В полосе дыма, вырвавшегося с тяжелым сопением из пароходной трубы, летели малиновые искры. Некоторые искры долго мигали светлячками, улетая вдаль.
Папа, поставив к ногам чемоданы, спокойно курил, не обращая внимания на эти искры, на оглушающие сердитые гудки, от которых у Миши перехватывало дыхание.
Потом пароход тонко и пронзительно свистнул, колеса перестали будоражить воду. Низкая баржа, черневшая у берега, медленно надвинулась и прижалась к самому пароходному борту. Миша, не ожидая толчка, повалился на чемодан, чуть не выронив пробковое ружье.
– Держись, – проговорил папа, подхватил большие чемоданы, двинулся к выходу.
На нижней палубе полно народу, с узлами и чемоданами, с мешками и корзинами, и всем хочется скорее на берег. Матросы что-то громко кричат и сдвигают на баржу широченный трап.
В густом потоке корзинок и узлов Миша, волнуясь, двинулся к трапу, крепко уцепившись за чехол чемодана, чтобы не потерять папу.
От колеса с шипением повалил пар, окутав белыми клубами гулко топавших по трапу пассажиров.
Но всё кончилось благополучно, и когда Миша оглянулся с берега на тёмный Иртыш, на пароход с ярко освещёнными окнами, с высокой светлой трубой, из которой уже не летели искры, ему стало немного жаль и реку, и усатого дядю капитана, и этот красивый пароход.