Ghost of the Golden Phoenix

Инспектор Ли тяжело вздохнул и подошел к сейфу, проводя рукой по его краю.

– Ну что ж, – пробормотал он себе под нос, – похоже, это дело пахнет не только деньгами. Оно пахнет старыми грехами. А это, черт возьми, всегда воняет хуже всего.

Он посмотрел на Вэй Лань, которая все еще стояла, словно завороженная, глядя в пустоту, где только что был ее отец. И впервые за сегодняшний день ему стало по-настоящему жаль эту блестящую, холодную девочку из прокуратуры. Она думала, что ведет расследование. А на самом деле она была всего лишь пешкой в игре, правила которой написал ее собственный отец.

Лон Шаорань медленно прошел по тому же пути, что и призрак часами ранее. Но если Линь Шао была тенью, то он был сканером, воплотившимся в человеческой форме. Он не надел перчаток; зачем? Его пальцы, покрытые шрамами былых операций, скользнули по шероховатой бетонной стене, ощущая ее текстуру, температуру, малейшие неровности. Его взгляд, лишенный всякой эмоции, методично сканировал потолок, пол, стыки панелей, вентиляционные решетки.

«Рост 165-170. Легкий вес, не более 55 килограмм. Обувь – специальная, мягкая подошва, отпечаток почти невидим, но уникальный по распределению давления… Остановилась здесь… на 3.2 секунды дольше, чем требуется для оценки обстановки. Зачем? Мысли? Сомнения?»

Он замер на месте, повторив паузу невидимки. Его дочь, Вэй Лань, наблюдала за ним, затаив дыхание. Она видела, как работает его ум, но не могла услышать его бесшумный внутренний диалог.

– Инспектор Ли, – голос Шаораня прозвучал ровно, без приветствия, как констатация факта. Он не смотрел на старика, его взгляд был прикован к точке на полу. – Женщина. Левша.

Ли, стоявший поодаль, фыркнул:

– С чего взяли? По пыли, что ли, прочитали?

– По углу обхода лазерной сетки, – так же спокойно продолжил Шаорань. – Правша инстинктивно оставляет больше свободного пространства с правой стороны. Она же – с левой. Двигалась не по кратчайшему пути, а по самому безопасному с психологической точки зрения. Всегда прижималась к стене, оставляя за спиной мертвую зону. Значит, не уверена в себе до конца. Или… сентиментальна. Нуждается в тактильном контакте с опорой.

– Сентиментальна? – Ли не скрывал скепсиса. – Вор, которая обходит систему за миллионы, с сентиментами? Вы сказки рассказываете.

Шаорань наконец поднял голову и медленно повернулся к инспектору. В его глазах не было ни раздражения, ни досады. Лишь холодная, неумолимая логика.

– У всех есть слабости, инспектор. Даже у самых совершенных машин. У призраков – тем более. Её слабость… – он сделал несколько шагов и остановился у стальной полки, где все еще лежала алая роза, – … вот эта.

Вэй Лань невольно сделала шаг вперед. Она видела, как ее отец подошел к розе. Он не схватил ее, не потянулся к ней с горячностью. Он изучал ее так, как будто это был не цветок, а сложнейший вещдок, разбиравшийся по косточкам на его глазах. Его взгляд скользил по каждому лепестку, отмечал изгиб стебля, анализировал пыль, осевшую на шелковой поверхности.

«Шелк. Высшего качества. Техника сохранения… ручная работа, старая школа. Знак… должен быть знаком…»

Его рука медленно поднялась. Он все еще не брал розу, но указательный палец замер в сантиметре от ее сердцевины, словно ощущая исходящее от нее тепло.

– Она не просто оставила улику, – тихо, почти для себя, произнес Шаорань. – Она оставила визитную карточку. Сообщение, закодированное в ностальгии. Она знала, что поймут только я. Или…

Его взгляд медленно, неотвратимо повернулся к Вэй Лань.

– … или ты.

Взгляд отца, тяжелый и пронизывающий, заставил Вэй Лань внутренне сжаться. Внешне она оставалась непоколебимой, но сердце заколотилось в груди. Он не просто читал следы преступника. Он читал нити, связывающие их семью, и понимал, что эта роза – не начало, а лишь очередная глава в истории, которую он надеялся забыть.

Лон Шаорань замер, его палец так и не коснулся хрупкого изделия. Воздух вокруг розы казался более плотным, наполненным молчаливым знанием.

«Цветок идеален», – пронеслось в его сознании с холодной, безжалостной ясностью. Не просто сохранен, а создан таким – безупречным и вечным. Его глаза, сузившись, выхватывали мельчайшие детали: особый перелив шелка на изгибах лепестков, характерный узел у основания, способ крепления к стеблю.

– Ручная работа, – его голос прозвучал глухо, будто доносясь из-за толстой стеклянной стены. Он не сводил взгляда с розы. – Шелк из Сучжоу. Тот самый. Техника плетения… – он сделал едва заметную паузу, и впервые за все время в его стальном тоне прозвучала трещина, – … утеряна. Лет двадцать назад.

Инспектор Ли, до этого момента скептически хмурящийся, замер. Слова «утрачена двадцать лет назад» повисли в стерильном воздухе хранилища, приобретя зловещий вес. Это была уже не криминалистика; это была археология чьей-то личной истории.

Вэй Лань почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она видела, как спина отца стала еще прямее, если это было возможно. Он не просто узнавал улику – он опознал артефакт из собственного прошлого.

– Мастер Ли-Цзы, – продолжил Шаорань, и это имя прозвучало как заклинание, вызывающее тень. – Он делал такие для… – он резко оборвал себя, не закончив мысль. Его взгляд наконец оторвался от цветка и устремился в пустоту за стенами хранилища, словно он видел там что-то, недоступное другим. – Он умер. В том же году. Его секрет умер вместе с ним.

Он медленно повернулся к дочери, и в его глазах Вэй Лань прочла нечто новое – не холодную ясность, а тяжелое, почти физическое напряжение.

– Это не послание, Вэй Лань, – произнес он тихо, но так, что каждое слово врезалось в память. – Это обвинение. Приговор. И он вынесен мне лично.

Он снова посмотрел на розу, и теперь его рука, всегда твердая, слегка дрогнула. Он не прикоснулся к ней, словно боясь, что от его прикосновения шелковый пепел прошлого рассыплется в прах, унося с собой последнюю ниточку к истине, которую он пытался забыть.

Лон Шаорань замер на мгновение, его взгляд прикован к хрупкому шелковому цветку, лежавшему на стальной полке. Казалось, все вокруг – голубоватый свет ламп, напряженное дыхание дочери, скептическое присутствие Ли – отступило, оставив его одного с этим призраком.

Он сделал почти неуловимое движение рукой, и из внутреннего кармана его пальто появился узкий, полированный пинцет из темной стали. Все его движения были выверены, лишены суеты, но когда пинцет сомкнулся на стебле розы, Вэй Лань заметила едва заметный сбой в идеальной механике – кончики его пальцев дрогнули. Всего на миллиметр. Но для Лон Шаораня это было равноценно крику.

Он медленно, с почти болезненной осторожностью, поднес розу к лицу. Он не вдыхал аромат сразу, а дал ему подняться к носу естественно, как будто боялся спугнуть.

И тогда он уловил его. Легкий, едва уловимый, плывущий в воздухе след. Смесь белого жасмина и чего-то еще… неуловимого, экзотического, пряного. Аромат, который не спутать ни с чем.

Воспоминание, как удар ножом

Темная комната. Свет от уличных фонарей, пробивающийся сквозь жалюзи, рассекает полумрак серебристыми полосами. У окна – профиль женщины. Высокие скулы, изгиб шеи, темные волосы, собранные в небрежный узел. Марьяр Ли. В ее волосах, над ухом, горит точно такая же алая шелковая роза. Тот же аромат – жасмин и тайна – плывет в воздухе, обволакивая его, как обещание и как прощание. Она оборачивается, ее губы шепчут что-то, что он не может расслышать…

Настоящее время

Лицо Лон Шаораня превратилось в каменную маску. Ни единой морщины не дрогнуло. Но глаза… его глаза выдали все. В их темной глубине бушевала буря из давно похороненной боли, немой ярости и – что, возможно, было самым страшным – крошечной, ядовитой искры надежды.

Это длилось всего три секунды. Потом его веки медленно сомкнулись, и когда они вновь открылись, буря улеглась, сменившись ледяным, сконцентрированным огнем. Он резко, почти отрывисто, повернулся к инспектору Ли, голос его был низким и не терпящим возражений.

– Мне нужна ваша передвижная ДНК-лаборатория. Сейчас же.

Вэй Лань, наблюдая за этой мгновенной трансформацией, почувствовала, как холодок пробежал по ее спине. Она видела не просто следователя, нашедшего улику. Она видела человека, который только что увидел призрак своей личной трагедии, и этот призрак пах жасмином и шелком.

– Отец, – тихо начала она, но он ее перебил, его взгляд был прикован к розе в пинцете.

– Молчи, Вэй Лань. Не сейчас. – Он не смотрел на нее, его весь фокус был на цветке. – Сначала факты. Потом… потом твои вопросы.

И в том, как он произнес «твои вопросы», она услышала не отцовский запрет, а предупреждение солдата, готовящегося к бою, исход которого был неизвестен и страшен.

В стерильном свете передвижной лаборатории, размещенной в грузовике у входа в «Золотой Феникс», воздух гудел от напряжения и тихого жужжания оборудования. Два техника в белых халатах работали молча, их движения отточены до автоматизма. Внутри центрифуги вращалась проба, взятая с шелковых лепестков, – единственная ниточка, связывающая настоящее с призраком прошлого.

Лон Шаорань стоял у открытой задней двери фургона, опершись плечом о косяк. Он смотрел в ночь Шанхая, но видел не неоновые огни, а тени двадцатилетней давности. Вэй Лань приблизилась к нему. Тишина между ними была громче любого крика.

– Отец, – наконец произнесла она, нарушая заговор молчания. Ее голос прозвучал тихо, но твердо. – Марьяр Ли. Кто она?

Шаорань не повернулся. Его профиль в свете ламп был резким и неприступным.

– Это не имеет значения.

– Имеет! – Вэй Лань сделала шаг вперед, ее пальцы сжались. – Ты только что увидел призрак, и этот призрак заставил твою руку дрогнуть. Впервые в жизни. Для меня это имеет значение. Для этого дела это имеет значение.

Он медленно повернул голову. Его глаза были узкими щелочками.

– Ты ведешь это расследование как следователь прокуратуры? Или как моя дочь, которая лезет в дела, ее не касающиеся?

– Я лезу в дело, которое касается меня, потому что кто-то оставил эту розу именно для тебя! Или для меня! Нас связали этой нитью, отец. Игнорировать это – преступная халатность.

Уголок его губ дрогнул в подобии усмешки, лишенной всякой теплоты.

– Халатность. Ты думаешь, я не знаю, что такое халатность? – Его голос стал тише, но от этого только опаснее. – Марьяр Ли была… агентом. Моим агентом. И моей ошибкой.

Вэй Лань замерла, ощущая, как под ногами уходит почва.

– Ошибкой?

– Доверие – это слабость, Вэй Лань. Любовь – уязвимость. Она использовала и то, и другое. – Он снова посмотрел в ночь. – Ее задачей было внедриться в синдикат «Черный бамбук». Моей задачей – ее прикрывать. Она исчезла. Вместе с ней исчезли улики, миллионы долларов и… – он запнулся, – … часть моей веры в то, что я все контролирую.

– Ты думал, она мертва.

– Я надеялся, что она мертва, – поправил он с ледяной жестокостью. – Потому что альтернатива была хуже. Предательство всегда хуже смерти.

– А эта роза? – Вэй Лань указала на фургон. – Что она значит?

– Это был наш знак. Сигнал, что все в порядке. Или… что все кончено. – Он закрыл глаза на мгновение, словно стирая образ. – Она всегда носила такую в волосах. Я подарил ей первую. Мастер Ли-Цзы… он делал их только для нас.

Внутри лаборатории запищал сигнал. Один из техников обернулся.

– Результат будет через пять минут.

Напряжение достигло пика. Шаорань оттолкнулся от косяка и подошел к Вэй Лань вплотную. В его глазах горел тот самый холодный огонь, который она видела раньше.

– Вот что будет иметь значение, дочь. Если ДНК с этой розы принадлежит Марьяр… это значит, она жива. И она не просто напоминает о себе. Она объявила войну. Не синдикату. Мне. И все, что связано со мной, – он посмотрел прямо на нее, – включая тебя, становится мишенью.

Он повернулся и сделал шаг к фургону, где техник уже печатал заключение.

– Так что задавай свои вопросы, следователь прокуратуры. Но будь готова к ответам, которые могут разрушить все, что ты знаешь о нашей семье. И о себе.

Тесное, технологичное пространство передвижной лаборатории внезапно сжалось до размеров экрана секвенатора ДНК. Гул приборов, до этого бывший просто фоновым шумом, теперь отдавался в висках оглушительным роем. Тиканье таймера отсчитывало последние секунды старой жизни.

БИП.

Звук был резким, коротким, как выстрел. На экране всплыло изображение. Линь Шао. Ее лицо, запечатленное скрытой камерой, было холодным и прекрасным, как лезвие ножа. А под ним поплыли строчки, набранные безжалостным цифровым шрифтом.

СОВПАДЕНИЕ: 99.9%

Сердце Вэй Лань на мгновение замерло. Она смотрела на цифры, не в силах осознать.

ВЕРОЯТНОСТЬ РОДСТВА: ОТЕЦ/ДОЧЬ

Словно ледяная волна накрыла ее с головой. Воздух перестал поступать в легкие. Она медленно, очень медленно перевела взгляд с экрана на отца.

Лон Шаорань сидел неподвижно. Его каменная маска, которую он оттачивал десятилетиями, треснула. По его лицу пробежала судорога, губы чуть приоткрылись. Глаза, всегда такие узкие и всевидящие, расширились от шока, в них плескалось чистое, животное непонимание. Он откинулся на спинку кресла, будто получив удар в грудь, и его могучие плечи сгорбились под невидимой тяжестью. Дыхание стало тяжелым, прерывистым, свистящим звуком в тишине фургона. Он смотрел не на экран, не на дочь, а в пустоту, в которую только что рухнула вся его выстроенная вселенная.

Из его груди вырвался шепот, хриплый, полный смятения и давно похороненной боли, обращенный к призраку из прошлого.

«Марьяр…»

Это было имя. Признание. Приговор.

Вэй Лань смотрела на отца, потом на экран, на лицо незнакомки, которое вдруг оказалось до боли знакомым – в ее чертах она с невероятной ясностью увидела и отца, и какую-то иную, дикую красоту.

«У меня есть сестра.»

Мысль была тихой и оглушительной. Сводная сестра. Рожденная от Марьяр Ли. Женщины-призрака. Женщины-предательства. Женщины, которую он любил.

Все кусочки пазла с грохотом встали на свои места, образуя картину, от которой перехватывало дух. Алая роза. Нефритовая печать. Не ограбление. Не вызов. Это было… возвращение. Заявление прав. Дочери. На наследие. На внимание. На отца.

– Отец… – голос Вэй Лань сорвался, он был чужим, полным того же смятения, что и шепот Шаораня. – Что… что это значит?

Но Лон Шаорань не слышал ее. Он был в другом времени, в другой комнате, с другим обещанием, которое только что воскресло из мертвых, чтобы разорвать ему сердце.

– Отец!

Вэй Лань рванулась вперед, хватая его за рукав. Прикосновение к ткани, казалось, обожгло ее. Он не реагировал, его взгляд был прикован к внутреннему видению, более реальному, чем все, что их окружало.

– Что это значит? – ее голос сорвался, в нем смешались требования следователя и отчаянная мольба дочери. – Кто она? Линь Шао? Ты… ты знал? Ты знал о ней все эти годы?

Лон Шаорань медленно, очень медленно перевел на нее взгляд. Но он видел не ее. Сквозь нее он видел другое лицо, с темными, как у Марьяр, глазами и его собственным, стальным подбородком.

– Нет, – это слово вырвалось у него хрипло, будто его выдирали из глотки. – Нет. Я не знал. Я думал… – он замолкает, его челюсть сжимается так, что кости выступают белыми пятнами. – Я думал, она могла быть беременна. Но когда она исчезла… я искал. И не нашел ничего. Никаких следов ребенка. Никаких записей. Как будто… как будто его никогда и не было.

Он снова уставился в пустоту, и в его глазах плескалась бездонная, старая ярость, направленная не на кого-то, а на самого себя.

– Они все продумали. Скрыли ее от меня. Марьяр… или те, кто стоял за ней.

– Почему? – Вэй Лань не отпускала его рукав, ее пальцы впивались в ткань. – Почему скрывать ребенка? Чтобы шантажировать тебя? Чтобы нанести удар, когда он вырастет? Этот удар и есть сейчас? Она пришла за своим наследством? За местью?

– Месть… – он повторил это слово, пробуя его на вкус, и оно, казалось, обожгло ему губы. – За что? За то, что я не спас ее мать? За то, что я позволил ей исчезнуть? Или… – его голос опустился до опасного шепота, – … за то, что я посчитал ее предательницей и перестал искать?

Он резко встал, сбрасывая ее руку. Его движение было резким, почти животным. Он прошелся по тесному пространству фургона, его плечи задевали стены.

– Она не просто вор, Вэй Лань. Она моя кровь. Она прошла через системы, которые я помогал создавать. Она знает мои методы. Она оставила розу, зная, что я ее узнаю. Она взяла печать, зная, что это привлечет мое внимание. Это не ограбление. Это… демонстрация силы. Контроль.

Он остановился перед ней, и его лицо, искаженное болью и гневом, было пугающим.

– Она говорит мне: «Смотри, отец. Я выросла в тени. Я стала тобой. И теперь я пришла забрать то, что ты у меня отнял – свое прошлое. Свое имя».

– Что мы будем делать? – прошептала Вэй Лань, ощущая, как почва уходит из-под ног. Ее уверенность, ее статус следователя прокуратуры – все это рассыпалось в прах перед лицом этой семейной драмы.

– Мы? – Он горько усмехнулся. – Ты продолжишь расследование. Официально. Ищешь опасную преступницу Линь Шао. А я.… – он повернулся и снова посмотрел на экран, на лицо своей второй дочери. – Я буду искать свою дочь. И я найду ее раньше, чем она совершит следующую ошибку. Или прежде, чем она нанесет следующий удар.

Он вышел из фургона, оставив Вэй Лань одну в гудящей тишине, с лицом сестры на экране и с камнем на душе. Война была объявлена. И врагом оказалась ее собственная кровь.

Дверь фургона захлопнулась за Лон Шаоранем, оставив Вэй Лань в гудящей тишине, нарушаемой лишь монотонным пиком приборов. Она сидела неподвижно, уставившись в то место, где только что было лицо ее сестры. Линь Шао. Ее сестра. Слова отца висели в воздухе, тяжелые и ядовитые. «Она моя кровь. Она стала тобой. Она пришла забрать то, что я у нее отнял».

Ее мир, выстроенный с такой тщательностью – карьера, статус, четкое понимание того, кто она и откуда, – дал трещину. Внезапно оказалось, что у ее истории есть теневая, параллельная ветвь. Девушка, выросшая в тени, в то время как она сама росла в свете. Преступница, против которой она должна была вести дело.

Она машинально извлекла флеш-накопитель из секвенатора. Крошечный кусочек пластика и кремния, хранящий взрывчатую правду. Она зажала его в кулаке так сильно, что костяшки побелели.

Дверь фургона скрипнула. На пороге стоял инспектор Ли, его лицо выражало нетерпеливое любопытство, смешанное с дурным предчувствием.

– Ну что? – спросил он, вглядываясь в ее застывшее лицо. – Есть что-то? Кто эта девчонка? Старик что-то прошептал и ушел, будто привидение увидел.

Вэй Лань медленно подняла на него глаза. Ее взгляд был пустым, остекленевшим. Она видела его, но не слышала. Слова застревали где-то в горле, не в силах пробиться через хаос мыслей. Сестра. Моя сестра. Дочь Марьяр Ли.

– Вэй Лань? – Ли нахмурился, сделав шаг внутрь. – Вы что-нибудь слышали? Что показал анализ?

Она встала. Движение было механическим, лишенным обычной для нее грации. Она проигнорировала его вопрос, проскользнув мимо него в проеме двери так близко, что пола его пиджака коснулся ее плащ. Ее плечо слегка задело его, но она не извинилась, не обернулась.

– Эй! Куда вы? – Ли повернулся, следя за ней взглядом. – Ответьте же!

Но Вэй Лань уже шла по подъездной аллее, ее прямая спина была единственным ответом. Она дошла до своего служебного седана, села за руль и на несколько секунд просто сидела, сжимая руль и глядя в темное лобовое стекло. Потом она резко завела двигатель.

Вернувшись к фургону, она подошла к группе ожидающих техников и офицеров.

– Все данные по ДНК – строго конфиденциальны, – ее голос прозвучал ровно, металлически-холодно, выдавливая каждое слово. – Образцы уничтожить. В базу ничего не вносить.

– Но, товарищ следователь…

– Искать Линь Шао, – продолжила она, перекрыв его возражение. – По всем каналам. Рассматривать как особо опасную преступницу. Все ее известные приметы, все возможные места выхода на связь. Улика, – она кивнула в сторону «Золотого Феникса», имея в виду розу, – передается в мое личное распоряжение.

Не дав им опомниться, она развернулась и пошла назад к машине. Ее пальцы сжимали флешку в кармане. Они будут искать Линь Шао как преступницу. А она… она будет искать ее как сестру. Чтобы задать ей единственный вопрос: «Почему?» И чтобы понять, кто же они друг для друга – враги или единственные родные люди, затерявшиеся в лабиринте лжи, оставленном их общим отцом.