Приключения Лолы, которая охотилась на рифму. Неделя в городе. Часть 2

Все герои и описываемые события – вымысел. Любое совпадение с реальными людьми или событиями – случайно.

Моим детям. Нам с папой не всё равно

Пролог

Была себе жила Лола – добрая такая девочка с самой лучезарной улыбкой на свете, и крайне любопытная. И всё это никак не мешало ей время от времени превращаться, и не в кого-нибудь, а в Настоящую Буку. Жила она с родителями и старшим братом Витькой. И росла, как на дрожжах, пуще Гвидона Салтановича. Семейство обитало в «двушке» в большом городе. Оно любило дачу и приезжало туда часто (как минимум на неделю за раз), но «логово» его было не там.

Мама Лолы работала ивент-менеджером в крупной международной компании (а так удачно сложилось, что теперь её «база» была в одном из отделений у дома). Больше всего ей нравилось устраивать праздники для детей (быть может, именно поэтому все часы её жизни, а мама разве что ночные не отмечала галочками, потому что спала, были сплошным праздником, особенно те, что она проводила с семьёй). Папа владел небольшой автомастерской. Машины для него были такой же страстью, как мама, возведение замков с детьми, наперегонки, и капустные пирожки.

И был у них кот по кличке Нулик. Его так назвали, потому что он любил развалиться у папы на плечах (когда подрос, даже стал свешивать лапы, как будто обнимал за шею), а ещё потому, что он становился очень забавной формы, когда потягивался или сердито шипел. Серый, в тёмно-серую полоску, с шелковистой шерстью, вот как волосы у мамы, ярко-жёлтыми глазами и чёрным пятном под глазом, будто кто подбил (разумеется, так пошутила природа, никто его в жизни не бил). Нулика здесь все очень любили.

Конечно же, Лола продолжала писать. Она выслеживала рифму (иногда с биноклем, подаренным папой, ни к чему мелочиться) и ловила, ловила, ловила её (не всегда же всё с первого раза получается), а по субботам собирала семейство на Чтения и демонстрировала любименьким свою «добычу». Мама сказала, один блокнот в неделю, и Лоле, хочешь не хочешь, приходилось укладываться в эти жесточайшие, по её мнению, рамки. На этой неделе её блокнот был солнечно-жёлтым, на резиночке. Он жил у неё под подушкой и иногда похрапывал.

Воскресенье

Для Лолы слишком важно начинать неделю с воскресенья, а не с понедельника, и менять этого она не собирается («Нет-нет!»).

Сегодня родители идут на концерт классической музыки; это свидание, и они заняты подготовкой. У Лолы только две задачи: ни во что не вляпаться и собраться «на завтра».

В какой-то момент мама с папой стали давать Лоле задания (девочка считала, что таким образом они признают в ней взрослую особь), и выполнять их она начинала со второго (уважающий себя индеец никогда не делает то, что просят: у него всё по-своему). Собирать всё-всё-всё было весело, и ответственно, и тут главное – положить разные носки в одну пару, не то «завтра» отменяется. Так что Лола собирала, мама проверяла, а папа «не отсвечивал» в этом ворохе.

Никто не бросал затею сделать из этого маленького сорванца с перьями в косичках (а мама покупала декоративные – чистые и цветные) девочку, но бабушки, которая мамина мама, с коллекцией блестящих ободков тут не было, и родители придумывали собственные средства. К примеру, на прошлый День рождения они подарили Лоле набор для плетения браслетиков. Там были бусинки, и резиночки, и бог знает что ещё. И Лола уже, конечно, подозревала, что это такой способ сдержать её буйный нрав, но поделать с собой ничего не могла: слишком много в наборе было всего. Так что они с соседской девочкой по имени Манечка плели-крутили-вязали что-нибудь эдакое, и Лола это носила. Но в общественные учреждения только до шкафчика: мелкую красоту брать с собой запрещалось. Так что поверх кучи из одежды «на завтра» с тех пор приземлялся какой-нибудь из браслетов (а их уже было много, для каждого члена семьи тоже, и Лола лично цепляла это папе на руку каждое утро).

Готово. «Завтру» быть. Наконец можно заняться настоящими делами.

Лола милостиво берёт в сопровождение папу, нагруженного всеми возможными и нет атрибутами, и они выходят на площадку во двор. У мамы гибкий рабочий график, но так вышло (а выходило это по жребию, для интриги и юмора), что сегодня с Лолой «сидит» папа (как будто и с любым ребёнком можно присесть, а тут – форменный индеец). Для детей здесь установлен игровой комплекс с пружинками и каруселькой, и специальный комплекс для индейцев – с качелей без спинки, лестницами и прочими прибамбасами. Конечно же, косички с перьями пружинят на высокие, витые (то есть индейские) горки.

На детской дворовой площадке семейство часто сталкивалось с Манечкой. Эта тоненькая, деловитая девочка в очках старалась делать всё исключительно правильно. Особенно она любила разукрашивать – и никогда не выходила за границу (потому что так наставляла делать мама, но имелся у неё и ген «правильности»). Так что, даже рисуя мелками на асфальте, она очерчивала круг, а потом малевала что-то внутри, и этот круг становился для неё границей. У Манечки прекрасно выходило придерживаться этого принципа, когда рядом не было Лолы, а когда Лола оказывалась рядом, убеждения самой Манечки побеждали мамины наставления и даже саму генетику.

Утром прошёл дождь, и кое-где темнели лужи. Лола решает, что выглядит всё это интересно; папа решает, что выглядит всё это даже относительно безобидно, отпускает дочь «на волю», сгружает атрибуты на ближайшую лавочку и устраивается на уголке, с газетой в руках.

Лола берёт мелки из сумки и рисует у съезда с горки гусеничку. Такую, с цифрами, на которые прыгают двумя ногами, и пустыми кругами, которые непременно нужно перепрыгивать. Гусеница бессовестно тянется до висящих колец, по которым можно забраться на комплекс, и, таким образом, круг замыкается. Лола носится по индейскому лабиринту, съезжает с горки, скачет по гусенице, успешно перепрыгивая все «пусто», хватается за кольца, раскачивается, забирается наверх – и по новой.

– Тоже хочу, – заявляет вышедшая погулять Манечка, а её папа, пухленький дядечка в очках по имени Сава, всё пытается образумить дочь:

– Далеко не уходи… Может быть, тут поиграешь? Смотри, какая пружинка…

Но Манечка давно прибилась к Лолиной стае, часто ходила с ней и Витькой «на дело», а как-то даже пришла домой с пером в волосах.

Манечка оценивает ситуацию, как учил папа. Лола проходит очередной свой круг, так что время разок скатиться с горки у неё есть. Ну и что, что прошёл дождь: раз Лола ездит, почему бы и нет, да и Лолиной юбкой там всё уже вытерто. Лола, вон, даже особенно жирный цветной круг нарисовала (жутко интересно!). Манечка взбегает по лесенке, садится на юбочку, отталкивается посильнее и летит вниз.

И всё бы ничего, но жирным Лола обвела са-а-амую глубокую лужу («пусто» оно и есть «пусто»).

– Прыгай! – вопит Лола так, что жильцы верхнего этажа дружно исполняют подскок.

Манечка никогда не отличалась ловкостью обезьяны, а потому, приземлившись, тут же оторваться от земли на «пусто» не может и шлёпается в это море, как палочник, не дотянувшийся до листа.

– Ух-х-х… – морщится Лолин папа, замечая лишь финал представления.

К этому моменту Лола уже набирает такую скорость, какую можно сбросить лишь внизу. Она входит в поворот извилистой горки, издаёт восторженный вскрик, добирается до конца… А там – Манечка. Лола отталкивается и прыгает вверх, а не вперёд через «пусто». Она выигрывает для Манечки мгновение уползти с дороги, но палочники быстро шевелиться не умеют. Как высоко Лола прыгает, так смачно и топает потом, в эту лужу. Лолин папа успевает заслониться газеткой, Манечке везёт гораздо меньше.

– Сава, не переживай, – издавая какое-то ритмичное «х-х-х», говорит папа, жестом показывая Лоле тихонечко ускакать подальше и играть уже босиком (ну, не шлёпать же в грязных носках и сандалиях), но тому пальмовая ветвь не мила – он ухватывает Манечку за мизинец, а других чистых мест на ней не осталось, и уводит купаться, спотыкаясь о бордюр (грязюшкой ему все очки залепило).

– Пока, – машет Лола.

– Пять минут, – говорит папа, – и пойдём покажем тебя маме, пока она не включила свой умный стайлер.

Технически, Лоле почти удаётся ни во что не вляпаться (она заляпывает всех вокруг).