Дебри

Sarah Pearse

THE WILDS

© Sarah Pearse Ltd. 2024

This edition is published by arrangement with Johnson & Alcock Ltd. and The Van Lear Agency

© Рокачевская Н. В., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Пролог

По вечерам трейлер словно оживает. При включенном свете внутри становится тепло, уютно, и я чувствую себя как в коконе. Жесткие контуры смягчаются. Утилитарные формы плиты и холодильника, а также сложенные у раковины упаковки с едой уже не выглядят такими угловатыми.

Но именно в это время суток я становлюсь особенно уязвимой.

Внутри все прекрасно видно, в то время как снаружи подкрадываются тени, огни высвечивают, кто я, заставляя меня нервно дергаться. Высвечивают не только все мои пожитки – книги и рисунки, – но и фобии с привычками. А еще каждое мое движение.

Пусть я и стараюсь не думать об этом, но все равно пугаюсь, представляя, как фургон смотрится снаружи – маленький и одинокий посреди тьмы.

Я выглядываю в окно. В парке почти совсем стемнело, и деревья превратились в силуэты на фоне неба. Похоже, ночь здесь накрывает землю быстрее, внезапно погружает ее во мрак.

Даже в сумерках это место, этот вид стали моими любимыми – петляющая по долине река и лес за ней, поднимающийся к деревням у подножия горы. Над крышами как будто постоянно висят облака, словно дома сделали вдох и все разом выдохнули.

Я оборачиваюсь, и взгляд останавливается на листке бумаги, который лежит на столе передо мной.

В каждую линию я вложила частичку души. Первые поцелуи. Укромный уголок под самой крышей. Огромные костры, от которых пылают небеса.

На мгновение я переношусь туда, откуда прибыла. Липкие пятна пролитого пива. Смех.

Я улыбаюсь. Но улыбка гаснет.

Снаружи доносится какой-то звук. Не привычный саундтрек национального парка – пение птиц, шорох листьев на ветру, – а нечто более нарочитое.

Шарканье шагов по земле.

И тут же крохотное пространство фургона еще больше съеживается, стены начинают смыкаться и давят. Здесь больше нет уюта, лишь удушающе замкнутое пространство.

Я задерживаю дыхание и снова смотрю в окно.

В темноте ничего не видно. Только перемещаются тени и тянутся друг к другу едва различимые силуэты веток.

И вдруг раздается лязг металла.

Внутри у меня все сворачивается, а потом распрямляется. Я вспоминаю, как называла это мама: оригами из кишок.

Я встаю, хватаю со стола листок бумаги и судорожно озираюсь по сторонам.

Надо его спрятать.

Нагнувшись к шкафчику, я стукаюсь о полку и сшибаю солонку. Крышка была плохо завинчена, и соль рассыпается по полу.

А когда я поднимаю голову, то обнаруживаю в окне лицо.

Все мое тело замирает. Кровь, дыхание, сердце – все останавливается.

Даже в темноте я замечаю ярость.

Делаю вдох, но не пытаюсь сбежать. Я не удивлена, скорее покоряюсь судьбе.

А может, в глубине души я знала, что так все и кончится.

Вероятно, с самого начала все было предрешено.

Нельзя сбежать от монстра.

Мне следовало это знать.

1

Кир

Девон, июль 2018 года

Позавчера я прочла, что у любителей путешествий есть особый ген. Самый настоящий ген жажды странствий.

Он называется DRD4 7R и влияет на уровень дофамина. Готовность к риску – именно такое поведение характерно для тех, кто любит путешествовать.

И теперь я знаю, что у всех, независимо от рода-племени – путешественников класса люкс, любителей музеев или тех, кто живет в трейлере, – у всех нас есть одинаковый фрагмент ДНК бродяги.

Вчера я сообщила об этом Зефу, и он засмеялся. Сказал, общее у нас только то, что мы бежим от чего-то. Или от кого-то. Типично для Зефа, который всюду видит мелодраму. Такова уж его поварская натура. Как говорит один его друг, творческая личность питается эмоциями.

И он прав: сейчас Зеф как раз готовит нам завтрак размашистыми и смелыми движениями, не оставляющими места для сомнений. Громко разбивает яйца о край сковородки и шлепает их в томатную подливку.

Яйца по-мексикански. Наше любимое блюдо. Самое лучшее, что можно приготовить в трейлере. Бросив скорлупу в мусорку, Зеф чешет в затылке, проводит ладонью по подстриженным почти под ноль волосам. Его черты смягчаются – он проделал трудную работу: поджарил лук до прозрачности, добавил сладкий перец и чили, чеснок, лавровый лист, помидоры, приправы. Теперь соус загустел и выпарился.

Поднеся ложку к губам, Зеф пробует блюдо и улыбается. Я тоже невольно улыбаюсь. Обожаю смотреть, как он готовит. Только в это время он не пытается бороться с самим собой.

– Почти готово. – Почувствовав, что я наблюдаю, Зеф достает гречневый блинчик и слегка обжаривает его на другой сковородке, где уже шкворчит масло. – Проголодалась?

– Умираю с голода.

Я перевожу взгляд на окно. Ветер прорезает бирюзу полосами темно-синего, слева направо тянутся рваные линии.

Именно ради таких видов мы поставили трейлер так, чтобы окна кухни выходили на море. Потрясающее зрелище. И пусть я постоянно перемещаюсь, но эта полоска побережья Девона всегда была моей любимой – крохотные бухточки с песком и галькой, ржаво‐красные утесы и спускающиеся прямо к воде деревья.

Я научилась плавать в этих водах, целоваться в них и смывать в них кровь с ободранных о камни коленей. Я чувствую ритм моря внутри, даже когда нахожусь за многие мили отсюда.

Зеф что-то мурлычет себе под нос и выключает конфорку. Яйца готовы. Он ставит сковородку на стол, балансируя с блинчиками и миской тертого сыра в руке.

Я отодвигаю карту, над которой работала, и ставлю на стол подливу.

Посыпав блинчик сыром, кладу на него яйцо с подливкой и жадно запихиваю в рот. Сначала я ощущаю текстуру: кусочек блинчика и мягкое яйцо; а затем фейерверк вкуса и ароматов.

– Изумительно.

Я вытираю губы и снова кусаю блинчик.

Зеф улыбается, и от уголков его голубых глаз разбегаются морщинки. Есть у него такая способность – взять простые продукты и превратить их во взрыв вкуса во рту. Еще несколько лет назад он работал шеф-поваром в успешном нью-йоркском ресторане. Готовил и мясо, и веганские блюда еще до того, как веганство вошло в моду.

Вскоре люди говорили только о его веганских блюдах. Какое-то время он был бешено популярен. В известном кулинарном журнале его назвали открытием года, он выступал в ток-шоу, три года подряд его включали в список лучших нью-йоркских поваров журнала «Форбс», а фонд Джеймса Бирда даже номинировал его на награду «Восходящая звезда кулинарии».

Он рассказывал истории о знаменитостях, напоказ выкупавших все места в ресторане, и о тех, кто приходил инкогнито, надвинув на лицо бейсболку. Я нашла в интернете сотни статей о нем, со всеми подробностями, разные интервью и обзоры в соцсетях.

Люди часто приходили только ради того, чтобы с ним сфотографироваться. Ну, знаете, фото с угрюмым шеф-поваром и слишком восторженным посетителем, который стоит к нему неподобающе близко.

И он отлично смотрелся на этих кадрах: умеренно вспотевший, в забавной бандане с ярким принтом из девяностых, так выделяющейся на его светлых волосах.

Разительный контраст с тем, как он выглядел, когда мы познакомились, во время «его штопора», как сам Зеф это называл. Я тогда путешествовала по итальянской Лигурии, а у него случился перерыв в работе. Он сказал, что выгорел, но позже я узнала, что его уволили.

После трех лет жалоб су-шеф подал на него в суд. Однажды су-шеф чуть не отрезал себе палец ножом и собирался ехать в больницу, но Зеф предложил вместо этого приклеить палец обратно суперклеем. Очевидно, это стало последней каплей, хотя его предупреждали даже сторонники. К тому времени уже мелькали негативные статьи в прессе. Людям нравятся плохие парни, но не слишком плохие. История с суперклеем моментально разлетелась по свету, и Зефу припомнили все. Он стал изгоем.

Но не для меня. В тот вечер, когда мы встретились, Зеф меня очаровал. Зажарил креветки на гриле, а его истории не просто вызвали у меня смех, но и кусочек за кусочком украли сердце.

– Так что ты думаешь об этой карте?

Я вытаскиваю холст и раскладываю его на столе. Я нарисовала карту для брата – в качестве подарка-сюрприза его невесте.

– Чудесно. – Он подцепляет яйцо на вилку и отправляет в рот. – А она точно о ней не знает?

Я качаю головой.

– Она считает, что я работаю над декорированием свадебного зала.

Сюрприз преподнесет Пенн, но меня не удивляет, что он решил сделать невесте такой подарок. Карты… это нечто особенное для нас с братом.

Моя любовь к картографии началась с маминой коллекции карт. Ее семья постоянно кочевала, а мама ненавидела покидать любимые места. Места, где оставались воспоминания, да и сами служившие воспоминаниями. И чтобы унести их с собой, она собирала карты.

В детстве я часами изучала их, перекатывая на языке географические названия, прорабатывая в голове топографию, но со временем поняла, что, рассказывая о конкретном месте, карты ничего не говорят о ней самой, о том, что она там делала, где ела, танцевала, кого любила. Что воспламеняло ее сердце.

Поэтому на мамин день рождения я решила нарисовать карту нашего города – тех мест, где мы оставили частичку своей души.

Это были не больницы или гаражи, а булочная, в которую мы с мамой заходили, пока Пенн играл в крикет. Дом бабушки и дедушки, где в играх и веселом смехе оживало Рождество. Пляж, где я училась плавать и куда пришла, чтобы в последний раз нормально поговорить с мамой. Даже сейчас, когда я вспоминаю это место, те слова проплывают над головой, как звезды.

Больше всего мне нравится рисовать с друзьями карты для них. Карта многое раскрывает о том, кто они такие, что ценят. Хотя большинство людей переезжают по практическим соображениям – ради экономии, поближе к работе, – на их картах оказываются места, которые западают в душу и заставляют чувствовать себя живыми. Бесплатно.

Работа редко появляется на картах, даже у тех, кто говорит, что живет ради нее. Вместо этого люди рисуют родительский дом, спортзал, ставший единственным контактом с внешним миром после смерти партнера, или парк, где по пятницам они обсуждают последние сплетни с друзьями.

Зеф по-прежнему рассматривает карту.

– Почти доделала?

– Да, осталось всего несколько точек. Я покажу ее Пенну в выходные, посмотрим, вдруг он еще что добавит.

Зеф отодвигает тарелку.

– Значит, раз ты почти закончила, то начнешь работать над книгой?

В его голосе я улавливаю напряжение. Зеф имеет в виду кулинарную книгу. Роскошная еда для трейлеров и уличных ларьков. Блюда, которые можно приготовить на двухконфорочной плите. Это совместный проект – его рецепты и мои иллюстрации.

– Конечно. – Я отрываю кусок от последнего блинчика и макаю его в подливу. – Ты что-то изменил? Добавил больше чеснока?

Я окунаю в подливу вилку и тщательно смакую вкус.

По тарелке предупреждающе клацает нож.

Я каменею.

– Изменил? Ты что-то изменил? – передразнивает он, а потом встает и хватает тарелку. – Что-то не так, верно?

Время замедляется. Я вдруг отчетливо осознаю все происходящее: пульсирующую в виске горячую кровь, острый угол его опущенной к полу тарелки, водянистые ржавые струйки подливы, которые капают с фарфора.

Я осознаю свою мельчайшую мимику, как будто правильное выражение лица может повлиять на то, что сейчас произойдет.

– Если тебе не нравится, ты знаешь, что делать…

Он жестом показывает, как выбрасывает еду из трейлера, и одновременно на его губах застывает кривая улыбка, а взгляд мечется между мной и морем за окном.

Я продолжаю возню с вилкой, а потом жую. Стараюсь не встречаться с ним глазами. Только не сейчас. Если ничего не говорить, слова не будут неверно истолкованы.

Зеф качает головой и отходит, а я думаю: «Вот что тебе нравится – когда у людей все внутри горит».

Таков он, результат его страсти. Страсти, для которой пока нет выхода.

Он придумал отличную идею для книги. Она взлетит. Он постоянно твердит эту фразу: «Мы взлетим, Кир. Наши отношения, книга – все это взлетит».

2

Элин

Португалия, национальный парк,

октябрь 2021 года

– Мы уже близко?

Элин Уорнер останавливается на тропе и осматривает узкий извилистый путь к вершине.

– Ага, отсюда как раз видны трейлеры. – Ее брат Айзек поднимает руку и показывает. – Вон там, справа, за деревьями.

Следуя за его взглядом, Элин прищуривается. Сначала трейлеры «Эйрстрим» трудно различить с холма, их накрывает тень, но, когда освещение меняется, она замечает, как солнце отражается от металлического бока.

– Дай угадаю, наверняка оттуда открывается лучший здесь вид.

– Лучший в мире.

Здесь, на семистах тысячах квадратных метров португальского национального парка, раскинувшегося на четырех гранитных массивах, ей нравится все: и обширные леса из сосен и дубов, и долины, и крутые склоны, которые поднимаются к впечатляющим скалистым вершинам. Красиво, но пугающе.

Огромный непокоренный массив. С каждым шагом, с каждым поворотом парк раскрывается все больше – новая территория, новые леса и горы, повторяющие, словно эхо, самих себя. Такие масштабы всегда пугали Элин. Настолько огромное пространство, что отдельные детали исчезают, заметна только массивность.

Мысли возвращаются к рассказам Айзека о пропавших здесь людях. Нетрудно представить, как они бесследно исчезают в глубинах парка.

Элин и Айзек продолжают путь по пыльной неровной тропе, которая змеится вверх по холму.

Идущий впереди Айзек ускоряет шаг, и через несколько минут ноющая боль в ребрах переходит в пульсацию.

– Погоди, дай минутку отдохнуть, – просит Элин.

Айзек останавливается и покачивается на пятках. Проводит рукой по темным кудрям.

Такой знакомый жест, что на мгновение время исчезает. Они снова дети, все трое. Все в мире идет как надо.

Тряхнув головой, Элин достает из рюкзака бутылку с водой. Откручивает крышку и делает большой глоток.

– Так лучше? – спрашивает наблюдающий за ней Айзек.

– Да. Просто ребра возмутились… Мы столько прошли за последние несколько дней.

«Слишком много», – думает она, вспоминая предупреждение врача и совет не напрягаться.

Но куда там! Со вчерашнего утра, с тех пор как приехали в парк, она погрузилась в это с головой – сначала прогулка к хижине, а сегодня вторая, более долгая, к трейлерам «Эйрстрим».

Элин ничего не может с собой поделать. Каждый шаг, каждый холм как будто увеличивает расстояние между ней и прежней жизнью в Девоне. Последние месяцы… выдались непростыми: трудное дело – первое настоящее в качестве детектива-сержанта после перерыва в карьере, и разрыв с Уиллом…

Ей просто необходимо выжать максимум из каждого мгновения.

– Уверена? Можем сделать привал перед последним отрезком.

В глазах Айзека мелькает сомнение. Это началось с тех пор, как они приехали в парк. Не то чтобы напряжение, но вежливый, почти официальный тон, а не беззаботная болтовня родственников.

Элин напоминает себе, что это естественно, их отношения до сих пор хрупки.

По сути, они с братом строят их заново. До недавнего времени они ограничивались редкими телефонными звонками и сообщениями. Четыре года минимум общения, лишь неловкие разговоры. Эта поездка… как маленький шажок, и Элин боится все испортить.

Неудачные поездки уже бывали. В прошлом году, навещая брата в Швейцарии, Элин расследовала убийство его невесты Лоры. Вряд ли кто-то из них мечтал о воссоединении таким образом.

– Конечно.

Она уже готова убрать бутылку, как вдруг замечает какое-то движение среди дубов неподалеку.

Внезапную вспышку цвета.

Через тропу перебегает олень – темное расплывчатое пятно на фоне листвы. Элин медленно выдыхает.

Пульс замедляется, она испытывает облегчение, но вместе с ним и разочарование. Глупо думать, что, приехав сюда, она сразу избавится от страхов. За последние месяцы вглядываться в то, что скрывается в тени, стало привычкой, таким же безусловным рефлексом, как дыхание.

– Здесь постоянно надо быть начеку, да?

Айзек прослеживает за тем, как олень исчезает в лесу, и там, где он пробежал, дрожат низко нависшие ветви.

– На каждом повороте.

В парке полно неожиданностей – например, вдруг заклубятся клочья тумана. Или посреди леса появятся заброшенные здания. Или придорожные часовни, такие красочные, что захватывает дух.

Они снова трогаются в путь.

– Ты часто так гуляла после больницы? – спрашивает Айзек.

– Немного… но осторожно. Бег в обозримом будущем исключен, поэтому я только хожу. – Элин бросает на него взгляд искоса. – Я как раз собиралась задать тот же вопрос, но, кажется, знаю ответ.

– Точно, – улыбается он. – Летом я много ходил. Да и бегал.

«Это еще мягко сказано», – думает Элин, рассматривая мышцы на его ногах. Брат заметно окреп. Обрел новую силу.

– Это помогает. Ну, знаешь, после Лоры.

– И как ты? – осторожно интересуется она. – Мы ведь почти об этом не говорили.

– Ничего, справляюсь. – Резко повернувшись, он указывает на низко летящую птицу и бормочет: – Похожа на стрижа.

«Еще слишком рано, – глядя на брата, думает Элин. – Не стоит напирать».

Не стоит спешить, если они хотят заново узнать друг друга. Не стоит торопить события. Вот для чего вся эта поездка – аккуратно нащупать путь. Ближайшие недели будут посвящены только им двоим.

«Нам двоим и этому», – приходит ей мысль, когда Элин осматривает окружающее пространство.

Тропа змеится и разветвляется, а потом снова разветвляется. Нависающие над ней ветви одновременно манят и отталкивают. Таинственные, как и каждый фрагмент здешнего пейзажа.

Прошло уже несколько дней, но Элин чувствует, что, как и Айзек, не проникла дальше поверхностного слоя.

3

Кир

Девон, июль 2018 года

– Видимо, можно не стучать.

Я подскакиваю. В высоких кроссовках, джинсах, потрепанной футболке и с широкой улыбкой на лице он стоит перед открытой дверью.

Пенн, мой брат-близнец.

Вуди вырывается у меня из-под ног, чуть не сшибив. Пенн нагибается, чешет псу спину и закатывает глаза, когда тот прыгает, чтобы лизнуть в лицо.

– А как же я?

Мне недостаточно просто объятий, я хочу вдохнуть его, слиться воедино.

Выпрямившись, он обхватывает меня руками.

– Черт, как же я соскучился!

– И я.

Я обнимаю его целую минуту, прежде чем мы расходимся и внимательно смотрим друг на друга. Так всегда бывает после разлуки. Мы изучаем друг друга, пытаемся понять, не пропустили ли чего важного. Но, не считая того, что его светлые волосы пострижены короче, Пенн не изменился.

Он откашливается, смутившись из-за того, что я вижу слезы в его глазах.

– Дурашка.

Я смаргиваю собственные слезы.

– Зефа нет?

– Он плавает. Скоро вернется.

Пенн кивает.

– Каково это – путешествовать вместе с кем-то? Мне нужна подлинная история, а не строчки из рекламного буклета, которыми ты кормила меня до сих пор. Наверняка непросто, ведь ты можешь сравнивать только со мной, а со мной… никогда не возникало проблем.

– Ну да, ну да.

Я закатываю глаза, но путешествия с Пенном и впрямь были беспроблемными. В первый раз мы поехали с палаткой в Испанию, к утесам. Мы прибыли уже в темноте, но утром открылся потрясающий вид на бесконечное голубое небо и обрушивающиеся на берег волны.

Раннее утро в походе – всегда нечто особенное и яркое. Как будто секс с самой Землей, как описывает это один мой друг. Когда ты настолько сливаешься с природой, что словно покидаешь тело. Становишься трансцендентным. Получаешь такой удар в лицо, что в тебе пробуждается нечто первозданное.

В доме такого не почувствуешь. К тому времени как проверишь телефон и выпьешь кофе, становится уже слишком поздно. Шоры опустились.

– Ну что, устроишь для меня экскурсию?

– Конечно. На потолке и на полу новые деревянные панели. Кухню мы разместили у двери, чтобы Зеф любовался пейзажем, когда готовит.

Пенн проводит рукой по деревянной столешнице. Кухня сделана на заказ. Я демонстрирую ему варочную панель, ящики под ней, духовку под столешницей, раковину и полки наверху, заставленные маслами и специями.

– А спим мы тут.

Засунув голову в глубину фургона, Пенн смеется.

– Дай угадаю, это придумала ты, – кивает он на вырезанное сверху углубление для книг.

Я указываю на водительское место.

– И это тоже. Передние сиденья поворачиваются, и можно разложить вот этот столик, получится импровизированный офис.

Я рассказываю об остальных хитростях. Кипятильник. Гелевые подушечки, чтобы кастрюли и стаканы не падали при движении. Холодильник, водонагреватель, крючки для чашек. На стене библиотека для книг и карт.

Я говорю торопливо, даже чересчур, потому что под его взглядом все кажется немного меньше, каким-то потертым. Дело не в Пенне. Не он оценивает, а я. Сравниваю трейлер с их викторианским домом у лимана. Мне необходимо добиться одобрения. Мне надо, чтобы брату не просто понравилось, я хочу вызвать проблеск ревности и убедиться, что сделала правильный выбор.

Но никакой ревности нет, он просто ведет себя мило. Слишком мило, слишком приветливо. Явно заставляет себя, и это плохой знак. Теперь он преувеличенно восторгается. Как будто эти мелочи вызывают у него восхищение. Невозможно восхищаться гелевой подушкой, не говоря уже о желании завести такую же дома. А брат тем временем просит прислать ему ссылку.

Под этим восторгом скрывается жалость. Он меня жалеет. Жалеет, что в тридцать три я нигде надолго не задерживаюсь, и старается это скрыть.

Выпрямляясь, Пенн бьется головой о подвешенное на потолке растение, и горшок начинает бешено раскачиваться.

– А клаустрофобии тут не возникает?

Ну наконец-то критика. Я с облегчением опускаю плечи.

– Только когда мы не ладим.

Раздается хриплый смех.

Мы с Пенном оборачиваемся. Вернулся Зеф – с голым торсом, бедра подпоясаны полотенцем. Улыбаясь, он протягивает Пенну руку.

– Рад наконец-то познакомиться, и прости за опоздание, я… – Он умолкает, переводя взгляд с меня на Пенна и обратно. – Вы не одинаковые… Даже не знаю…

Люди часто так говорят. Хотя Пенн почти на фут выше меня и к тому же мужчина, у нас есть что-то общее, нечто неуловимое, чего по фотографии и не поймешь. Наверное, то, как мы улыбаемся, как появляются морщинки в уголках глаз, как хмуримся, когда на чем-то сосредоточены. Мне нравится думать, что из-за того, сколько времени провели вместе, мы подсознательно подражаем друг другу. Гены в сочетании с алхимией времени.

– Пива? – спрашиваю я, но, разворачиваясь, спотыкаюсь о ногу Зефа и совершаю неловкий танец, чтобы выпрямиться.

– Что ты там говорил про клаустрофобию? – смеется Пенн, разглядывая татуировки Зефа.

Зеф напрягается. Он этого не любит.

– Это только из-за твоего прихода, – быстро отвечаю я. – Когда мы с Зефом вдвоем, все… нормально.

– Да ладно, не может же быть все так гладко, – усмехается Пенн. – Я люблю Майлу, но если бы мы круглосуточно торчали вместе в такой тесноте, то оба свихнулись бы.

Я пожимаю плечами. Он понятия не имеет, как все меняется в трейлере, когда в нем больше двух человек. Пространство как будто сжимается. У нас с Зефом выработался определенный ритм, способ не путаться друг у друга под ногами.

– А мы справляемся. Ну а как там подготовка к свадьбе? – меняет тему Зеф. – Наверное, уже на финишной прямой.

– Ага, слава богу. Если это затянется, никто не выживет.

– Все так плохо? – смеется Зеф.

– Жутко бесят мелкие детали. Например, когда надо решить, сколько точно должно быть цветов в каждом букете. – Пенн с улыбкой смотрит на нас. – Так что… вы следующие?

Вопрос повисает в воздухе, а потом Зеф качает головой.

– Еще рано. Мы ведь вместе всего… – Он смотрит на меня. – Сколько уже, девять месяцев? Десять? Всего ничего.

Пенн напрягается. Он явно в бешенстве, поскольку ненавидит ненадежных людей. В особенности мужчин. Наследие нашего детства.