Тогда праздник называли еще по-старому – День Красной Армии.
Лейтенант Молодцов, разворачивая карту, так и сказал: – Сегодня двадцать третье.
День Красной Армии. Задание мы должны выполнить, душа винтом! Праздник особый.
Мела поземка, в испуганном свете ракет шевелились тени. Ради праздника бойцам полагалась двойная порция водки, но лейтенант сказал:
– После задания.
Даже Ивану Евграфычу отказал. Тот пробасил:
– Да я ж, когда чарку приму, так ловчее становлюсь. Я ж как молодой обезьян делаюсь.
Язвительный Гринько, посмотрев на сутулого Евграфыча, добавил:
– Как молодой и красивый обезьян.
Иван Евграфыч не обиделся. Добродушный, как все сильные, он только протяжно вздохнул, отодвинул пустую кружку, поправил черную повязку, скрывавшую выбитый еще под Торжком глаз.
Федор был влюблен в силача-солдата, да и все его уважали. Евграфыч давно мог уйти в хозвзвод болтаться где-нибудь в тылах или совсем демобилизоваться по своему увечью, но он упросил самого майора оставить его «при месте», не обижать
Федор смотрел на Евграфыча восторженно. Ведь это он выбрал Федора из числа молодых солдат пополнения. Выбрал и обучил его всем приемам разведчика.
– Так вот, в День Красной Армий они, одиннадцать бойцов вместе с лейтенантом, уползли следом за саперами на задание. Саперы осторожно и долго резали проволоку выковыривали из-под снега мины, потом старший из них, толстоусый, сказал:
– Готово.
Лейтенант просил саперов остаться с группой прикрытия, поддержать в случае чего. Толстоусый мотнул головой, сказал, что они свое дело сделали, и повернул обратно.
– Ну ладно, – разозлился тогда лейтенант, ругнулся шепотом и через плечо поглядел вслед саперам. Ясно было, что он еще поговорит с ними…
Первыми по узкому проходу поползли трое во главе с Малевичем – левая группа обеспечения. Гринько и тут не утерпел: когда Малевич двинулся вперед, шепнул, копируя его белорусский выговор:
– Пирабежками к бярозе вперод.