- -
- 100%
- +
Федор Иванович замер у двери своей квартиры, прислушиваясь к гулу за спиной – гул уставшего лифта, гул будней, гул собственной жизни. Ключ в замке поворачивался с тихим стоном, будто предупреждая: «Не ходи». Пять лет до пенсии. Когда-то этот срок казался спасительным берегом, а теперь напоминал приговор.
Дверь отворилась, впустив в лицо запах старого ковра и натянутого, как струна, молчания.
– И где тебя черти носят? Восьмой час на дворе!
Галина стояла посреди коридора, уперев руки в боки. Ее фигура была монументом упрека. – Опять забыл? Дача! Огурцы мои третий день без воды сохнут, а он, милок, по конторам шляется!
«Галчонок». Когда-то это прозвище было ласковым, теперь оно резало слух. Оно напоминало о той, другой Гале, с смеющимися глазами, а не с вот этим, вечно поджатым ртом.
– Галчонок, прости… Трубы в седьмом доме прорвало… – его голос звучал извиняюще-устало, как заезженная пластинка. – В выходные, слово даю…
– Слово! – фыркнула она. – У бесхребетного и слово гнилое!
Ее ладонь, резкая и легкая, толкнула его в лоб. Не больно, но унизительно. От этого жеста пахло чем-то старым, детским бесправием.
Федор Иванович, не говоря ни слова, опустился на табурет в прихожей. Спина ныла предательски. Каждый шнурок на ботинке развязывался с усилием, будто он развязывал узлы собственного терпения.
– Иди ешь. Борщ на столе. И чтобы я тебя у телевизора не видела! Нечего мне дом облучать, у меня цветы вянут, – бросила она, удаляясь в зал.
Он послушно побрел на кухню. Воздух был густой, наваристый, пахло свеклой и лавровым листом. На столе ждала его тарелка, аккуратная, одинокая. «Чесночка бы…», – мелькнула привычная мысль, и тут же угасла. Нельзя. Буду вонять. Гальчонок не любит.
Он поднес ложку ко рту, и взгляд его скользнул по холодильнику. Там, под магнитом, жила другая жизнь. Два двадцатилетних счастливца смотрели на него с выцветшей фотографии. Щеки румяные, глаза горят, впереди – целая жизнь.
«И куда она ушла?»– беззвучно спросил он у того парня с фотографии. Тот безмятежно улыбался в ответ.
Ложка опустилась в тарелку. И тут, сквозь тяжесть быта, в сознании всплыла спасительная мысль: «В эти выходные Пашка приедет…»
Сын.Внуки. Пока Галина будет занята невесткой, у него появится короткая передышка. Шанс побыть не «бесхребетным» Федором Ивановичем, а просто дедом.
И на лице его,помимо его воли, расплылась редкая, теплая улыбка. Ему было ради чего дотерпеть до выходных.
Федор Иванович, аккуратно помыл за собой тарелку и поставив ее на сушилку, замер в тишине кухни. Он прислушался. Из спальни доносилось ровное, громкое сопение.
«Спит»,– с облегчением констатировал он.
Мысль идти в комнату, где Галина ворочается без сна, вызывала у него тихий ужас. Это гарантировало новый виток упреков, молчаливую войну одеял и ощущение, будто он, шестидесятилетний мужчина, снова провинившийся школьник.
На цыпочках, затаив дыхание, он пробрался в спальню. Галина спала на своем краю широкой кровати, в шелковой маске на глазах, рот приоткрыт. Да, они всю жизнь делили одно ложе. Но уже лет пятнадцать оно было разделено незримой стеной: два отдельных одеяла, два повернутых друг к другу спиной острова. Федор, стараясь не качнуть пружины, разделся и юркнул под свое одеяло. Он еще раз взглянул на знакомый профиль, на кривую линию раскрытыйх губ, которые даже во сне не расслаблялись, тяжело вздохнул и закрыл глаза.
И тут сквозь веки ударил свет. Не тусклый отсвет уличного фонаря, а ослепительный, чистый, будто в комнате вспыхнула маленькая звезда. Федор резко открыл глаза и сел. Комната купалась в сиянии, слепящем, как полярный день. Свет, лившийся из окна, пульсировал и переливался, меняя цвета: с ослепительно-белого на пронзительно-лазурный, затем на нежно-розовый, словно рассвет, и в золотисто-медовый.
– Галь… Галчонок, проснись! – его шепот был похож на скрип заржавевшей пружины. Он толкнул жену в плечо.
Та лишь чмокнула губами, повернулась на другой бок и продолжила храпеть, безмятежная, как утес посреди бушующей стихии, которую она одна не замечала.
Сердце Федора заколотилось где-то в горле. Он сглотнул ком, вытер влажный лоб тыльной стороной ладони и, подчиняясь иррациональному порыву, поднялся с кровати. Он должен был подойти к окну. Должен был понять.
Сделать ему это не удалось. Не успел он сделать и пары шагов, как сияние сгустилось в плотный, почти осязаемый луч. Он обнял Федора, и тело его странно онемело, потеряв вес. Воздух вокруг загудел низким, вибрирующим тоном. Стены, стекло, рама – все стало прозрачным, невесомым, растворившись в этом сиянии. Его понесло вперед, сквозь то, чего больше не существовало.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.