Параллель. Книга 1. Начало

– Мне нужен мой квантовый осциллятор! – выкрикнул он, и в его голосе прозвучала настоящая паника. – И желе! Клубничное! Без него я ничего не рассчитаю!

Он посмотрел на Веру умоляюще, как капризный ребенок, и в тот же миг его глаза снова затуманились, уходя в свои миры. Граница между гениальностью и безумием снова стерлась, оставив Веру наедине с ошеломляющим знанием и абсолютно невозможным списком покупок.

Тишина повисла в стерильной палате, нарушаемая лишь прерывистым дыханием старика. Взгляд Лебедева, секунду назад умолявший о желе и осцилляторе, вдруг застыл. Он ускользнул от Веры и медленно, с мучительным усилием, пополз через ее плечо, туда, где в дверном проеме, как тень, стоял Маркиз.

И вот тогда в глазах Кирилла Матвеевича что-то надломилось. Безумие и гений отступили, уступая место чему-то древнему, человеческому и невыразимо болезненному. Он смотрел на сына, которого не видел, возможно, двадцать лет, и в его лице была не просто боль, а настоящая, физическая агония.

– Маркуша… – выдохнул он, и это слово прозвучало как стон. Его пальцы, только что рисовавшие формулы в воздухе, впились в край матраса, белые от напряжения.

Маркиз не шевелился. Он стоял, засунув руки в карманы дорогого плаща, его поза была все так же небрежна, но Вера, бросившая на него беглый взгляд, увидела, как напряглась его челюсть и побелели костяшки сжатых кулаков в карманах.

– Я тебя не знаю, старик, – холодно бросил Маркиз, но его голос lacked привычной уверенности, в нем слышалась трещина.

Лебедев не отреагировал на отказ. Он будто и не ожидал другого. Вместо этого его тело содрогнулось в странном, выверенном спазме. Он скрючился, его плечи поднялись к ушам, а голова неестественно откинулась назад, будто от удара тока. Это был жест самоистязания, физическое проявление той вины, что разъедала его изнутри все эти годы.

– Правильно… – просипел он, глядя в потолок помутневшими глазами. – Нельзя… знать. Знание – это яд. Я отравил им… слишком многих. Я должен был… изолировать источник. Изолировать себя.

– Прости. Не за то, что сделал. А за то… что оставил тебя одного в том мире. В самом хрупком из всех. Он треснул, Маркуша. Треснул, и я слышу, как он звенит.Он снова повернул голову к Марку, и теперь в его взгляде плескалась бездонная тоска.

Вера застыла, чувствуя себя посторонней на этой сцене давно отложенной трагедии. Она видела, как Маркиз, этот циничный и уверенный в себе «маркиз», медленно разваливался на части под тяжестью отцовского взгляда. Его маска треснула, обнажив того самого мальчика, брошенного ради безумных идей.

– Заткнись, – тихо, но с такой силой, что слова прозвучали как удар хлыста, проговорил Марк. – Ты сбежал. Сбежал в свое безумие, потому что не смог справиться с реальным миром. Со мной.

– Не сбежал, сынок. Я… запер дверь. А ключ… – его взгляд снова стал рассеянным, устремляясь в невидимые дали, – ключ должен был быть у тебя. Но я… я его потерял. В расчетах. Всегда ошибка в расчетах…Лебедев медленно покачал головой, и по его щеке скатилась единственная, ясная, как хрустальный осколок, слеза.

Он замолчал, его взгляд потух, и он снова начал бормотать что-то невнятное о коэффициентах и резонансных частотах, отступая обратно в крепость своего разума, стены которой были сложены из формул и боли.

Маркиз резко развернулся и вышел в коридор, его шаги гулко отдавались в тишине. Вера на секунду задержалась, глядя на согбенную фигуру профессора, который снова что-то чертил на простыне, бормоча о сахаре и синапсах.

Она понимала, что только что стала свидетелем чего-то большего, чем объяснение аномалии. Она увидела корень катастрофы – и он был не в equations или приборах, а в этой разорванной связи, в этой невысказанной боли, которая, казалось, была способна разламывать не только семьи, но и саму реальность.

Дверь в палату с тихим щелчком закрылась, отсекая их от призрака в белой комнате. Гулкая тишина коридора психбольницы обрушилась на них с новой силой.

Маркиз стоял, прислонившись лбом к холодной кафельной стене, его плечи были напряжены. Когда он повернулся, Вера увидела не того насмешливого циника, что вышел из «Лексуса», а израненного, сбитого с толку мужчину. Его маска была не просто сорвана – ее разнесло в щепки.

– Ты довольна? – его голос был хриплым от сдерживаемых эмоций. – Привела меня сюда, чтобы он… чтобы это… Не надо было этого делать, Костина. Никогда.

Он провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть и следы усталости, и тень отцовского безумия.

– Я вел себя как последний… – он не договорил, махнув рукой.

Вера наблюдала за ним не как следователь, а как человек, видящий чужую боль, которая вдруг стала частью ее дела.

– Ты вел себя как сын, которого двадцать лет назад предал единственный близкий человек, – сказала она спокойно, без упрека. – Никаких оправданий не нужно.

– Не лезь в душу, – резко оборвал он, но в его тоне уже не было прежней силы.

– Я и не лезу. Я констатирую факт. И на основании этого факта предлагаю решение. – Вера сделала шаг вперед, понизив голос до доверительного, но твердого шепота. – Ты не поможешь ему, сидя в своем клубе или играя в крутого парня на окраинах. И ты уж точно не поможешь себе. Он там, – она кивнула на дверь палаты, – а катастрофа – здесь, снаружи. И он, сумасшедший или гений, – единственный, у кого есть ответы.

Маркиз молчал, глядя в пол. Борьба внутри него была почти физически ощутима.

– Они его не выпустят, – наконец выдохнул он. – И меня тут держать не будут. У меня дела.

– Дела подождут. А тебя выпустят. Со мной. Прямо сейчас.

– Ты с чего это взяла? Ты видела мое лицо там, в палате? Я не в состоянии…Он поднял на нее удивленный взгляд.

– Именно что в состоянии, – перебила его Вера. Ее глаза горели холодной решимостью. – Твое состояние – это не оправдание, а улика. Оно доказывает, что ты вовлечен. Что это твое дело так же, как и мое. А еще оно доказывает, что ты – единственный, кто может перевести его бред на человеческий язык.

– Я оформлю тебя как консультанта и материального свидетеля по делу, связанному с проектом «Параллель». Будешь находиться под моей ответственностью. На время расследования. – Она посмотрела на него, в ее взгляде не было места для возражений. – Это не просьба, Марк. Это необходимость. Или ты выходишь отсюда со мной и начинаешь работать, чтобы остановить то, что начал твой отец, или я тебя оформляю как подозреваемого в сокрытии информации по делу о массовой гибели людей. И тогда ты познакомишься с системой уже с другой, гораздо менее комфортной стороны.Она вытащила телефон.

Он смерил ее долгим, тяжелым взглядом. Искал слабину, обман, возможность для маневра. Но нашел лишь стальную уверенность.

– Под твою ответственность? – с горькой усмешкой переспросил он. – Звучит как приговор.

– Считай это предложением о сотрудничестве. С единственным шансом на спасение. Твоего отца. И, возможно, всего города.

Маркиз заколебался на мгновение, затем резко выпрямился. Маска безразличия медленно возвращалась на место, но теперь она сидела неровно, и в глазах читалась усталая готовность к бою.

– Ладно, черт с тобой. Но учти, – он ткнул пальцем в ее сторону, – если это ловушка, или если твои копья в мундирах тронут меня…

– Они не тронут, – парировала Вера, уже набирая номер начальства. – Потому что я за тебя отвечаю. И я не привыкла подводить тех, за кого отвечаю. Идем.

Она повернулась и пошла по коридору, не оборачиваясь, но чувствуя его тяжелый взгляд у себя в спине. Теперь у нее был не просто свидетель. У нее был наследник безумия, прикованный к ней звеньями ответственности и общей тайны. Их странный альянс был заключен.

Участок встретил их привычным гулом, но на сей раз в этом гуле чувствовалась напряженная тишина, которая расступалась перед их маленькой группой. Вера шла впереди, ее поза была прямой и собранной. Рядом, ссутулившись и пытаясь сделать себя невидимым, шагал Маркиз. И между ними – профессор Лебедев, которого он почти физически поддерживал. Старик беспокойно озирался, бормоча что-то о «повышенной турбулентности в административных полях», но его взгляд был яснее, чем в палате – возможно, сказывалось возвращение в мир, пусть и враждебный.

Орлов ждал их в своем кабинете. Он сидел, как изваяние, и его взгляд скользнул по Лебедеву с таким сложным коктейлем из ненависти, вины и страха, будто он увидел восставшего из гроба. Но ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Ну, – начал он, отложив ручку. – Привели пророка. И что он нам поведает, Костина?

– Ему нужен его инструмент, Сергей Петрович, – четко сказала Вера, опуская формальности. – Квантовый осциллятор. Без него он не сможет помочь.

– Осциллятор, – повторил он без интонации. – И где же, по-вашему, мы его найдем? В магазине хозтоваров?Орлов медленно перевел взгляд на нее. В воздухе повисла пауза, густая и тягучая.

– Он должен был остаться в его лаборатории, – в разговор впервые вступил Марк, его голос был тихим, но твердым. – После закрытия проекта «Параллель».

– Лаборатория, – он с силой отодвинул ящик стола, доставая оттуда пожелтевший план здания. – Заброшенный НИИ в Чертаново. Всё, что осталось от «Параллели», если чего-то там не растащили мародеры и не съела ржавчина. – Он бросил листок на стол. Адрес был написан от руки в углу. – Но это безнадежное дело. Там ничего нет.Орлов изучающе посмотрел на него, затем на Веру, и в его глазах что-щелкнуло – принятие неизбежного.

– Мы должны проверить, – не отступала Вера.

– Проверяйте, – неожиданно легко согласился Орлов. Он откинулся в кресле, и его взгляд стал тяжелым, полным скрытого смысла. – Но копаться на свалке истории – не самое продуктивное занятие. У вас другая задача. Не искать обломки прошлого, а понять настоящее. И остановить будущее.

– Ключи. И документы. Я оформил для вас автолабораторию. Переоборудованный мобильный командный центр. Он будет вашей базой. Бронекорпус, автономное энергоснабжение, частичная изоляция. Всё, что нужно для… полевых исследований.Он достал из того жеящика брелок с чипом и бросил его на стол перед Верой.

Вера взяла брелок. Пластик был холодным. Она смотрела на Орлова, пытаясь понять его игру.

– Вы будете проводить там эксперименты, – продолжил он, и его голос стал тише, но от этого еще весомее. – Наблюдать за явлением. Фиксировать всё. Лебедев будет вашим… консультантом. А вы, Поляков, – его руками. Всё необходимое оборудование, какие-то детали, материалы… я буду предоставлять. Без лишних вопросов и протоколов.

– Это дело теперь выходит за все мыслимые рамки. А значит, и методы должны быть соответствующими. Вы – спецгруппа. Вне штата. Вне отчетности. Ваша задача – найти способ заткнуть ту дыру, которую открыл профессор. А моя задача – обеспечить вас всем для этого и прикрыть от тех, кто предпочтет просто закопать проблему поглубже. Всё ясно?Он обвел взглядом всех троих, и в его глазах горел холодный, решительный огонь.

Вера сжала брелок в ладони. Она понимала. Орлов не просто помогал им. Он создавал неофициальный, теневой расследовательский центр. И он делал их всех – и себя вместе с ними – заложниками этого безумного предприятия. Но другого выхода не было.

– Тогда что вы ждете? – Орлов махнул рукой по направлению к двери. – Ваша лаборатория ждет. И ваше первое задание – найти тот самый осциллятор. Если, конечно, он еще существует.– Ясно, – кивнула она.

Троица вышла из кабинета, оставив Орлова одного. Он медленно подошел к окну и смотрел, как они садятся в служебную машину. Он только что отдал приказ, который мог стоить ему карьеры, свободы и, возможно, большего. Но он помнил старые отчёты «Параллели». И он знал – если Лебедев был прав, то карьера будет наименьшей из их потерь.

Машина с надписью «Спецлаборатория МВД» остановилась не на заброшенной окраине, а у вполне респектабельного, хоть и слегка обветшавшего, здания из серого бетона и стекла. На табличке у входа значилось: «Научно-исследовательский институт прикладной физики». Стеклянные двери были исправны, внутри мелькали фигуры студентов и аспирантов, слоняющихся между лекциями.

Вера и Маркиз переглянулись. Орлов говорил о заброшенном НИИ. Это же место было… живым.

– Любопытно, – прошептал он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Совершенно не замечаю диссонанса. Мозг отказывается фиксировать, что это то самое место. Словно на старую пластинку наложили новую запись. Очень искусная работа… очень.Лебедев, сидевший на заднем сиденье, уставился в окно. Его пальцы нервно барабанили по колену.

– Какая работа, Кирилл Матвеевич? – спросила Вера, выходя из машины.

Но старик лишь покачал головой, продолжая бормотать себе под нос: «…наложение реальностей, маскировка через перцептивное привыкание… они не просто спрятали, они заменили…»

Их появление в холле в сопровождении человека в помятом больничном халате вызвало любопытные взгляды, но пропуска, которые Орлов оформил заранее, действовали безотказно. Охранник, сверив документы, кивнул и пропустил их.

И тут с Лебедевым произошла разительная перемена. Его суетливость и бормотанье куда-то исчезли. Плечи расправились, взгляд стал собранным и целеустремленным. Он шел по коридору не как посторонний, а как хозяин, долгое время отсутствовавший, но прекрасно помнящий каждую трещинку на плитке. Он шел мимо студентов, не обращая на них ни малейшего внимания, а они, поглощенные своими разговорами, тоже не замечали в нем ничего странного – просто еще один не самый опрятный профессор.

– Отец… – начал Марк, но Вера жестом остановила его.

– Иди за ним, – тихо приказала она. – Не мешай.

Лебедев, не колеблясь ни секунды, свернул в боковой коридор, упершийся в неприметную дверь с табличкой «Технические помещения. Посторонним вход воспрещен». Дверь была не заперта. Он толкнул ее и начал спускаться по узкой, крутой лестнице в подвал.

Воздух стал другим – влажным, пропахшим старым камнем, пылью и озоном, словно от старой электропроводки. Лампы дневного света на потолке мигали, отбрасывая прыгающие тени на голые бетонные стены.

Внизу тянулся длинный, пустой коридор. Лебедев прошел его до конца и остановился перед глухой, лишенной ручки металлической дверью, окрашенной в тускло-серый цвет. Она выглядела как часть стены.

– Здесь, – просто сказал он, положив ладонь на холодный металл. – Запасной вход. Они не стали его демонтировать. Слишком сложно было встраивать новые несущие конструкции. Просто… замаскировали.

– Осциллятор здесь. За этой дверью. То, что вы видите сверху – это фасад. А истинное лицо этого места… его подлинная история… начинается здесь, в подполье. Буквально.Он повернулся к Вере и Марку, и в его глазах горел тот самый огонь, который видел Орлов в старых отчетах. Дверь с тихим шипением отъехала в сторону, открыв черный зев. Воздух, хлынувший оттуда, был мертвым, спертым и холодным. Они вошли в царство забвения.

Перед ними тянулся бесконечный лабиринт из полуразобранных стоек, оплавленных блоков питания и гирлянд оборванных проводов, свисавших с потолка, словно лианы в каменных джунглях. Пыль лежала нетронутым саваном, и их шаги поднимали в воздух густые облака. Свет их фонарей выхватывал из мрака призраки былых экспериментов – странные конструкции, напоминавшие то ли скульптуры, то ли орудия пыток.

– Они… они всё разобрали… – прошептал он. – Система стабилизации… резонансные катушки…Лебедев замер на пороге, его лицо исказилось гримасой боли. Он смотрел на это запустение, и казалось, он видит не хлам, а умершее дитя.

– Ничего, отец, – сказал Марк, и в его голосе впервые прозвучала не снисходительность, а что-то похожее на жалость. – Мы найдем.

Они начали поиски. Методично, как криминалисты на месте преступления, они прочесывали комнату за комнатой. Вера сдвигала горы металлолома, а Марк, используя свою врожденную смекалку, пытался понять логику в этом хаосе, представляя, куда мог отступить гений, спасая свое главное творение. Лебедев же бродил между развалами, бессильно проводя рукой по поверхностям, бормоча формулы и проклятия.

Часы пролетели незаметно. Свет из двери сменился сумерками, а затем и густой тьмой, которую их фонари прорезали с трудом. Начинало казаться, что Орлов был прав – здесь не осталось ничего ценного. Отчаяние начало сковывать их тяжелыми цепями.

– Может, его и правда вывезли? – устало произнес Марк, вытирая пот со лба, оставляя грязную полосу.

Вера уже почти готова была согласиться. Но тут ее взгляд упал на Лебедева. Старик стоял в самом дальнем, заваленном обломками шкафов, углу. Он не рылся, а просто смотрел на груду хлама, и его поза была полна странной уверенности.

– Здесь, – тихо сказал он.

Марк и Вера молча подошли. Вместе они принялись разгребать завал. Ржавые панели, пачки пожелтевшей бумаги, сломанные приборы… И вот, когда Вера отодвинула очередную плиту, луч ее фонаря выхватил из тьмы нечто.

Оно лежало в нише, словно в саркофаге. Небольшой, отполированный до зеркального блеска цилиндр из темного, почти черного металла, испещренный тончайшими серебристыми прожилками. От него расходились несколько гибких кабелей с разъемами причудливой формы. Он не был похож на творение рук человеческих – скорее на артефакт, найденный на обломках иной цивилизации.

Лебедев медленно, почти благоговейно, протянул руку и коснулся поверхности цилиндра.

Прибор отозвался. Слабый, едва уловимый голубоватый свет пробежал по серебристым прожилкам, словно по венам. Тихий, нарастающий гул наполнил тишину подвала, отзываясь вибрацией в костях.

– Осциллятор, – выдохнул Лебедев, и в его голосе звучали торжество и ужас. – Он жив. Спит, но жив.

Их возвращение в автолабораторию было похоже на триумфальное шествие призраков. Они несли спасенную реликвию, завернутую в ткань, в свой стальной ковчег.

Внутри, в тесном, насыщенном техникой пространстве, Лебедев преобразился. Он не был ни сумасшедшим стариком, ни подавленным узником. Он был дирижером, входящим на подиум перед оркестром.

Он бережно установил осциллятор на центральный стол, подключил кабели к портам автолаба. Экраны ожили, замигали индикаторы. Гул прибора стал ровным, властным фоном их существования.

– Теперь, – Лебедев повернулся к ним. Его глаза горели отражением голубоватых диаграмм на экранах. – Первый опыт. Мы не будем ничего взламывать. Мы лишь… прикоснемся. Послушаем.

– Стабилизатор резонанса, который вы нашли… он не просто так вышел из строя. Он был перегружен. Я хочу увидеть… следы той перегрузки. Отпечаток того, что через него проходило.Его пальцы взлетели над сенсорной панелью. Он вводил параметры с такой скоростью, что Вера и Марк не успевали следить.

Он взял металлический цилиндр из метро и поместил его в сканирующую камеру, соединенную с осциллятором.

– Включаю… пониженное энергопитание. Фоновая визуализация.

На главном экране возникло трехмерное изображение цилиндра. Оно было испещрено сложными узорами энергетических потоков, словно карта города, увиденная с высоты.

– Смотрите, – прошептал Лебедев. – Видите эти шрамы? Это не поломка. Это… ожоги. Ожоги от прикосновения к чему-то, для чего он не был предназначен.

Он повернул ручку регулятора.

Гул осциллятора изменил тональность, стал выше, пронзительнее. На экране изображение цилиндра поплыло, исказилось, а затем… стало проступать нечто иное. Призрачный, едва заметный абрис – гигантская, пульсирующая энергетическая решетка, в которой цилиндр был лишь крошечной, сгоревшей ячейкой.

– Материя… – бормотал Лебедев, не отрывая взгляда от экрана. – Она не твердая. Она – стоячая волна. А кто-то… или что-то… ударило по струне.

Внезапно осциллятор взвыл. Свет внутри него вспыхнул ослепительно белым. Автолаб содрогнулся, заставив похолодеть Веру и Марка. На экране на мгновение проступило нечто – гигантский, бездушный глаз из света и тени, смотрящий прямо на них.

И тут же все выключилось. Свет погас, гул оборвался. Автолаб погрузился в темноту и тишину, нарушаемую лишь тяжелым дыханием троих людей.

Через несколько секунд замигало аварийное освещение. Лебедев сидел, уставившись в потухший экран. На его лбу выступили капли пота.

– Что… что это было? – сорвавшимся голосом спросил Марк.

Лебедев медленно повернул к ним бледное лицо. В его глазах не было страха. Было понимание. Слишком страшное понимание.

– Это был не сбой, – тихо сказал он. – Это был ответ. Мы постучались. И нам ответили. Ткань реальности не просто треснула, дети мои. В ней кто-то живет. И он теперь знает о нашем существовании.

Гул осциллятора изменил тональность, стал выше, пронзительнее, словно тонкая игла, вонзающаяся в ткань мироздания. На экране изображение цилиндра поплыло, исказилось, а затем… стало проступать нечто иное. Призрачный, едва заметный абрис – гигантская, пульсирующая энергетическая решетка, в которой цилиндр был лишь крошечной, сгоревшей ячейкой.

– Материя… – бормотал Лебедев, не отрывая взгляда от экрана. – Она не твердая. Она – стоячая волна. А кто-то… или что-то… ударило по струне.

Именно в этот момент, когда напряжение достигло пика, он посмотрел на сам прибор.

Его взгляд, обычно рассеянный или горящий фанатичным огнем, застыл. Глаза расширились, вбирая в себя не данные на экране, а само существо осциллятора. Темный цилиндр с серебристыми прожилками был больше не просто машиной. Он был окном, и сквозь него было видно… пустоту. Но не отсутствие чего-либо, а пустоту активную, дышащую, полную невыразимых геометрических форм и нечеловеческих цветов.

– Нет… – его шепот был полон не страха, а благоговейного ужаса. – Это не частота… Это…

Он не успел договорить.

Осциллятор взвыл. Не гул нарастающей мощности, а пронзительный, раздирающий сознание визг, тот самый, что предшествовал кристаллизации в метро, но теперь направленный прямо на них. Свет внутри него вспыхнул не голубым, а ослепительно-белым, почти черным от перенапряжения, выжигая сетчатку.

Автолаб содрогнулся, не как машина от толчка, а как живое существо в агонии. Стальные стенки застонали, экраны взорвались ослепительными каскадами помех. Вера инстинктивно вжалась в кресло, Марк схватился за поручень, его лицо вытянулось от ужаса.

И в эту секунду всеобщего хаоса, на главном экране, сквозь дождь из цифрового шума, на мгновение проступило нечто.

Не глаз. Не существо. А концепция. Чистая, безразличная и всеобъемлющая геометрия не-евклидова пространства, структура, чье само существование отрицало привычные законы физики. Она не смотрела на них. Она просто была, и факт ее бытия в этом миге был подобен удару молота по хрустальному куполу их реальности.

И тут же все рухнуло.

Свет погас, гул оборвался на самой высокой ноте, словно перерезанный ножом. Автолаб погрузился в гробовую темноту и тишину, нарушаемую лишь шипением дымящейся электроники и прерывистыми вздохами троих людей.

Через несколько секунд, с тихим щелчком, замигало тусклое аварийное освещение, окрасив их бледные лица в кроваво-красный цвет.

Лебедев сидел, не двигаясь, уставившись в почерневший экран. Его пальцы все еще лежали на панели управления, но теперь они дрожали – мелкой, неконтролируемой дрожью. На его лбу блестели капли пота.

– Что… что это было? – сорвавшимся, почти детским голосом выдохнул Марк, отрывая спину от стены.

Лебедев медленно, будто с невероятным усилием, повернул к ним голову. В его глазах не было безумия. Не было и гениального озарения. Было лишь чистое, бездонное понимание. Слишком тяжелое для человеческого разума.

– Это был не сбой, – его голос был тихим и хриплым, словно присыпанным пеплом. – И не ответ.

Он перевел взгляд на дымящийся осциллятор.

– Это была тень. Тень того, что по ту сторону трещины. Мы не постучались, Костина. Мы… приоткрыли дверь. И оно теперь знает, что дверь есть.

Аварийное освещение автолаба отбрасывало кровавые блики на их бледные лица. Тишину разорвал резкий, требовательный сигнал служебного телефона Веры. На экране горел номер Орлова.

– Костина.Она с трудом поднесла аппарат к уху.

– Новый инцидент, – голос Орлова был сжат, как тисками. – Завод «Прогресс», центр города. Там… начинается то же самое. Еще на стадии визга. У вас есть пять минут, не больше.

Щелчок в трубке. Вера медленно опустила руку. Ее взгляд встретился с широко раскрытыми глазами Марка. Они оба слышали – на фоне в трубке прорывался тот самый, уже знакомый, леденящий душу звук.

– Они идут по шву, – прошептал он. – Линия разлома проходит через город. Метро… теперь завод. Это не случайность. Это система.Лебедев поднял голову. Дрожь в его руках внезапно прекратилась.

Больше не нужно было слов. Вера рванулась на место водителя, резко завела двигатель. Марк инстинктивно схватился за поручень, когда массивный фургон с визгом шин развернулся и помчался по ночным улицам, игнорируя светофоры. Лебедев, отстегнув ремни, снова уткнулся в экраны, пытаясь восстановить работу систем.