Перезагрузка

Милена шла пешком, цокала каблучками по тротуару, выложенному аккуратной розовой плиткой. Машины пролетали мимо нее по широкому проспекту Белинского – сияющие металликом, мощные, наглые, гордящиеся своей красотой и скоростью. Она тоже могла бы стать хозяйкой такого механического чуда – средства позволяли. С комфортом сесть в салон, обтянутый натуральной кожей; завести двигатель, насладиться едва слышным рокотом могучего зверя; по-дамски грациозно переключить пальчиками рычаг автоматической коробки… Выехать с третьего этажа автостоянки, медленно покатиться по черной асфальтовой спине пандуса, следуя за гладкой задницей шикарной "Volga-luxury" – последней модели Нижегородского автозавода, самого популярного автомобиля в Европе. Могла бы… Милена боялась. Она уже пыталась выучиться вождению, даже заплатила за это деньги. И не смогла себя заставить. Каждый раз, когда ее руки касались руля, она вспоминала несчастный "Жигуленок", тараном несущийся на колесницу персов. Град пуль, грохочущий по капоту, ослепительное пламя взрыва… Удар, скрежет, золотые пластины обшивки, разлетающиеся в разные стороны… Кони, храпящие в смертельном испуге, калечащие друг друга шипами бронзовых пластин… Руки Иштархаддона, неумело вращающие баранку… Неужели это было на самом деле – колесницы древних персов посреди улицы Родионова, обычной улицы Нижнего Новгорода? Бред. Или сон?

Не бред и не сон. Все это было на самом деле – реальность, искаженная взбесившимся сознанием двух сражающихся между собой креаторов. И все прошло. Канули в прошлое гигантские Слепые пятна, похоронившие под призрачным туманом миллионы жизней, исчезли в одно мгновение орды дикарей, вооруженных луками и гранатометами. Деформация реальности исчезла после гибели тех, кто ее создал – двух людей, называвших себя креаторами. Двух монстров, превративших обычный город в поле виртуальной битвы.

Одним из этих людей был Игорь Маслов. Ее любимый. Игорь… Он умер. Убил себя. Понял, что не сможет контролировать бестию, способную созидать и разрушать, но не способную к жалости. Бестию, которой был он сам.

Мила грустно вздохнула и посмотрела на часы. Ого! Она резво прошлепала три километра вдоль проспекта – не заметив расстояния, полностью погрузившись в себя. Обычно она ездила на трамвае, но вот сегодня захотелось пройтись пешком – дать работу ногам, развеять грустные мысли. Мысли, само собой, не развеялись, ну и черт с ними, нет времени думать – до комплекса "НН Глобал Коннекшн" остается несколько минут ходьбы. Три гигантских башни из стекла и бетона, царапающие небо сияющими стальными шпилями. И два десятка зданий помельче – этажей этак до двадцати-тридцати, причудливой архитектуры времен неопоставангарда. Возвести такое великолепие всего за год, на месте взорванного нижегородского телецентра – кому такое по силам? В одиночку – пожалуй, никому. Нижний Новгород, разрушенный Вторжением, отстраивали всем миром. Отличная идея: возвести на месте руин город-сказку – красивый, комфортный, идеальный. Перенаселенная Москва не справляется с демографическими и финансовыми проблемами? России нужен новый международный центр информационных технологий? Вот вам, пожалуйста – мегаполис-мечта, город будущего. Нижний Новгород. Прорыв в счастье. Город умных.

Два слогана: "ПРОРЫВ В СЧАСТЬЕ" и "ГОРОД УМНЫХ", начертанные потускневшими буквами на длинных обтрепанных полотнах, висели поперек проспекта, слабо трепыхались под весенним ветерком. Прорыв… Нарыв. Милена упрямо качнула головой. Можно посадить красивое экзотическое деревце в холодную северную почву и немедленно объявить о успешной акклиматизации. Это не так уж и трудно. Только этого недостаточно для выживания. Растение придется накрыть стеклянным колпаком, подогревать грунт, вносить дорогостоящие подкормки. И все равно у деревца будет два дальнейших пути – либо зачахнуть и умереть, либо переболеть, но приспособиться, превратиться во что-то совершенно новое, непривычное для взгляда хозяина, не столь красивое внешне, как это планировалось селекционерами, но жизнеспособное.

Нежное растение, заботливо выращенное на почве Нижнего Новгорода, болело. Признаки болезни едва различались глазом – трудно было приметить их на фоне красочных цветов и ярко-зеленых листьев причудливой формы. И уж само собой, те, кто должен был освещать для мировой общественности развитие города-конфетки, этакого трехсотэтажного Чупа-чупса, старались не замечать пятен плесени. И Милена была одной из тех, кто радостно, с энтузиазмом, расхваливал в эфире Радионета любимое детище неоглобализма.

Стеклянная дверь бесшумно раздвинулась перед Миленой. Она прошла через просторный вестибюль, на секунду задержалась перед аркой пропускника, автоматическим движением провела пластиковой картой по прорези детектора. Вошла в зеркальную кабину лифта, оказавшуюся на удивление пустой, и понеслась вверх, на сто двенадцатый этаж. Придирчиво оглядела свое отражение. Н-да… До стандарта красавицы вы, госпожа Серебрякова, никак не дотягиваете. Росточком маловата, ножки тоненькие, голенастые. И грудь, Милена, где ваша грудь? Где ваш пышный бюст? Вы оставили его дома, забыли пристегнуть? Не пора ли задуматься о пластической операции? Все современные, без предрассудков, дамы в вашем отделе давно уже прибегли к этой неопасной, безобидной манипуляции. Теперь на них приятно смотреть. Они соответствуют стандарту. А вы – нет! Может быть, поэтому на вас не обращают внимания мужчины? И именно поэтому вы пользуетесь репутацией "синего чулка"?

– Сами вы чулки! – сказала Мила и показала изображению язык. – Чулки-дураки. Если бы я встретила хоть одного нормального мужика, он сразу бы стал моим. Моим! Сразу! Никуда бы он не делся. Только где их взять, нормальных…

Врушка. Самообманщица. Нормальных мужчин вокруг нее было хоть отбавляй. Нормальных, и красивых, и мужественных, и даже просто хороших. Только все они не подходили ей. Потому что они не были Игорем Масловым. Все они в подметки ему не годились. Милка любила только его – Игоря. А он умер.

Она никак не могла справиться с этой болезнью. Не могла поверить в то, что он умер. Сама ведь шла за его гробом, плакала навзрыд. Сама кинула горсть земли в его могилу. Похоронила его. И вот нате – до сих пор разговаривает с ним и пишет ему письма.

Сумасшедшая. Интересно, что бы сказали ей на работе, если бы узнали об этой странности? Посоветовали бы обратится к психотерапевту, конечно. Это сейчас модно – ходить к психотерапевту. А вот на самом деле – взять и пойти. И свести дяденьку-психотерапевта с ума. Рассказать ему, что тот, кого похоронили, был вовсе не Игорем Масловым, а древнеассирийским полководцем Иштархаддоном из рода Слышащих Иштар. Точнее, его телом. И что разум Иштархаддона вселился в выжившее тело его двойника – Игоря. И очень скоро довел это худосочное тело до своих прежних, шварценеггерообразных габаритов. Таким образом, что у нас есть теперь? Есть Иштархаддон, он же Хадди, из целей конспирации называющий себя Игорем Масловым. Милена пыталась полюбить его – он так был похож на Игоря… У нее не получилось. Она даже не знает, где он живет последние полгода. А где же разум, где душа настоящего Игоря? Похоронены вместе с оплаканным телом? Наверное, да. И все равно не верится.

Ну что, господин психотерапевт, слабо разобраться? Говорите, хороший психиатр здесь нужен? Необходимо тщательное обследование и кропотливое лечение, лучше в стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением? Идите к черту, господин психотерапевт. Обойдусь. Сама разберусь. А если не разберусь, буду терпеть. Просто терпеть. Мне не привыкать.

Все это нужно оставить там, за дверью своей квартиры – слезы, душевные переживания и несостоявшиеся мечты. Здесь – работа. Сегодня у Милены важный день. Можно сказать, выдающийся. Слава Богу, шефы передачи не подозревают, насколько выдающийся. Если бы догадались, не пустили бы ее не то что в студию, даже в это здание. Надавали бы пинков и выгнали. Пинки еще будут, дай Бог чтоб только пинки… Ладно, нет смысла отступать. Отступать еще страшнее, чем идти вперед, потому что сзади – грязь, гной нарыва, готового вскрыться. Если вскрыть его суждено именно ей – что ж, это судьба. Когда-то она уже молчала до последнего, с ужасом наблюдая, что творится в закрытых сетевых баттлах, какая зараза там зреет. Тогда все кончилось плохо. Да, похоже, и не кончилось вовсе – уж очень то, что начало происходить сейчас, напоминало рецидив старой болезни. Синие вспышки… Это ж надо! Никому в этом городе ничего не говорит такое словосочетание – "синие вспышки". Только ей. Или не только? Так или иначе, те, кто уже знает о том, что это означает, предпочитает молчать, утаивать информацию. А она скажет. Скажет всем.

Милена деловитым шагом прошла вдоль коридора, сухо кивая по пути всем встречающимся. Между прочим, статус ее здесь достаточно значителен. Пусть для сослуживцев она всего лишь девчонка с мартышачьей мордочкой, выскочка, за год преодолевшая карьерный путь от мелкого местного корреспондента до ведущей собственного ток-шоу. Плевать на сослуживцев. Когда она выходит в прямой эфир, то становится властительницей дум, дирижером реплик. Это она, Милена, придумала передачу "Кремль № 2" – популярную, повышающую свой рейтинг с каждой неделей. Она сумела убедить руководителей канала, что такая передача нужна. И сегодня – ее день, день Милены Серебряковой, даже если он и станет ее последним днем в Си-эм-эн.

Короткий визит в зал съемки. Все в порядке – моют пол, вытирают пыль с пластиковых панелей, подворачивают крепления в вечно разболтанных креслах для зрителей. Через час все будет сиять и искриться. Зальчик, конечно, маленький – рассчитан всего на двадцать зрителей, одну ведущую и одного оператора, орудующего, правда, сразу шестью видеокамерами. В эфире кажется, что зал в пять больше – но это уже за счет компьютерной технологии. Каждую неделю, по вторникам, сюда собираются двадцать человек – само собой, коренные нижегородцы. И все, как один, начинают изумляться – неужели эта душная комната и есть шикарный зал съемок? Она и есть, дорогие сограждане. А где же панорамное окно с видом на нижегородский кремль и Большую Покровку? Где пирамида из розового стекла, увитая лианами, где зимний сад и бассейн с журчащими водопадами и плавающими лебедями? Все будет, дорогие мои, все будет. Мы вручим каждому из вас диск с записью сегодняшнего прямого эфира, и вы убедитесь, что все на месте – и водопады, и водоплавающие. А что их не существует на самом деле – пусть это останется нашей маленькой тайной. Видели бы, что творится в конурке, в которой снимают синхронные прыжки с парашютами… Что, и они?.. А вы как думали? Подмигнуть правым глазом, деликатно хихикнуть. Все, момент дружественной интимности создан, единение достигнуто. Можно работать.

Все это будет потом, через несколько часов. Что-то будет…

Милена отогнала тревожные мысли и отправилась в студию – предстояла работа над текстом. Пятеро корреспондентов трудились в поте лица – едва оторвали взгляды от экранов, чтобы поздороваться. Милена достала из сумочки маленький золотистый диск, скормила его компьютеру. Уселась в кресло и задумалась.

Домашние наработки. Текст – достаточно остроумный, в меру провокационный, в целом демонстрирующий лояльность к идеологической линии канала. "Кремль № 2" – о чем эта передача? Конечно же, о Нижнем Новгороде. Кремль номер один – в Москве, это ежу понятно. А наш, нижегородский кремль – уже не просто один из многочисленных кремлей и кремлишек, раскиданных по городам российской глубинки. Это, уважаемые телезрители, кремль города, претендующего на второе место в великой стране России! А кое в чем – и на первое место, в частности, по высоким технологиям. Только вот довольны ли коренные нижегородцы переменами в своем городе, переворачивающими все их представление об привычном образе жизни? Не все, оказываются, довольны – можете себе такое представить?! По статистике – тридцать пять процентов нижегородцев недовольны. Что же не устраивает этих строптивых граждан? Работы нет? Нет, с этим все в порядке. Низкий уровень жизни? Грех жаловаться – по этому показателю обогнали всю Российскую федерацию. Что там еще? Свобода слова? Экология? Безопасность личности? Все на высшем уровне, господа! Вероятно, нижегородцы просто зажрались.

Милена вспомнила, как полгода назад она стояла перед московским шеф-редактором канала, Гленом Кирби, и пыталась объяснить ему свою концепцию.

– Гражданское общество Нижнего Новгорода необычно, оно выходит за рамки любых социопсихологических моделей, – говорила она тогда. – Необходимо учесть трагическую специфику – год назад здесь случилась катастрофа, невероятная по своему масштабу, уничтожившая три четверти населения города. У каждого из выживших нижегородцев погибли родные и близкие, и большинство из них даже не похоронено – они просто канули в небытие. Жизнь в компании мертвецов, не преданных земле – вот удел многих, до сих пор не поверивших в смерть близких людей. В сущности, социум нашего города нездоров в психическом отношении – он страдает неврозом навязчивых страхов, всеобщей манией преследования. Город, который пытаются представить как образец умиротворения и социального благополучия, на самом деле является коллективным психопатом, нуждающимся в лечении.

Девушка, переводившая речь Милены, не раз запиналась и переспрашивала. Милена понимала, что переборщила с научными терминами, и все же чувствовала, что только атакующим, не дающим опомниться маневром ей удастся убедить шефа создать новую передачу. Она слабо ориентировалась в социопсихологии – умные слова были позаимствованы из книги, написанной видным американским психоаналитиком и заучены наизусть. Но все, что она говорила, являлось чистой правдой. Правдой, на которую предпочитали закрывать глаза.

– Э-э, но позвольте, как же так? – Кирби помахал рукой в воздухе. Он говорил по-английски, и теперь секретарша переводила на русский. – Ведь и ваше правительство, и весь развитый мир, в частности, США, сделали очень много… э… все, что могли, именно для вашего города. Психическая травма, перенесенная в прошлом, это, конечно, очень серьезно. Но жители вашего города должны чувствовать себя комфортно сейчас, потому что у них есть великие возможности для возрождения…

– Комфортно? – Милена сжала кулачки, забыла вдруг все научные слова. Неужели этот чертов американец не понимает, о чем идет речь? – Вы говорите о комфорте, господин Кирби? А вы можете представить себе, господин Кирби, мужчину, который бросается под бульдозер, разгребающий обломки десятиэтажного дома? Знаете, что он кричит? "Не трогайте, это могила моей семьи! Нельзя трогать могилы!". Этот тип, определенно ненормальный, в недалеком прошлом известный бизнесмен, мешает работе на стройке весь день, и в конце концов его изолируют в хорошую психиатрическую клинику – гуманно, всего лишь на два дня, на то время, пока уберут обломки. Сами подумайте – как же не трогать могилы, если весь город – сплошная могила. Через два дня этот человек выходит, идет на эту стройку и разбивает себе голову об бетон – чтобы умереть на том же месте, где умерли все его родные – мать, жена и четверо детей, двое из них приемные. Он больше не хочет жить. Еще представьте себе женщину, которая везде ходит с игрушкой – такой большой пластмассовой куклой, и сажает ее рядом с собой на отдельное место в трамвае, и берет на нее билет. А когда кондуктор говорит, что билет брать не нужно, то женщина удивляется: "Почему же не нужно? Оленька у меня большая, ей уже восемь лет". И улыбается счастливо, по-матерински, и гладит куклу по голове. А вот еще: мальчик без рук, который живет на улице, и никакими средствами его невозможно затащить в дом. У него клаустрофобия – боязнь замкнутых помещений. Знаете, почему? Он прятался в подвале, но дикари нашли его. Пожалели ребенка, не убили – только лишь изнасиловали, отрубили руки по самые плечи и прижгли раны огнем, чтобы не истек кровью…

– Вы говорите о случаях явных душевных расстройств, – перебил ее Кирби. – Я сочувствую вам, Милена. Вам и вашему городу. Все это действительно ужасно. Но… мне кажется, что это – не тема для ток-шоу. Вы сами говорите, что многие в вашем городе находятся в депрессии. Не стоит их расстраивать еще больше. Нужно быть очень деликатным, я бы даже сказал, осторожным, когда мы говорим о проблемах Нижнего Новгорода.

– Вот, все так говорят, – зло сказала Милена. – Как только заводишь речь о Нижнем Новгороде – натыкаешься на глухую стену. Просто заговор молчания! Все это очень странно – например, московскую криминальную хронику показывают без купюр, так как есть. Трупы, кровь, автокатастрофы – любуйтесь, пожалуйста. Если же Нижний Новгород – все исключительно в сладко-сиропном варианте. Это несправедливо! Вот вы представьте себе старушку с выколотыми глазами, бывшую преподавательницу музыки…

– Милена, – Кирби снова перебил ее. – Я вижу, вас очень трогают ужасные сцены. Я понимаю, что вы глубоко переживаете страдания своих сограждан. Разрешите, я тоже нарисую вам одну картинку. Африка, Эфиопия. Засуха, большой голод. Приезжает гуманитарная помощь. Палаточный лагерь – американские люди идут и раздают пакеты с едой. Там лежит мальчик, весь… как это сказать… У него вся кожа покрыта язвами. Над ним летает много мух, они садятся на него, ползают по нему, но он не обращает внимания. Он лежит на боку, у него огромный живот, а руки и ноги тонкие, как палки. Это крайняя степень дистрофии – понимаете, Милена. Ему лет десять, но выглядит он как старичок. И там много таких детей в этом лагере – несколько сотен. Я подхожу к этому мальчику, сажусь рядом с ним на корточки. Я знаю, что не могу дать ему что-то твердое, потому что он не сможет разжевать – у него нет зубов, выпали. Я открываю банку с картофельным пюре, я пытаюсь кормить его с ложечки. Сам. Мухи мешают мне, они кусаются. А мальчик… Он отодвигает мою руку. Он уже не хочет есть. Он забыл, что это такое – еда. Я видел такое сотни раз – я работал в Африке семь лет. А Афганистан… Я пробыл там полгода, но до сих пор просыпаюсь по ночам от кошмара. Вы и представить себе не можете, что там творится. Вы говорите о несправедливости, Милена. Только как же тогда с Африкой? Да, у развитых стран сейчас имеется значительное количество свободных финансов, которые могут быть направлены нуждающимся. Но вот вашему городу помогают гораздо больше, чем, к примеру, Эфиопии, хотя в помощи нуждаетесь вы гораздо меньше. Это не кажется вам несправедливым?

Милена внимательно посмотрела на Глена Кирби. Стопроцентный американец: демократично, но со вкусом одет, холеные ногти, седина на висках. Аккуратно подстриженная щеточка усов. И глаза – умные, грустные. Ох, непрост господин Кирби. На хромой кобыле такого не объедешь.

– Я не живу в Африке, – тихо сказала Милена. – Если бы я жила там, то, возможно, пришла бы вам с просьбой о помощи Эфиопии. Но я живу в своем городе. Я болею душой за него. И прошу вас именно об этом. Да, наши люди окружены заботой, но они привыкли бояться чужих. Им очень сильно досталось от чужих, и теперь большая часть нижегородцев – откровенные ксенофобы. Им страшно принимать помощь от тех, кто пришел извне, тем более, что значительная часть тех, кто пришел – иностранцы. С этим комплексом нужно бороться. Его нельзя замалчивать, о нем нужно говорить. И это может действительно помочь. Конечно, то, что я вам предлагаю, ток-шоу, это не выход, но хотя бы какая-то попытка выхода из положения…

– Хорошо, – сказал Кирби, – вы меня убедили. Мы попробуем.

И улыбнулся.