Параллель. Книга 1. Начало

– Что мы будем делать, когда приедем? – крикнул Марк над ревом мотора. – У нас нет оружия против… этого!

– Осциллятор, – не отрывая взгляда от дороги, бросила Вера. – Он не просто диагностика. Он влиял на реальность. Может, сможет стабилизировать её?

– Слишком рискованно! – возразил Марк. – Мы не знаем, что сделаем! Можем сделать только хуже!

– А оставить их кристаллизоваться – это лучше? – парировала Вера, резко объезжая затор.

– Концентрация фоновой резидуальной энергии зашкаливает, – пробормотал он. – Это не просто всплеск. Это… извержение.Лебедев молчал, его пальцы летали по клавиатуре. На главный экран выскочила карта города, на которой pulsed алым точка завода «Прогресс».

Они неслись по ночному городу, и его обыденность – парочки в кафе, свет рекламы, гуляющие люди – казалась теперь хрупким фарфоровым сервизом, выставленным на краю пропасти.

Вера свернула на территорию завода. Проходная была пуста, шлагбаум сломан. Впереди, у главного корпуса, уже мигали синие огни первых патрульных машин. Но самое страшное было не это.

Из полуоткрытых ворот цеха доносился тот самый визг. Он был громче, чем в метро, более пронзительный и отчаянный. И сквозь него уже слышались первые, леденящие душу звуки – тихие, мелодичные звонки, словно кто-то бил пальцем по краю хрустальных бокалов.

– Мы опоздали… – прошептал Марк.

– Нет, – Вера резко затормозила, хватая осциллятор со стола. – Мы первые, кто знает, что делать. Или пытается.

Она распахнула дверь автолаба. В лицо ударил звуковой шквал, смешанный с запахом озона и страха. Вера, Марк и Лебедев стояли на пороге, глядя на ад, рождающийся в индустриальных сумерках завода. На этот раз они не были свидетелями. Они были последним рубежом обороны, вооруженные лишь безумной теорией и прибором, который мог спасти мир… или добить его.

Они ворвались в ад.

Цех завода «Прогресс» был огромным помещением, погруженным в полумрак, где мигали аварийные огни, отбрасывая сюрреалистичные тени. Воздух вибрировал от все того же пронзительного визга, но здесь он был громче, целенаправленнее, словно гигантский резак, вскрывающий плоть реальности. И в самом центре этого хаоса, под куполом, с которого свисали оборванные провода, стояла фигура.

Человек в облегающем защитном костюме матово-черного цвета, без опознавательных знаков. Его шлем был цельным, без визора, лишь гладкая, отполированная поверхность. Перед ним в воздухе парил цилиндр, гораздо крупнее ихнего, испещренный сложными выступами и излучающий холодный, синеватый свет. Он проецировал в пространство сложнейшую, постоянно меняющуюся геометрическую схему, похожую на четырехмерный кристалл, который больно было воспринимать взглядом.

– Он не просто открывает разлом! – прошептал он, и его шепот, казалось, резал визг, как лезвие. – Он калибрует его! Подгоняет под нужные параметры! Остановите его! Сейчас будет выброс!Лебедев, шагнувший за ними, замер как вкопанный. Его лицо исказилось не ужасом, а яростным, почти отеческим гневом.

Незнакомец повернулся. Медленно, спокойно, будто чувствуя их присутствие всем телом. Гладкая маска-шлем была обращена прямо на них. Он не сказал ни слова. Лишь поднял руку, и в его ладони оказалось устройство, напоминающее короткий, приземистый пистолет с линзой вместо ствола.

Выстрела не было. Не было ни вспышки, ни звука. Но воздух перед Верой взорвался искажением. Снаряд не летел – он телепортировался, возникая из ниоткуда в сантиметре от ее лица.Вера инстинктивно рванулась в сторону, за ближайший станок, крикнув Марку: «Укрыться!»

Марк, не раздумывая, бросился вперед, с силой оттолкнув Веру назад. Она грузно рухнула за бетонный блок, а в пространстве, где только что была ее голова, возникла сфера размером с грейпфрут – абсолютно черная, бездонная.

Металл станка, к которому она прикоснулась, не плавился и не горел. Он старел. Стремительно, за долю секунды. Яркая нержавеющая сталь покрывалась язвами ржавчины, крошилась, рассыпалась в бурую пыль, затем пыль истончалась и исчезала в небытии. Это была не атака, это было ускоренное до абсурда время, локальная зона энтропии, где материя возвращалась в первозданный хаос.И эта сфера пожирала.

Сфера схлопнулась так же внезапно, как и появилась, оставив после себя идеально гладкую, словно отполированную, выемку в станке.

– Он играет не по нашим правилам! – крикнул Марк, откатываясь за укрытие, его лицо было белым как мел.

Пока незнакомец перезаряжал устройство (или перенастраивал его, они не могли этого знать), Вера, используя секундную задержку, как пантера, рванулась вперед. Она не стреляла – ее пистолет был бесполезен. Она сделала низкий подкат, и ее закаленное годами тренировок тело сработало безотказно. Ее нога с силой бьет по руке незнакомца.

Устройство-пистолет с глухим стуком падает на бетонный пол и отскакивает в сторону.

Незнакомец не издает ни звука. Он не пытается атаковать в рукопашной. Он просто поворачивает свою безликую маску к Вере. И говорит. Его голос искажен синтезатором, лишен интонаций, но слова обжигают, как раскаленное железо.

– Интересно.– Они сказали, что ты мертва. Он делает паузу, и сквозь шипение синтезатора слышится нечто, похожее на любопытство.

Прежде чем Вера успевает что-то понять или ответить, незнакомец подносит руку к запястью, где надет тонкий браслет. Легкое, едва заметное движение.

Парящий в воздухе цилиндр гаснет и исчезает без следа, не падая, а растворяясь в воздухе. А сам незнакомец начинает рассасываться. Его тело теряет плотность, превращаясь в дым, в туман, который затем рассеивается под потолком цеха, не оставив ни запаха, ни частицы.

Вера стоит, тяжело дыша, глядя на пустое место. Слова незнакомца эхом отдаются в ее черепе: «Они сказали, что ты мертва». Марк медленно поднимается рядом, его взгляд полон того же шока.

– Он знал тебя, – тихо говорит профессор, глядя на Веру. – И он не из нашей… версии реальности. Они уже здесь. И они ведут охоту. Но не на город. На тебя, Костина.Лебедев подходит к ним, его глаза прикованы к тому месту, где только что был цилиндр.

Вокруг них, в наступившей тишине, доносится лишь тихий, мелодичный звон – звук последних кристаллизующихся жертв. Но теперь эта трагедия отошла на второй план. На первый план вышло нечто более страшное и личное. Игра изменилась.

Они покинули завод на скорости, оставляя за собой хаос и тихие хрустальные звоны. В салоне автолаба царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь натужным рёвом мотора. Никто не произносил ни слова, каждый был поглощён собственным шоком.

Вера машинально сунула руку в карман куртки, и её пальцы наткнулись на что-то холодное и знакомое. Она замерла. Медленно, не веря себе, она вытащила предмет. На её ладони лежал тот самый металлический цилиндр – «стабилизатор резонанса». Но он был с ними! Его забрали с завода!

– Что… – начала она, но её перебил резкий вдох Маркиза.

Он сидел на противеньем сиденье и смотрел на свой собственный руки. В них он сжимал тот самый приземистый, безствольный пистолет, который секунду назад был у таинственного незнакомца.

– Чёрт возьми, – выдохнул Марк, его пальцы нервно обшаривали гладкий, тёплый корпус оружия. – Такого… такого оружия нет ни в одной армии мира. Ни в одной.

– Потому что оно не из нашего мира, Марк. Оно пришло из-за разлома. Как и он сам.Лебедев, сидевший сзади, уставился на пистолет с леденящим спокойствием.

Фургон резко затормозил на пустыре. Вера не могла больше вести. Она сидела, сжав в одной руке цилиндр, и смотрела в никуда, в упор не замечая ничего вокруг. Слова незнакомца жгли её изнутри: «Они сказали, что ты мертва».

– Костина… Вера. Что он имел в виду? «Они думали, ты мертва»?Лебедев осторожно подошёл к ней и присел рядом. Его голос был тихим, но он резал тишину, как лезвие.

Она медленно подняла на него взгляд. В её обычно твёрдых, ясных глазах плавала боль, старая, как забытая могила. Годы следовательской выдержки рухнули, обнажив рану, которая никогда по-настоящему не заживала.

– Тридцать лет назад… – её голос был хриплым, чужим. – Был инцидент. В лаборатории, где работали мои родители. Я была маленькой, мы с сестрой были там… Погибла моя сестра. А я… я месяц пролежала в коме. Врачи не понимали, как я выжила. Говорили о стечении обстоятельств. Ошибке в диагнозе.

Лебедев слушал, не дыша. Его лицо начало медленно менять выражение. Исчезла отстранённость гения, исчезло и отеческое участие. В его глазах вспыхнуло что-то острое, ужаснунное, словно он складывал части пазла, который боялся увидеть целиком.

– Как… – он прочистил горло, и его голос стал едва слышным. – Как звали вашу сестру?

– Анна, – прошептала она. – Анна Костина.Вера смотрела прямо перед собой, видя не стены автолаба, а давно забытые лица.

Имя повисло в воздухе, и Лебедев отшатнулся так резко, будто его ударили током. Он отпрянул к стене фургона, его рука вцепилась в металлический выступ, костяшки побелели. Он смотрел на Веру не как на коллегу или случайную участницу событий. Он смотрел на неё как на призрака. Как на свидетельницу его самого страшного провала.

– Боже мой… – его шёпот был полон настоящего, первобытного ужаса. – Проект «Параллель»… Самый первый прототип… Мы думали, контроль над энергией потерян… Мы думали, все погибли… Анна… и ты… вы были там.

Маркиз, до этого момента молча изучавший оружие, резко поднял голову. Его взгляд метнулся от бледного, как полотно, лица отца к потрясённой Вере.

– Что происходит? – тихо спросил он. – Отец? Что это значит?

– Ты не просто выжила, – прошептал он. – Ты прошла сквозь разлом. Ты вернулась. Твоя ДНК… твоя сама суть… она теперь часть этого. Ткань реальности узнаёт тебя. И они… те, кто по ту сторону… они тоже тебя узнали. Они думали, что стёрли тебя тогда, тридцать лет назад. Но ты жива. И теперь… теперь ты им не просто свидетель. Ты – угроза.Лебедев не слышал его. Он смотрел только на Веру. Оставшиеся минуты пути до участка прошли в оглушительной тишине. Слова Лебедева висели в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. «Ты прошла сквозь разлом. Ты вернулась.» Вера сидела, уставившись в окно, но не видя ночного города. Она видела обрывки детских воспоминаний – вспышки света, крик сестры, белые халаты врачей… и всё это теперь окрашивалось в зловещие тона безумного эксперимента.

Автолаб с глухим стуком остановился у знакомого подъезда. Вера вышла, не глядя на них, не прощаясь. Её движения были механическими, точёными. Она прошла сквозь стеклянные двери, и её фигура растворилась в полумраке холла.

Маркиз молча смотрел ей вслед, сжимая в кармане холодный корпус чужеродного пистолета. Затем он резко повернулся к отцу.

– Мы поедем. К себе, – его голос не допускал возражений.

Лебедев лишь кивнул, всё ещё находясь в состоянии шока. Он продолжал смотреть на то место, где только что стояла Вера, будто видел в ней не следователя, а ожившую трагедию своей молодости, свою самую страшную ошибку, обретшую плоть и кровь.

Марк развернул автолаб и направился к своему дому – дорогой, но неприметной квартире в одном из спокойных районов, его личной крепости, о которой не знал почти никто.

Вера, не отвечая на вопросы дежурного, поднялась в свой кабинет. Дверь захлопнулась с тихим, но окончательным щелчком. Она не включила свет. Подошла к окну и смотрела на спящий город, опираясь ладонями о холодное стекло.

Её отражение в окне было бледным, с глазами, полными не отчаяния, а леденящей ярости. Вся её жизнь – карьера, борьба за справедливость, её личность – всё это оказалось построено на лжи. На кошмаре, который ей устроили, когда она была ребёнком. Она была не просто свидетелем. Она была артефактом. Продуктом проекта «Параллель».

Она разжала пальцы. В её руке всё ещё был тот самый цилиндр. Он снова вернулся. Он словно был привязан к ней. Часть той реальности, из которой она когда-то чудом сбежала, не желала отпускать её.

Маркиз загнал автолаб в подземный гараж и почти силой ввёл отца в лифт. В своей квартире он налил себе виски, не предлагая Лебедеву, и залпом выпил.

– Говори, – его голос был низким и опасным. – Всё, что ты знаешь. Что это был за «первый прототип»? Что там случилось? И какое отношение к этому имеет Вера Костина?

Лебедев опустился в кресло, сгорбившись. Он выглядел старым и разбитым.

– Это была не просто машина, Маркуша, – начал он, глядя в пустоту. – Это была попытка создать стабильный портал. Мы думали, что контролируем энергию… но она вырвалась. Произошёл… разрыв. Две девочки, которые были в той комнате… Анна и Вера… они оказались в эпицентре. Данные говорили, что шансов выжить нет. Никаких. Мы всё похоронили, проект закрыли… а она… она выжила. Она не просто выжила. Она принесла часть того мира с собой. В своей ДНК. В самой своей душе.

Он посмотрел на сына, и в его глазах стоял ужас.

– И теперь эта дверь, которую мы открыли тогда, снова приоткрывается. И те, кто по ту сторону, видят в ней ключ. Или угрозу. И они пришли за ней.

Марк молча налил ещё виски. Теперь игра велась не за город. Она велась за душу его напарницы. И ставки были выше некуда.

Кабинет был погружен в тишину, такую же густую и беспросветную, как и мрак за окном. Вера стояла посреди комнаты, отрезанная от всего мира – от коллег, от города, от самой себя, какой она была еще вчера.

Ее движения были медленными, почти ритуальными. Она подошла к сейфу, ввела код. Дверца открылась с тихим щелчком. Внутри, среди папок с делами и служебного табельного оружия, лежала не служебная принадлежность. Лежала ее прошлая жизнь, которую она считала погибшей.

Она достала старую, пожелтевшую фотографию. Бумага была хрупкой, края истончились от времени. Она несла ее с собой все эти годы, как единственное материальное доказательство того, что у нее когда-то была сестра.

На снимке – две маленькие девочки-близняшки, в одинаковых платьицах. Они смеются, обнявшись. Одна – та, что станет Верой – смотрит прямо в кадр с озорной улыбкой. Вторая, Аня, чуть склонила голову набок, ее улыбка задумчивее, а в глазах, как теперь казалось Вере, была тень будущей трагедии. А позади них, положив руки им на плечи, стоял молодой, улыбающийся Кирилл Лебедев. Его лицо было светлым, полным энтузиазма и веры в будущее, а не изможденной маской безумия. Они стояли на фоне строгого, монументального здания какого-то научного комплекса – того самого НИИ, в подвал которого они только что спускались.

Она положила фотографию на стол. Рядом с ней, с глухим стуком, она положила металлический цилиндр. Два артефакта. Два ключа к одной катастрофе. Прошлое и настоящее, связанные невидимой нитью ужаса.

КАМЕРА медленно приближается к ее лицу, выхватывая его из полумрака. В ее глазах больше не было уверенности следователя, железной воли, что вела ее сквозь самые мрачные дела. Все это сгорело, смыто леденящим откровением. Осталась лишь голая, незащищенная боль маленькой девочки, потерявшей сестру. И страх женщины, понявшей, что ее собственная жизнь – чужая экспериментальная площадка. Но сквозь боль и страх пробивалась одна-единственная, выжженная в душе эмоция – решимость. Решимость докопаться до правды, какой бы чудовищной она ни оказалась.

Ее губы едва шевельнулись, и тихий, сорванный шепот повис в безмолвии кабинета, обращенный к призраку на фотографии, к тени того молодого гения:

Что вы с нами сделали?ВЕРА (про себя)

В тусклом свете проступает другое лицо. Чужое. Холодное. Лишенное какой-либо человеческой эмпатии, с глазами, в которых плещется лишь безразличие вселенной и знание, не предназначенное для смертных. Оно смотрит прямо на нее – или сквозь нее – и исчезает так же мгновенно, как и появилось.

Цилиндр лежал на столе, всего лишь кусок безжизненного металла. Но в тишине кабинета теперь звучал беззвучный вопрос: он был инструментом для починки реальности… или окном, в которое что-то смотрит прямо на нее? И было ли это «что-то» тем самым незнакомцем с завода… или чем-то гораздо, гораздо более древним и страшным?

Комната рождается из стерильного блеска. Не свет, а его отражение в идеально отполированных поверхностях. Стены, пол, потолок – всё из матового стекла и холодного металла цвета воронёной стали. Воздух неподвижен, лишён запаха, словно его откачали и заменили инертным газом. Тишина не живая, а мёртвая, глубокая, как в вакууме, нарушаемая лишь неслышимой вибрацией, что проходит сквозь кости.

За панорамным, безрамным окном – ИНОЙ ГОРОД. Те же очертания, те же улицы, но словно выточенные из единого куска антрацита и жидкого серебра. Башни-монолиты вздымаются в блёклое, безсолнечное небо. По транспортным артериям бесшумно, без гула и света, скользят каплевидные машины, похожие на слёзы на стекле. Ни суеты, ни случайности, ни жизни. Математически выверенный ад.

Спиной к камере, неподвижный, как один из монолитов за стеклом, стоит НЕЗНАКОМЕЦ в чёрном, облегающем костюме. Он – часть этого пейзажа, его логическое продолжение.

Медленно, с едва слышным ШИПЯЩИМ ЗВУКОМ расстёгивания магнитных замков, он поднимает руки к голове. Гладкая, безликая маска разъединяется по невидимой линии. Он снимает её.

Это АРКАДИЙ ВОЛКОВ (70). Его лицо – карта землетрясений на другой планете. Морщины не от возраста, а от ожогов чуждой энергией, шрамы не от ран, а от разрывов в самой ткани реальности. Глаза – два куска свинцовой руды, вмурованных в орбиты. В них – тяжесть не лет, а решений, стоивших миров. В них нет безумия Лебедева. Есть холодная, тотальная ясность. Он не сломался под тяжестью знаний. Он согнул их под свою волю.

Он откладывает маску на стол. Звук – ГЛУХОЙ, МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ СТУК – неестественно громко отдаётся в гробовой тишине.

Волков делает несколько шагов к фигуре у окна. ЖЕНЩИНА стоит неподвижно, созерцая мёртвый город. Её спина прямая, поза – идеальный баланс, лишённый намёка на слабость. Её тёмный, функциональный костюм – униформа этого мира.

Они собрались.ВОЛКОВ (голос без искажений, низкий, рокочущий, как подземный толчок)

Он делает паузу, давая весу слов прочувствоваться в стерильном воздухе.

Старик. Якорь. И… наша заблудшая овца.ВОЛКОВ

В углу его рта играет едва заметная искорка – не улыбка, а всплеск чистейшего, леденящего азарта. Охотник, уловивший запах добычи.

Пора начинать.ВОЛКОВ

Женщина поворачивается. И камера, и Волков застывают перед этим лицом.

Это лицо ВЕРЫ КОСТИНОЙ. Точная копия. Та же линия скул, тот же разрез глаз, та же родинка у угла губ. Но это фотошоп, с которого стёрли все эмоции. Кожа – на тон бледнее, будто её никогда не касалось солнце её мира. Глаза – плоские, как экраны выключенных мониторов. В них нет ни боли, ни сомнений, ни памяти о сестре. Только холодная, алгоритмическая уверенность. Это АГЕНТ КОСТИНА. Продукт системы «Зеркала». Идеальный солдат в безупречной войне.

Её безразличный взгляд скользит по инопланетному пейзажу за окном – её городу. Её владению. Объекту, который подлежит не завоеванию, а замене.

Начнём.АГЕНТ КОСТИНА Её голос – идеальная симуляция голоса Веры, лишённая души, как аудиозапись с вырезанными частотами жизни.

Одно слово. Финал дискуссии. Приговор. И план, холодный и неумолимый, как законы физики в этом мире, начинает своё движение, угрожая стереть хрупкий, шумный, несовершенный, но живой мир Веры в небытие.