Сквотская жизнь

«Откуда она знает?» – подумал Трофим, который действительно начал употреблять.

– Хорошо, давай договоримся, ты не пытаешься себя убить, а я бросаю наркотики?

– Договорились.

– Надо скрепить договор кровью, по-цыгански, надо ладони порезать и пожать друг другу руки.

– А у тебя нож есть?

– Нет конечно, с собой нет. Это странно на свидание нож брать.

В итоге он разбил стоящую на тротуаре бутылку и взял кусок стекла. Огурчик сказала:

– Грязное же, заразится можно.

– Ты только хотела с жизнью счеты свести, а теперь боишься заразиться…

– Ну я же твердо решила жить.

– Точно?

– Да, – тихо сказала она.

– Не бойся, ничего не будет.

Взял в руку стекло, сжал и потекла кровь. Она тоже. Пожали друг другу руку.

– Теперь точно.

– Да, мы же договорились.

Он перевязал ей руку, у него всегда с собой был набор первой помощи, и они пошли дальше гулять. Трофим говорил:

– Только теперь ни шагу назад. Смотрим на руку и вспоминаем. Поклянись еще раз!

– Да ты надоел уже!!!

Огурчик надулась.

– Не знаю, как выправить ситуацию, что-то все мои методы из башки вылетели.

Они просто шли молчали.

– Да я за тебя волнуюсь! – выкрикнул он.

– Теперь ты мне обещай, обещай еще раз! Что бы не случилось, я не совершу, а ты не сорвешься! Оба не сорвемся! – говорила она.

– Я не господин своей судьбы, а лишь нить, вплетенная в общую ткань жизни! Но если я и не могу ткать сам, то могу обрезать нить. Кьеркегор как-то сказал. Но сам он не последовал своему совету – умер во время эпидемии.

– Тоже ничего.

– Да что ты такая мрачная, да еще в такое время. Давай лучше танцевать!

Перед самым рассветом они танцевали вальс на тротуаре. Потом сидели на бордюре и молчали. Трофим увидел на другой стороне улицы одуванчик, торчащий из щели между домом и тротуаром. Он встал, перебежал улицу, сорвал цветок, поднял его в воздух и закричал:

– Смотри, вот символ надежды!

Она начала перебегать дорогу к нему прямо под неожиданно вылетевшую из предрассветных сумерек машину. Ее отбросило в сторону. Он подбежал к ней, начал проверять дыхание и пульс. Крикнул водителю, чтобы вызывал скорую. Трофим думал, что ему показалось, что Огурчик не случайно попала под машину, а сама бросилась под нее. Несмотря на первую помощь, Огурчик умерла. Трофим сидел на дороге, слезы текли по его лицу, и он кричал на всю улицу:

– Не умирай, ты же решила жить!

После второго самоубийства Трофим перестал выезжать волонтером на поиски пропавших детей.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,

И руки особенно тонки, колени обняв.

Николай Гумилев

Глава 11. Оттенки: Я называю себя Паулем.

Трофим с Катей, своей новой девушкой сидит на курсах нового постояльца Пауля. Пауль немец, из поволжских немцев. Зовут его Коля, но он всегда представляется Паулем. Дело происходит в салоне Саши-Ворюги, у которого живет Пауль. Пауль любит эпатаж, поэтому на разборах всегда говорит какие-либо факты, которые не укладываются в голову обывателя. Например, Солженицын на самом деле был «придурком», т.е. избегал тяжелой работы, а Моцарт – бездарем, лентяем, бросил недоделанными много работ, у него много ошибок, так же, как и у Леонардо да Винчи, Толстой критиковал Шекспира, Диккенс писал жесткую критику в «Литературной безвкусице» полной желчи и злобы, и т.п.

Шел разбор случая одной девушки, которая ненавидела мужчин. На тренинге она рассказывал про отца, который бросил ее на вокзале в 5 лет. Пришел с ней на вокзал, оставил, сказал: «Прости» сел на поезд и уехал. Она безотчетно ненавидела всех мужчин, докатилась до сквота. Второй случай так же был связан с холодностью в отношениях с парнем, из-за которой он ушел от девочки. Ее первый парень обкурился травки на проводах в армию, говорил, что вернется, и они поженятся. А она обиделась на него и ушла домой. А его зарезали во дворе по пути домой. Она очень горевала. Стала замкнутой и отчужденной. Текущий парень, с которым она жила нашел как-то снятое видео с его дня рожденья на кассете. Она радостная и смеется все время. И смотрит на него очень влюбленными глазами. После этого бросил ее со словами, ты меня должна так же любить, а ты холодная и отчужденная. А она его очень любила, просто не могла проявлять радость после того, как умер первый парень.

– Это несправедливо, почему он так поступил со мной? – плакала она.

– Дети очень чувствительны к несправедливости, но в основном к себе. Если ребенку дать 10 конфет, а остальным по 1 он вонять не будет! Это у тебя просто эгоизм, зацикленность на себе, отпусти уже себя, перестань себя жалеть и живи дальше полной жизнью! – сказал Пауль.

Девушка горько зарыдала. Трофим сказал:

– Э, осторожнее на поворотах! Ты уверен, что ты ей помогаешь? По-моему, ты унижаешь ее, не надо так!

– Не лезь, Трофим, это провокативная психология, я ее провоцирую на эмоции!

– Зачем? Она и так на эмоциях! Нужно как-то вежливее что ли.

У них разгорелся спор. В итоге Пауль сказал:

– Трофим, от статистов я ожидаю состояния… как бы тебе описать? В дзэне это состояние называется согласие со всем происходящим.

– Я тебя понял, – ответил Трофим, взял Катю за руку, и они вышли.

***

Как-то гуляя по Большой Зеленина возле доходного дома Лейхтенбергского, где Трофим с Катей разглядывали огромное панно на верхнем этаже, к ним подошел Виталий, тренер НЛП, они тепло поздоровались и обнялись.

– Ну как ты?

– Да вот занялся самоубийцами.

– И как?

– Две уже совершили суицид.

– Расскажи подробнее.

Трофим рассказал о Вороненке и Огурчике.

– Суицид не в депрессии совершают – чаще всего от безысходности – это Вороненок, ты ее в безвыходное для нее положение поставил и на выходе из депрессии – когда вроде стало легче – это Огурчик. Ты хоть литературу читал, чтобы такими делами заниматься?

– У меня интуиция развита.

– И что твоя интуиция? Помогла? Не лезь, я тебе говорю. Тут надо много чего знать.

– Теперь то я знаю.

– Что ты знаешь? У тебя только отрицательный опыт – как довести человека до самоубийства, а нужен положительный опыт – как его оттуда вывести. Есть три уровня – первый уровень домашняя психология – друзья, выпивка, второй уровень – компетентный специалист, третий уровень – либо сам решил проблему без обращения к специалисту, силой воли, либо суицид. Это не лечение, это паллиатив. Давай-ка приходи обратно в центр, я тебе голову на место ставить буду, а то ты еще людей поубиваешь.

– Виталий, а вы верите в то чему учите?

– Глубоко копнул, большей частью да.

– Вы говорите про потреблядство – но у вас новый iPhone и Вольво?

– Вольво не мое, а iPhone не такой уж дорогой – просто для большинства важен в наставнике дух личного успеха, они не понимают, но ты то понимаешь.

– Да вот и я то не понимаю, зачем говорить про духовность и аскезу, а самому выставлять дорогие цацки? При чем еще и врать, что они твои.

– Да я никогда этого не говорил.

– Но и не опровергаете.

– Я по-твоему должен первое что говорить – Вольво не мое, цацки не мои?

– Да, или вообще ими не пользоваться.

– Вижу ты не уловил…

– А мозаика посередине с заводом – это уже поздняя вставка? Советская? – зачем-то спросила Катя.

Они обернулись на нее. Трофим взял ее за руку и увел. Он шел быстро, обдумывая сказанное Виталием. Но не об возвращении он думал. «Походу не тем я занимаюсь», – и тут у него случился инсайт: «Я должен дальше помогать самоубийцам. Не тем, которые все время об этом говорят, а таким которых эти мысли жгут изнутри. Вот и надо искать этих людей! Да чего их искать, вот же они на четвертом этаже и живут. Причем мне кажется, что им надо помогать физически, не только морально. Морально-физически. А Пауль со своей фигней идет в жопу».