины к неопытному юнцу.

На перекуре ему поднесли стакан водки. «За семь футов под килем!» – крикнул кто-то. Он выпил залпом. Горячая волна смыла остатки стеснения. Жить стало на удивление просто. Все проблемы оказались решаемыми с помощью стакана дешевой сивухи.

Позже, в полумраке ее комнаты в общежитии, он был неуклюж и тороплив. Она шептала: «Не так быстро, морячок». Но он уже не слышал. Он гнался за призраком счастья, за миражом, который сам же и создал. Их первая ночь. Эта ночь должна была стать триумфом, а стала лишь констатацией его одиночества. Утром, глядя на ее спящее лицо, он понял всю фальшь происшедшего. Они были двумя случайными попутчиками, нашедшими друг друга в тумане послеармейской тоски.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.