Сценарий для бесов

- -
- 100%
- +
Раскланявшись, Гаранин вышел. Кофе остался нетронутым. Зубов отпил два глотка, затем снял костюм и расстегнул ворот рубашки и позвонив в маленький серебряный колокольчик, вызвал адъютанта.
–– Я буду в комнате отдыха, разбудите меня в девять.
Войдя в комнату, он тотчас же включил электричество. Происшествие на седьмой квартире вызвало в нем отвращение к темноте. Теперь долго не избавиться от этого, – уже засыпая, подумал Зубов.
Он так и не решился выключить свет.
Странный сон снился ему в эти предрассветные часы. В огромном красном зале он стоял один в окружении манекенов. Все они были в крови, у всех были одинаковые лица! Они были похожи на того, что смертельно испугал его ночью. Манекены со всех сторон окружили Зубова, и он говорил с ними как с живыми плоть от плоти настоящими людьми. Потом они схватили его и принялись качать, высоко подбрасывая в воздух. При этом каждый из них глупо улыбался своей холодной полуулыбкой. Когда торжество закончилось, и Зубова опустили на землю, вдруг среди них, – удивительно похожих друг на друга, – он увидел своего двойника!
Он не улыбался, а молча стоял в темном углу, медленно ощупывая большими глазами окружающих, пытаясь найти нужного ему человека. Наконец он остановил свой взгляд на Зубове. И смотрел так долго, так пристально и страшно, что Зубов попятился к стене не в силах отвести взгляд от своего близнеца. Второй Зубов приблизился механической походкой к первому и протянул ему свою руку. Невольно подчиняясь его неподвижным глазам, Зубов поднял свою руку. Двойник так сильно сжал ее, что Зубов закричал от невыносимой боли и проснулся…
–– Господин полковник! Господин полковник! – тряс его за плечо адъютант, – вы просили разбудить в девять.
–– А? Что? Да, спасибо, ступай, – с трудом придя в себя после сна, ответил Зубов.—Ступай, я встаю.
Адъютант вышел. Зубов продолжал лежать. Чудовищно разболелась голова, распухшая от короткого и кошмарного сна.
Наконец он встал, открыл вмонтированный в стену шкаф, достал бутылку коньяка, налил рюмку и залпом выпил. Затем подошел к зеркалу и ужаснулся – на него смотрело черное небритое лицо. Зубов повернулся к иконе и истово принялся молиться.
К девяти часам, как всегда свежий и выбритый, к нему постучал Гаранин.
–– Входите, – перебирая на столе бумаги, сказал Зубов.
–– Доброе утро, Петр Васильевич. Как спалось?
–– И не спрашивайте, еле заснул и потом, кошмары всю ночь…
–– Вам следует отдохнуть.
–– Некогда, некогда, голубчик. Ну что у вас? – переходя к делу, спросил Зубов.
–– Разрешите сделать доклад.
–– Начинайте.
–– За истекшие сутки происшествий не случилось, – начал было Гаранин, но вдруг замолчал и опустил глаза.
–– Что вы, продолжайте.
–– Судя по сообщениям, поступающим из агентурных источников, в рядах социалистов-революционеров готовится террористический акт. Однако против какого лица, агенту установить не удалось. Мною даны инструкции и поставлена задача – добиться получения необходимых сведений, дабы предотвратить задуманное злодейство…
Он продолжал доклад, но Зубов уже не слушал своего помощника. Его мысли вновь устремились к тому дерзкому плану, что так увлек его прошлой ночью.
Надо немедля приступать к его осуществлению. Если упустим время, внедриться в ряды революционеров будет очень трудно. Сейчас продолжается период становления, организации внутренне недостаточно прочны, там идет работа по созданию основ твердой систему и дисциплины, революционеры погрязли в бесконечных дискуссиях и склоках. У социал-демократов раскол, а это идеальное время для засылки в их центры нашей агентуры. Проникнуть в среду социал-демократов будет очень тяжело, здесь надо много работать, надо спешить…
–– Наружное наблюдение за седьмым домом никаких результатов не принесло. В двадцать восьмую квартиру никто не входил и не выходил, надзор продолжается…
–– Странно, – задумчиво произнес Зубов, – следует ожидать, что маскарад не окончен. У вас все?
–– Так точно.
–– Ну и хорошо. Поедемте к седьмому дому, а по пути я постараюсь посвятить вас в свой план.
Через несколько минут они уже ехали извозчиком по направлению к злополучной конспиративной квартире.
–– Вы, конечно, знаете, кто такой Сергей Нечаев? – начал Зубов.
–– Да, я ознакомился с его делом.
–-И вы читали его «Катехизис революционера»?
–– Вскользь, когда просматривал дело.
–– А зря, очень интересный документ. Советую, нет, приказываю обстоятельно его изучить.
–– Вы считаете, что Нечаев того заслуживает?
–– Не то слово, голубчик, это гениальное произведение, – Зубов улыбнулся и добавил:– для умных руководителей политического сыска.
–– Насколько мне известно, Нечаев умер в заточении в одном из равелинов Петропавловской крепости, а до этого, кажется, в 1869 году проходил по делу об убийстве студента Иванова?
–– Вы правы, это было политическое убийство.
–– Простите, Петр Васильевич, если я не ошибаюсь, “Катехизис революционера”, кажется, был отвергнут в рядах революционного движения. Кроме того, он устарел, это вообще происходило до начала распространения марксизма, а там иная традиция.
–– У революционеров ничего не устаревает. Все зависит от текущего момента, и от того, как будут развиваться конкретные события. Именно благодаря им вожди бунтовщиков вытаскивают из забвения соответствующие глубине момента труды и документы. Это делается для того, чтобы заострить оружие революционной стратегии и тактики.
– Нечего возразить, благодарю за науку, – сконфуженно произнес Гаранин.
–– Понимаете, “Катехизис” – великолепная инструкция, в нем содержатся настолько ценные советы, что грех ими не воспользоваться. Скажите, чем сильна революционная организация?
–– Дисциплина, конспирация, идейная сплоченность, высокий теоретический уровень руководителей, хорошо налаженная агитация и пропаганда, ну естественно товарищество, взаимовыручка, способность к самопожертвованию.
–– Ну прям как на заседании партийной ячейки! Хвалю. И тем не менее, главное все-таки вожди—они влияют на положение дел в организации и в партии. Чем умнее они, тем выше уровень организованности и боевитости. Поэтому, как у нас принято считать, самое важное для политического сыска – арест вождей и обезглавливание партии. К этому, как не печально, да-да, именно так, мы и стремились в последнее время. Но тут-то и кроется наша основная ошибка. Надо не обезглавливать организацию, а поставить на руководящие посты агентов полиции, которые бы придерживались «Катехизиса революционера». Но я хочу подчеркнуть, это должны быть наши люди.
–– Гм-гм, простите за дерзость, Петр Васильевич, это невозможно. Мы имеем дело с профессиональными революционерами, с людьми, которые знают, что такое конспирация. Их очень трудно провести, не говоря о том, чтобы арестовать. Много ли среди задержанных главарей? Мало. В этом вся трудность.
–– В том-то и дело, что “Катехизис” позволяет нам сделать это! Да, трудно, но вы только представьте себе, что будет, если мы внедрим в конспиративные организации и вождей, и это руководство для революционеров.
–– В таком случае, как мы можем внедрить “Катехизис” в организации?
–– Понимаете, большинство партий недалеко отошли от этого документа, они лишь отказались от его одиозных пунктов. Мы же, сделаем ставку как раз на такие пункты. Представьте себе, там есть раздел о делении на разряды. Всего их шесть, особый интерес представляет пятая категория, в которой говорится о необходимости очищения революционной организации от болтунов и доктринеров. Против них Нечаев избирает и тактику борьбы одних группировок против других, грызню между лидерами, постепенную ликвидацию неугодных. Это входит в наши планы, мы уберем вождей преданных революции и оставим угодных нам личностей.
–– Но…
–– Я понимаю, понимаю, что вы хотите сказать. Да, нам придется пойти значительно дальше, затронуть верхи общества, влиять на политику, – Зубов остановился и пристально глянув в глаза Гаранина, словно проверяя его надежность, сказал: – На государя…
–– Вы затеяли опасную игру, Петр Васильевич, она чревата непредсказуемыми последствиями, мало того, если в верхах прознают—не сносить нам головы…
Зубов сам подбирал себе такого помощника. Это был человек исключительной проницательности, обладающий даром предвидения. Его работа с агентурой не знала равных. Гаранин так тонко вел игру, что был практически неуязвим даже для профессиональных революционеров. Но Зубов и побаивался этого холодного и невозмутимого мастера политической провокации. В Гаранине было что-то отталкивающее: его скрупулезная расчетливость и точность лишь подчеркивали его чрезмерную замкнутость. Зубов подозревал, что этот человек не говорит обо всем, что знает и думает. У Зубова были основания подозревать Гаранина в том, что он ведет свою игру. Поэтому он давно отдал распоряжение установить за ним негласный надзор и готовил компрометирующий материал на случай, если Гаранин раскроет свои карты. Не доверять до конца никому – было для Зубова правилом.
Однако трудно объяснимое обаяние, исходившее от Гаранина, часто подкупало полковника, и он временами был излишне откровенным, за что потом ругал себя нещадно.
–– Вам не откажешь в проницательности, – холодно констатировал Зубов, – но вы, я надеюсь, понимаете, на что я опираюсь, доверяя вам этот план?
Гаранин не мог не знать, что его шеф не станет заводить разговор, не обеспечив свои тылы. Вместе с тем, он ясно видел, в какую рискованную авантюру втягивает его Зубов. Он колебался.
–– Вы не торопитесь, Алексей Федорович, у вас есть время взвесить все «за» и «против». Я не настаиваю на вашем согласии. Заодно ознакомьтесь с «Катехизисом». Он должен быть в нашем архиве. О-о, мы, кажется, приехали. Отсюда до Департамента я добирался значительно быстрее. Каналья извозчик, – выбрал самый дальний путь. Остановись здесь, – крикнул Зубов и первым выпрыгнул из пролетки.
Серый высокий дом с узкими глазницами окон стоял каменным истуканом, окруженный со всех сторон ветхими строениями с облупившейся штукатуркой, ржавой кровлей, узкими подворотнями и темными тоннелями проходных дворов. Изредка мелькали однообразные лица одиноких и хмурых прохожих, нищие старухи суетились возле мусорных куч, выискивая съедобные отбросы, стая мальчишек промчалась, выпорхнув из грязного подъезда. Трущобы. Богом забытый угол, нищета, униженность, тоска.
На углу дома, как вечный символ государств, торчал полицейский пристав. Недалеко от него праздно шатался франтоватый молодой человек с тростью и в котелке. На противоположном углу стояли еще двое мужчин в рабочих блузах и о чем-то беседовали, время от времени поглядывая на окна дома и подъезд.
–– Филеры на месте, – не глядя на Гаранина, сказал Зубов, – был бы результат.
Агенты заметили приезд начальства, но не подали виду, и пристав стоял на своем посту неподвижно.
В мрачном и грязном дворе было безлюдно, только из-за груды хлама вынырнул тип, стандартное выражение лица которого сразу же выдавало в нем сотрудника полиции. Он хотел было двинуться навстречу Зубову и Гаранину, но последний одними глазами приказал ему оставаться на месте. Они молча поднялись по лестнице, минуя темные и сырые пролеты. Двадцать восьмая квартира находилась на третьем этаже, этажом выше на лестничном пролете стоял еще один агент, который дал знать о себе легким покашливанием.
–– Поди сюда, – тихо позвал его Зубов.
Тот быстро спустился и уставился умными глазами на начальника.
–– Кто-нибудь входил в квартиру? – спросил Зубов.
–– Никак нет, господин полковник, за все время никого, – хрипловатым шепотком ответил тот.
–– Сколько стоишь?
–– С ночи, господин полковник.
–– И никого?
–– Никого.
–– Продолжай наблюдение.
–– Слушаюсь! – бодро ответил тот и бесшумно поднялся на лестничную площадку.
Зубов достал ключ и открыл дверь.
Прошу входить, – пригласил он Гаранина.
Едва переступив порог, оба почувствовали кисловатый запах давно не проветриваемого помещения и табачного перегара.
–– Ну что, не пахнет русским духом? – пошутил Зубов.
В квартире было темно, только узкая полоска света пробивалась сквозь щель в окне и освещала малую часть прихожей. Зубов снял стекло и зажег лампу, которую оставил здесь еще ночью.
–– Пол, следы, осторожно, – почему-то шепотом заговорил Гаранин.
Зубов присел и поставил лампу на пол.
–– В старых кварталах нет электричества, разве здесь, что разглядишь, – внимательно изучая узкие половицы, сказал он.
–– Кажется, все чисто. Нет, вот что-то есть! Посветите сюда, пожалуйста, – указывая на часть пола ближе к плинтусу, сказал Гаранин.
–– След?! Постойте-ка, я посвечу. Действительно, на полу четко просматривался отпечаток мужского ботинка.
–– Почему один? – спросил Гаранин.
–– Пыль. Здесь скопилась пыль. След свежий, несколько часов тому назад кто-то здесь был.
–– И успела осесть пыль, в этакой-то сырости? – задумчиво произнес Гаранин.
–– М-м, да.
–– Светите, Петр Васильевич.
–– Нет, постойте. Поддержите, будьте добры, лампу. Так.– Зубов приподнял левую ногу и внимательно стал разглядывать подошву своего ботинка.—Так и есть—это мой след.
–– Единственная зацепка, – тихо сказал Гаранин.
–– Пройдите в ванную комнату, – холодно проговорил Зубов и в его голосе послышались нотки разочарования.
Гаранин первый подошел к двери и хотел было открыть ее, как полковник перебил его:
–– Я точно помню, дверь была открыта, я уходил, оставив ее открытой, – повторил он, – открывайте.
Гаранин дернул дверь на себя и вошел в ванную.
–– Здесь никого нет.
–– Что?! – подскочил к нему Зубов.
Ванная комната действительно была пуста. Зубов дрожащей рукой зажег лампу на стене. Свет медленно наполнил пространство, и голубой кафель ванной заискрился глянцем и чистотой.
–– Ничего не пойму, – растерянно произнес Зубов, – наваждение.
–– Все очень просто, Петр Васильевич, – манекен унесли.
–– Кто? Как? Когда? – посыпал вопросами Зубов.
–– Не могу знать, господин полковник, – несколько официально ответил Гаранин.
–– Вы, наверное, думаете, что я…
–– Я вам верю, Петр Васильевич, – с неподдельной искренностью ответил Гаранин.—Мы с Вами работаем в очень неспокойное время, меня не удивляет происшедшее, а настораживает. Давайте осмотрим все комнаты. Скажите, Петр Васильевич, здесь есть черный ход?
–– Нет, это единственная квартира, где он отсутствует.
–– А чердак? Хотя, простите, здесь ведь третий этаж. Но что-то вроде дымохода?
–– Печь голландка, но туда и головы не просунешь.
–– Тогда окно, его следует осмотреть.
Они прошли в гостиную, где поиски, как они не старались, не увенчались успехом: окна были забиты в преддверии зимы, и никаких следов взлома на них обнаружено не было. Гаранин старательно простукал все стены, вдвоем они чуть отодвинули старинный комод, за которым ничего кроме паутины и пыли не было. Спальня и кухня тоже оказались нетронутыми, никаких следов здесь найти не удалось. Они еще раз осмотрели угловую комнату, в которой Зубов работал прошлой ночью, и вновь результаты осмотра ничего не принесли.
Оба здесь же устало повалились на стулья. Зубов достал папиросы, закурил и какими-то остекленевшими глазами уставился в окно.
Там сквозь серую пелену осеннего петербургского неба едва просматривались крыши соседних домов и купола собора. Гаранин сидел недалеко от двери и внимательно разглядывал свои красивые, заботливо отполированные ногти, что было верным признаком его полной беспомощности. Действительно, случай с манекеном просто так не поддавался разгадке; опытным полицейским никаких улик отыскать не удалось. Тревожило то, что скрывалось за этим происшествием, какую цель преследовали построившие этот маскарад неизвестные злоумышленники, чего добивались. Это тревожило Зубова, но и всегда спокойный Гаранин был в полной растерянности.
Долгую тишину нарушил усталый, чуть надломленный голос полковника Зубова.
–– Итак, Алексей Федорович, происшествие без того чрезвычайно неприятное, скверно еще тем, что мы его не можем объяснить. Мы знаем только то, что на квартире кто-то был, но не знаем, как сюда проникли. Либо это мистика, либо мы не знаем, где находится еще один вход в квартиру. У вас есть версия?
–– Признаться, я в полном неведении. В любом случае, – рассматривая свои ногти, продолжал Гаранин, – квартира провалена и немного помедлив, добавил: – А вы не допускаете, что это дело рук боевиков-террористов?
–– Идет охота на начальника Особого отдела Департамента. Из вежливости его предупреждают, подбрасывая на конспиративную квартиру манекен, не так ли?
–– Все может быть. Вам следует уйти в подполье, полная конспирация.
–– Еще на одну квартиру?
–– Глубже.
–– Куда же это?
–– Уехать за границу, на время. Все равно через агентов вы будете в курсе всех событий. Отъезд, понятно, будет тайным. Знаете, Петр Васильевич, у меня предчувствие – все это далеко не мистика и не маскарад. Мне кажется, это сильный шаг нашего очень серьезного противника. У меня нет улик, нет пока и версии, но меня не покидает чувство тревоги.
–– Нет, Алексей Федорович, я не стану этого делать. Глупо. А, кроме того, я должен довести задуманное до конца. Да и что это? Начальник Особого отдела испугался какого-то чучела.
–– Что же, вам виднее.
–– И, знаете, это не похоже на террор боевой организации, такие игры не в их правилах—они бьют наверняка. Но просто так я это дело не оставлю, правда расследование придется проводить, соблюдая полную секретность, вы меня понимаете?
–– Совершенно с вами согласен. Вам придется теперь усилить охрану, – он еще хотел что-то сказать, но Зубов резко перебил его.
–– Дело!
–– Что?
–– Дело! На столе лежало дело Нечаева! Его нет…
Глава III
Министр внутренних дел Российской Империи сидел за массивным дубовым столом, на котором лежали бумаги, сводки с мест, докладные записки, стоял бронзовый прибор для письма, две массивные чернильницы, пресс-папье, графин с водой и крошечная бронзовая статуэтка какого-то божества. За спиной Министра высился величественный портрет императора Николая II. Словно херувим, он хранил главного блюстителя порядка и спокойствия, благополучия и законности. Лицо министра было каменным, густая борода с проседью, суровые, сдвинутые к переносице брови, прямой римский нос, густая шевелюра седых волос напоминали о том, что этот человек был далек от азарта карьериста. Скорее это был ярый служака времен Александра III, нежели гроза Империи времен николаевского либерализма. Он был несколько старомоден, разве что только пышные бакенбарды – характерная принадлежность чиновников и генералов семидесятых годов прошлого века—отсутствовали: времена ныне были другие.
Весь его облик выражал скорее достоинство, чем высокомерие, но взгляд колючих темных глаз пронизывал насквозь. Казалось, от их взгляда невозможно ничего скрыть, нельзя лгать. В кресле министра внутренних дел восседала сама Российская государственность.
Зубов, одетый в цивильную форму, вошел в кабинет министра.
Он так и не стал офицером корпуса жандармов, но занимал высокий пост отдела Департамента. Сейчас, по мере того как росло и ширилось революционное движение и в его орбиту втягивались все более широкие слои рабочего класса и крестьянства, охранке надо было срочно менять стиль и методы работы: чины и звания отходили на задний план, хотя о них упорно не хотели забывать, и выдвигались люди компетентные, к числу которых и относился гений русского полицейского сыска Петр Зубов. Его незаурядные способности организатора внутренней агентуры особо ценило высокое начальство, а подчиненные обращались к нему по чину полковника, хотя его он не имел.
–– Присаживайтесь, – коротко сказал министр и в голосе его не было ничего от изысканной вежливости. Просьба прозвучала скорее как приказ.
–– Благодарю, – садясь на стул напротив стола, за которым сидел министр, ответил Зубов.
–– Ну-с, Петр Васильевич, что новенького у вас? – начал министр, при этом ни один мускул не дрогнул на его неподвижном лице.– Из губерний поступают тревожные сообщения—активность революционеров усиливается, бунтовщики мутят воду и в столице. Среди фабрично-заводских рабочих ведется злостная пропаганда, агитаторы совсем обнаглели. Не спокойно в армии и на флоте. А Ваше ведомство, – повысив голос, продолжал министр, – за последнее время не может похвастаться ни арестами главарей подпольных организаций, ни разложением гнезд злоумышленников изнутри. Ваши рабочие организации под надзором полиции не оправдывают себя, несмотря на то, что вы получили достаточно ассигнований на эту затею. Кроме того, – вы получили миллион рублей. Как истрачена сия сумма, господин Зубов?
–– Дело полицейского розыска, наружного наблюдения и агентуру приходиться создавать заново, точнее с нуля, Ваше Превосходительство. Я уже докладывал вам о том, что работа Департамента до моего прихода была поставлена крайне плохо…
–– Вам не хватает средств?
–– И средств… Но дело не в них. Революционеры меняют тактику борьбы, они усваивают навыки глубокой конспирации, их центры за границей по-прежнему недосягаемы для нас. Если мы начнем гоняться за каждым революционером в отдельности, то это приведет к излишнему распылению сил, а результаты будут мизерными—на место арестованных тотчас же встанут новые, не менее активные, чем выбывшие из борьбы.
–– Что вы предлагаете?
–– Если у нас не получалось с рабочими организациями, считаю, что необходимо весь центр тяжести перенести на революционные организации и активизировать работу с целью их подрыва изнутри. Единственное оружие при этом— всемерное внедрение в среду революционеров нашей агентуры. Я считаю, что это сейчас то направление, в котором мы должны работать, не покладая рук. Успешное внедрение агентуры, высокопрофессиональных провокаторов позволит достичь двоякой цели. С одной стороны мы будем иметь возможность взять главарей организации и разрушить ее, то есть вырвать с корнем, а с другой, по возможности разложить, дезориентировать, подвигнуть на такие способы борьбы и такими средствами, что при аресте злоумышленники будут достойны смертной казни.
–– Что это за средства? Не террор ли?
–– Как сказать, Ваше Превосходительство…– Зубов помедлил, но так и не решился продолжить.
–– Вы собираетесь с помощью агентуры подталкивать революционеров к террору против государственных лиц? – не скрывая гнева, задал вопрос министр.
–– Неугодных государственных лиц, – подняв свои бесцветные глаза на министра, холодно ответил Зубов.
–– Так-с, продолжайте, – нахмурился, министр.
–– Я не хочу выглядеть в ваших глазах этаким злодеем, но вы лучше меня знаете, что в государстве есть лица, которые в силу своей родовитости, связей, но отнюдь не талантов, обязаны занимаемым постам. Они могут мешать тем людям, которые способны вести государственный корабль под благословением династии и господа к новым высотам. Но, Ваше Превосходительство, грамотно поставленный надзор, опытная агентура могут направить дело так, что террористические акт не достигнет своей конечной цели. Однако, покушение на государственное лицо, согласно Уложению, карается бессрочной каторгой—это в лучшем случае, а в худшем—смертная казнь.
–– Вы понимаете, что вы говорите? – процедил сквозь зубы министр. Представляли ли вы себе, на какой путь становитесь?! – продолжал он, но в его тоне Зубов уже успел уловить нечто такое, что позволяло ему сохранять полное спокойствие, – министра заинтересовало предложение Зубова, который знал, как мучительно трудно этому человеку преодолевать все те запутанные сети интриг, которые плетут против него при дворе и в Государственном Совете, и в кругах породистой аристократии. Нет, министр не одобрит его идеи, но негласно Зубов получит добро. Останется только настаивать на предоставлении ему полной свободы рук, чтобы со всей дерзостью обрушиться на подпольные организации, взмутить воду и ловить в ней крупную рыбу. Знал Зубов и то, что со стороны министра он пользуется покровительством. Эта связка – Зубов—Министр внутренних дел—представляла собой сильный тандем. Поддержка сверху обеспечила Зубову некоторую свободу действий, но контроль со стороны лично министра во многом сковывал его инициативу. Пользуясь моментом, он хотел втянуть самого министра в грандиозную игру. Получить его поддержку значило очень многое, почти все.
На предыдущей встрече Зубову удалось добиться у министра разрешения не считаться с инструктивными указаниями Департамента, к руководителям которого глава особого отдела относится с нескрываемым презрением. Министр согласился на это, понимая, как важно ему имеет на своей стороне начальника политической полиции. Получив требуемые права, Зубов приобрел такое влияние, которое ни раньше, ни позднее, не имел ни один из начальников Петербургского Охранного отделения. Департамент был полностью лишен возможности вмешиваться в работу Зубова. Теперь вся центральная агентура, а это все секретные сотрудники, которых полиция имела в центральных организациях революционных партий, – перешли в его руки. В настоящее время Зубов стал фактически руководителем всего политического розыска империи. Единственный, кому он докладывал, был Его Превосходительство Министр внутренних дел.