Другие

Лёва наблюдал за этим, и в нём кипело что-то чёрное и густое. Он видел, как Наташа унизила их обоих, как мастерски поставила их в положение шутов. И видел, как Полина снова попала в ловушку своей злости. И самое ужасное – он чувствовал не благодарность к ней за то, что она вступилась (она вступалась за себя, не за него), а раздражение. Её вспышка только закрепила их ярлык – «злая, неадекватная». И его по ассоциации.

После уроков он не пошёл в библиотеку. Он вышел на пустой школьный стадион. Моросил холодный дождь со снегом. Лёва сел на мокрую лавочку, не чувствуя холода. Он вытащил из кармана ту самую смятую бумажку с карикатурой, разгладил её на колене и долго смотрел на два смешных, уродливых человечка. «Любовь зла…»

Это была не любовь. Это была гравитация. Гравитация одиночества, которая притягивала друг к другу самых несчастных, самых сломленных, чтобы им было с кем разделить тяжесть падения. Они не поддерживали друг друга. Они лишь подтверждали худшие предположения мира о себе: да, мы те, про кого смеются. Да, мы – другие.

Он услышал шаги. Поднял голову. К лавочке подходила Амира. Одна. В руках она держала забытый на уроке физкультуры мяч. Увидев его, она замедлила шаг, явно смутившись.

– Ой, – сказала она. – Привет.

Лёва молча кивнул, быстро сунув бумажку в карман.

Амира постояла, потом, словно приняв решение, села на другой конец лавочки, подальше. Она смотрела на затянутое тяжёлыми облаками небо.

– Дождь противный, – сказала она, просто чтобы сказать что-то.

– Да, – пробормотал Лёва.

Помолчали. Капли стучали по пластиковому мячу у неё в ногах.

– Мне… жаль, что сегодня так вышло, – неожиданно сказала Амира, не глядя на него. – Наташа иногда бывает слишком… резкой.

Это была не извинение. Это было констатация факта, сказанная так тихо, будто она боялась, что её слова донесутся до ушей Наташи даже здесь.

– «Иногда»? – горько усмехнулся Лёва.

Амира вздрогнула и наконец посмотрела на него. В её глазах было замешательство и что-то вроде вины.

– Она не плохая, – сказала она защищающимся тоном. – Просто она… она так видит мир. Сильных и слабых. И она сильная. Поэтому может позволить себе многое.

– А мы слабые? – спросил Лёва прямо.

Амира опустила глаза. – Я не знаю. Я не про тебя… я… – она запнулась. – Мне просто не нравится, когда кого-то доводят до слёз.

– Полина не плакала, – заметил Лёва.

– Не сейчас. Но… – Амира вздохнула. – Ладно, мне пора. У нас с Даней… то есть, с Даниилом… репетиция по английскому.

Она встала, подхватила мяч и быстро пошла прочь, почти побежала. Она боялась быть увиденной с ним. Эта короткая встреча лишь подтвердила его статус прокажённого. Даже самая мягкая из «стаи» боялась замараться.

Лёва остался один под дождём. Гравитация снова давила на него, вдавливая в мокрую лавочку. Он думал о Полининых словах: «Не дай им себя стереть». Но как не дать, если ты – мел в их руках? Если каждое твоё движение, каждая реакция лишь даёт им новый материал для шуток, новый повод для сплочения?

Он посмотрел на школу – большое, тёмное здание с редкими огоньками в окнах. Там, внутри, кипела жизнь. Сплетни, симпатии, репетиции, планы на выходные. А здесь, снаружи, на мокрой лавочке, сидел он. Человек-невидимка. Человек-призрак. И где-то там, наверное, в другой части района, шла к дому Полина. Человек-мишень. Человек-взрыв.