- -
- 100%
- +
Той, в которой лгать не будут книги и уста,
Станет музыкою дума, думой – красота».
Надо бы запомнить, «не на злобу дня, но – про ужас дня». Просто для себя, даже не на будущее, ибо это не работает. Не на злобу и, тем более, не про ужас дня, а в угоду дня.
Эмоциональный климакс«Любила я все роли до одной!
Все до единой я с душой играла.
Я никогда собою не бывала.
…Мне так хотелось быть самой собой!» (Любовь Воропаева).
Это с оговоркой, что стих был написан в 1983 году: «В итоге, я стала собой». Что ж, я её поздравляю: быть собой ныне роскошь. Собой порой не рискнёшь быть даже с теми, кто с тобой вроде на одной волне. Два дня общения с попутчицей по жизни, и я уже второй день пытаюсь стащить себя с качелей. Суровой северной женщине вдруг показалось, что и на её долю выпало счастье испытать климакс – эмоциональный. Ведь стресс, как и климакс, некоторые другие штучки почему-то нам не по зубам. Наверное, потому, что на нашу долю выпадает больше испытаний, чем жителям земель с более умеренным климатом. Нам некогда баловать себя капризами, ведь приходится заниматься более важными делами. Если раньше все бабы одинаково много рожали без отрыва от тяжёлой работы, им некогда было оплакивать детей, вынужденных выживать в одиночку. Вместо умершего рожали нового. В то время слова «стресс» не было, конечно. Оно появилось позже, и симптомы тоже. Жить стало легче, но климат и условия остались такими же. Потому по привычке мы не тратим себя на бессмысленные слёзы и причитания. Хорошо ли это иль плохо, не знаю.
Размазывая себя на разговоры ни о чём, я уподобилась славянским женщинам? Откуда вдруг эти эмоциональные качели? «Ты из кожи вон лезешь, чтоб угодить славянам…»; «Надо писать в манере писателей своего народа»: о том, как хорошо жить в нашей славной стране, какие чудные люди живут рядом с тобой, об истории своего народа, наслега. И так до бесконечности. Да я и сейчас уверена, что есть вещи, которые сами пишутся, просятся, рвутся. С какого перепугу должна писать о том, о чём понятия не имею. История не моё, лет сто назад меня не было, тёмное прошлое не вдохновляет ни на что. Есть масса людей, умеющих это делать.
В итоге сошлись на том, что тема книг отныне табу. До этого решили умалчивать две другие жизненно важные темы. О чём тогда говорить? «Остаётся болтать только о прошлых наших подвигах». Похоже, иссякла тема не только для разговоров, но и для новых книг. Боясь того, что кому-то что-то не понравится, на большую половину тем табу или цензор не пропустит, Роскомнадзору не понравится, особо не разгуляешься. Остаётся писать о себе любимой, которая точно в суд не подаст или не наложит на себя руки. Но меня и так слишком много. Вся моя жизнь размазана по книгам, по главам. Роскошь быть собой мне, увы, недоступна. Останусь на века в образе сумасбродной алкоголички, возрастной шалавы и дуры.
Раз не дано, да и чревато быть собой, буду я сегодня вновь прожжённой сковородкой с ушами. Уж лучше по полу кататься, чем на эмоциональных качелях качаться.
Если завтра вдруг войнаМежду первой и второй перерывчик небольшой. Без отрыва от творчества была сильно занята делами, тесно связанными с этим самым творчеством.
Но случился перебор, со сквозной героиней предыдущих мемуаров, размазанной и по многим другим произведениям, в основном, комедийного жанра, виртуальный мордобой. Сама она ещё не в курсе, что её стало слишком много. Тогда бы мордобой виртуальный вполне превратился бы в реальный. Мне повезло, что те, с кем мне довелось общаться по жизни, не любители читать. Начхать они хотели на буквоедов такого сорта. Или всё же лучше написать – «начихать»? Литературный сей язык становится понятен только полиглотам. Да и всё это многословие – пустая трата времени. Хотя эта же героиня, размазанная по комедиям, рассуждает иногда иначе. Вначале, начитавшись постов с отрывками, обрушилась на меня с такой критикой, что я была в полном а@уе. Мол, я осмелилась испортить имидж нескольких поколений, что само время смешало с дерьмом. На любое действие найдётся, мол, оправдание. Зри, типа, в корень. Узрела уже, корни зла давно пробили дно. Я не занимаюсь психоанализом и не собираюсь учить жизни. Описательное повествование вполне в привычном стиле, всё строилось, исходя из канона. Что смешно, она вдруг заметила, что я вообще-то пишу, и решила, на правах старшинства, учить уму-разуму на седьмом десятке. Я же писала и впору, когда мы с ней картошку, сваренную в старом чугунке заслуженным учителем, старейшиной района, своровали. Не вместе с чугунком, а там же, не отходя от веранды, куда он поставил чугун, чтоб картошка остыла, её и съели. Вот тогда и надо было вбить в мою буйную голову установки о том, как и про кого надо писать, чтобы угодить большинству. Академики не смели такое со мной вытворять в ту самую пору, а той, кого черти за ноги таскали в чуме, вряд ли это бы удалось.
Из всех двенадцати книг, которые слепила за три месяца этого года я бы выбрала, чтоб красовались на моей книжной полке, только три. Две уже есть – это мемуары. Потом их стало слишком много, иногда по две в день, что никогда в жизни мне не издать их всех в бумажном варианте. Но я бы хотела, чтобы три сборника чёрных комедий на социальную тему, вышли в свет. Сама готова их перечитывать, чтобы хотя бы кататься по полу от смеха. Смех смехом, суть вовсе не в смешном. Но об этом можно рассуждать, только прочитав их. Отрывки без контекста – это просто маркетинг, словесная западня, как и заголовки с подзаголовками.
Багаж не весь, но сдан, чтобы путешествовать впредь налегке. Была бы чуть моложе, стремилась бы к новым вершинам, ибо всё, что написано и пишется, это вчерашний день. Если сегодня время постмодерна, то весь наш воз застрял в бездорожье где-то в дне позавчерашнем. Та, которую черти за ноги таскали, зовёт меня в дивные дали не куда-то вперёд или ввысь, а далеко назад, предлагая восхвалять былое. Есть, кому хвалить, кто специализируется в области истории, в далёком прошлом. История – не мой конёк, не моя стихия, меня тогда и там не было, не мне судить.
Без багажа с пустым пока чемоданом отправлюсь в путь. С билетом с открытой датой, ибо сейчас не к спеху дурью маяться. Меня ждут великие дела внутри ограды. «Есть своего рода печаль, которая возникает из-за того, что слишком много знаешь, из-за того, что видишь мир таким, каков он есть на самом деле. Эта печаль от понимания того, что жизнь – это не грандиозное приключение, а череда маленьких, незначительных мгновений, что любовь – это не сказка, а хрупкая, мимолётная эмоция, что счастье – это не постоянное состояние, а редкий, мимолетный проблеск чего-то, за что мы никогда не сможем ухватиться. И в этом понимании кроется глубокое одиночество, чувство отрезанности от мира, от других людей, от самого себя» (Вирджиния Вульф).
Не всех в мире черти в чуме за ноги таскают. Сохранилось только это: «Мне кажется, это означает, твои произведения сортируют читателей на умных, на глупых и на очень умных, думаю… Придёт время, когда твои произведения станут экшеном нового поколения…». Были и другие, которые для примера отправила той, с чума. На что она обрушилась с критикой другого рода, мол, подмазываюсь к русским, их слишком люблю. К слову, отзывы были на книги из якутской серии. Соответственно, писались носителями языка саха. Это из той же серии, когда на публику в грудь себя бьют, что с русскими навсегда, Родина-мать зовёт, а в бытовом плане режет слух мой плохой русский, и даже то, что я замужем за русским. Насчёт того, что придёт время… Так же говорили в далёком 1995 году, а воз поныне там. Мне наплевать, что моё время всё никак не приходит. Как говорит Ирина Хакамада, деньги, слава – это ничто, главное, то, что с собой всегда, внутри тебя – твой внутренний наблюдатель. Я же называю это внутренним телевизором или фонариком. Это она говорит на публику, и та, у кого деньги есть. Когда их нет, от слова совсем, твой внутренний человек начинает ныть. Хотя это не значит, что телевизор внутренний сольётся в экстазе с телевизором внешним. Когда физическое и душевное сливаются в экстазе – нирвана, но это – не тот случай… Кстати, Хакамада собирается покорить Кайлас, заблаговременно написав окончательное завещание. Ей, между прочим, семьдесят. Потому новые вершины на шестом всего десятке – не совсем утопия.
Впору вспомнить одну из шести заповедей Иосифа Бродского: «Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы. Каким бы отвратительным ни было ваше положение, старайтесь не винить в этом внешние силы: историю, государство, начальство, расу, родителей, фазу луны, детство, несвоевременную высадку на горшок – меню обширное и скучное». Это перекликается с рассуждениями Хакамады о том, что надо жить здесь и сейчас в полной автономии, наслаждаясь фактом жизни. Ведь другой у нас не будет. «В момент, когда вы возлагаете вину на что-то, вы подрываете собственную решимость что-нибудь изменить и увеличиваете вакуум безответственности, который так любят заполнять демоны и демагоги, ибо парализованная воля – не радость для ангелов. Вообще, старайтесь уважать жизнь не только за её прелести, но и за её трудности. Они составляют часть игры, и хорошо в них то, что они не являются обманом. Всякий раз, когда вы в отчаянии или на грани отчаяния, когда у вас неприятности или затруднения, помните: это жизнь говорит с вами на единственном хорошо ей известном языке».
Просто жить, закрыв сезон, не совсем получится. У меня завал стихов, на родном якутском. Их перевести нет никакой надобности и возможности. Выбрать нужные, сравнять шрифты, втиснуть в один сборник – не требует особого усердия. Время, надеюсь, найдётся. Не всё же 24 часа в сутки стоять раком в огороде.
Надо остановить поток слов, прервать вещание внутреннего телевизора, переключив канал на более лайтовые передачи. Или подключиться выборочно к внешним источникам, к таким, как Хакамада. «Возраст – это часть вашей личности. Это право быть самим собой». Слава богу, я в таком возрасте, что заслужила право быть самой собой. И никакие бабы чумные мне не указ.
«Любите себя наотмашь, больше, чем родину, детей, мужчину» (Ирина Хакамада). Соответственно, мы любим родину больше, чем детей, мужа, меньше, чем детей. На себе же ставим крест. Хотя по многим приметам расклад ныне может быть иным. У меня лично свой собственный расклад. Порядок в доме в полном приоритете. Всё остальное потом. Если даже завтра вдруг война, полы должны быть в идеальной чистоте. Чистота в мыслях, поступках и помыслах – это по настроению.
Ирина Муцуовна не только за полную автономию в вечно изменчивом мире, но и за демократию, равноправие в семье. Ибо только разрешив мужу изменить, можно изменять безбожно самой. У неё же своя точка зрения на всё остальное. «Хочешь свободы – научись быть один. Только так рождается внутренняя устойчивость. Только так появляется возможность выбирать – а не цепляться». «Реальная мудрость – это, когда вы перестали хотеть быть режиссёром в жизни. Вы становитесь не режиссёром, а зрителем, особенно в острых ситуациях. Вы просто наблюдаете. Это даёт огромную энергию и абсолютно точечное правильное решение. Вы выступаете в качестве зрителя, который даёт оценку качества этому спектаклю, где, в том числе, играете вы сами – роль, навязанную извне. Все древние философы были равнодушными анализирующими наблюдателями. Нужно попробовать стать зрителем себя и жизни вокруг». Только спокойствие, иди и смотри, молчи, по возможности, и не думай. Это как-то перекликается с Бродским:
«Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса».
Как-то так. Сегодня попробую стать никем, слиться не с интерьером, а с чем-то другим.
Все оттенки чёрного
«Но дорога бережно
Подведёт на цыпочках
И усадит весело
В чёрный воронок».
Александр БУРДИН.
Блокадный дневник образца 2025Помнится, мой папа, будучи уже глубоко пожилым, с утра говорил сам себе: «Настал ещё один день. Надо бы составить план. Какой план, если нечего делать».
Вот и я по инерции просыпаюсь рано, чтобы идти с новыми силами к станку. Потом вспоминаю, что станок зачехлён до лучших времён, пора и честь знать, пятнадцать книг за первый квартал года – это уже перебор.
Вишенка на торте – сборник стихов, который намеревалась делать всё лето, а получилось за день. Эта вишенка мне лично ни к чему. Просто многие знают меня, как поэта. Мол, это преступление – убивать в себе поэта. Стихи никуда не делись, ждали своего часа. Вернее, стали изгоями. Есть такой эпитет – «сонумсах». Не знаю, как это переводится дословно. Этим эпитетом, обычно, награждают весьма ветряных особ, которым нравится всё новое, незнакомое. Нелестный эпитет, но в творчестве – самое то. Вода в закрытом водоёме тухнет, так и в творчестве – если нет стремления к чему-то новому, то будешь до конца своих творческих дней лепить «пельмени» по образцу и подобию уже написанного набора слов, иногда отвлекаясь на злобу дня и, что хуже, в угоду дня. Как бы сама пишешь отзыв на своё собственное.
Было бы странно в моём перезрелом возрасте изображать какие-то глубокие чувства, а без них стихи – поверхностные, вымученные искусственно. Ну, можно выжать описательно лестные, даже очень нежные. Это не то, не то… Если даже оскорблённая Муза посетит однажды, какие могут быть стихи после тринадцати лет брака? Бракованные. Бог с ними, со стихами, меня ждут иные дела. Хотя стихи сейчас самое то. Сказки, фантастика и стихи, (но только внешне лайтовые) на верхних строчках хит-парада. Какой хит, какие стихи, да и другие книги, если тупо жрать нечего? Может, пора уже начать блокадный дневник образца 2025? Или ещё рано, будет намного хуже? Помнится, когда впервые рожала, берегла даже стон, думая, что будет ещё хуже, чем я тогда выражу свою боль.
Чтоб как-то облагородить тему, добавлю сюда Бродского. Из заветов Иосифа Бродского: «Мир несовершенен. Золотого века никогда не было и не будет. В свете этого – или, скорее, в потёмках – вы должны полагаться на собственную домашнюю стряпню, то есть управлять миром самостоятельно. Но даже в пределах вашего собственного пирога вы должны приготовиться к тому, что вам, по всей вероятности, придётся отведать в равной мере и благодарности, и разочарования».
Вместо того, чтобы идти к станку, топор мне в руки и в соседнюю ограду истреблять дикую малину. Когда-то родители посадили у себя в ограде дикую малину. Так она стала атаковать не только теплицу, уже готовилась к самозахвату всей территории. Мне удалось её истребить, выкорчевать корни. Хоть какие-то корни мне под силу вытравить, раз корни зла неуловимы… Но малина перекинулась на соседнюю ограду, где никто не живёт, и обратно рвётся. Придётся принять меры, причём, срочно. «Шла к рабочему столу, «как рабочий к станку – с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе» (Ариадна Эфрон о своей матери Марине Цветаевой).
Блокада образца 2025 – это, прежде всего, информационная, интеллектуальная блокада. У кого вынужденная, кто по доброй воле. Боюсь за это время мозги превратятся в студень. Потому отписываться хотя бы так, чтобы не слететь с катушек. Наши руки не для скуки. От труда физического никто никогда ещё не сошёл с ума.
Говорят, есть два типа людей: те, кто живёт воспоминаниями, 80 процентов, и те, кто настоящим. Подозреваю, из оставшихся 20 процентов большая половина живёт будущим. «Эти 80 процентов, большинство – самые несчастные люди. Они не стрессоустойчивые. Для них повтор – основа жизни. Врут, когда говорят, что характер меняется и всё в наших руках. Характер не меняется. Человек повторяет одну и ту же программу из поколения в поколение, то, что вложено с детства. Изменений никаких не может быть. Инерция – главный фундамент характера. Это то, что получаешь в детстве, то, чем ты живёшь. Воспоминания о славном советском прошлом – одна из основ инерционности. Не стрессоустойчивые люди любые изменения в жизни рассматривают, как удар по самим себе. Оставшиеся 20 процентов людей любые изменения воспринимают, как повод для саморазвития. Их мало всегда. Эти 80 процентов всегда задавят 20 процентов» (Юрий Крымов). Помню чётко тот день, самый, что ни есть, совковый, когда ужаснулась перспективы этого бесконечного повтора. В классе четвёртом или пятом, вроде. Мне повезло вырваться из заколдованного круга через несколько лет. Удалось сломать все стереотипы в мышлении и поведении, вытравить в себе всё тепличное, устойчивое, обычное в то время, и начать строить себя по своему усмотрению. Та, которую черти в чуме за ноги таскали, уверена, что главная ошибка моей матери, да и отца тоже, в том, что они меня выпустили слишком рано из теплицы на волю. Получается, всё это было во благо. И я могу их только благодарить за эту относительную свободу, иначе жизнь прожила бы в клетке, считая её частью интерьера.
Потому априори не могла застрять в прошлом. В этом моё несчастье. Но дань прошлому я всё же отдала, использовав его и к месту, и не к месту. «Я живу настоящим и будущим, но будущего у меня мало уже. Не нужно воспроизводить одну и ту же программу, она скучна». Тот же Крымов о душе: «Я не считаю, что у всех есть душа. Душу человек может потерять. И потеряв её, у большинства людей после смерти не будет ничего».
"Надо уметь не замечать" или смерть в прямом эфире«Важно избегать пустых разговоров, настолько же важно избегать плохого общества. Под «плохим обществом» я понимаю не только порочных людей – их общества следует избегать потому, что их влияние гнетуще и пагубно. Я имею в виду также общество «зомби», чья душа мертва, хотя тело живо; людей с пустыми мыслями и словами, людей, которые не разговаривают, а болтают, не думают, а высказывают расхожие мнения» (Эрих Фромм). Это вместо мантры: «Вот наступил ещё один прекрасный день нашей счастливой жизни».
В той стране, где зародилась традиция повторения этой и не только этой мантры, не всё так однозначно. Вместо того, чтобы читать мантры, поклоняться всем богам, готовятся к своей войне. Чтоб не испортить карму, боятся муху невзначай задавить, но наступает момент, когда карма закрывает свои кармашки. Богов слишком много. У них есть свои войска. Вот их предводитель Сканда, видать, сказал: «Пора». Раз боги сами меж собой воюют, на земле само собой начинается суета.
Мне же не с кем воевать. В блокаде не до самоедства. Броню надо залатать, чтоб не проник чужой. Футляры, тумбы, шкафы – безголовые, бесхребетные мне ни к чему. Жёстче надо быть – гнать их в три шеи. Хватает виртуальных подлецов, лжецов, лизунов, кого комментировать, себя не уважать. Ладно, бог ума не дал – живи себе, не лезь на рожон. Нет, они лезут из всех щелей, кричат, громче всех. Чтобы что? Известно, что… Успеют ли они обратно в свою щель или во все подряд дыры будут тушки свои просовывать? Дыр не хватит…
«Человек умный будет прежде всего стремиться избежать всякого горя, добыть спокойствие и досуг; он будет искать тихой, скромной жизни, при которой бы его не трогали, а поэтому, при некотором знакомстве с так называемыми людьми, он остановит свой выбор на замкнутой жизни, а при большом уме – на полном одиночестве» (Артур Шопенгауэр). Пусть здесь будет. Это не значит, что я считаю себя умнее других. Отнюдь, увы – ум отсутствует. Может, когда-то был, в раннем детстве, например. Но жизнь заставила его вытравить, как что-то лишнее, чужеродное. Не удалось прожить жизнь, притворяясь только наблюдателем. Чтобы сохранить остатки ума, надо уметь отстраняться от дел насущных, гася все свои эмоции и переживания. «Чтобы выжить в этом мире, надо уметь не замечать» (Клэр Киган). Если всё слишком заметно, надо самоустраняться. Чтобы выжить.
И выжила. Очень даже хорошо себя чувствую. Столько всего можно сделать, если не писать.
Я зашла сюда, чтобы только вписать одну свежую цитату, которую ни Гугл, ни что там ещё, не выдаст. «Автофикшн – это, когда человек использует себя, чтобы говорить не о себе. Когда человек использует себя, как инструмент, как некоторую точку опоры для того, чтобы говорить не о себе, о совсем других проблемах». Вот и я вся использованная от и до, что самой надоело. Ушла с головой в другую область, но тут мне намекнули, что нельзя откладывать на потом то, что можно сделать сегодня. Позавчера сил и особого желания не было, чтобы записать всё то, что пришло в голову в момент, когда осознаёшь, что завтра может и не наступить. Легче демонстрировать собственную смерть в прямом эфире, чем описывать в словах все оттенки чёрного. Что тут такого? Всё, что случается, используется по полной. Тем более, если за плечами есть журналистский опыт. Плохо, когда ничего не происходит, жизнь застывает, время замирает. Смерть – событие одноразовое. Щёлк и тебя нет. На то и суда нет. Если же есть время для разминки, для последнего разбега, почему бы и не использовать его с пользой. Перед смертью не надышишься. Перед прыжком принято делать не вдох, а выдох. Перед прыжком в пустоту, в вечность следовало бы тоже выдохнуть всё то, что накопилось за всю жизнь. Но человек так задуман, что он до последнего верит, что соскочит, отсрочит тот самый последний рывок. Потому живём дальше. В нашей стране принято жить долго, до последнего надеясь на некое чудо, на вечно ускользающее светлое будущее. При этом ничего не делая, чтобы быль превратилась в реальность. Необязательно, что это светлое и прекрасное наступит прямо завтра. Каждый в силах внести хоть какую-то лепту в это благое дело. Хотя бы повернуться лицом к рассвету, а не вечно любоваться сансетом. Ты хоть сто тысяч раз переписывай историю на свой лад, прошлое не сдвинется с мёртвой точки, ибо оно навсегда застыло. Всё фатально, но кое-какие нюансы мы можем внести только в картину будущего, отрываясь на настоящем.
В моменте же был один мат, ибо прилетело фото очередного члена одного чела. Может, потому меня отпустило, мол, не к спеху, есть более приятные дела здесь и сейчас.
В одном ресурсе, куда давно ничего не выкладывала, стабильно заходят, может, даже читают моё старьё. Зачем тратить время и деньги на то, чтоб издать бумажную версию? Тридцать человек или тридцать тысяч? Правда, в платном ресурсе стабильно ноль покупателей электронных книг. Потому, может, стоит дальше писать свои неудобные вещи, раз есть спрос? «Если бы на меня возложили хотя бы треть тех забот, которые есть у обычной женщины, я бы не смог вообще думать о теоретической физике» (Лев Ландау). У меня же забот ещё больше, чем у обычной женщины, что порой забываю, что я женщина.
Тут попросили опять вернуться к стихам. К чужим. Мой организм среагировал мгновенно. «Я чувствовал, что если буду писать для хлеба, то скоро погублю своё дарование, ибо оно заключается у меня не столько в искусном пере, сколько в сердце, порождено возвышенным и благородным образом мыслей, который только один и мог его питать. Ничего могучего, ничего великого не может выйти из-под продажного пера» (Жан-Жак Руссо). Не о даровании речь, но цитата в тему. Как бы я ни старалась, уговаривая себя, ублажая, угрожая голодом, чувствую, что ничего не получится. Можно заставить себя собрать второе десятилитровое ведро брусники собрать, рисуя в голове денежные знаки или белоснежные пляжи у тёплого моря, желательно с пальмой где-то с краю. Переводить чужие стихи, видать, не в состоянии, если даже нарисую много пальм.
Стихи слишком хорошие, чтоб их портить. Они хороши на языке носителя. Их надо перепотрошить, выстроить заново в манере стихосложения на другом языке, носителем которого я и не являюсь. Говорят, собираются два разных, вечно враждовавших ранее писательских местечковых союза перепотрошить, чтобы сделать единым, неделимым, что было невозможно даже в глубокий совок. Все в состоянии кучковаться, кроме писателей, особенно поэтов. Можно, конечно, насильно впихнуть в одну кучу. Но кто ими всеми будет руководить? Это под силу только кому-то со стороны, не поэту, это точно. Кому-то с холодным сердцем, с железной хваткой. Зачем заставлять творческих людей кучковаться? Рисовать для них планы, чтобы в определённый срок создавали сколько-то на заданную тему? Мне там что делать, если я не могу себя заставить даже за деньги перевод сделать? Как заставлю себя писать на заданную тему, да ещё и бесплатно? Стихи рожать поздно – рожалка не работает. Как когда-то в далёкой юности могу с полной уверенностью, как на духу, сказать, что не смогу стих сочинить даже под дулом пистолета. Тогда что – расстреляют?
Были бы стихи попроще, как у некоторых фавориток, может, и рискнула бы. Я уже это делала – потрошила гениальные стихи одной особы. Очень красивые стихи. В наборе нужных слов ничего лишнего. Чётко, по самую душу описывающие переживания автора, претендующего быть рупором всего глубинного народа. По совету аксакала якутской поэзии Моисея Ефимова пыталась искать три «М», что является безусловным признаком настоящей поэзии, увы, не нашла во всём сборнике ни одного «М». В ту пору не осмелилась озвучить свой столь суровый вердикт – стихи бездарны. Но очень хорошие, как будто опытный редактор долго работал над текстом. Если любой случайный стих точить по полгода, ну, даже месяц, можно смело с ним идти в люди, заставляя кричать их на всех перекрёстках, что автор гениален. Если при этом ты сам направляешь струю, уверяя лично, что ты гений, народ не кинется потрошить сто раз перепрошитый стих. Но это как бы искусственно оплодотворённый, в инкубаторе выращенный дубликат. По мне, стихи – это то, что рождается естественным путём. Раз и навсегда.