Парадокс гениальности

«Мы лечим не безумие. Мы лечим человеческое одиночество. И сами от него же лечимся.»

Клиника… Это была не та жизнь, о которой я мечтал, но другой у меня все равно не было.

Был отличный день – вторник. Солнце стояло в зените. По уже начинающемуся утреннему мареву было понятно, днем будет жарко. На дворе стоял июль в самом его начале. Лето 2021 года выдалось невероятно знойным и беспощадным. Я был пьян от этого буйства зелени, что щедро разлил июль по моему городу, от постоянного солнца и от того, что наконец-то держал в руках диплом клинического психолога. Красный, как кровь. Кусок картона, который должен был открыть все двери. И он открыл. Лишь одну дверь. В отделение с решетками на окнах. Но, впрочем, обо всём по порядку.

Тогда я еще верил, что психология – мое призвание. Я погрузился в нее с головой: гештальт, психоанализ, когнитивно-поведенческая терапия – я штудировал всё это со скрупулезностью фанатика. Мне не терпелось применить знания на пациентах. На последнем курсе была короткая практика в одной из питерских клиник. Тоска. Надзор, никакой самостоятельности, работа в стае таких же зеленых практикантов. Никаких настоящих случаев. Но система давала представление о системе – пахнет дезинфекцией, отчаянием, несбывшимися надеждами и немного безумием.

И вот звонок. Телефон сыграл что-то из «Берегись автомобиля».

– Алло.

– Игорь Александрович, добрый день. Это Анна Николаевна. Уже можно поздравить с защитой?

– Да, – сказал я. – Диплом в руках. Красный.

– Отлично. Поздравляю. К делу: у нас увольняется психолог. Хотите начать в знакомом месте? Всё срочно. Сможете сегодня подъехать?

Сердце вдруг забилось с утроенной силой. Чтобы скрыть дрожь в руках, я судорожно сжал кулаки. Работа мечты. Руководство умнейшего врача. Передовая клиника.

– Да, – ответил я, стараясь говорить ровно. – Подъеду.

– В тринадцать ноль-ноль. Жду.

От неожиданности я на мгновение потерял дар речи. Сердце застучало с утроенной силой, руки задрожали. Чтобы хоть как-то унять дрожь, я стал яростно сжимать и разжимать кулаки. О такой работе я мечтал с тех пор, как оказался в стенах той клиники! Наконец то в воздухе запахло надеждой!

Я наспех допил кофе, дверь захлопнул с такой силой, что звонко хрустнула штукатурка, и помчался на остановку. Троллейбус подошел быстро. Я плюхнулся на сиденье, уставился в запыленное окно. Воспоминания накатили сами собой. Перебирая их в памяти, те события, которые изменили мою некогда спокойную студенческую жизнь.

Выпускной. Китайский ресторан у метро «Черная речка». Местные блюда поражали своим разнообразием. По количеству съеденного и выпитого можно было смело утверждать, что праздник удался на славу.

Все было как в тумане. Помню сокурсника Алексея Смирнова, который, перебрав местной огненной воды, сорвал с петель дверь. А потом, стоя в курилке, вытряхнул пепельницу в окно. Внизу пьяные ребята радовались, приняв пепел за снег. Я усмехнулся. Да, уж погуляли.

Но самыми яркими и волнующими все же были воспоминания об Алене. Этот вечер по-особенному сблизил нас. Она была самой эффектной в группе. Красавица и умница. В тот вечер мы сидели рядом, прижимаясь телами. И весь вечер танцевали исключительно друг с другом. Когда она кричала что-то мне на ухо, пытаясь перекрыть музыку, я чувствовал жар ее кожи и дурманящий запах духов, сводящий меня с ума. Кровь тяжело стучала в висках. Интересно, придёт ли она сейчас на свидание, если позвонить?

– Молодой человек, у вас свободно? – чей-то голос вернул меня в реальность.

Я хотел ответить «Присаживайтесь», но женщина с двумя пакетами уже ловко заняла место у окна.

Пора было выходить. Я спрыгнул с подножки и окунулся в горячий воздух Петербурга. Все вокруг радовало и очаровывало: зеленая листва деревьев и кустарников, прохожие, спешащие по своим делам. Асфальт плавился и плыл под ногами. Девушки в легких платьях скользили мимо. Я засмотрелся на одну, наступил на ногу какому-то типу.

– Смотри, куда прешь! – буркнул он.

Я пробормотал извинение. Девушка фыркнула, покраснела и убежала.

Через десять минут я открывал ту самую дверь. Внутри пахнуло дезинфекцией, отчаянием и несбывшимися мечтами.

Анна Николаевна аккуратно причесанная, в застегнутом на все пуговицы белом халате быстрым шагом шла навстречу.

– Так, Игорь Александрович, вот ваш халат, бейдж. В отдел кадров. Документы при себе?

– Да, – я показал папку.

– Тогда вперед. – пропуская меня вперед, коротко повелела она.

В кабинете начальника отдела кадров, женщина средних лет со смешной гулькой каштановых волос на голове внимательно изучала какой-то документ.

– Мария Александровна, это наш новый клинический психолог Игорь      Александрович.      Блестящий      выпускник, начинающий специалист, наверняка вам знакомый по прохождению       практики.      Оформляем       испытательный срок три месяца – распорядилась Анна Николаевна.

– Хорошо, – не отрываясь от чтения, ответила та.

– Зайдите, пожалуйста, ко мне после оформления. Я буду у себя в кабинете, – сказала мне главврач и вышла.

Оформление заняло не более 15 минут. Быстро заполнив анкету и не читая текст, я, подписав контракт, уверенным шагом направился в кабинет Анны Николаевны.

– «Вы ведь к нам только на три месяца? Верно?» – крутился у меня в голове нелепый вопрос кадровички.

– Думаю, на пару лет. Пока не наберусь опыта, буду работать здесь. Вы ведь не против?

Она посмотрела на меня долгим взглядом, и с сожалением покачала головой.

Негромко постучав в дубовую дверь с табличкой «Гл. врач», я быстро вошел внутрь. Анна Николаевна сидела за столом и что-то быстро писала.

– А,      Игорь      Александрович!      Заходите,      располагайтесь, пожалуйста, – не отрываясь от бумаг, кивнула она на кресло.

–Как вам наша Мария Александровна?

– Да, деловая женщина. Мне такие нравятся, по крайней мере, понятно, как строить диалог, – в тон ответил я.

– Напугала вас страшилками из жизни нашей клиники? – с интересом спросила главврач.

Я весело прищурился.

– Нет, не успела. Видно, лучшее еще впереди!

– Хорошо, Игорь Александрович. С чего бы хотели начать? – деловито спросила она.

Я пожал плечами : – Как говорится, куда Родина пошлет.

Она посмотрела на меня так, словно впервые видела, и продолжила: – У нас есть пациент. Случай неоднозначный. Шизофрения, возможно, с диссоциативным компонентом. Параноидальный бред и мания величия. Уверен, что он гениальный художник. Страстно желает изобразить шедевр, который будет стоить миллионы. Якобы его с нетерпением ждут поклонники. Хочу, чтобы вы с ним работали при условии, конечно, что не обойдете вниманием и других больных, – с облегчением закончила она.

Я мысленно возблагодарил Судьбу за столь шикарный подарок. Еще бы: начать сразу с интереснейшего клинического случая! Сердце радостно выстукивало в груди барабанную дробь.

– Ну что же, если нет вопросов, то вперед! – бодро обратилась ко мне главврач.

Я быстро встал, открыл перед ней дверь кабинета, и мы вышли.

Пациент №7… Как будто речь идет о дешевом номере в гостинице, где постояльцы платят не деньгами, а обрывками своего рассудка.

Пахло безысходностью, одиночеством и хлоркой. Желтые стены, желтые в полоску занавески – жалкая попытка создать уют, выдававшая лишь отчаяние и уныние. Казенная кровать, тумбочка, пара стульев. На стене – кварцевые часы под решеткой, будто время здесь тоже было под арестом.

Все достаточно аскетично и просто. Впрочем, сложно было ожидать иного.

Он сидел на стуле, неподвижно, уставившись в зарешеченное окно. Взгляд был пуст и ясен – такая искренность бывает только у сумасшедших или у мертвых. Лет тридцати пяти. Бледное лицо, густые каштановые волосы, карие глаза. Казалось, его ничто не тревожит в этом мире. Но стоило нам войти, он, не поворачиваясь, тихо бросил:

– Это вы, доктор? Я же просил не приходить. Я… я больше не хочу иметь с женщинами ничего общего. Даже если они врачи. Вы все не верите! А самое невыносимое – вы не даете мне холст и краски. Вы не даете мне творить! А я должен. Должен! Так что повторяю: уходите. Немедленно.

Он говорил все это, глядя в одну точку, будто обращался к призраку.

– Николай, у меня для вас хорошая новость, – голос Анны Николаевны был спокоен и ровен. – Это ваш новый доктор, Игорь Александрович. Он будет вести вас.

Пациент повернулся вполоборота, впустив нас в поле своего зрения. В его движении была усталая обреченность.

– Сколько можно повторять? Меня зовут Михаил. Майкл Валгал. Так меня зовут поклонники. Так зовет меня мой талант.

Он замолчал, будто набираясь сил для монолога, который уже никому не интересен.

– Держим его на транквилизаторах, – тихо, без эмоций, сообщила Анна Николаевна. – Буйствует часто. Если что – санитар на посту.

– А новый доктор… он принесет краски? – голос пациента был плоским, в нем не было даже надежды. Только привычная безнадега.

Главврач вопросительно посмотрела на меня.

– Что же, Михаил, приятно познакомиться, – сказал я. Дружить с голосами в голове – первое правило в этом месте. – Думаю, мы все обсудим. В процессе.

– Ну, можно и так, – он равнодушно махнул рукой и снова отвернулся к окну. – Или вообще никак.

Мы вышли. За спиной щелкнул замок.

– Ну что, Игорь Александрович? Беретесь? – в голосе Анны Николаевны сквозила усталая профессиональная тревога.

– Конечно, берусь. А что в нем такого?

– Он устраивает потасовки. Срывает терапию. Настраивает больных против врачей. Игнорирует требования. А хуже всего – его ненависть к женскому участию в лечении. Прежнего доктора, с десятилетним стажем, он довел до увольнения. Пришлось перевести его сюда и прописать мощный транквилизатор.

– Крепкий орешек, – усмехнулся я. – Разберемся.

– Отлично. Пойдемте, покажу ваше место и передам историю болезни.

История болезни оказалась совсем краткой: только результаты патопсихологического обследования, анамнез кратко и назначенные медикаменты. Я удивленно посмотрел на Анну Николаевну.

– Да, Игорь Александрович, его перевели из областной клиники. Личное дело еще в пути. Обычно присылают с больным, но тут заминка. Обещали на этой неделе. А вы пока стройте терапию на том, что есть.

– Хорошо, – кивнул я

– Когда начнете?

– Сегодня продумаю схему. Завтра – в бой. – Я посмотрел ей прямо в глаза. Мне до боли хотелось поскорее окунуться в эту работу, почувствовать ее вкус.

– Что же, с Богом, – она облегченно выдохнула, словно с ее плеч свалилась тяжесть.

Она ушла, а я остался сидеть в своем новом кабинете. Задумчиво разглядывал скучный канцелярский набор на столе: разноцветные ручки, карандаши, ластики, тюбик клея. Ни ножей, ни ножниц. Разумеется. Здесь даже отчаяние должно быть безопасным.

Решил начать с простой беседы. Спросить его о чем-нибудь простом, человеческом. О погоде. О красках. О том, как пахнет свобода. Нужно же с чего-то начинать, когда имеешь дело с человеком, который уверен, что он последний художник в мире, запертый в сумасшедшем доме.

Алена… Она пахла дорогими духами и обещаниями, которые всегда дороже самой реальности.

Мысленный поток прервал резкий звонок. Мелодия из «Берегись автомобиля» резанула слух – внезапно она показалась пошлой и чужой, как воспоминание о другой, несостоявшейся жизни.

В трубке – голос. Мягкий, как бархат, и холодный, как сталь лезвия под ним.

– Игорь, привет. Это Алена. Узнал?

 Я будто очнулся от тяжелого сна. Мир медленно возвращался в свои привычные, унылые очертания.

– Алена, привет. Как дела? – голос мой прозвучал хрипло и чуждо.

– Слушай, дело есть. Завтра собеседование в западной клинике. Нужно знать АКТ. Ты же заканчивал курсы. Поднатаскаешь, чтобы я не опозорилась? – в ее голосе играла деланная тревога, за которой скрывался холодный расчет.

– Да, Алена, с удовольствием, – ответил я, и сам удивился этой внезапной радости. Сердце, глупый насос, заработало вхолостую.

– Отлично. Тогда встречаемся на «Черной речке», в том самом ресторане. В семь. – До встречи!

Что ж, сегодняшний день явно решил взять меня в оборот. Сначала сумасшедший, считающий себя художником, теперь она. Жизнь, как дешевый роман, подкидывала сюжеты один нелепее другого.

В половине седьмого я уже сидел в «Шелковом пути». Нога под столом отбивала нервную дробь, пальцы рвали бумажную салфетку в клочья. Я не видел, как она вошла. Я лишь почувствовал легкое прикосновение к плечу и тот самый запах – запах обещаний, которые никогда не сбываются.

– Игорь, привет.

– Привет. Так что там с АКТом? – выпалил я, и щеки тут же предательски вспыхнули.

Она сидела напротив. Женщина-загадка, чья красота была таким же профессиональным инструментом, как и ее диплом. Посетители бросали на нее взгляды, а она, склонив голову, делала вид, что с жадностью ловит каждое мое слово о терапии принятия ответственности. Ирония судьбы – рассказывать ей о принятии, когда все во мне рвалось к обладанию.

– Может, прогуляемся? – предложила она, когда я полностью иссяк.

Мы двинулись к выходу. И тут наш путь преградил он пьяное олицетворение всех моих тревог. Нескладный, с вылезающей из джинсов рубахой.

– Тррр, красавица! Пошли танцевать! – его заплетающийся язык обратился ко мне: – А ты, браток, не против?

– Дружище, мы спешим, – сказал я, и голос мой прозвучал неестественно ровно.

Но он не унимался. Когда его рука потянулась к Алене, во мне что-то щелкнуло. Глухой, животный щелчок. Хорошо, подумал я. Как скажешь.

Я рванулся вперед, схватил его за рукав, провернулся под мышкой и бросил о стену. Бросок вышел легким – его тело было обмякшим от алкоголя. Он осел на пол с глухим стуком. Я собрал свою испуганную приму, и мы быстрым шагом вышли на улицу. Алена молчала, но по ее лицу было видно – она в стрессе.

– Надо было АКТ-терапию применить, – хрипло выдохнул я. – Точно бы сработало.

Она залилась нервным, пронзительным смехом, похожим на крик чайки.

– Да-да! И обстановка как раз располагала к плавному погружению!

– Или гипноз, – подхватил я, и мы смеялись уже вместе, срывающимися, истеричными голосами, смывая остатки адреналина этой дешевой бравадой.

Мы вышли на Троицкий мост. Город лежал перед нами – величественный, чужой и вечный. Нева текла в сумраке, унося в своих темных водах обломки империй, идей и человеческих судеб. Петербург в этот миг был не просто городом, а декорацией, специально поставленной для нас двоих. Фонари отражались в воде, как не сбывшиеся грезы. Мы стояли, прижавшись друг к другу, и весь мир казался иным – неясным, но бесконечно прекрасным.

Вскоре стемнело окончательно.

– Мне пора, – сказала она, и в ее голосе прозвучала неподдельная грусть.

– Я провожу.

У ее подъезда я совершил последнюю глупость за этот вечер – неуклюже потянулся к ней. Она отстранилась, и в ее глазах мелькнуло холодное презрение. Но потом что-то переломилось. Она улыбнулась – улыбкой уставшей женщины, которая тоже хочет верить в сказку, – и сама прижалась ко мне губами. Ее поцелуй был горьким, как полынь, и пьянящим, как дешевое вино. В висках застучало, мир поплыл куда-то далеко.

Домой я летел, как на крыльях. Люди на улицах казались братьями, город – родным домом, а будущее – бесконечно светлым. Это было опасное чувство. Я знал, что за такие иллюзии всегда приходится платить двойную цену. Но сейчас мне было на это наплевать. Я улыбался широкой улыбкой, как последний романтик в мире, который давно уже издержался

Клиника, знакомство… Мир смирительных рубашек и транквилизаторов

На следующее утро, без пяти девять, я стоял перед охранником. Гладко выбрит, деловит, но внутри все сжалось в упругий холодный ком. Его взгляд сверлил меня, оценивающе и устало.

– Новенький психолог? – хрипло процедил он. – Посмотрим, на сколько тебя хватит, парень.

– Посмотрим, – буркнул я в тон, расписываясь в журнале. Ключ от кабинета лежал в кармане – холодный, тяжелый, как неоплаченный долг.

Железная дверь дневного стационара отворилась с глухим стуком. В щели приоткрытой двери кабинета мелькнуло лицо Анны Николаевны.

– Игорь Александрович, доброе утро! Вы как раз вовремя. Вот старший санитар, Сергей Николаевич. Он введет вас в курс дела. Я подойду позже, после обхода.

Сергей Николаевич оказался коренастым мужчиной с проседью в бороде. Он протянул мне руку – широкую, мозолистую ладонь. В его глазах, однако, жили странные, детские смешинки.

– Сергей.

– Игорь Александрович, – отчеканил я, чувствуя себя не в своей тарелке.

– Ну что, пойдем?

– Может, в кабинет? – предложил я.

Он не возражал. За своим столом я почувствовал призрачную уверенность своей крепости. Сергей устроился напротив, закинул ногу на ногу и продолжил изучать мое лицо с той же блуждающей улыбкой.

– Надолго к нам? – его вопрос прозвучал как обвинение.

– Время покажет, – сухо отрезал я.

– Пусть так, – пробормотал он, рассматривая меня искоса, как редкий экспонат. – В нашей больничке одни психи. Нервная работенка должен вам сказать. Очень.

Я молчал. Дым сигареты был бы сейчас кстати.

– Методики у нас простые, – продолжил он, и голос его стал ровным, почти лекторским. – Старые как мир, но действенные. Жетонная система. Весь грязный труд – на них. Мыть полы, убирать сортиры, топить кочегарку. За жетоны – сигареты, звонок, сладости. Желающие всегда находятся. Отбор, конечно, нужен.

Он помолчал, давая мне прочувствовать смысл сказанного.

– Для непокорных – аминазин. Впадают в ступор, перестают соображать. Сульфозин – лихорадка и адская боль. Любимая всеми «скрутка» – мокрые полотенца. Высыхая, давят, причиняя нестерпимые мучения.

Его глаза холодно блестели. Кулаки непроизвольно сжимались.

– И наконец, шедевр. «Порше» среди наших «Жигулей». ЭСТ. Электросудорожная терапия. Два электрода на виски, каппа в рот… Несколько разрядов – и вуаля, генерализованный припадок в студию! Одному, помнится, переборщили с зарядом. До сих пор под себя мочится, как младенец. Впал в детство.

Он поймал мой взгляд и резко отвернулся к окну, будто вспомнив, что говорит не с коллегой, а с посторонним.

В этот момент дверь распахнулась. В кабинет вошла Анна Николаевна, грациозно покачивая бедрами, – неприметный призрак нормальности в этом царстве безумия.

– Игорь Александрович, документация для ознакомления, – ее голос был ровным, будто мы обсуждали отчетность в бухгалтерии, а не судьбы людей. – Инструкции, схема заведения, техника безопасности. Почитаете. А сейчас в стационаре ждут групповую терапию. Готовы провести?

В ее голосе прозвучало легкое напряжение вперемешку с сомнением.

– Да, конечно, – я ответил слишком быстро, с облегчением вырываясь из-под испытующего взгляда санитара и давящей тяжести его откровений.

– Тогда вперед, – скомандовала главврач.

И я пошел. Вперед, в этот новый мир, где боль была терапией, а тотальный контроль – лечением. Мир, который уже не казался таким простым и ясным, как вчера.

Групповая терапия… Иногда мне кажется, что мы все здесь – и пациенты, и врачи – просто вместе пытаемся пережить еще один день, который слишком затянулся.

Зал для групповых занятий был просторной клеткой с линолеумным полом и стенами унылого желтого цвета. В полукруге кресел сидели пациенты, тесно прижавшись друг к другу, словно в шторм. Они образовали цепь из сплетенных рук и плеч – жалкая попытка создать подобие семьи в мире, где все связи давно были оборваны.

На мой немой вопрос Анна Николаевна лишь коротко бросила:

– Они решили, что так спокойнее.

Я кивнул. Спокойствие здесь было в приоритете. Что еще оставалось делать?

Войдя в центр этого человеческого полукруга, главврач представила меня.

– Добрый день, дорогие мои. Это наш новый доктор, Игорь Александрович. Прошу любить и жаловать.

В ответ грянули аплодисменты – нервные, разрозненные, перешедшие в нестройную какофонию. Пожилая женщина у окна хлопала и плакала, не вытирая слез. Паренек лет двадцати снял тапки и яростно колотил ими друг о друга. Кто-то топал, кто-то впал в неистовый танец. Казалось, это море отчаяния вот-вот смоет все настоящее. Но Анна Николаевна, подняв руку, тихо сказала: «Стоп». И все стихло. Мгновенно. Это было страшно и жутко.

– Начинайте, Игорь Александрович.

Я начал. Гипноз, дыхательные практики – стандартный набор для тех, кто хочет убежать от реальности, не покидая палаты. Они погрузились в транс с легкостью отчаяния. Даже тот паренек, что колотил тапками, теперь спал, высунув язык, его храп эхом разносился под сводами. Мир ненадолго стал тихим и управляемым.

Когда они стали приходить в себя, Анна Николаевна с удивлением посмотрела на меня.

– Вы – находка. Я и не знала, что владеете гипнозом.

– Было интересно изучить, – пожал я плечами. Вранье – последнее прибежище тех, кто не хочет объяснять мотивы своих поступков.

Мы перешли к обсуждению. Темой был Егор Геннадьевич и его жена. Его ревность была монументальна и абсурдна – он видел доказательства измены в номерах машин, в цвете занавесок, в дне неделе. Его мир был зашифрованным посланием, которое он один мог прочесть, и прочесть как приговор.

Егор Геннадьевич начал свой рассказ.

– Это моя третья жена. Предыдущие две жены были мне неверны, и я был вынужден развестись с ними из-за этого. Третью жену зовут Юля.Она у меня молодая, красивая, с хорошей фигурой. Я ее очень люблю. Мы с ней живем уже три года. Все было хорошо, но в последнее время я стал замечать, что с ней что-то происходит. Она странно себя ведет. Например, по пятницам она особенно долго красится перед зеркалом, делает себе прическу и всегда надевает белье синего цвета и синее платье в тон. В пятницу она частенько задерживается, возвращаясь с работы на два часа позже. А когда я спрашиваю ее, почему, она говорит, что с подругами в кафе посидели, или, что на работе завал, нужно было кое-что доделать. Причины всегда разные.

Рассказчик сделал паузу. Тогда я с интересом спросил:

– Егор Геннадьевич, а почему вы считаете ее поведение странным?”

– Говорю же, это все происходит ровно каждую пятницу, вдобавок,      когда      под      нашими      окнами      красный      «Мерседес» припаркован. Номер у него особый – М003ТК. Что же тут непонятного? Это ее любовник-начальник поджидает у дома, – разгоряченно ответил тот.

– Хорошо, – продолжил я ровным голосом. – Пусть так. А были еще случаи, подтверждающие ваши предположения?

– Конечно же, сколько угодно, – взволнованно ответил он. – Вот, к примеру, когда мы вместе покупали вино в «Красном и

Белом», она так долго любезничала с продавцом, что я не выдержал и ушел домой. Мне было мерзко и противно смотреть на ее, как позже она выразилась, «флирт», – он сделал паузу, переводя дыхание. Внешний вид его выдавал состояние крайнего возбуждения, и Сергей, вездесущий санитар, уже занял свою позицию рядом с креслом пациента.

– Хорошо, допустим, что она кокетничала с продавцом, возможно, пытаясь вас подразнить немного. Ведь все женщины время от времени делают так, не правда ли? – мягко спросил я.

– Да пусть себе делают что хотят, когда это не касается меня лично! Я ее битый час ждал дома, а когда она пришла, я подметил, что ее трусы были надеты наизнанку. А потом я много раз видел черный «Фольксваген Поло К596АН» с тонированными стеклами в нашем дворе, стоящий без дела, – выдохнул он

– Ну хорошо, этот автомобиль мог кто-нибудь другой оставить у вас во дворе, кто приехал по своим делам? – осторожно спросил я.

– Вы что, не понимаете, доктор? Эти магические цифры открыли мне их секрет. Смотрите: 5 – это число, когда мы были в магазине «Красное и Белое», 9 – это месяц сентябрь, когда мы поженились с ней. А 6 – это номер нашей квартиры. Здесь все понятно, как белый день: этот номер выдал их тайну. Наверняка он подкарауливал мою жену во дворе, чтобы спариться с ней прямо в автомобиле!