Красный Яр. Это моя земля. Литературный путеводитель

Шипилова Анна.

Письма с ГЭС

Мы сидим с бабушкой на кухне. Она маленькая, как птичка, с тонкими костями – кажется, обнимешь и переломаешь. Ей почти девяносто, глаза загораются и становятся молодыми, когда она вспоминает комсомольскую стройку. Достает фотографии и показывает – вот она на лыжах, на Столбах, вот запуск первого, второго агрегатов, вот ее выписали из роддома с сыном – сверток с ребенком закутан в пуховые платки. Я стою на высоком берегу Енисея, смотрю на монументальное сооружение Красноярской ГЭС, вижу историю.

На десятирублевой банкноте увековечена Красноярская ГЭС. Громадина на реке Енисей была мощнейшей в мире. Позже ее потеснила американская, а потом Саяно-Шушенская ГЭС.

Крсноярская ГЭС:

Дивногорск, ул. Дивногорск, 1

Дорогая Лида, у меня большая новость. Мы сегодня стояли с Соней в коридоре родного института, держались за руки, очень нервничали. Лето, жара, все окна открыты настежь. Комиссия нашего факультета гидротехники вызывала по одному. Мы же еще со школы договорились поступать в один институт, а потом вместе работать и теперь очень боялись, что нас распределят на разные стройки. Соня чуть не плакала, утыкалась мне лбом в плечо. Я держала ее за руку крепко, откинула косы на спину, гордо выпрямила спину, а когда вызвали меня по фамилии, зашла широким шагом в огромную аудиторию. Я с детства командир во всех отрядах, мне легко настоять, поспорить, ты знаешь, а Соня мягкая, застенчивая.

Комиссия была – шесть человек, я узнала только двоих с нашего факультета, остальные незнакомые, представители проектных институтов, смотрели мои оценки.

«Что ж вы, Орлова, до пятого курса учились на одни пятерки и четверки, а за диплом получили „удовлетворительно“? Расслабились, нехорошо. Какая у вас тема диплома?» – спросили. Я стояла ни жива ни мертва. Сказала: «Выбрала широкую тему, надо было сузить, а то не удалось охватить все». Комиссия покивала. «Предлагаем вам Московский проектный институт», – сказали. Я отвечала: «Хочу на Красноярскую ГЭС!» Вот где настоящая работа, вот где настоящая жизнь. Комиссия удивилась. Я вышла, Соня смотрела на меня испуганно и ждала. Я сказала: «Не распределили». Она выдохнула, и ее вызвали следующей. У нее было то же самое: в Красноярск, говорят, мест у них нет. Все уже получили свои назначения, и мы остались с Соней в коридоре одни, стояли около дверей, понимали, что решалась наша судьба.

Наконец, комиссия вызвала обеих. Сказали: «Подписывайте согласие, поедете в свой Красноярск».

Вечером идем на танцы, расскажем всем своим. Скорей бы уже уехать, хочется прямо сейчас сесть на поезд и увидеть тайгу, но начнем работать только в сентябре. Приезжай ко мне в гости, пока я не уехала.

Пишу тебе из поезда. Последние полтора месяца вышли насыщенными – хотелось перед отъездом посмотреть все спектакли, на которые мы собирались, побывать на всех выставках и концертах. Все-таки, едем на три года.

Вещи собирали основательно – и собрания сочинений отправили пораньше, почтой, и лыжи, и велосипеды. Соня отправила даже швейную машинку, а я – фотоаппарат, увеличитель, набор проявителей и катушки пленки.

Настроение у нас веселое, соседи по плацкарту – ребята-походники из общества «Буревестник», едут с гитарами, палатками, развлекают нас, заботятся. Спрашивают нас о стройке, на которую мы едем. Мы им пересказываем газеты, описываем работу гидротехника, которую знаем по учебникам и летней практике. Мы им видимся, наверное, уже взрослыми, мудрыми и опытными. Но пока себя так не чувствуем.

Сонина мама не хотела ее отпускать, устроила нам выволочку за то, что скрывали, что хотим уехать, и теперь только после назначения все вскрылось. У них очень дружная семья, все друг за друга горой. Все в семье стоматологи, врачи, портные и ювелиры. Соня всегда красиво одевалась, интересно, и украшения у нее не такие, как у всех. А на великой социалистической стройке будут все равны, там излишеств нет. Соня этого очень хочет – быть самостоятельной и расти, развиваться в труде.

Я родителей не помню, их забрали в 1938-м, после моего рождения. Бабушка поплакала, когда я сказала, что уезжаю. Выправила мне в жилконторе бумагу, чтобы у меня осталась московская прописка по возвращении. Может, мне даже свою комнату дадут, а то на наших восьми метрах нам вдвоем с бабушкой тесновато.

Заканчиваю писать, уже в поезде свет на ночь выключают. Отправлю на ближайшей станции.

Живем с Соней в щитовом одноэтажном бараке, кровати отделены друг от друга одеялами и шторками. Нас распределили в новый поселок Дивногорск, вокруг тайга, ни дорог, ни жилья. С девочками-соседками сдружились уже, хотя времени ни на что не хватает – до сих пор не разобрала вещи. На книги и пластинки времени не остается, хотя обещают нам построить танцплощадку. В бараке стоит печка, и стираем мы в общей ванной, в корыте с доской. Иногда в барак к нам заходят пьяные, так мы смеемся и дружно наваливаемся всей женской ватагой, выгоняем их. Хотя пьяных и несознательных не очень много, все интересные – кто из Москвы, как и мы, а кто-то из сибирских деревень, приехали раньше и помогают нам с бытом. Рассказывают нам про зимы. Мы пока с Соней не представляем, как будем жить в бараке зимой – надеюсь, дома для рабочих уже сдадут.

Виды вокруг потрясающие – Енисей, Мана, тайга. Вкладываю тебе фотокарточку. Поселок прямо посреди леса. Очень живописно – вокруг сосны, елки, кедры, представь зелено-желтое море на много тысяч километров вокруг нас. Нам обещают организовать походы, но пока не удается, времени из-за работы совсем нет.

Котлован ГЭС огромный, меня поставили диспетчером на заливку бетона. Целый день бегаю на улице, выдали резиновые сапоги, ватные штаны – видели бы меня в Москве. Зеркал у нас нет, посмотреть некуда, да и забываешь, как ты выглядишь, пока работаешь. Ребята-рабочие сначала недоверчиво ко мне относились, присматривались. На моем месте они, наверное, ожидали увидеть мужчину, он и выпить с ними может, и поругать, поматериться. А я разговариваю строго, но без мата, вольностей не позволяю, не пью, я же из комсомола. Но теперь ребята привыкли, даже хвастаются другим бетонщикам, что у них диспетчер – красивая девушка из Москвы. Мне приятно, конечно, но я всегда поправляю, говорю: «Я не девушка, я ваш трудовой товарищ, коллега».

А у Сони появился ухажер, сразу, как мы приехали. Водитель, который нас вез от вокзала. Соне помогал спускать вещи с грузовика. Говорит ей, что никогда не видел таких красивых зеленых глаз в рыжую крапинку. Не водитель, а поэт прямо. Я ему сказала, чтобы он стихи отправлял свои в журнал «Октябрь» или «Знамя», в Москву, а наивной девушке голову не морочил. А он не понял, смутился. Он ее ждет после смены, когда у них одинаково заканчивается работа, и они идут гулять.

Набрали грибов сегодня с Соней прямо за бараком. Тут выходишь из дома – и сразу собираешь в ведро, не нужно искать.

Напиши мне, как здоровье твоей мамы.

У нас наступили обещанные холода. Неделю назад выпал снег, деревья стоят все в инее, сегодня минус двадцать пять, а завтра обещают минус сорок. Выдали меховые рукавицы, от шерстяных толку никакого, тут главное, чтобы руки не мерзли. Так можно и обморожение получить.

Очень злюсь на Соню. Она, оказывается, беременна от своего «поэта» и ничего мне не сказала. На комсомольском собрании я ее все равно защищала. Говорила, что она наивная девушка, впервые оказалась так далеко от дома и без родителей. Но ее все равно пропесочили и велели им расписаться. «Поэт» ее рад, и Соня рада, а я не рада – мы хотели жить с ней вместе, думали, нам дадут комнату в новых домах на двоих, как молодым специалистам-гидротехникам, а теперь их поселят в семейное общежитие. Мы приехали сюда работать, жить, дружить, а Соне теперь будет не до того, у нее пеленки, распашонки. Какая работа, когда ребенок. Но моего осуждения она не понимает, влюбилась – и пропал человек для коллектива. Как твоя работа, напиши мне. Не жалеешь ли ты, что не попросилась к нам? Нам очень не хватает толковых инженеров.

У меня новоселье. Выделили мне комнату шестиметровую в бараке. Стол, раскладушка – вот и вся моя мебель. Я над кроватью сразу полки прибила для книг, наконец-то все распаковала. На работе я на хорошем счету, из диспетчеров перевели в мастера. Поэтому и комнату дали отдельную.

Наша ГЭС знаменита – и иностранные журналисты приезжают, и известные люди. Каждый вечер танцы, ребята играют кто на чем умеет. У нас тут гармошка, аккордеон и гитары – и поют.

Ездили в Красноярск на выходных трудовым женским коллективом, побывали в социалистическом индустриальном городе, каким станет и наш Дивногорск когда-нибудь. Широкие улицы, проспекты, как в Москве, новые дома, театры, музеи. Из Дивногорска в Красноярск бетонное шоссе построено. В Красноярке поняла, что отвыкла от нарядной одежды, хожу ненакрашенная, без прически, волосы под каской и в ушанке. А там красивые девушки в шубах, и сапожках, и в платках, с накрашенными губами, семенят по чистым улицам, как будто танцуют. И мы в телогрейках, ватниках, в валенках и ушанках. Стыдно, конечно, было, но на нас смотрели как на комсомольцев, ударников труда, а не как на женщин. Приехала домой, распаковала свои платья из Москвы и покрутилась перед зеркалом у соседей, я похудела, надо ушить. А Соню не попросишь, у нее свои заботы. Мы с ней не разговариваем. Ну и ладно, все равно платья только весной теперь можно надеть.

Температура у нас минус сорок. Небо чистое, лазоревое, а на нем раскаленное солнце. На закате солнце сначала малиновое, потом красное, а потом уже становится желтым. И небо окрашивается в такой же цвет. Пленка цвета не передает такие, хотя я стараюсь, караулю закаты. Очень скучаю по тебе. Как жалко, что ты решила остаться в Ленинграде.

Сижу на ящиках около грузовика с привезенными нам консервами и жду начальство. Есть время написать, наконец. Зима была тяжелой. Барак не отапливался, находиться дома не хотелось, спали все одетые, да и с поставками продовольствия были проблемы. Постоянно хотелось спать и есть. Очень много народу из-за этого уволилось, уехало. А я решила остаться, я же знала, что будет трудно, мы же первопроходцы, им всегда было трудно. Но зато почетно. Да и домой бежать от работы, просить распределить тебя еще куда-то – не поймут. Начальство сменилось, вот жду теперь перемен.

Всю зиму трудились, бетон смерзался, рабочие ругались, я наряды не подписывала, получала выволочки от начальства, что задерживаю стройку. Но стояла на своем и не принимала некачественную работу.

Очень много сил уходит на выбивание из снабженцев в Управлении ремкомплектов для машин и механизмов, самые вредные люди у нас снабженцы. И они единственные в Управлении члены партии.

Меня уплотнили, поставили еще одну раскладушку в моей комнате, подселили соседку. Темпы жилого строительства не успевают за приезжающими по комсомольским путевкам людьми, многие спят на полу в администрации, в недостроенном заводоуправлении. Соседку мою зовут Зоя, она из сибирской деревни, училась на швею, а здесь прошла вечернее обучение и теперь работает крановщицей на жилом строительстве. Мы с ней подружились, она любит читать, а такой библиотеки, как у меня, больше здесь ни у кого нет. Ушила мне все мои платья, будет теперь в чем на танцы ходить, и в Красноярск ездить не стыдно. Я похудела на пятнадцать килограммов.

Теперь я инженер ПТО. Новое начальство оценило, как я работаю, и сказало, что мне надо рационализировать водоподъемные сооружения с моим образованием, а не заливкой бетона командовать. Буду работать в конторе, а не целый день бегать. Попросила маму выслать мне лекции и специальную литературу, хоть в библиотеке достать – забыла уже все совсем, надо перечитать и вспомнить, прежде чем начинать вносить рацпредложения. У нас уникальный объект, наша ГЭС будет самая мощная во всем мире, поэтому и решения должны быть уникальными.

Начальство не смотрит на то, что я работаю всего полгода и мне чуть больше двадцати, требуют одинаково как от опытных ИТР-ов, так и от меня.

Наступила весна: яркое солнце, снег искрится и минус восемнадцать, здесь говорят: «Совсем Ташкент». У меня совсем плохо с зубами, сегодня расшатала и вытащила один руками.

Какая же тоска работать в конторе! Работать от звонка до звонка, ни прийти позже, ни уйти раньше. На обед ровно час – раньше нельзя начинать. А я смолотила первое, второе и компот за десять минут и бегу на работу. А здесь так нельзя, вот сижу и пишу.

Появились бразильские ананасы, китайские яблоки, от консервов уже воротит, но ничего не поделаешь.

Хожу в пальто, платье и резиновых сапогах на работу, ватник мой и шапка-ушанка повисли на крючке. Соседка моя уехала на Братскую ГЭС, перекинули ее как уже опытного крановщика с повышением до старшего. Живу пока одна, жду, кого подселят.

Много отпетых, бывших зэков, но общежитие наше живет дружно – ставим столы в коридор на праздники, устраиваем танцы, а летом договорились пойти вместе на Столбы.

К врачу сходила, как ты и просила. Сказал, что из-за нашей еды и воды у многих зубы расшатываются.

Вспоминаю, что я тебе писала, и думаю, как же я ошибалась! Работы так много, что скучать некогда, работаю наравне со всеми, ругаюсь с начальством, доказываю правоту, и меня слушают – так удивительно! Сейчас бы сидела в проектном институте в Москве, как ты в Ленинграде, со стариками и бумажки перебирала, и никому бы моя работа не была нужна.

Подружилась на работе с главным инженером. Он меня называл Надежда Васильевна, а сейчас называет Надей и провожает до общежития.

Производство из рук чуть ли не вырывает чертежи, всем надо скорее, все спешат, а я боюсь ошибиться и перепроверяю по несколько раз. Не отдаю чертежи – ругают. Но Коля, Николай Иванович, меня не ругает, а защищает, говорит, инженеры у нас толковые, тяп-ляп по-быстрому не работают.

Он тоже из Ленинграда, давний турист: был и на Кавказе, и в Карелии, и за Полярным кругом. Он сказал, что твою улицу знает, вы могли бы быть соседями, представляешь?

Переписала для тебя одно стихотворение Эдуарда Асадова, очень мне нравится его перечитывать. Вкладываю.

Поженились с Колей. Я была в белом платье, крепдешиновом, купила отрез каким-то чудом в Красноярске. В общежитии у кого нитки одолжила, у кого выкройку взяла, как мне сказали, моего размера. Пуговицы перламутровые срезала со старого московского платья. Коля был в отглаженной рубашке, костюм для него не нашелся, его размера брюк ни у кого не было, он у меня высокий.

Я переехала к нему в квартиру, расставила свои книги, вещи, выбросила старые половички и тряпки, повесила шторы на окна марлевые. Ходим на работу вместе. Меня повысили до начальника ПТО, теперь управляю и сметчиками, и инженерами, к нам прислали новых из Москвы, совсем зеленых. Знают работу только по курсовым и дипломам, ни разу не видели настоящую стройку. А я, прожив всего год здесь, чувствую, что повзрослела лет на десять.

Коля смеется на это, говорит, что мне до него еще далеко – ему тридцать, но уже есть ранняя седина. Контора наша собирается подарить нам стиральную машину.

Коля говорит, что переедем в Красноярск, когда достроим ГЭС и запустим все агрегаты, будем ходить на Столбы хоть каждые выходные, сплавляться по Енисею, Ангаре, ходить в походы. В честь свадьбы нам дали пять дней отпуска, мы решили поехать на Байкал. В Москве такое было бы невозможно. Пришлю тебе фотокарточки оттуда.

Помирились с Соней. Мне такое облегчение! Я призналась, что не понимала ее до этого, потому что ни разу не влюблялась. А Соня на радостях сшила мне свадебное платье за ночь, у нее сын не спит из-за коликов. Вот ребенок подрастет, отдадут его в ясли, и Соня выйдет снова на работу. Будет инженером у меня в отделе, я ее устрою.

В Москву совсем не хочется, скоро бабушка приедет к нам. Вокруг столько всего нового, стройки по всей стране, столько людей сюда переезжает. Может, и Колины родители захотят из Ленинграда к нам перебраться. Стоит жара, я уже загорела и облезла, правда, мошка кусает.

Заканчиваю писать, пора готовить ужин…

Архипова Татьяна.

За спорт

Дворец спорта им. Ивана Ярыгина назван в 1998 году в честь легендарного И. С. Ерыгина, двукратного олимпийского чемпиона по борьбе вольным стилем. Общая площадь универсальной арены составляет 2275 квадратных метров, максимальная вместимость – 3347 человек. Игровая арена баскетбольного клуба «Енисей» и пяти тематических залов: тяжелой атлетики; хореографии; зал греко-римской борьбы и вольной борьбы; общей физической подготовки; единоборств. Автором проекта стал архитектор, член-корреспондент Российской академии архитектуры Виталий Владимирович Орехов. Мультиспортивный объект построен в 1981 году, а в 1997 году полностью реконструирован.

Дворец спорта им. Ивана Ярыгина:

Красноярск, ул. Остров Отдыха, 12

Проснулись в шесть, пробежали тридцать кругов по стадику. Хочется жрать. Сейчас лето, а значит, у нас сборы, а сборы – это три тренировки в день. Бежать быстрее смысла нет вообще.

Идет только первая неделя сборов, а значит, «закачиваем физику». А еще это значит, что мяч мы увидим только через три недели.

Поели кое-как, кормят отвратно, спасает дошик. Александр Борисович (мы зовем его просто Борисыч) орет, что в 8:45 всем надо быть внизу, а кого не будет – бегом побежит до поля, а у меня еще бутсы и форма не высохла после вчерашней тренировки. Сборы проходят в пансионате за городом, ну как, в пансионате, бывший пионерлагерь – там поля, конечно, нет, так что едем на автобусе минут тридцать.

9:15 – начало тренировки, тренер – садист. Больше всего я ненавижу «гусиный шаг», да и все остальное тоже. Тело или болит, или ноет: бедра, голеностоп, поясница, колени. Вчера делали «челноки» в командах, кто быстрее. От этого и боль. Чего делаем, непонятно, Борисыч, лысоватый мужичок лет сорока пяти, типа модник. Kappa там, Lotte – где он их только берет, может, с прошлой жизни осталось, когда еще по заграницам с командой катался, пока не выперли. Как попал сюда, рассказывать не любит, злится. Может, за пьянку? Голос, блин, громкий, ему б ротой командовать:

– З-а-а-а-кончили упражнение.

– Борисыч, когда мяч-то будет, устали уже.

– Зена, когда в команде мастеров играть будешь, тогда и будешь командовать, а пока рот закрыл и на турники.

11:30 – идем в пансионат пешком, пазик, конечно, сломался. Говорила мне мать, какой нафиг футбол, Сибирь, девять месяцев в году снег разгребать будешь. Борисыч обмолвился, что, может, в выходные, наконец, сыграем контрольный матч. Под такими нагрузками какой смысл-то? Мы ж и так мертвые, ну раскатают нас 5:0! Вон Белый и так по воротам попасть не может, а после недели сборов будет стоять деревом.