5 ноября

Мы боимся быть одинокими, но что по сути есть одиночество? Расстояние ли это, разделяющая нас пустота, непонимание? Что из этого в действительности делает нас одинокими? Почему нам необходим кто-то рядом? Почему мы так надеемся, что там, за всей этой темнотой, есть кто-то, кто улыбнется нам и помашет рукой?

Будто это было вчера: мокрый асфальт с размазанными по нему желтыми листьями, солнечные блики из луж, в которых отражалось солнце, вопиюще синее небо и тринадцатилетний я в полёте. Земное притяжение для всех было слабее в тринадцать лет, а я представлял, что перепрыгиваю не лужи, а марсианские кратеры, торопясь быть дома вовремя, чтобы увидеть по телевизору нечто крайне любопытное не только для меня, но и для всего человечества.

Моя мама, сколько я ее помню, была настроена скептически, ровным счетом, ко всему. Никогда не верила никому на слово, первым делом, для нее была проверка подлинности информации. Разумеется, и она была осведомлена о крайне любопытной телепередаче, которую должны были продемонстрировать сегодня и которую я спешу увидеть, но, по вине своей скептической натуры (или же чтобы меня просто позлить), делала вид, что понятия не имеет, о чем я так оживленно говорил.

Она встречала меня в тот день как ни в чем не бывало, как будто ничего не должно произойти, будто день был совершенно обычным. Мне казалось, что, помимо всего прочего, взрослых людей, очень трудно в принципе чем-то удивить, хотя сейчас, я, конечно, стал понимать почему. Но тогда, в тринадцать лет, я был неуёмен, мое воображение не давало мне покоя и его бороздили вдоль и поперёк фантазии о небесных телах и межзвездных кораблях в бесконечном космосе. Я рос на фильмах, книгах и играх про пришельцев. Я мечтал стать космонавтом, почувствовать невесомость, я верил, что мое место там, среди звезд, на просторах вселенной.

С порога я слышал ее голос: «Удивительно, неужели сегодня один из тех дней, когда ты не задержался по пути из школы домой?» Не сняв верхней одежды, я бросился к телевизору и включил его. Было самое время.

В течение последних нескольких месяцев вся мировая общественность находилась в странном напряженном и воодушевленном состоянии. Началось все с каких-то сущих шуток, колонок в желтой прессе и слухов, но за два месяца не осталось средств массовой информации, которые не затрагивали бы эту тему, через еще два месяца – сфер жизни, на которые это не повлияло бы. С развитием информационных технологий и ширящейся свободы доступа к этой информации, любое происшествие в нашем мире становилось общественным достоянием, все труднее стало хранить тайны, все больше у нас, людей, появлялось общего, все ближе друг к другу мы становились. Глобальная сеть стала чем-то вроде единой нейронной системы, непрерывно связывающей всех нас и объединяющей в один, переливающийся эмоциями и состояниями разум. Причиной всеобщего возбуждения же была новость о том, что, якобы, одной из мировых астрономических обсерваторий был получен некий радиосигнал и сигнал этот имел очевидно не естественное, не природное, если можно так выразиться, происхождение. Иными словами, сигнал, посланный кем-то, способным такой сигнал осознанно сформировать. Разумеется, подобные новости не принимаются на веру сразу же и всеми и обычно воспринимаются с иронией, но только до тех пор, пока не начнут набирать вес, меняя отношение к себе в умах людей. Из разных точек мира стали приходить вести, о случаях, схожих с этим и, обрастая подробностями, становились предметом весьма нешуточных обсуждений и споров, волнение нарастало и распространялось.

В 1977 году, радиотелескопом «Большое ухо» в штате Огайо в США, был зарегистрирован сигнал, прозванный в последствии сигналом «Wow!», характеристики которого соответствовали, в некоторых интерпретациях, теоретически ожидаемым от сигнала внеземного происхождения. Конечно, как и тогда, в 1977 году, в этот раз, скептиками было предложено множество возможных вариантов его происхождения, однако, осведомленность масс, да и существенное отличие последнего, по сообщениям бывшего намного более подробным и мощным, сделали это событие чем-то действительно существенным и абсолютно из ряда вон выходящим. Постепенно мысль об этом вошла в нашу повседневную жизнь.

Случай получил название «Апрельский Инцидент» по месяцу, когда он произошел, и с тех пор все упоминания о нем были под этим заголовком. Я был совсем юн и не могу вспомнить всего, в подробностях, и я до сих пор не знаю, что конкретно говорилось в послании, зашифрованном в том сигнале, и сомневаюсь, что есть люди, которые знали бы наверняка.

«Уважаемые граждане страны! – Ровно в половину третьего заговорил голос с экрана – мы принимаем на себя волну критики – в глазах премьер-министра читалась неуверенность, он то и дело опускал их, чтобы прочитать с листа и в очередной раз убедиться в том, что он действительно говорил то, что должен – критики в том, что, якобы, пытаемся скрыть информацию, которую вы имеете право знать и знать хотите. Правительством не принимается никаких мер, ограничивающих доступ людей к информации, но мы не можем себе позволить делать заявления о вещах, подлинность которых на определенный момент не доказана. Службам необходимо время, на проверку и каждого случая, но, уверяю вас, мы ничего не пытаемся утаить.»

«Итак, сейчас время, для нас всех, действительно знаменательное – лицо премьер-министра озарилось вспышками фотоаппаратов – все мы взволнованы, случилось нечто, что никто из нас не в состоянии обойти стороной и нам необходимо признать то, что становится очевидным, так как всем нам, последнее время, стало ясно, что грядут изменения и мы стоим на пороге нового будущего, к которому нам теперь нужно готовиться. Сегодня мы можем взять на себя ответственность за это… Впервые в истории человечества, уверенность в том, что мы во вселенной не единственный разум столь высока, что это для нас практически факт…»

Что он говорил затем я уже не помню, помню только как обернулся, когда услышал внезапную тишину за спиной, которая наступила после того, как мама перестала отпускать язвительные комментарии в адрес премьер-министра и замерла в проходе между столовой и гостиной, держа в одной руке ложку, а в другой полотенце и не мигая уставившуюся на экран.

Примерно то же самое, по всем мировым каналам, говорили, в течение недели, главы всех земных государств. Кто-то кого-то поздравлял, кто-то предрекал ждать худшего, все смешалось, дни и недели, а затем и месяцы перепутались между собой в памяти.

Где-то случались массовые беспорядки, скачки и падения цен на биржах, несколько государственных переворотов в странах третьего мира, суды, бесконечные телешоу с участниками, которые, по их словам, сумели пообщаться с инопланетянами через свои самодельные радиопередатчики или пространственно-временные каналы, случаи самоубийств, появились бесчисленные сообщества, культы, секты, группы фанатов и воинствующих противников чего бы то ни было, в общем, творилось что-то невообразимое, совсем не то, что я себе представлял, думая о том, как мы впервые встретимся с внеземной цивилизацией. Мне казалось, что раз мы получили сигнал, то вот-вот, к нам прилетит звездолет с первыми посланцами с другой планеты, и мы будем наблюдать как они спускаются по трапу и приветственно махать им руками. Но кроме волнений в нас самих и в нашем обществе, больше ничего не происходило. Совершенно не помню, сколько это все продолжалось по времени. За это время было много всего передумано и высказано. Вполне вероятно, что те, кто послал сигнал, были развиты технически и не больше нашего, кроме того, сигнал мог идти до нас миллионы лет, за которые могло произойти все, что угодно.

Надо сказать, что больше никаких официальных сообщений от правительств об «Апрельском Инциденте» не было. Слухи еще какое-то время продолжали множиться, но время шло и возбуждение начинало понемногу угасать. Случившееся замыливалось в памяти, становилось все менее значительным, превращалось в совершенную шутку и начинало казаться какой-то глупостью, и кто-то спрашивал себя как мы могли тогда во все это поверить. Было очень много разных версий произошедшего, большинство, конечно же, сводилось к теориям заговора. Я уже и сам порой сомневаюсь, что это все было правдой, а иногда даже кажется, что всего этого не было, или было, но в другой жизни. Пусть сейчас стало дурным тоном говорить о том случае и в какой-нибудь компании над тобой будут смеяться и сторониться разговоров о том, что теперь в сознаниях многих сохранилось как память о каком-то большом и наглом обмане. Но я все чаще ловлю себя на мысли, что из того, немногого, во что я верю по сей день, будучи взрослым человеком в ясном уме, это занимает довольно важное место. Я не разговариваю об этом ни с кем, но эта мысль теплится еще где-то глубоко в моей голове. В общем-то, это единственное, во что я по-прежнему хочу верить и сегодня. Верить в то, что это было правдой и все это не кануло в Лету.

Галя была моей первой любовью. Мы повстречались через пару лет, после окончания школы, она была будто персонаж из моих грёз, настолько все мне в ней нравилось. У нее были невероятной глубины, голубые, как небо в мои тринадцать лет, глаза. Она заставила меня позабыть обо все на свете. Вот мы держимся за руки, вот мы ненавидим друг друга, вот мы друг друга обожаем. Мы танцевали на кухне, ходили в кино на плохие фильмы, шутили друг над другом. Мы целовались, когда нас никто не видел. Нам по 20, и мы лежим на крыше веранды и смотрим на ночное небо июня.

Мы говорим, она смеется из-за того, что я дурак, по ее мнению, слишком серьезно отношусь к вопросу о том, одни ли мы во вселенной. Она была, как и моя мать, скептически ко всему настроенной особой и придерживалась мнения, что вся эта история с «Апрельским Инцидентом» была выдумкой, шуткой кого-то, кто имеет широкую власть. И нам не суждено узнать какова была цель этого массового розыгрыша.

В тот момент я действительно перестал придавать значение тому случаю, он потерял для меня актуальность, потому что звезды я видел теперь только в отражении ее глаз.

До сих пор в моей памяти остались все эти мгновения, как самые яркие. Эти события, в какой-то степени сформировали меня, сделали таким, какой я теперь есть. Несмотря ни на что я чувствую, что полон необъяснимой надежды. И после того, как ушла Галя, кроме этой надежды у меня не осталось ничего. Иногда я действительно чувствовал себя чересчур наивным, но периодами, после которых моя вера восстанавливалась и крепчала. Я верил, ждал, искал новую информацию, я хотел, чтобы слова «мы стоим на пороге нового будущего» не были пустыми, несмотря на то, что прошло столько лет. И я хотел понять проживаем ли мы, в действительности, наши жизни в одиночку.

Ведь больше сигналов не было. Мы знали, что мы не одни, но нам не суждено встретиться, мы услышали друг друга, но остались чужими, мы хотели, чтобы это изменило нашу жизнь, но будто ничего не произошло.

Я говорю «будто» потому, что мне кажется, что за внешним отсутствием изменений есть что-то внутри, от чего мы чувствуем спокойствие. Мы существуем, мы, в общем-то, есть друг у друга, хоть и где-то в необозримой дали. Не так ли это было задумано, никогда не быть одиноким, даже будучи совсем одним?

Я лежу на траве, снова смотрю в июньское ночное небо и звезды кружатся надо мной чуть быстрее обычного. Я лежу, вытянув ноги и положив правую руку над головой приветственно, ладонью вверх.

– Я помню о вас, я здесь. Привет.