Про Ивана-дурака, что гулять пошел слегка

© Дмитрий Петрович Девятов, 2023

ISBN 978-5-0059-8048-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дмитрий ДЕВЯТОВ

СКАЗКА

Про Ивана -дурака, что гулять пошел слегка

В некотором царстве, в царстве бетонных джунглей, грязи и бардака, – в нашем государстве, жил-был почти-что Иван, а может – не Иван, и как водится – дурак. Был он романтик, пьяница и мизантроп, в общем, типичный неудачник (потому что был дурак!). Жил он бедно и убого, но не так чтобы очень плохо, в общем, – полный середняк. Целыми днями лежал на диване и смотрел телевизор, когда были деньги, напивался до поросячьего визга от своей неизбывной вселенской тоски. Ходил в грязных носках, ленив был, – редко стирал. А зарабатывал он мало, поскольку был тормоз и грузило, и не брали его на хорошие работы. Ну и с бабами, понятно, не везло, хотя и видный был парень (если со спины посмотреть), но от природы робок, а девки робких не любят. Только напившись, наглым и пробивным как танк становился – а девки наглых не любят, а пьяных особенно. Короче типичный страдалец, в общем незавидный был мужчинка. И была у него мечта: хотел стать Иван-может-не-Иван Принцем, Серебряным Принцем, (не Сергеем Пенкиным, конечно, ориентации-то он был нормальной), а таким, чтоб с лицом благообразным, при шпаге и ботфортах и чтоб все девки по нему сохли, и падали, и сердца разбивались.

Вот как-то раз подвернулась ему халтура – перекидать 5 вагонов навоза за пять целковых. Перекидал Иван-не-Иван навоз, семь потов сошло, спину надсадил, лопатой руки в кровь смозолил, да в конторе приказчик его обманул (обул-кинул по-простому). Вместо пяти два целковых выписал, остальные себе прикарманил (да и то правда, что с дураком церемонии разводить). Обозвал Иван его матерно, послал к нехорошей маме, и другими словами обидными. С тем и ушел. Как тут не выпить?

Пошел в лавку, купил бутылку горькой, табаку дешевого и еще на пол-огурца хватило – на закуску, значит. Ну что, не одному же пить, пошел к другу-приятелю. Был у него такой Данила-Мастерила. Руками мастерить все умел, и ум имел практический, с долей цинизма. Тоже был выпить не дурак. Сели как положено, чин-чином. Данила для фону граммофон запустил (сам смастерил). Выпили, закусили, чем Бог послал, Розенбаума послушали. Покалякали о том, о сем, вспомнили тех-этих и дни былые, о бабах, как водится, и т. д. Тут Иван и говорит: «Грызет меня что-то, брат Данила, а что не пойму. Чувствую в себе потенции скрытые, а реализовать не получается».

– Что опять, поди, Гондурас беспокоит? – спрашивает Данила.

– Да, нет. Я в метафизическом смысле. Как будто не такой я, кем из себя представляюсь, будто не из этого мира я, а из какого – родства не помню.

– Ах, вон ты про что! Должно быть, тебя инфернальное начало твоей сущности терзает… Может был ты в прошлой жизни каким-нибудь, к примеру, викингом недоделанным и бог ихний. Один тебя в Вальхваллу не пустил. Мне вот тоже часто снится, что я с драконами типа сражаюсь и валькирий охаживаю.

– И не знаю, – вздохнул Иван, – как мне быть таперича.

– Так надо к специалисту, поди, обратиться, к ведьме-ведунье или к экстрасенсу. К ведьме дешевле, хоть и риску больше, может и демонам тебя продасть.

– А и черт с ней! Нам все равно, окромя цепей, терять нечего!

– Есть тут одна в Заречной слободе – ведьма Ульянка, с прибабахами, правда, но дело знает…

И дал Данила адрес Ивану.

ВЕДЬМА

Пошел Ивашка в слободу судьбу пытать. Безумная Ульянка жила на самой окраине Заречной, у самой что ни на есть речки – на отшибе. Старая покосившаяся изба с почерневшими бревнами, наклонившийся гнилой забор. Над домом – закопченная труба, по ночам, из которой, частенько видели вылетающие искры, и силуэт темный, верхом на метле. Во дворе огромная черная псина на цепи, непонятно какой бесовской породы, с горящими глазами и кровавым языком, страшными желтыми клыками. В общем, нечистое место.

Зашел Иван в дом. Посреди комнаты за столом сидит сама хозяйка и ощипывает перья у дохлого ворона, молодая еще ведьма Ульянка. На ней тужурка кожаная с железными заклепками и цигарку она с дурьей травой покуривает. На вид из себя вроде и ничего, сексапильная бабешка: и кожа бела, и рожа кругла, и груди большущие, волосы чернющие по плечам болтаются и ухмылочка флядская. Но глаза уж больно дикие, взгляд косой. А из граммофона бесовская музыка ухает и по стенам вместо икон рожи патлатые, богомерзкие.

– Ну, с чем добрый молодец, пожаловал? – спрашивает и гаденько так улыбается.

– А вот, – говорит Иван, – дело у меня к тебе, уважаемая. Хочу, – говорит, – узнать сущность свою скрытую, экзотерическое своё происхождение и предназначение, в свете мирового, стало быть, космогонизма.

– Вижу, вижу, умаялся ты душой, и помочь в принципе могу, – стервоза говорит, – но ведь известно, за так и клоп не пёрнет.

– Заплачу, сколь есть, какой разговор, а мало – так отработаю. Могу дров поколоть, огород вскопать, воды нанести, а то и евротический массаж по хребту провести. Одно только – душу свою бессмертную, извини, ни за что ни продам.

– Да нужна мне сто лет душа твоя голодранская, – ведьма отвечает, а сама все глазом своим сверлит (простипома коварная!). А заплатишь ты мне унижением своего мужского достоинства. А не согласен – двери знаешь где!

– Ну ладно, – Иван говорит, – ради научного познания согласен!

А сам думает: «Ладно, ладно, шалава маргинальная, если что – в долгу не останусь!»

Тут Ульянка из-за стола выходит, руки в боки и говорит:

– Ну, раздевайся друг-Иван.

Иван разделся.

– Теперь повернись к оконцу передом, а ко мне задом, и наклонись!

– С ума сбрендила лахудра проклятая! – взвился Иван.

– Уговор дороже денег, Ванюша, – ведьма отвечает.

Делать нечего, нагнулся Иван.

– А теперь Ванюша, друг сердечный, я тебя пальчиками пощекотать желаю, раздвинь ягодицы.

И только Иван-не-Иван сделал сие как ведьма засадила ему что-то внутрь, и зажгло внутри адским пламенем. То был большущий чилийский перец. От Иванова крика стекла в окошках полопались и стаи ворон в испуге взвились в небо с соседних деревьев и крыш, а проворная бесовка вскочила к дураку на закорки, сунула ему в зубы железные удила, накинула уздечку и поскакала на голом Иване не разбирая дороги, да еще плетью нахлестывает.

А в это время на дворе темнеть начало. Они неслись в ночи, и ведьма дико хохотала, хрипло выкрикивая страшные заклинания и ужасные древние имена прародителя зла. Постепенно, при скачке, Иван начал приходить в себя. Он увидел, что они несутся по каким-то лесным дебрям. Он с ужасом понял, куда они направляются! На Лысую гору! На сатанинский шабаш и там его, Ивана, принесут в жертву. И еще он понял, что надо немедля что-то делать, пока безвозвратно не погиб. К сожалению, Зло не нужно придумывать, оно гораздо ближе, чем нам кажется.

Сами собой стали вспоминаться слова молитвы и оберегов-заклятий, те, что в детстве учила Ивана бабушка. «Сгинь! Изыди! Рассыпься в прах, нечистая!», – закричал Иван, осеняя себя крестным знамением. Нечеловеческим усилием он схватил ведьму за руки и бросил через себя далеко вперед на торчащий из земли осиновый пенек с острым сломом. Ведьма упала с диким ревом на это случайное копье, пронизавшее ее плоть насквозь.

…на осине извивалось отвратительное существо, окончательно потерявшее остатки человеческого облика, в агонии хрипя и изрыгая кровавую пену. Голый Иван сидел на земле – его нестерпимо трясло, и вдруг, словно окончательно прорвало, и вывернуло наизнанку – слезы и сопли хлынули нескончаемым ручьем, рвота подступила к горлу и тут же начала изрыгаться, мысли ослабли, мочевой пузырь опустился, и он мочился под себя. Очнулся наш непутевый герой от холода. Он лежал на той же поляне, где произошел ночной кошмар.

В лесу светало. Холодный туман полз между деревьев. Иван с трудом сел, грязный, посиневший от холода, ободранный в кровь, совершенно опустошенный (духовно и физически) и жутко воняющий. Он кое-как поднялся. В голове звенело, земля покачивалась и уплывала из-под ног, сознание мало что отражало, эмоции задеревенели. Он тупо огляделся, вспоминая события прошедшей ночи, а когда увидел то, что осталось от ведьмы, рвотные судороги опять свели горло, но блефать было нечем. Иван отвернулся, в голову почему-то пришла только одна глупая мысль: «За что боролась – на то и напоролась».

Иван брел, шатаясь и ничего не видя перед собой, совершенно не заботясь о направлении. Шел, потому что надо было идти. Голова кружилась, неясные видения и отрывочные мысли проносились, смешиваясь с мелькающим светом и стволами деревьев. Сознание пыталось уцепиться за что-нибудь, но это что-нибудь постоянно ускользало на зыбкой грани реальности и грёз наяву. И вдруг он ощутил как бы щелчок внутри, как будто что-то включили, и услышал голос, вроде бы свой собственный голос, но говорящий совершенно незнакомо, другим тембром:

«По мирам и по вселенной

Пролетишь звездой нетленной,

Лишь сжигаемый одной

Жаждой истины святой.

И познаешь боль, и радость,

И познаешь грех и святость,

И падения и взлеты,

И богатство и войну,

И любовь и нищету.

Все познаешь, все увидишь,

Иль прозреешь, иль погибнешь.

Но не будет счастлив тот

Кто вкусит познанья плод,

Потому что он узнает:

«Абсолютных не бывает

истин не Земле…«».

КАСТАНЕДЦЫ

Долго ли, коротко ли шел Иван, про то – неведомо, только вдруг почуял запах жилья, дымок от готовящейся пищи. У Ивана слюни аж до пола побежали. Пошел на запах. Скоро и жилище показалось. Дом – не дом, сарай не сарай, одним словом фазенда какая-то непонятная. На верху крыши вместо петушка, как у добрых людей, – орел страшнющий изображен.

И в огороде на грядках вместо лука да моркови – полынь, бузина, да мухоморы с коноплей. А в теплице вместо огурцов и вовсе кактусы насажены. Во дворе – человек 5—6 приседают, руками машут, вдыхают, выдыхают, чуть не пукают. Физкультура, одним словом. На вид все какие-то тощие, немыты-нечесаны.

А у калитки Ивана уже человек встречает. «Здравствуй, мил человек», – Иван говорит. А тот посмотрел подозрительно и спрашивает:

– Ты без фотоаппарата? У нас фотографировать нельзя. У нас с этим строго!

– Да у меня, мил человек, не то что фотика нет, а и трусов даже.

А сам думает: «Секретный объект, какой што ли?».

– Мне бы, мил человек, обогреться да одежку какую неказистую справить, – замерз как собака и неприлично, опять же. Можно и рюмочку для сугреву, а то так есть хочется, что переночевать негде. Простите, не знаю, как звать Вас, величать? Я вот Иван – рабоче-крестьянский сын (мать фельшер, отец по столярной части).

А тот гордо так отвечает: «Я, – говорит, – главный «нагваль» здешней магической партии, Карла Кастоньедов… «Что за партия, – подумал Иван, – ну коммунистов знаю, «Яблоко», Жириновского…». А Кастаньедов спрашивает: «Хочешь встать на путь воина?». «В Чечню вербует», – подумал Ванька.

– Да я, – говорит, – комиссованный со срочной службы по состоянию здоровья – на голову слаб – «вольты гуляют».

– Как у тебя с чувством собственной важности? Какие отношения с «личной историей?».

«Вот гад! Личным делом интересуется, фээсбэшник, наверное…», – решил Иван, а вслух говорит:

– Извиняйте, пачпорта при себе не имею, а хлеб отработать могу! Дров поколоть – попилить, воды наносить, крышу перекрыть.

– Ладно! – смиловистился Карла, – вычисти у нас все сортиры, а там видно будет. А то поскольку, мы магическими практиками занимаемся, о всякой ерунде нам думать некогда, – все сортиры зафрали по самое очко. Заходи, да осторожно, не задень своей тупой головой мои «энергетические волокна», что к тому дереву протянулись. И вообще, «кокон» у тебя какой-то странный, никак точку сборки не разгляжу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.