Представитель росмолодежи

Все имена и события вымышлены любые совпадения случайны.

Часть I

Людмила Петровна Сарочкина не любила маринистов, вода вгоняла ее в уныние, кубизм казался ей угловатым, натюрморт не аппетитным, а реализм, в мире камер и фотоаппаратов, бесполезным, что, впрочем, совсем не мешало женщине работать завхозом в Челябинском отделении Союза художников России.

В двухэтажном здании, образцовом примере советского конструктивизма, на Цвиллинга, 34, стены не дрожали от громких имен, но жаждущий прекрасного всегда мог найти тут пару добротных пейзажей и очаровательных портретов. Правда, сейчас организация переживала не лучший период. В главном выставочном зале протекала крыша, из-за чего доступ к нему был закрыт, а бесценные лоты местных корифеев были убраны в подсобные помещения. На сайте организации висел творчески оформленный в стиле Маяковского призыв к сбору средств на ремонт крыши, но граждане жертвовали деньги не охотно, и публика была вынуждена тесниться в другой, более скромной, галерее казенного учреждения.

ПОСЛУШАЙТЕ!

ВЕДЬ ЕСЛИ КРЫША СЛОМАЛАСЬ —

ЗНАЧИТ, КТО-ТО СТРОИТ НАМ КОЗНИ?

ЗНАЧИТ, КТО-ТО ПЫТАЕТСЯ СБИТЬ НАС С ПУТИ?

ЗНАЧИТ, КОМУ-ТО МЕШАЮТ НЕСУЩИЕ В МАССЫ ИСКУССТВО ХОЛСТЫ!

Правда эти проблемы, кажется, совсем не интересовали Сарочкину. В обязанности Людмилы Петровны входил лишь учет материального имущества учреждения. На ее хоть и не хрупких, завхоз была крупной женщиной, но все же женских плечах висел баланс из ста четырех стульев, двадцати пяти столов, пары десятков разных шкафов и бесчисленного количества холстов, кистей, красок, рам для картин, которыми были забиты все полки организации.

А вот протекающая крыша, как и здание в целом, «висела» на балансе города и в зону ответственности Людмилы Петровны не входила, как и культурное обнищание населения вследствие закрытия просмотрового зала. И если говорить совсем откровенно, Сарочкина была даже этому рада. Какой черт их дернул вешать картины, а потом снимать, чтобы затем снова повесить другие? Бессмыслица.

Стулья которыми заведовала завхоз были ей понятнее картин: на них можно сесть, а при надобности продать, та же история со столами, и даже еще не измалеванные холсты были Сарочкиной ближе, так как имели твердую цену. Людмила Петровна знала об этой цене не понаслышке и периодически списывала с баланса «пришедшую в негодность» бумагу, перепродавая ее частным лицам. Тогда как сбыть завалявшиеся картины, которые отдельные живописцы не стремились забрать после различных конкурсов и выставок, ей пока ни разу не удавалось.

Трудясь средь полотен, скульптур и арт-объектов, Людмила Петровна на шестой год службы выработала удивительную способность смотреть мимо непонятной или даже враждебной ей сущности. Не важно, что именно сегодня выставлялось в Челябинском отделении Союза художников России (СХР), завхоз видела лишь пространство между арт-объектами. Она замечала, облезлую краску на стене между двух натюрмортов, плинтус, который помяли при смене экспозиции, и лампочку в люстре, которая почему то горит ярче других.

Рассматривала, в чем пришли посетители, как те себя ведут, пыталась подслушать чужие разговоры, журила балующихся детей и наконец, устав, отправлялась к себе в кабинет. Бывало, что ее взгляд неосторожно соскальзывал со стены на увесистую раму с темно-золотыми завитушками, доставленную в галерею вместе с именитой экспозицией, но дальше, на саму картину, никогда не шел.

***

 Во вторник, за несколько часов до обеда Людмила Петровна, в своем кабинете, больше похожем на склад, по обыкновению рассматривала

свой сегодняшний наряд, крутясь возле большого зеркала в пол. Первые полчаса ушли на любование открытыми черными туфлями на высоком каблуке: Сарочкина принципиально не носила обувь на плоской подошве, считая это безвкусицей и несоответствием ее уровню. Следующий час она рассматривала полоски на своих брюках, а когда наступил черед черной атласной блузки, которая, как любила повторять завхоз, на тридцать семь процентов состоит из шелка, уже пришло время обеда.

Перед тем как направиться на бизнес-ланч в свою любимую столовую-кулинарию на Кировке, Людмила Петровна по сложившейся привычке заглянула в малый просмотровый зал, где в начали осени проходила областная молодежная выставка «Ритмы времени, ритмы танца». Поскольку экспозиция была уже знакома Людмиле Петровне и так же ей неинтересна, как и в день открытия, женщина по обыкновению что-то выискивала взглядом между картин, думая при этом о своих списанных холстах, красках и каналах сбыта казенного имущества. Каналы сбыта последнее время огорчали Сарочкину, из-за чего ее кабинет «набухал» и списанная бумага, неприлично торчала из-за всех шкафов.

Нельзя сказать, что в наше время изобразительное искусство находится на излете, но все же ажиотажа во вторник днем в Челябинском отделении СХР как, впрочем, и в другие дни, не наблюдалось. Тем удивительнее было то, что Людмила Петровна, плывя вдоль холстов и о чем-то размышляя, под конец круга врезалась в молодого человека, который будто специально подставился под ее плавное движение. Авария случилась возле картины, на которой была изображена хищная птица, предположительно сокол, собранная, образно выражаясь, из ярких ошметков цитрусовых. Дамочка вскрикнула, молодой человек учтиво извинился. Неожиданный и, кажется, вообще единственный посетитель был тучный, и небольшого, особенно в сравнении с Сарочкиной, роста.

– Было время и я здесь висел, – сказал посетитель, многозначительно добавив, – теперь сам вешаю.

Людмила Петровна промычала что-то невнятное в ответ, но не отошла, так как молодой человек, как небрежно выражалась завхоз, был «из творческих», и потенциально мог нуждаться в заботливо списанных в утиль Сарочкиной, художественных принадлежностей.

– Людмила Петровна, – вежливо представилась Сарочкина, подумывая, как вырулить на интересующую ее тему.

– Валентин. Выставка удивляет. А я, знаете ли, по долгу службы видел многое.

Валентин действительно был похож на «творческих». Взъерошенные волосы, круги под глазами, неухоженная борода, отросшие и немного свисающие над губой усы, при этом белая, хоть и помятая рубашка, черные брюки, штанины которых небрежно колыхались над экзотичными кроссовками, сильно напоминающими те, что надевают для игры в боулинг. Необычный, а точнее, странный вид Валентина тем не менее удивительным образом сочетался с уверенностью и одновременно проникновенностью в его голосе и производил на людей неизгладимое впечатление. Собеседникам Валентина казалось, что перед ними стоит человек крайне увлеченный, трудолюбивый, горящий своей идеей, а его неухоженный вид завершал образ творца, пожертвовавшего всем ради любимого дела. Наверное, именно поэтому Валентин уже в шестой раз подряд выигрывал государственный грант на реализацию общественно значимого проекта и в шестой же раз собирался обналичить государственную субсидию, потратив все деньги в личных целях.

Нынешние детище предпринимателя – социальный проект, призванный помочь студентам и аспирантам архитектурных факультетов восполнить дефицит практических знаний в области современных тенденций развития формы и перспективы объекта. Решить эту крайне непростую, но очень болезненную для общества проблему взялся лично Валентин Гусаров.

За казенные 6 миллионов рублей предприниматель обязался организовать выставку собственных картин и арт объектов, а также провести ряд лекций и мастер классов прольющих свет истины на давно забронзовевший и устаревший подход в вопросах видения формы.

При защите проекта Гусаров не мелочился, обещая сделать Челябинск родиной новых архитектурных течений и Меккой для всех жаждущих модерна людей. Он вспоминал великое русское зодчество, резьбу по дереву и хохлому, ругал хитрый Запад с его панельными домами и рассказывал о безграничном влиянии архитектуры на умы людей. «Нет более массового искусства, чем архитектура! Человек видит свой дом каждый день. И если этот дом хоть чуть-чуть привести в порядок, то и человек станет ближе к искусству, а это раскроет в нем такой потенциал, что ВВП нашей страны взлетит до невиданных даже немцам высот», – воодушевлённо говорил Гусаров. Члены комиссии, прикрывая рты ладонями, сначала посмеивались, потом внимательно слушали, а в конце и вовсе искренне аплодировали такому пусть и странному, но самоотверженному и идейному человеку. Все бумаги подписывались, деньги выделялись, и Челябинск вновь ждали великие перемены.

В Челябинском отделении СХР, Гусаров видел большой потенциал для оптимизации своих расходов, поэтому и прибыл сюда в начале осени для налаживания полезных связей.

– По долгу какой службы? – поинтересовалась Сарочкина.

– Я представитель Росмолодежи. Сейчас как раз подыскиваю помещение для большой выставки современного искусства, будут участники со всей России. Бюджет уже одобрен.

Конечно, никакую Росмолодежь Гусаров не представлял, более того – такой должности в этой организации отродясь не было, что, впрочем, не помешало Валентину ее себе придумать. Самопровозглашённый представитель Росмолодежи оглядел зал оценивающим взглядом. Людмила Петровна сделала то же самое, но по отношению к нежданному гостю. Как только разговор коснулся государственных организаций и их денег, глаза у завхоза загорелись.

– И как вам наше помещение? – спросила Сарочкина и, не дожидаясь ответа, добавила: – Вы, к слову, обратились по адресу. Пройдемте.

Людмила Петровна, мягко, но крепко взяв представителя Росмолодежи под руку и оглядываясь по сторонам, повела его в свой небольшой кабинет, от греха подальше. Меньше всего ей хотелось, чтобы бизнесмен добрался туда, куда, видимо, и шел, – в приемную, к начальству. Виктор Степанович Росписов, председатель Челябинского регионального отделения Союза художников России, как и завхоз, искусством не интересующийся от слова совсем, тем не менее приходился дальним родственником губернатору, что само по себе было большим талантом, достаточным для того, чтобы возглавить учреждение. Злые языки поговаривали, что именно стараниями Росписова крыша галереи не ремонтировалась второй год, хотя деньги из бюджета поступали, а выделяемые средства на программу по обучению детей изобразительному искусству минимум наполовину закатывались в бетон нового коттеджа председателя. Те же остатки финансов, которые все-таки доходили до детишек, Людмила Петровна присваивала себе. Поэтому по обыкновению все расходы на художественное образование юных Васнецовых и Брюлловых брали на себя их родители.

– Вам очень повезло, что мы с вами встретились, – взволнованным голосом сказала Гусарову завхоз, захлопывая за собой дверь подсобного помещения без окон, где располагался ее кабинет.

В комнате, наполовину заставленной стеллажами с рамами, красками, кистями, сложенными мольбертами и уже готовыми к списанию новенькими холстами, в центре, как рояль, стоял громоздкий деревянный стол, который в базе завхоза числился под номером двадцать пять, и три деревянных стула, из ста четырех, висевших на балансе организации. На один из таких стульев, стоявших подле стола, и усадила представителя Росмолодежи Людмила Петровна, улыбаясь так широко, как позволяли ей мышцы лица. Сама Сарочкина устроилась на своем рабочем месте.

– Вам очень повезло, – повторила она. – Как раз именно сейчас, пока руководство в командировке, такими вещами заведую я.

– Какими? – спросил Валентин.

– Организациями выставок. Вам же нужно помещение?

И хоть Сарочкина и пыталась говорить убедительно, Гусаров быстро понял, что завхоз лукавит и, вопросы аренды не находятся в ее ведении. Но поскольку и сам представитель Росмолодежи не намеревался ничего арендовать, то разговор был продолжен.

– Да, планируется выставка современного искусства, будут участники со всей России, – сказал Валентин.

– Вот-вот, – воодушевилась Сарочкина, – помещение есть, и более того, самое лучшее в городе! Какой у вас бюджет?

При слове «бюджет» Гусарову стало не по себе, и он, многозначительно подняв глаза, стал смотреть на верхнюю полку стеллажа, на которой громоздились еще не открытые коробки с акриловыми и масляными красками. Предприниматель если и планировал снять помещение, то совсем в другом месте, в том, где платить за аренду не придется. Потраченный на аренду рубль уже не вернуть, резонно размышлял Гусаров, ловя на себе жадный взгляд завхоза.

В Челябинском отделении СХР человек, намеревающийся перевернуть мир архитектуры, искал экспозиции, которые могли соответствовать этой высокой миссии, а самое главное – могли бы убедить комиссию из Росмолодежи в том, что потраченные Валентином средства действительно были освоены по назначению.

Сам Гусаров хоть и закончил ЮУрГУ, крупный государственный вуз города, по специальности «архитектор-градостроитель», все же в области искусства был крайне бездарен. Арт-объекты, которые по дорожной карте защищенного проекта Валентин должен был соорудить за два месяца, еще не были готовы даже на чертежах.

– Вижу, у вас тут целый склад холстов и красок! А где вы храните экспонаты снятые с выставки? – спросил наконец Гусаров вместо ответа.

Вопрос, особенно его подводящая часть, смутил завхоза, и она незаметно для посетителя задвинула ногой под стол коробку с масляными красками.

– Какой же здесь склад. Это у нас для детей, – ответила Сарочкина заискивающе.

– А где можно посмотреть на детский труд?

– А вы уже видели, выставка ритма и танца.

– А снятые с выставки арт-объекты? – повторил свой изначальный вопрос Гусаров.

– Все работы сразу отдаем участникам, у себя не храним, – ответила Сарочкина, уже пожалевшая, что пригласила представителя Росмолодежи к себе в кабинет.

Новатору в области формы ответ женщины не понравился, к тому же Валентин знал, что завхоз врет. Гусаров когда-то и сам, будучи ребенком, присылал рисунки на детские конкурсы, где после мероприятий организаторы, не хотевшие брать на себя моральную ответственность за уничтожение художественных творений школьников, месяцами упрашивали Валентина забрать работы обратно. И когда он за ними все-таки явился, то своими глазами увидел кладбище искусства, расположенное на первом этаже организации. Гусаров даже знал, что, чтобы туда попасть, нужно спуститься вниз и пройти в помещение расположенное за гардеробом, которое охраняет гардеробщица Раиса Радионовна.

Именно с посещения рабочего места этой женщины невысокого роста, которая напоминала широкую тумбу со стоящей на ней вытянутой лампой, и начал свой сегодняшний путь представитель Росмолодежи.

Раиса была второй красавицей организации, разумеется, после Сарочкиной, и такой же, как завхоз, модницей. Стоит лишь отметить, что колец на руках гардеробщицы было больше, чем пальцев, чтобы понять, как самозабвенно она отдавала себя моде. Чрезмерно розовые румяна на щеках, словно женщину держали на морозе весь день, брови тоньше лески и яркая кислотная помада цвета фуксии прелестно сочетались, по мнению Раисы Родионовны, с джинсами с высокой талией и футболкой на несколько размеров больше самой гардеробщицы, в которой она тонула или надувалась, как парус, когда заправляла ее в штаны.

Две иконы стиля с трудом уживались под одной крышей и всеми силами старались перещеголять друг друга. Например, если Людмила Петровна приходила на работу в шляпке, то Раиса Родионовна автоматически принимала вызов и уже на следующий день встречала Сарочкину тоже в шляпке но украшенной декоротивным цветком. А когда Раиса Родионовна, отдав полторы зарплаты, купила шубку из песца, Людмиле Петровне пришлось даже занимать деньги, чтобы оперативно дать соответствующий ответ и не упасть перед соперницей в грязь лицом. Но, к счастью для госучреждения, гардеробщица обитала на первом этаже, а завхоз на втором, и поэтому борьба коллег носила позиционный характер и в полноценную войну не перерастала.

Неудивительно, что при таком трепетном подходе к своему стилю, наряды горожан, приходящих в Челябинское отделение СХР, возмущали Раису Родионовну. «Серость, глупость и убожество! Как картины вас терпят!» – думала бедная женщина, выдавая посетителям бирки с номерами. Поэтому, когда сегодня утром Гусаров, не изменяя себе, пришел на переговоры в помятой классике, ничего, кроме возмущения, он вызвать у Раисы не мог. К тому же гардеробщица, будучи незамужней женщиной, любила мужчин статных, высоких, похожих на ее любимых актеров из турецких сериалов, что опять было не про Валентина. Переговоры были обречены на провал.

Лишь увидев представителя Росмолодёжи, гардеробщица недовольно зашипела, тем самым угробив любые попытки Гусарова установить с ней дипломатический контакт.

Вспомнив о непреодолимой стене, что встретила его внизу в лице Раисы Родионовны , Гусаров посчитав, что терять все равно нечего, решил сказать Сарочкиной все как есть, ну или почти все.

– Признаюсь вам честно и откровенно, – начал Гусаров, понизив голос и подавшись телом вперед. – Выставка, которую мне поручили организовать в Росмолодежи, состоится уже скоро, а работ, отвечающих высоким требованиям идеи, человечеством еще не придумано. Зато у нас есть выделенный бюджет, а у вас целый склад пылящихся безымянных картин, понимаете?

– Возмож-ж-жно, – прожужжала завхоз, как пчелка, приземлившаяся на цветок.

– Мы не в силах отменить мероприятие, это будет грандиозный скандал, но мы вполне можем сделать выставку например не непубличной, – проговорил Валентин.

– Непубличной? Выставку? Это как? – удивилась завхоз.

– Элементарно: просто не будем сообщать широкой публике о нашем маленьком капустнике. Зато будет фотоотчет и все нужные бумаги. Вам – деньги за аренду плюс благодарность за помощь в организации события. Благодарность финансовая, разумеется. Но, – Гусаров взглянул на завхоза проникновенным взглядом, – нам потребуется пара ваших арт-объектов и картин, которые все равно бессмысленно пылятся где-то в катакомбах учреждения. Шедеврам нужно дать второй шанс!

Людмила Петровна тяжело и громко набрала в легкие воздух. В ее голове все сошлось. И занятой стройкой коттеджа председатель и валяющиеся никому не нужные, как выражалась завхоз, поделки, многие из которых были уже сломаны, а немалая часть отправлена на свалку, и самое главное – «закрытый характер» мероприятия.

– Ну-с, – осторожно начала завхоз, – какой у вас бюджет на аренду выставочного зала и… на финансовую благодарность?

– Поймите меня правильно, дело серьезное, и вы должны знать, что я представляю Росмолодежь и не могу разбазаривать средства государства. Каждый рубль должен идти точно в цель! Поэтому готов на все про все выделить два миллиона рублей, – строго сказал рачительный Гусаров.

Ноги у Людмилы Петровны заходили ходуном, коробка с красками под столом упала, зубы застучали. Сарочкина всеми силами пыталась взять себя в руки, но у нее не получалось. Два миллиона рублей соответствовали двадцати четырем зарплатам завхоза, то есть двум годам работы в Союзе художников России, или примерно двадцати шубкам из песца, или сотням платьев, юбок и пар обуви на каблуках.

– Хорошо, – ответила завхоз запинаясь, стараясь не улыбаться. – Хорошо. Только прошу вас никому и нигде, в том числе и здесь, не распространяться о нашем закрытом мероприятии.

Валентин, поняв всю уязвимость своего контрагента, молча кивнул.

– Но перед тем как мы будем более подробно говорить о деньгах, позвольте мне все же взглянуть на наши шедевры, – сказал Гусаров.

***

Перед тем как вновь испечённые компаньоны, спустившись на первый этаж, дошли до владения Раисы Радионовны, они пересеклись взглядом с другим стражем учреждения. Пожилой седовласый мужчина прямиком из викторианской эпохи строгим и недобрым взглядом смотрел на заговорщиков, словно грозясь в любой момент вылезти из своей рамы. Председатель СХР Росписов повесил англичанина с тростью в руках на стену ровно в тот момент, когда выделенные учреждению деньги на систему видеонаблюдения вновь были расходованы не по назначению. Строгий взгляд джентльмена с тугой верхней губой должен был, по мнению Виктора Степановича, наводить страх на потенциальных грабителей и служить некой альтернативой современным технологиям. И надо сказать, это работало. Сарочкина побаивалась джентльмена. Во-первых, одетый в изящный синий фрак мужчина, точно знавший, что ошибка в наряде – социальный провал, вызывал в завхозе чувство уважения и страха одновременно. Во-вторых, Сорочкина хорошо понимала, что высоколобого пожилого джентльмена не провести, что он всё равно всё узнает. Поэтому, вынося из организации списанные холсты, она всегда стыдливо опускала глаза и ускоряла шаг. В этот раз, проходя мимо портрета, Людмила Петровна попыталась спрятаться за Гусаровым, но, кажется, джентльмен всё равно всё понял – просто, как водится в его кругах, не подал виду. Чего нельзя было сказать о Раисе Родионовне, воспитанной в другой культуре и временном пространстве. Лишь завидев компаньонов, она злорадно зашипела, словно и вправду разгадала их тайный умысел, что, впрочем, было не так. Злорадное шипение было обычным приветствием коллег.

– Раиса Родионовна выглядите как всегда безупречно. Это на вас рыболовная сеть? – Спросила Сарочкина.

–Не споткнитесь, – посоветовала гардеробщица.

Миновав охрану и отперев сокровищницу ключом, Сарочкина пропустила Гусарова вперед и зашла за ним внутрь помещения. Перед бизнесменом предстала просторная комната, в три, а то и в четыре раза больше той, в которой заседала завхоз. Вдоль стен помещения стояли высокие стеллажи, до отказа заполненные тем же, что и стеллажи в кабинете Людмилы Петровны. На них опирались старые, дешевые, потрескавшиеся рамы, прямо на полу валялись скрученные холсты и сломанные мольберты, хромающие на одну ногу и потому отправленные сюда на вечную ссылку. Но все это мало интересовало бизнесмена: среди останков искусства на поле боя величаво возвышались потрепанные и, казалось, изначально уродливые арт-объекты – Гусаров пришел за ними!

На складе имелось следующее: буквы «Ч», «Е», «Л», «Б», «К» и цифра «0» – «товарищи» из пенопласта, потерявшие своих «однополчан»; сердце, сделанное из толстой проволоки, с массивной подставкой из железа; раковина, прикрепленная к табурету, со шлангом, уходящим в сидушку, в которой, по замыслу художника, должен был непрерывно циркулировать поток жидкости красного цвета; увеличенная в десятки раз булавка, больше похожая на странную пику; и огромный, полтора на полтора метра, черный куб из тонких листов металла, задумавшийся создателем как реинкарнация известной картины Малевича. Квадрат не имел двух стенок: этот арт-объект приглянулся Виктору Степановичу Росписову и, частично исчезнув тут, в недрах галереи, материализовался на масштабной стройке дома председателя.

Внимательно осмотрев и даже потрогав руками бесценные предметы искусства, представитель Росмолодежи остался доволен.

– Красота! Для Лувра, конечно, не годиться, —хмыкнул Гусаров, – но свою Кунсткамера мы соберём. Да, Мойдодыр? – И представитель Росмолодежи довольно похлопал по раковине на табурете.

– Вот это мысль, вот это идея. Что-то в этом всем все-таки есть, не пойму только что, – продолжал говорить Гусаров, медленно, с уважением к искусству отдаляясь от большой булавки и направляясь в сторону выхода.

– Замечательно, – обрадовалась Людмила Петровна вместе с Гусаровым. – А что насчет задатка?

При слове «задаток» у бизнесмена моментально и очень сильно разболелась голова – еще сильнее, чем полчаса назад при слове «бюджет». Валентин, как всякий деловой человек, любил считать деньги, но только не те что требовалось отдать.

– Задаток, безусловно, будет, но не сейчас. Сейчас не время, – сказал представитель Росмолодежи.

– А когда? —спросила Сарочкина.

– Через неделю, – уверенно ответил Гусаров, словно он и вправду собирался так сделать.

После осмотра экспонатов бизнесмен, обменявшись контактами с удивительно учтивой в тот день Людмилой Петровной, откланялся и покинул Челябинское отделение Союза художников России в приподнятом настроении.

Глава 2. Кофе Брейк

Нет ничего удивительного в студенте, внимательно слушающем лектора, домохозяйке, аккуратно записывающей тезисы говорящего, и взрослом солидном мужчине, соглашающемся с услышанным увесистым киванием головы. Неудивительно и то, что все они оказались на одном и том же выступлении, в плотно забитой аудитории, где вместо декораций – бумага, закрепленная на флипчарте, оркестровую яму заменяют блеклые музыкальные отбивки из колонок, а голос выступающего далек от поставленной речи профессионального артиста. Но между тем не каждая актерская труппа с звёздным составом, может удивить такой способностью завлекать и удерживать внимание аудитории. Редкая политическая партия может похвастаться таким единодушием в мыслях своих сопартийцев. Собравшихся в аудитории граждан роднило желание разбогатеть.