Дела Лон Шаораня: тень

Директор смерил их взглядом, полным надежды и страха.

«Ну? – его голос прозвучал хрипло. – Где Чэнь Цзыхуа? Он жив?»

ЛОН ШАОРАНЬ

(его голос ровный, без интонаций, словно он зачитывает научный доклад)

Он жив. И находится в безопасности. Пока.

Он сделал паузу, давая этим словам проникнуть в сознание директора.

ЛОН ШАОРАНЬ

Цепочка событий такова. Чэнь Цзыхуа обнаружил, что его отец, советник Чэнь, через подставную коммерческую структуру – мастерскую «Синий Дракон» – участвует в финансировании оборота опиума. Будучи идеалистом, он попытался вмешаться. Это привело его на склад у канала, где его задержали люди «Дракона». Его исчезновение не было похищением. Это была изоляция неудобного свидетеля.

Директор побледнел, словно из него выкачали всю кровь.

«Это… Это чудовищное обвинение! У вас есть доказательства?»

ИНСПЕКТОР ЛИ

(четко и твердо, как солдат, отдающий рапорт)

Осколок фарфора со склада «Синего Дракона» был найден в его комнате. В свою очередь, следы речной грязи с того же склада, смешанные с опиумом, были обнаружены на подоконнике молодого господина Чэнь. Его уход был инсценирован, чтобы скрыть факт встречи. А последующая «пантика» и беспомощные поиски стражи были призваны создать видимость его похищения посторонними силами.

ПРОФЕССОР ВЭНЬ

(мягко, но весомо)

Логика неумолима, господин директор. Улики, как детали механизма, сложились в единый рабочий механизм. Мой студент прочел его.

ЛОН ШАОРАНЬ

(продолжает, не обращая внимания на реакцию директора)

Самое главное доказательство – это сам Чэнь Цзыхуа. Его молчание было куплено не угрозами в его адрес, а угрозой скандала, который уничтожил бы репутацию его отца и его клана. Опиум в его комнату был подброшен как предупреждение. Поймите, его не хотели убивать. Его хотели… приручить. Заставить принять правила игры.

В кабинете воцарилась гробовая тишина. Директор откинулся на спинку кресла, его лицо было маской ужаса и осознания. Честь школы была спасена – студент жив. Но эта правда была страшнее, чем любое похищение. Она означала войну с теневым могуществом, у которого не было лица, но которое могло дотянуться до самого сердца империи.

«Так что же нам теперь делать?» – прошептал он, и в его голосе звучала беспомощность.

Лон Шаорань обменялся взглядом с инспектором Ли. В их молчании был ответ, более красноречивый, чем любые слова. Расследование было завершено. Но настоящая битва – только начиналась.

***

На следующий день, когда первые слухи уже начали ползти по коридорам академии, в «Тунвэньгуань» прибыл экипаж, чья лакированная чернота и резной герой говорили о статусе владельца громче любых слов. Из него вышел сам Чэнь Дажэнь.

Он не был похож на отца, пережившего ночь ужаса за сына. Его осанка была прямой, как бамбуковый шест, лицо – непроницаемой маской из желтоватого слоновой кости. От него веяло не родительским беспокойством, а холодной, безличной властью, способной сокрушить любое препятствие. Директор, заранее предупрежденный, встретил его у входа с низким поклоном, а затем поспешно провел в свой кабинет, куда был приглашен и профессор Вэнь.

Лон Шаорань, наблюдавший за этой процессией из тени арки, почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Любопытство, та самая неуемная сила, что вела его по следам преступления, заставило его бесшумно последовать за ними и затаиться у щели в резной двери кабинета.

Голос Чэнь Дажэня доносился изнутри ровный, отчеканенный, лишенный каких-либо эмоций. Каждое слово падало, как камень в могилу правды.

ЧЭНЬ ДАЖЭНЬ

Моего сына, благодаря усердию городской стражи, нашли сегодня на рассвете. Он блуждал в окрестных полях в состоянии глубокого помутнения рассудка, вызванного опиумом. Несчастный юноша стал жертвой нападения уличных банд, которые ограбили его и, видимо, насильно ввели наркотик.

В кабинете повисла тягостная пауза. Лон Шаорань затаил дыхание.

ЧЭНЬ ДАЖЭНЬ (продолжая тем же ровным, неоспоримым тоном)

Эта нелепая история о каком-то заговоре, о «тайных делах» – не более чем плод его больного воображения, сплетенный с досужими вымыслами вашего… одаренного студента. Я ценю его рвение, но оно было направлено в ложное русло.

Слышно было, как директор поспешно забормотал что-то в знак согласия.

ЧЭНЬ ДАЖЭНЬ

Я забираю сына для длительного лечения и восстановления в наше родовое поместье, вдали от дурных влияний и тревог. Я считаю это дело исчерпанным и закрытым. Репутация академии, как и моей семьи, будет сохранена.

ДИРЕКТОР (его голос прозвучал подобострастно и поспешно)

Конечно, Ваше Превосходительство! Мы глубоко сожалеем о случившемся и рады, что молодой господин найден. Мы, безусловно, примем вашу версию произошедшего. Сохранение репутации и достоинства всех сторон – наш главный приоритет.

За дверью Лон Шаорань медленно выдохнул. В его глазах не было ни гнева, ни разочарования – лишь ледяное, безразличное понимание. Он видел не поражение, а сам механизм власти, отточенный и бездушный. Правда, которую они с таким трудом добыли, была не опровергнута, а просто… аннулирована. Одним росчерком пера могущественного человека. Она была стерта, как стирают ошибку с листа бумаги.

Он отступил от двери и растворился в полумраке коридора, оставив за собой кабинет, где только что совершилась несправедливость, облаченная в одежды милосердия и заботы. Игра была проиграна, но для Лон Шаораня она стала лишь первым уроком в новой, куда более сложной науке – науке о том, как бороться с непробиваемой стеной официальной лжи.

***

Ярость, острая и обжигающая, как кислота, поднялась в груди Лон Шаораня, когда он слышал из-за двери это ледяное, методичное уничтожение правды. Его идеализм, хрупкий, но до последней секунды непоколебимый, разбился вдребезги о каменную стену власти. Он больше не мог это выносить.

Дверь кабинета с грохотом распахнулась, врезаясь в стену. Лон Шаорань стоял в проеме, его обычно бледное лицо пылало, а глаза метали молнии.

ЛОН ШАОРАНЬ(его голос, обычно ровный, звенел от ярости и презрения)

Он говорит ложь! Ваш сын не был жертвой! Он был героем! Единственным, у кого в этом гнилом болоте хватило совести попытаться остановить вас! А вы… вы покупаете его молчание, как покупали опиум! Вы запираете правду в сумасшедшем доме!

Чэнь Дажэнь медленно повернул голову. Его взгляд скользнул по Лон Шаораню, как по пятну грязи на полу, не удостоив его ни гнева, ни даже внимания. Его голос оставался ровным и тихим, но каждое слово било с силой свинцового печата.

ЧЭНЬ ДАЖЭНЬ

Молодость и пылкость – плохое оправдание для клеветы, юноша. Будь осторожен в своих словах. Твой острый ум, о котором мне тут нашептывали, уже навлек на тебя достаточно неприятностей. Не усугубляй их.

В этот момент профессор Вэнь, до этого остававшийся безмолвным свидетелем, резко поднялся. Его лицо было серьезно. Он мягко, но с неоспоримой твердостью взял Лон Шаораня за локоть, его пальцы сжались, как стальные тиски.

ПРОФЕССОР ВЭНЬ

Довольно, Шаорань. Ты сделал все, что мог. Выйдем.

Лон Шаорань попытался вырваться, но хватка профессора была непререкаемой. Он позволил вывести себя в пустой, прохладный коридор. Дверь за ними закрылась, и Лон Шаорань отшатнулся от нее, его грудь вздымалась от бессильного гнева. Он смотрел на профессора Вэня с отчаянием дикого зверя, попавшего в капкан.

ЛОН ШАОРАНЬ (голос срывался, в нем звучала неподдельная боль)

В чем был смысл? В чем? Я нашел истину! Я проследил каждую улику, я сложил пазл! Я все доказал! А они… они просто взяли и выбросили ее в окно, как мусор!

Профессор Вэнь смотрел на него не с жалостью, а с глубоким, почти отцовским пониманием. Он подошел ближе, и его голос стал тихим, гипнотическим, проникающим прямо в самое сознание.

ПРОФЕССОР ВЭНЬ

Ты нашел *факты*, Шаорань. Факты – это кирпичи. Но «Истина»… Истина – это храм, который люди возводят из этих кирпичей по своему усмотрению. Ты принес им неудобные, острые камни, а они предпочли удобную, гладкую ложь. Ты действительно думал, что одной лишь логикой можно изменить мир? Мир нелогичен, Шаорань. Он прагматичен. Им правят интересы, страх и выгода.

ЛОН ШАОРАНЬ (почти шепотом, с горьким вызовом)

Так что, смириться? Молчать? Притвориться, что я ничего не видел?

ПРОФЕССОР ВЭНЬ

Нет. Ни в коем случае. Но нужно быть умнее. Сила логики не в том, чтобы кричать правду на площади, где тебя сочтут сумасшедшим и затопчут. Она в том, чтобы *знать* ее. Хранить. И использовать с безжалостной точностью. Эта нить, которую ты нашел – не тупик. Это ключ. Ты теперь *знаешь* слабость сановника Чэня. Ты видел его грязный шов. В нужный момент, в нужном месте, это знание может стать твоим самым мощным оружием, острее любой сабли. Не борись с системой в лоб, Шаорань. Научись видеть ее слабые швы, ее скрытые пружины. И тогда используй их. Иногда, чтобы сохранить силу для будущих, настоящих битв, нужно отступить в тень и переждать шум.

Лон Шаорань замер, его ярость постепенно сменялась ледяной, трезвой ясностью. Он смотрел в мудрые, усталые глаза профессора и впервые видел не просто учителя, а стратега. Урок был жестоким, но он был усвоен. Охота за призрачной, чистой Истиной окончилась. Начиналась долгая, сложная игра в тенях, где знание было валютой, а терпение – оружием.

***

Тишина в его комнате была иной – не прежней, уютной и наполненной лишь звуком собственных мыслей, а гулкой, как в склепе. Воздух, казалось, все еще вибрировал от невысказанных обвинений и приглушенного гула лжи, что остался в кабинете директора. Лон Шаорань стоял после этой тишины, неподвижный, его спина была пряма, но в плечах читалась невидимая тяжесть.

Недавний огонь, пылавший в его глазах, когда он врывался в кабинет, угас. Теперь в их темной глубине плескалось нечто иное: пепел разочарования и первые, острые кристаллы цинизма. Он смотрел в пустоту, но видел теперь не чистые линии логических цепочек, а грязные, переплетенные нити интересов и страха. За одну ночь он из охотника за истиной превратился в пациента, которому вскрыли глаза, не дав анестезии.

Его взгляд упал на простой деревянный стол. Там, среди свитков и книг, лежал тот самый осколок фарфора. Синий дракон, уродливый и кричащий, казалось, насмехался над ним. Лон Шаорань медленно протянул руку и поднял его. Холодный, острый, несущий в себе отголосок грязи, опиума и предательства.