Какая же ты бездна – человек!

Один день из жизни Отахона

На самом деле, Отахон не был бездомным. У него был дом, но там жили его младшая дочь с зятем и внуками. Они, конечно, его не выгоняли, но само его присутствие у всех обитателей дома, особенно у зятя, вызывало раздражение и брезгливость, как будто Отахон был неприятным насекомым. Родственники как-то легко забыли о том, что этот самый дом Отахон заработал нелегким трудом, здесь прожил жизнь вместе с женой, которую схоронил много лет назад. Теперь дочь и зять считали, что это их дом, а присутствие в нем Отахона ставило под удар их представления о благопристойной жизни.

Отахон не стал дожидаться открытого конфликта и, собрав пожитки, перебрался жить в дворовую пристройку. Но даже в этой жалкой комнатушке он ощущал неприязнь родни и в конце концов решил проводить как можно больше времени на улице, приходить только ночевать, чтобы не мозолить глаза зятю. Со временем он привык к этому и даже нашел себе дневное убежище на автобусной остановке.

С этих пор Отахон целыми днями сидел на остановке – это давало много преимуществ. Все-таки какая-никакая крыша над головой, зимой она защищала от дождя и снега, а летом – от палящего солнца. С собой он брал большую сумку на колесиках, там было все необходимое: кое-какие вещи, пенсионные деньги, бутылка воды, кусок лепешки в пакете, бутылочка дешевой настойки валерианы – единственно доступное для него лекарство.

Дни ползли медленно, и Отахон-ака развлекался тем, что наблюдал за людьми. Остановка была оживленным местом, здесь всякое случалось, бывало, что люди ссорились и даже дрались, но Отахон взял себе за правило ни во что не вмешиваться. Если уж милосердный Аллах так устроил мир, что в нем обязательно кого-то бьют, то кто такой Отахон, чтобы мешать его воле? Он вообще старался быть незаметным, устраивался в уголке, подсунув сумку под скамейку. Зимой укутывался потеплее, чтобы не продрогнуть, а летом повязывал голову белым лоскутом ткани и усмехался про себя, думая, что в этом белом платке он становится похожим на тех благообразных восточных старичков, которых любят показывать в кино. Только вот Бог не наградил его приятным лицом, оно темное и морщинистое, как слоновья кожа, ну да ничего страшного, он же не собирается светить лицом на большом экране. Отахон считал благом, что хотя бы способен пока сам о себе позаботиться.

Через дорогу располагалось огромное здание новой престижной школы. По утрам здесь выстраивалась вереница дорогих машин – родители привозили детей в школу. Отахон с доброжелательным интересом разглядывал упакованных в форму школьников и начинал светло мечтать о будущем своих внуков. Сидя в одиночестве на остановке, он мысленно выбрал и прошел вместе с ними множество жизненных путей, радовался еще не случившимся победам, предостерегал их от опасностей, мечтал о правнуках. В реальной жизни внуки не слишком интересовались дедом и вообще старались лишний раз к нему не подходить, чувствуя отношение родителей, но в этой вымышленной жизни Отахон щедро наделял своих любимых внуков благородством и широтой души.

Он так увлекся этими мечтами, что даже полюбил сидеть на остановке. Здесь ему и впрямь было спокойно, обычно люди его совсем не замечали. А если и замечали, всегда можно было сказать, что ждешь автобуса.

Отахон-ака не потерял веру в людей, и ему было приятно, когда люди подходили к нему, интересовались, почему он здесь, не нужно ли чего? Он ценил доброту и участие, но позорить семью рассказами о неблагодарных отпрысках не собирался. Конечно, он понимал, что зять просто мелочный и зловредный тип, но считал, что это именно его, Отахона, вина, это он недоглядел и выдал дочь за такого мерзавца. А теперь уже ничего не попишешь: у них дети, им нужен отец, не лишать же детей отца из-за того, что он терпеть не может их деда! Вот Отахон и говорил всем интересующимся, что просто ждет автобуса. Как правило, после этого его оставляли в покое. И только раз эта отговорка не сработала, когда однажды, в конце холодного весеннего дня, на остановке появился седой, но крепкий на вид человек в потрепанной одежде и подсел к Отахону.

– Чего высиживаешь, отец?

– Автобус жду, – привычно ответил Отахон, ожидая, что незнакомец тут же потеряет к нему интерес, но тот вдруг усмехнулся:

– Как же, автобус! На таком-то ветру и уже три часа? – он покачал головой и решительно закончил: – Ты это бабушке своей расскажи!

Так он познакомился с Дядьсашей.

Это была странная, но очень приятная для обоих дружба. Дядьсаша любил поговорить, и после многих лет одинокой и молчаливой жизни Отахон впервые нашел человека, с которым было интересно беседовать, а еще интереснее – слушать его. Диапазон знаний Дядьсаши казался необъятным: он мог легко, свободно и красиво рассуждать на самые разные темы. Манера речи, аргументация, умение с достоинством завершить тему – все это говорило о том, что он привык выступать перед аудиторией, и, слушая его, Отахон размышлял, какие изгибы судьбы привели такого человека на улицу. Но тут же про себя горько усмехался: а разве сам он планировал провести почетную старость на автобусной остановке? Он ведь тоже когда-то имел высшее техническое образование, интересную работу, был уверен, что будет собирать за большим столом детей и внуков, а в старости греться у их очага, а теперь… э-эх! Старшая дочь и сын давно живут с семьями в другой стране, изредка присылают деньги, звонят, но приезжать не собираются. А младшая дочь – тут все еще печальнее, – она вроде рядом, но на самом деле между ней и отцом тысячи парсеков космического безвоздушного пространства. Отахон только вздыхал, думая о ней. Конечно, можно было бы стукнуть кулаком по столу и заявить свои права на дом, потребовать, чтобы с ним считались, но что это даст? Разве его будут любить за это? А открытой ненависти его сердце не выдержит, его и так тяжело ранят презрительные взгляды зятя. Уж лучше сидеть целыми днями на остановке, чем сталкиваться с такой злобой в собственном доме.

Дядьсаша тоже частенько просиживал дни на остановке, иной раз даже оставался ночевать в подъезде ближайшего дома. По одному его виду, Отахон научился определять, пьян Дядьсаша или нет. Пьяным он был весел и добр, а в трезвом состоянии становился ехидным, то и дело комментировал поступки прохожих, иногда даже задирал их. Отахон не одобрял такого поведения Дядьсаши, но от критики воздерживался, понимая, что отравленная несправедливостью жизнь нуждается в противоядии, и у каждого оно свое.

Иногда Дядьсаша пропадал на несколько дней, и Отахон, как и прежде, коротал дни, разглядывая прохожих и наблюдая за суетливым муравейником школы через дорогу.

Неугомонные школьники носились, играли, ели, ссорились, мирились, и, глядя на них, Отахон улыбался, чувствуя, как его постаревшее тело заряжается, как от батарейки, бесконечной энергией этих молодых созданий. Для Отахона это был живой театр с однообразным ежедневным репертуаром, и он уже привык ко всем его действующим лицам: узнавал школьников, учителей, родителей, охрану. Только один человек выбивался из общего сценария – странный тип, шатающийся возле школы.

Этот тип не нравился Отахону. Уж очень напоминал его зятя, скользкого гаденыша с тусклым масляным взглядом. Тип постоянно вертелся возле детей, но, в отличие от родителей, никогда никого не забирал. Он ни с кем не разговаривал и никого не выделял, но, бывало, что заскучавший Отахон замечал со своего наблюдательного пункта, как скользкий тип провожает липким взглядом какого-нибудь мальчишку, и его губы оттягиваются вниз, как будто рот наполнен жидкостью и она вот-вот прольется потоком слюней на одежду.

Но ничего не происходило, постепенно глаза и рот скользкого типа возвращались в прежнее состояние, и он тихо исчезал из поля зрения. Но через несколько дней возвращался и снова слонялся возле ограды.

Отахон не вмешивался, но в душе недоумевал. Глаза типа ему совсем не нравились, но разве можно обвинить человека в том, что у него нехорошие глаза? Это же несерьезно. Мало ли у кого какие глаза. Вот у самого Отахона глаза не бог весть какие, а летом он и вовсе похож на мумию какого-нибудь забытого египетского фараона, но это же ничего не значит.

Дядьсаша был более категоричен.

– Педофил, – сразу заявил он, когда однажды Отахон поделился с ним своими наблюдениями. – Неспроста он сюда зачастил, присматривает себе кого-то.

Отахон изумленно заморгал.

– Зачем?

Дядьсаша рассмеялся, жестко, со злобой:

– Да уж не в домино поиграть! Сейчас много всяких уродов развелось, ничего они не боятся.

– Не может быть, – усомнился Отахон. – Да и почему именно здесь? Это дорогая школа, вон охрана стоит на воротах, кто ему разрешит забрать ребенка?

– Вот ты, отец, старый, а такой глупый, – Дядьсаша с жалостью покачал головой. – Он разрешения спрашивать не собирается.

– Нехорошо, – пробормотал Отахон, чувствуя неприятное чувство в желудке, как будто съел что-то протухшее. – Нехорошо это, Дядьсаша.

Дядьсаша только фыркнул:

– А кто говорит, что хорошо? Плохо, конечно, только нас с тобой это вообще не касается. Вот охрана стоит, пусть у них голова болит. Или пусть их родители этим вопросом занимаются.

И он кивком показал на губастых белокожих мамаш, которые с важностью выгружали своих детей из дорогих иномарок.

– Ты только посмотри на них! Они нас за людей не считают, а ты еще за детей их переживаешь! Вот вырастут эти детки и тоже будут простых дураков, вроде нас с тобой, давить и обворовывать!

Дядьсаша еще долго ораторствовал, а Отахон ему не возражал. В конце концов, Дядьсаша прав: не их это дело. У школы есть охрана, здесь полно людей, да и дети все время на виду, никакой извращенец к ним и близко не подберется.

А через несколько дней Отахону и вовсе стало не до скользкого типа: началось обострение хронической болезни – сильно разболелась левая нога. Он старался незаметно массировать ее, сидя на остановке, но по опыту знал, что это не поможет: нужны лекарства, а денег купить их у Отахона не было. От долгого сидения нога затекала, и ему приходилось, превозмогая боль, вставать и ходить по остановке.

Пришедший с утра трезвым Дядьсаша мрачно взирал на перемещения Отахона.

– Какие лекарства нужны?

– Они дорогие, Дядьсаша, – грустно ответил Отахон, но Дядьсаша закричал:

– Да кто тебя про деньги спрашивает, деревянная ты голова! Какие нужны, спрашиваю?

Отахон перечислил те, что ему прописывали в прошлый раз, и Дядьсаша, надвинув на глаза старую кепку, исчез.

Отахон продолжал массировать мучительно нывшую ногу.

– Только бы судороги не начались… – обреченно подумал он и закряхтел, стараясь сесть поудобнее и вытянуть больную ногу. Это был непростой процесс, но кое-как Отахон с этим справился, и, уже устроившись на скамейке, вдруг зацепил взглядом знакомую фигуру.

Отахон не поленился и вынул из сумки очки. Так и есть – тот самый скользкий тип стоит у школьной ограды и мило болтает с каким-то мальчиком. Мальчишка совсем крошечный, наверно, первый или второй класс, вон ранец болтается за спиной. Поболтав, скользкий протянул ребенку руку, тот без колебаний взялся за нее своей ручонкой, и они вместе не спеша пошли в сторону домов.

Отахон бросил взгляд по сторонам. Где же охрана? У ворот охранника не видно, может, обедать ушел?

– Кто-то должен вмешаться, – говорил себе Отахон, в душе надеясь, что это не он. – За ребенком сейчас родители приедут, наверно.

Но обычно оживленная улица была совершенна пуста. А скользкий увлекал ребенка в сторону домов, скоро они скроются из виду. Делать было нечего: Отахон медленно поднялся и сразу ощутил пульсирующую боль в ноге.

– Хоть бы Аллах помог не упасть! – пропыхтел он, устанавливая ногу и готовясь на нее наступить. Скользкий тип с ребенком уже почти скрылись между домами, следовало торопиться.

Отахон потащился по улице, стараясь меньше задерживать шаг на больной ноге.

«А если там ничего не происходит и это просто отец или дядя забирает ребенка из школы?.. – думал он по дороге, стараясь отвлечься от острых игл боли. – Они просто домой идут, а тут я за ними, как хромой ишак, тащусь. Что я им скажу?»

Тип с ребенком вдруг остановились, остановился и Отахон.

Ребенок заглядывал под кусты.

– Кис-кис, киса, ты где? – услышал Отахон его голосок.

– Наверно, котенок далеко забежал, давай вон там посмотрим, – тип облепил ребенка таким взглядом, что у Отахона опять появилось ощущение тухлятины внутри.

Нет, никакой это не отец! Родители не смотрят на свое дитя таким отвратительным взглядом. Отахон решительно захромал за ними, но тут рядом возник Дядьсаша, так что от неожиданности Отахон-ака потерял равновесие и едва не шлепнулся на дорогу.

– Ты куда это собрался?

– Дядьсаша! – Отахон перевел дух и с облегчением оперся о руку Дядьсаши. – Этот, который возле школы был, ребенка увел за гаражи. Надо догнать их, Дядьсаша!

Дядьсаша соображал быстро. Он глянул на удаляющуюся пару, посмотрел по сторонам, а потом уставился на Отахона – с удивлением, почти с гневом.

– А ты зачем за ними тащишься?

– Дядьсаша, а если он ребенка… обидит или покалечит? – не совсем уверенно произнес Отахон.

– Тебе-то что? – взорвался Дядьсаша. – Тебе что, деньги за его охрану платят? Идем охраннику школы скажем, пусть он бежит.

– Охранника нет. Нету никого, Дядьсаша.

Отахон увидел, как в последний раз мелькнула между домами курточка ребенка, и сделал движение, собираясь последовать за ними. Дядьсаша в сердцах оттолкнул его руку.

– Ну и иди за ними, старый дурак! А я еще за лекарствами для этого идиота бегаю!

И Дядьсаша решительно пошел назад, к остановке. Отахон со вздохом посмотрел ему вслед, но все же потащился дальше. Вот он и лишился единственного друга. Видно, Аллах решил, что ему слишком спокойно живется на этой остановке, раз назначил ему в один день столько испытаний.

Ногу все еще кололо иголками, но Отахон все равно ускорил шаг. Вот и дома, а за ними пустырь с остатками снесенных гаражей и мусора. Вот уже слышен голос этого скользкого, а вот и они стоят рядышком: ребенок с интересом осматривает пустырь в поисках кошки, а тип так и ест ребенка глазами и сжимает рукой капюшон его легкой курточки.

Последним усилием Отахон вытолкнул себя на пустырь и утвердился на месте, стараясь стоять только на одной ноге.

– Сынок! – громко позвал он. – За тобой мама приехала, ищет тебя у школы.

Двое сразу обернулись. Мальчик выглядел растерянным, будто очнулся от наваждения и вспомнил, что ему надо было ждать маму у школы. А тип уставился на Отахона.

Встретившись с ним взглядом, Отахон оцепенел. В этом взгляде было столько ярости, что старик совсем испугался. Он вдруг ясно понял, что этот человек сейчас в таком бешенстве от разочарования и злости, что способен на все. И рука его все никак не отрывается от куртки малыша. А тот еще даже не испугался, хотя уже обеспокоен происходящим.

Нога снова заныла, и Отахон с тоской подумал, что, если этот мужик вздумает удрать вместе с мальчиком, ему в жизни их не догнать. Но тип не собирался убегать, а только прожигал старика злым взглядом.

– Эй, пацан, ты еще здесь?

Отахон с облегчением узнал голос Дядьсаши: тот подошел и нарочито строго смотрел на смутившегося мальчика.

– Тебя там и мама, и охрана обыскались, а ты с чужим дядей гуляешь, – Дядьсаша поднял глаза на скользкого типа, хотя продолжал говорить с ребенком. – Тебе мама не говорила, что с чужими дядями нельзя разговаривать?

– Говорила, – промямлил мальчик.

– Ну тогда быстро беги к школе, – строго распорядился Дядьсаша. – И в другой раз не вздумай удирать, а не то плохо тебе придется.

И он снова уставился на скользкого, и на этот раз тот не выдержал и отвел взгляд. Мальчик послушно кинулся бежать к школе, а тип, не говоря ни слова, тихо снялся с места и пошел как ни в чем не бывало в противоположном направлении. Наглость и спокойствие этого человека так поразили Отахона, что он просто застыл столбом, не зная, попытаться задержать его или дать уйти. Зато Дядьсаша сразу перешел к действиям: едва ребенок скрылся из виду, он молча нагнулся и, взяв камень, без предупреждения швырнул в сторону удаляющегося человека. Камень, конечно, пролетел мимо, но тип, обернувшись, что-то выкрикнул и теперь уже побежал со всех ног.

– В другой раз ноги тебе сломаю! – пообещал Дядьсаша, швыряя вслед второй камень. – Если еще раз здесь увижу!

Он вытер лоб другой рукой, в которой до сих пор был зажат пакет с лекарствами, и посмотрел на Отахона.

– Ты как, отец?

– Хорошо, – Отахон тоже вытер лоб и сел прямо на дорогу, здоровая нога уже не держала. – Спасибо, Дядьсаша!

– Только не помирай, этого еще не хватало! Ну, ну, чего расселся, вставай! – начал командовать Дядьсаша. – Пока ты тут геройствовал, твою сумку, наверно, с остановки сперли.

Но сумка была на месте, и Отахон-ака со вздохом облегчения повалился на свое привычное место.

– Делать тебе нечего, – Дядьсаша осуждающе покачал головой. – Да и я, старый дурак, за тобой потащился.

– Ты не дурак, Дядьсаша, – улыбнулся Отахон. – Ты хороший человек. Оно и видно, какие мы с тобой хорошие – на остановке кукуем. Дураки мы оба, а ты еще и хромой в придачу, – ворчал Дядьсаша, разворачивая пакет с лекарствами. – Пей свои таблетки, старый дуралей! Если б знал, купил бы таблетки не для ноги, а для твоей башки, она у тебя совсем бестолковая.

Отахон с легким сердцем слушал брюзжание Дядьсаши. Он видел, как за мальчиком, наконец, приехала машина, и холеная мамаша целовала и усаживала свое чадо на заднее сиденье.

Дядьсаша тоже заметил машину.

– Ну наконец-то! – он присел рядом с Отахоном. – Приехала бы она вовремя, не было бы у нас забот. Хотя, – Дядьсаша махнул рукой, – кто его знает, может, в следующий раз никого рядом и не окажется.

– Окажется, – заверил его Отахон, запивая таблетки водой. – Мы-то пока тут.

– Ну да, хромоногая гвардия всегда в строю, – засмеялся Дядьсаша.

Отахон тоже посмеялся, представив, как он, хромая, вышагивает у школьной ограды, присматривая за шустрыми школьниками.

Все еще улыбаясь, они проводили взглядами отъезжающую машину. Отахон даже помахал малышу рукой, и мальчик без колебаний весело помахал в ответ.

А женщина, заметив, кому сын машет, скользнув брезгливым взглядом по двум потрепанным старикам на остановке, начала выговаривать ребенку:

– Сколько раз можно говорить: нельзя с чужими так себя вести! Чего ты всяким бомжам руками машешь, хочешь, чтобы они тебя с собой утащили?

Двести тактов тишины

Говорят, что земля слухами полнится. Вот и до музыкального театра небольшого провинциального городка донёсся слух о странностях нового дирижёра Стива Якоби, приезда которого оркестранты ожидали с минуты на минуту.

– Директор просил отнестись к Стиву с пониманием и помочь ему быстро освоиться в нашем коллективе, – произнёс первый скрипач Алекс, выходя из-за кулис на сцену, где уже расположились в полном составе оркестранты.

– Говорят, он с головой не дружит, – заметил альтист Андрей, любитель посплетничать обо всех знакомых и незнакомых ему людях.

– Говорят, что и кур доят, – грубо оборвал его контрабасист Энтони.

– Поживём – увидим, – примирительно произнёс Алекс.

– Жаль, что не все могут терпеливо ждать или молча догонять, – как бы вскользь обронил старый флейтист Густав.

Но Андрей понял, что это камешек в его огород, и покраснел. С Густавом никто никогда не спорил, потому что тот говорил редко и мало, но всегда по сути проблемы. Но на сей раз старик изменил себе, и речь его была на порядок длиннее обычных высказываний.

– Бог дал человеку голос, чтобы тот смог выразить им душевные переживания. Но, как вам известно, звук можно переводить в символы, а потом из символов извлекать его обратно. И от того, как вы сможете извлечь звук, зависит, какая будет произведена музыка. Вот почему общение через дирижёра подразумевает родство душ. Самый лучший результат этого общения – возможность услышать в музыке неслышанное. Вероятнее всего, Стив пока не нашёл оркестра, с которым бы смог слиться воедино.

Слова Густава заставили покраснеть не только Андрея, но и других оркестрантов, которые в душе поддерживали гитариста, но вслух не высказывались.

– Лучше приготовьте ноты, – заметил Алекс. – Директор рекомендует Венгерский танец номер пять – любимое произведение Стива Якоби.

– Я где-то читал, что этот танец Брамса использовался властями для вербовки людей в солдаты, – заметил Карл, по прозвищу «многостаночник», так как играл на нескольких музыкальных инструментах: литаврах, треугольнике, колокольчиках, бубне и кастаньетах.

– Значит, новый дирижёр хочет завербовать нас в свою армию. Я думаю, на его месте так поступил бы каждый. Разве не так? – с этими словами Энтони обратился к сидящим рядом с ним альтистам.

Но ответа на свой вопрос не услышал. Так как…

– А вот и дирижёр, – произнёс Андрей, первым заметивший высокую сухопарую фигуру уже немолодого мужчины, выходящего из-за кулис на сцену.

«От директора идёт, – промелькнула мысль в его голове. – Наверняка получил от начальства инструкции насчёт нас».

«Фи! Какой неприятный тип! – подумала вторая скрипачка Луиза, оглядев с головы до ног Стива Якоби. – Немудрено, что с такой внешностью он нигде долго не задерживается».