По тропам Кромки

- -
- 100%
- +
Со стороны могло показаться, что Лев Евгеньевич наклонился к соседу, пытаясь понять – жив тот или почил в бозе. Пальцы коснулись запястья пьяницы, словно нащупывая пульс, лоб прорезала морщина. На самом деле скель воспользовался удобным случаем и украл у соседа добрых полгода жизни. Ни дареные, ни краденые годы не имели вкуса и не заражали алкоголизмом или сумасшествием.
Лев Евгеньевич степенно разогнулся, переступил через руку соседа и прошествовал к лифту. Неожиданная удача приободрила – отступило желание спрятаться под каменной броней, застучало, разгоняя кровь, взбодрившееся сердце.
Дома скель старательно развесил одежду по плечикам – рубашка на выход в магазин сгодится – достал из кармана письмо и отнес на кухонный стол. Нож взрезал конверт с хрустальноводским и екатеринбургским штемпелями. Сложенный тетрадный листок едва не спланировал на пол – скель успел поймать его на лету. Край листка был неряшливо оборван. Короткие строки написаны пляшущим почерком – буквы расползались в разные стороны, меряясь неуместной длиной и шириной.
«Пишу вам по наущению моей родственницы, Ефросиньи Петровны Гладышевой, переехавшей в Хрустальный Ключ из уральского села в 1961 году вместе с супругом. Она посоветовала мне обратиться к вам, как к сведущему кладоискателю. Нам нужна срочная консультация по поводу одной находки. Об особенностях оплаты осведомлен, заранее согласен, готов потратить десятилетие. Прошу вас позвонить по телефону…»
Скель отвел взгляд, не вчитываясь в ряд цифр, и задумался, перебирая имена и даты. Гладышева. Нет, фамилия ни о чем не говорила. Ефросинья. Фрося. Покопавшись в памяти, скель вспомнил толстенную русую косу, зеленые глаза. Фрося! Красавица была, и любую тоску и боль ладонями снимала. Рассталась с даром, когда замуж пошла, тогда связь и оборвалась – с обычными людьми скель общался неохотно. О чем говорить? С придуманными праздниками поздравлять? Вот и Фрося почти сорок лет молчала, по пустякам не дергала. А теперь нашла – или поверила, что нашла – богатую захоронку, решилась позвать на помощь.
Соблазнительно. Заманчиво. Оплата должна вернуть скелю силы, лишить проблем со сменой облика – в последнее время он с трудом копировал две фотографии с документов, о том, чтобы уйти от слежки, превратившись в случайного прохожего, не было и речи. Предложение привлекало и отпугивало одновременно. Скель побаивался, что его заманивают в западню, и ему придется потратить последние крохи волшбы на то, чтобы вырваться. Позвонить? Поговорить с этим… как его? Скель прочел имя, которым подписался отправитель. Георгий.
Будет ли польза от звонка? Вероятнее всего – нет. Скель не поймет, ответили ему правду или соврали. Он не утратил умение распознавать людскую ложь, но для этого требовалось смотреть в глаза. Звонок выдаст его заинтересованность, в худшем случае подтвердит: тот, кого хотят заманить в ловушку, действительно существует.
Скель отодвинул письмо. Распахнул окно, впуская морозный осенний воздух. Он стоял перед выбором. Можно было продолжать бессмысленные прятки. Прозябать в человеческих городах, переезжать, меняя однотипные съемные квартиры, воровать кусочки жизни и документы, бояться разоблачения по отпечаткам пальцев. Он не удалялся от Уральских гор – верил, что его источник зазвучит там, где он впервые осознал себя. Когда-то, в годы революции, он вернулся в Екатеринбург, раздираемый гражданской войной. Против потока – рвался туда, откуда многие люди бежали. Он равнодушно следил за сменой человеческой власти, не тяготился «железным занавесом» – перейти границу, осыпавшись щебнем, не составляло особого труда. Беда была в том, что свобода европейских стран, манившая людей, не давала ему никаких привилегий, а могла и наложить дополнительные ограничения.
Советская власть сначала отрицала колдовство, затем, постепенно, начала подминать редких колдунов, ведуний и нежить, ставя на контроль. Несогласных и бунтовщиков уничтожали. Скелю удавалось скрываться от надзора особых отделов. Здешние правила игры он выучил назубок. Как выжить в свободной Европе или далеких Соединенных Штатах Америки – сложный вопрос. Скель не верил в правительство, не замечающее существование волшбы – даже коммунисты в итоге построили Астрально-Диагностические Центры и создали институты для обучения биоэнерготерапевтов. Какую плату мог бы взять с него свободный Запад, скель не знал и не хотел знать. Он боялся, что эмиграция отрежет ему путь в Уральские горы.
«Горы, в которые я перестал выходить, замирая камнем в квартире, проводя недели и месяцы в летаргическом сне».
Пара телефонных звонков в справочные службы дополнила изменчивую картину мира. Расстояния сократились. Какую-то сотню лет назад путешествие от Екатеринбурга до Кавказа не один месяц занимало, хоть верхом, хоть на перекладных. А сейчас три дня поездом бесцельной тратой времени считались. Как и авиарейс с пересадкой.
Скель заказал билет на самолет, который доставит его в Ставропольский край трехчасовым перелетом. Он решил, что Льву Евгеньевичу Бархатцеву не к лицу выбираться в Хрустальный Ключ на разведку. Если Фрося на старости лет поддалась искушению и доложила о его существовании спецслужбам, разумнее будет не светить династию Бархатцевых в списках авиапассажиров.
В Хрустальный Ключ, город-курорт, славящийся бронзовым орлом и нарзанной галереей, отправится неприметный худощавый мужичонка со скучным именем Василий и незапоминающейся фамилий Петров. Конечно, скель собирался взять с собой запасной комплект документов. Мало ли как дело обернется, вдруг и Лев Евгеньевич срочно понадобится. Кража жизни у пьяного соседа давала пару недель, позволяющих менять эти личины, не боясь осечки. Она же обострила слух – в квартире зазвучала негромкая перебранка гор, недовольных шахтами, пронизывающими недра, и заводами, выбрасывающими удушливый дым в атмосферу. Ропот укрепил скеля в мысли – «надо что-то менять». Сворачивать с накатанной колеи, пока это возможно.
Глава 4. Владимир. Прогулка на обрыв
– Я еще два пакета ряженки купила, Владимир Петрович. Хотите?
– Нет, спасибо, Надюша. Уже в ушах плещется.
Вирм откинулся на сиденье, ненадолго прикрыл глаза, в сотый, а, может, в двухсотый раз порадовался, что пошел наперекор общему мнению, и позвал девчонку на себя работать. Петя водитель хороший, и не было бы хозяйского приказа, к рюмке не потянулся. Но чутья на неприятности лишен, при виде змея, бывает, что и столбенеет… и хлопотать, беспокоясь о хозяине, не станет. Это Наденька и переодеться после купания в фонтане заставит – «куда вы, ироды, в машину мокрые лезете?» – и сахар в ряженку насыплет, когда руки дрожат, и за новым якорем проследит, чтоб не своевольничал.
– Бюветы уже открыты. Водичку пить будете?
– Можно, – согласился Вирм. – Остановись перед мостом. Сходим, причастимся.
Ему не хотелось пить, поход к источнику был поводом понять, примут ли Яра его город и его горы. Их владения.
Вирм приехал в Хрустальный Ключ случайно. Десяток лет назад метался по стране, пытаясь справиться с горем, пережить смерть Ирины, научиться жить без якоря. Он еще не подозревал, что найдется замена – сначала продажный Игорь, потом надежная Кристина – и решал проблему, как мог. Останавливался в недорогих гостиницах, ночью выпускал змея на свободу, не зная, сможет ли утром очнуться, или горничная вызовет «Скорую», наткнувшись на почти бездыханного постояльца. Они утюжили небо, крушили, ломали, рвали на части, выплескивая ярость. Змей возвращался к себе в отнорок, а Вирм сбегал, меняя поезда, автобусы, привокзальные гостиницы. Долго бы не пробегал, и не таких вычисляли и ловили, остановили бы… сам остановился, повезло.
Он влюбился в Хрустальный Ключ с первого взгляда на башню вокзальных часов. Закрепил чувство глотком воды из питьевого фонтанчика, и уверился, что нашел свой дом. Горы, зелень вперемешку с белизной далеких зданий, внушительные старые корпуса санаториев со шпилями, куполами и вычурными балконами, тенистые улочки – все было пропитано спокойствием, надежностью, незыблемостью вековых привычек. Хрустальный Ключ вытер из памяти промозглый, закованный в дремлющий камень Питер, унял боль от потери Ирины.
А змею понравились горы. Даже отнорок изменился: исчезли набережная, мост через канал, возле которого он поджидал Ирку из колледжа. Появился утоптанный обрыв, с которого шаг – и в пропасть. Вирм тогда порадовался, что новый дом пришелся по душе им обоим. Жить в разлуке с Хрустальным Ключом он бы не смог, жить в разладе со змеем – тоже.
Новый якорь Наденьке не понравился, да и самому Вирму по душе не пришелся – нахальный, настороженный, озлобленный, как битый бродячий пес. Вроде оно и неудивительно, не с чего пока доверять незнакомому человеку, но так и хочется ухватить за шкирку, натыкать носом в очевидный факт: никто кроме меня тебе не поможет. Прими реальность – пусть и выбивающуюся из обычных представлений – и начинай делать то, что от тебя требуют. Всего-то и надо: быть рядом, пока змей утюжит здешнее небо, и помочь вернуться.
Вирм ненавидел неведомо кем наложенные ограничения – на время вылета змея он терял контроль над телом, превращался в овощ, и приходил в себя только после окрика или прикосновения якоря. Была и альтернатива, зыбкая, то работающая, то неработающая – боль. За дни поисков Яра Наденька трижды прижигала плечо. Помогло. А могло и не помочь. Пока нашел Кристину, ухитрился в больницу загреметь, две недели пролежал в коме. Налетался в змеиной шкуре так, что думал, от высоты тошнить начнет. Обошлось.
Может, оно и правильно – границы должны быть. Неизвестно, что Вирм бы натворил, без рамок-то… на мировое господство, конечно, не замахнулся, но властью над любимым Хрустальным Ключом не ограничился.
– Как тебе? – спросил Вирм, спускаясь по ступенькам к бювету.
Он сюда заходил регулярно, привычно здоровался с продавщицами стаканов, клал на блюдечко купюру, отмахивался от сдачи. Нельзя сказать, чтобы здешний нарзан был так уж вкусен, или забота о здоровье гнала. Нет, все объяснялось просто – когда-то Вирм с сумкой через плечо накружился по улочкам, вышел к бежевому зданию с крышей-куполом и задумался: «Что это? Часовня? Креста вроде нет». Внутри оказались краны с минеральной водой, и, утолив жажду, он пообещал себе возвращаться – странный привкус ржавчины утихомирил бушующие обиду и гнев. Это надо было запомнить и пользоваться.
– Первый раз такое вижу, – Яр осматривался, прочитал надпись «источник минеральных вод» на фасаде, изучил вывеску-расписание, оглянулся на шум электрички на мосту.
– Я тоже раньше думал, что нарзан в бутылках растет, – заверил его Вирм. – Потом разобрался, даже слова «доломитный» и «сульфатный» выучил. Пойдем, я тебе все покажу.
Они купили разовые стаканчики, наполнили их из отполированных прикосновениями кранов, вышли под тень деревьев. Яр попробовал воду, поморщился.
– Пей. Полезно.
– Невкусно.
Вирм рассмеялся. Он радовался и в то же время немного негодовал. Появление Яра в его личном храме не вызвало ни неприязни, ни отторжения, а с Игорем, помнится, вместе войти не мог – корежило. Это хорошо. Плохо, что в любопытстве Яра нет симпатии. Настороженность, опаска.
«Да он же планирует, как будет отсюда бежать! – неожиданно сообразил Вирм. – Ищет взглядом железнодорожные пути, запоминает ориентиры. Ему не до нарзана и красот. Ничего, когда поймет, что ко мне привязан, по-настоящему осмотрится. А привяжу накрепко, чтоб даже мысли о побеге отшибло, и лишний шаг сделать боялся».
Он напомнил себе – в рукаве есть козырь – выкинул пустой стаканчик, приказал:
– Пошли в машину.
Пусть увидит его дом, его крепость. Не новостройку, настоящий особняк, с башенками, солидной оградой с каменными шарами, аккуратно подстриженными кипарисами, и старинными фасадными часами над главным балконом. Пусть поймет, с кем завязался, уяснит, наконец, что никому его однушка даром не сдалась.
Дома вышло, как желалось. Особняк вогнал Яра в оторопь. Глазел, приоткрыв рот, то на часы смотрел, то на Фатиму, встретившую их в дверях. Та рассматривала Яра украдкой, прячась за серым пуховым платком – знала, за кем уехали, тоже оценивала – от волнения частила так, что Вирм половины слов понять не мог. «Опять пил-гулял», «ждала хаш варила» и «куда гость селить?» разобрал, ответил:
– Гость к нам надолго, так что пусть сам комнату выбирает. Посмотрит дом, потом решит.
Яр поперек не полез, будто и вправду честно собирался год отработать, с Фатимой поздоровался вежливо, получил чистые, относительно подходящие по размеру вещи, и отправился в ванную в первой попавшейся комнате для гостей.
Вирм тоже пошел в душ – смыть с себя привязчивый запах мокрых лотосов. Прохладная вода утоляла усталость, бодрила, нашептывала: «Начни, начни…» Вирм скомкал мочалку, отправляя желание действовать в слив, вместе с мыльной пеной. Торопиться нельзя. Змея надо выпустить ночью. Плавали, знаем, три года назад, после Кристинкиного затянувшегося отпуска, пришлось городу новое колесо обозрения дарить. Оно, конечно, детишкам в радость, но накладно.
Искупавшись, Вирм включил телефон – пусть расскажет о принятых звонках и смс-ках – промотал длинный список, просмотрел сообщения. Ничего важного, ничего срочного… разве что Соньке перезвонить?..
Раздался тихий стук – в дальнюю дверь. Вирм пересек спальню, вышел в комнату, которую Кристина называла «малой гостиной», крикнул:
– Входи.
В дверь проскользнул один из Фатиных внуков. На шахматный столик легла тоненькая папка.
– Татьяна Васильевна передала.
Вирм кивнул, пролистал скудное содержимое. На фотографиях, в костюме и при галстуке, Яр выглядел солиднее, чем сейчас. Взгляд уверенный, держится с достоинством. Ни грамма злости.
– Та-а-а-к… Родился в одна тысяча девятьсот… отец, токарь-расточник, скончался от отравления алкогольным суррогатом, мать, швея-мотористка, от инсульта. Ближайшая родственница – тетя, старшая сестра матери, пенсионерка. Служил… работал… благодарности…
Биография у Яра была короткая и чистая. Хоть в банк работать бери. Такого орла – если без хворца – Семен бы в ЧОП с руками оторвал. Высокий, спортивный, внешность приятная, лицо открытое, располагающее. Поставь охранником в вестибюле элитного санатория, и истеричные дамочки почувствуют себя, как за каменной стеной. Успокоит нервы лучше нарзана.
На последнем листке убористым почерком Васильевны – секретарши Семена – было написано: «Продолжаем собирать дополнительную информацию».
Звонить, давать отбой Вирм не стал, пусть поищут, но сомневался, что на Яра что-то накопают. Не подпустили бы его к деньгам в казино, не повышали бы.
В дверь снова поскреблись. Фатима ворчливо сообщила, что разогрела хаш.
– Стынет, что, опять давай греть? Кушать иди! Гость звать?
– Сам позову, – выбирая в меню Сонькин номер, ответил Вирм. – Сейчас приду, теть Фать. Поговорить надо.
Сонька отозвалась сразу, как ждала. Не выдержала, первым делом спросила:
– Ну, как, удачно? Не ошибся? Привез якоря?
Сонькин интерес был объясним – ей с заказов хороший процент отваливался.
– Привез. Сегодня попробую размяться.
– Доктор мне всю душу вымотал, – голос посредницы приобрел знакомую вкрадчивость. – Что ему сказать? Обнадежить?
– Ничего пока не говори. Я еще не готов работать, – Вирм отогнал вьющуюся перед лицом мошку. – Будет сильно душу мотать, повтори совет клинику продать. Не понимаю, зачем за нее цепляться. Все равно репутация подмочена.
– Ой, да что той репутации будет от пары придушенных алкашей, – хихикнула Сонька. – Дело житейское.
Вирм усмехнулся – Сонькины замечания о заказчиках всегда сочились циничным ехидством.
– А еще ему Тимофей в красках расписал, как после твоих визитов энергетика здоровеет, и доктору прямо печет тебя заполучить.
– Сказал же – я пока не работаю.
– Не злись, – и, словно и не было разговора о делах. – Я по тебе соскучилась.
– Я тоже соскучился, – честно ответил Вирм. – Через пару дней, ладно? Если накладок не будет, то через пару дней.
– Договорились, – Сонька почмокала в трубку, подсластив гудки отбоя.
Вирм повертел телефон. Звонить Семену, не звонить? А, не горит. Неделями без него на фирме обходятся, и сейчас обойдутся.
Он прошелся по дому, разыскал Яра, затащил в Фатино царство – на большую просторную кухню – и заставил съесть тарелку наваристого хаша. Редьку и чеснок Яр отодвинул в сторону – и правильно, сердце не каменное – с удовольствием попробовал тушеные баклажаны, а после хаша спросил:
– Когда змея звать будем?
– Вечером.
– А до вечера что?
– Отдохнем. Потом в горы поднимемся. Я хочу, чтобы ты посмотрел на мой город. Сверху хорошо видно.
Яр нахмурился – похоже, слова «мой город» не понравились – и отказался от кофе, предложенного относительно любезной Фатимой.
– Что тебе сейчас не по вкусу? – Вирм не кофе имел в виду, и якорь его понял.
– Я поверил, – рука, потянувшаяся к кувшину с компотом, чуть дрожала. – Я поверил, что он его снимет. А вдруг ты – шарлатан? Морок наводишь. После такого проблеска надежды откат расплющит. Я пытаюсь себя окорачивать… и не получается. Желание жить ничем не заглушишь.
Даже стыдно стало – немного. Броня-то уже давно наросла, научился чужие беды не замечать. И, глядя на Яра, не сочувствовал – а ведь мужик молодой, умирать готовился – думал только о том, как ситуацию в свою пользу обратить. С одной стороны это правильно: сам не почешешься, никто о тебе не побеспокоится. А с другой… зачерствело сердце под змеиной шкурой.
– Я не шарлатан. И не мошенник.
– Змей уже снимал таких хворцов?
– Нет, – Вирм решил не врать. – Он не лекарь. Мы убиваем, исцелять – не наше дело. Но раз сказал – сможет. Я ему верю. Он не умеет обманывать, понимаешь? Он или соглашается что-то сделать, или сразу говорит: «Нет». И еще никому не предлагал свою помощь.
Яр поник – слова его не ободрили. А Вирм вдруг подумал: «И правда, это не утешение. Змей врать не умеет, но я-то… и ведь собираюсь. Собираюсь подстраховать себя подлостью».
Разговор больше не клеился. Разошлись по спальням, придавили подушки до обеда. Фатима захлопотала, попыталась покормить, но Вирм решительно отказался:
– Тяжело будет вверх шагать. Мы в кафе у канатки перекусим, если сильно припрет. Ты нам компота в бутылку налей. Неохота воду брать.
Наденька нарисовалась в дверях кухни, спросила взглядом: «С вами?»
– Отдыхай. Мы сами прогуляемся, перетрем о своем, пацанячьем. Как вам, девочкам, правильнее лапшу на уши вешать.
– Да вы и без советов отлично справляетесь, Владимир Петрович.
И эта никогда не упустит укусить, только мягче Соньки.
– Чужой опыт не помешает! – торжественно воздел палец Вирм. – Скажи Пете, пусть машину выгонит, до тропы нас добросит, чтоб лишний асфальт не топтать.
Распоряжение выполнили, но не без оговорок. Наденька поймала его возле машины, зашептала, хмурясь:
– Владимир Петрович, может, я вас сопровожу? Вы уже почти полгода без якоря, нормально не летали… а ну как змей засвоевольничает? А на тропе склоны крутые… я хоть на лавку усажу.
– Яр усадит, – отмахнулся Вирм.
– Да за ним самим присматривать надо! Его же хворец жрет! А вы его в гору тащите. Вдруг он от нагрузки скопытится?
– Надя, если что-то случится, ты нас обоих на спине не унесешь. И не сгущай краски. Как будто двух инвалидов на Эверест отпускаешь.
Замолчала, отступила. А ноздри трепещут – злится.
«За Яра все-таки беспокоится. Это хорошо. Притрутся».
За окном машины замелькали дома и деревья.
– Ты тут быстро сориентируешься, – пообещал Вирм Яру. – Центр крохотный, за полдня можно вдоль и поперек обойти. Парк побольше. Там есть разные пешеходные маршруты: и легкие, когда ползешь от лавочки к беседке, и тропы повышенной сложности – на вершины, по размытым дорожкам через обвалы. Мы с тобой сейчас по середнячку пройдем, назад по канатной дороге спустимся. Катался когда-нибудь в кабинке?
– Не-а.
– Я тебе прям завидую.
– Меня сейчас расплющит от счастья, – сообщил Яр. – Надо же, мне кто-то завидует!
«Не договоримся мы, – понял Вирм. – Надо будет на него Соньку напустить. Сонька с любым общий язык найдет, кровных врагов примирит».
– А это – вот, серый дом, видишь? – это наш офис, – надо сделать над собой усилие и говорить, говорить о чем-то отвлеченном… Пусть ищет второй смысл и огрызается, но отвечает. Сонька не сегодня появится.
– Я смотрю, ты себя походами на работу не утруждаешь. К нам в город сорвался без проблем, сегодня мимо проехал, и притормозить не велел.
– Я учредитель, – пожал плечами Вирм. – Раньше больше делами занимался, сейчас отошел. Семен, кореш мой, с которым фирму открывали, без меня справляется.
– Не боишься, что уволит?
Вирм поймал в зеркале осторожную улыбку Пети, усмехнулся, ответил:
– Не боюсь.
Не рассказывать же Яру то, что ни Надя, ни Петя не видели и не знают. Фирма с чего началась? С пьянки… ну что поделать, если у Вирма все или через баб, или через водку? Это сейчас привязал а тогда – Вирм едва осмотрелся в городе, снял частный дом с мангалом – они выпили по сто грамм в привокзальной забегаловке, разговорились, зацепившись, кто где служил. Взяли пару пузырей, двинули к Вирму. Перетерли армейские воспоминания, перекинулись на извечный вопрос «как дальше жить?» Вирм свои проблемы не выкладывал, про Ирину только вскользь рассказал, а змей и якорь так на языке горечью и осели. У Семена беды были попроще. Так же, как и Яр после армии, стоял на дверях, слушал претензии скучающих дамочек, улыбался за копейки.
– Дело свое хочу открыть. В городе одно охранное предприятие есть, но на все гостевые дома и магазины его не хватает. Я уже присмотрелся, знаю, к кому сунуться, на лапу дать, куда парней ставить.
– И в чем проблема?
– Денег нет.
Водка ли сыграла свою роль, или едва слышный далекий свист-шелест: «Шевелись»? Теперь не упомнишь. Вирм завел Семена в комнату, расстегнул спортивную сумку, переворошил пачки купюр – кровавое наследство стылого Питера.
– Деньги не проблема.
И ведь не убил Сеня, не обобрал пьяного чужака. Потянул вверх, на буксире, не позволил топить горе в бутылке, поначалу заставлял работать, чтоб отвлечься. И когда змея первый раз увидел, в штаны не наложил. Привел Вирма в себя хорошей зуботычиной и восхищенно выдохнул:
– С таким еропланом нам никакой ментовской крыши не надо. Сами кого хошь закрышуем.
И подмяли под себя городок – как раз Игорь нашелся, змею вылетать стало проще, да и объяснить задачу легче во сто крат. А тот заброшенный санаторий, где стрелки забивали, они потом выкупили. Что ж не купить, если не надо тратиться на снос, только мусор с участка вывезти?
– …не уволит, – повторил Вирм, улыбаясь воспоминаниям. – Сеня – мой друг. Петя, останови тут, не объезжай, мы по лестнице поднимемся. Можешь быть свободен. Часа через три жди звонка с нижней станции. Скажу, как пойдем, откуда забрать.
– Приятной прогулки, Владимир Петрович.
– Спасибо.
Каменные ступени крошились. Выцветший плакат: «Объект находится на реставрации» нервировал – маячил перед глазами не первый год.
«Деньги разворовали… а ты ноги ломай».
На дорожке раздражение улетучилось. Нагретые солнцем сосны источали хвойный аромат. Лето, душистое горное лето, благодать. Деревья трепал легкий ветерок – шуршал дубовыми листьями, срывал сухие сосновые иглы, ронял шишки. Шороху вторил далекий свист крыльев. Змей успокоился, не давил, не пытался навязать свою волю, спокойно ждал вечернего вылета.
«Без якоря – не жизнь».
Яр размеренно шагал рядом, с интересом читал таблички вдоль тропы, проговаривал вслух номера станций, высоту над уровнем моря, расстояние от исходной точки – галереи. Когда тропа свернулась крутым серпантином, замолчал, начал беречь дыхание. У очередной скамейки «Грибок» Вирм сообразил, что якорь пощады не запросит и сам первый не присядет. Тронул за локоть, предложил:
– Отдохнем.
Ополовинили бутылку с компотом, которую поочередно пригубливали, пока шли. Вирм завинтил пробку:
– Остальное на обрыве допьем. А оттуда уже до кафе рукой подать, там минералку купим.
– Долго еще идти?
– Столько же и еще чуть-чуть.
На подходе к обрыву стало ясно, что Яр держится на чистой гордости: покраснел, дышал с хрипами, но присаживаться отказывался наотрез. По короткой каменной лесенке едва не на четвереньках полз. Вирм уже заволновался, сократил дистанцию – подхватить, если упадет. Но упрямый якорь добрался-таки до промежуточной цели. Тропа пошла круто вверх, сосны, закрывавшие панораму, остались ниже.
Вирм сунул Яру мешавшую бутылку. Подошел почти к самому краю, игнорируя табличку: «Осторожно, обрыв!» Поднял руки, позволяя ветру пробраться под намокшую от пота футболку. Он приветствовал лесистый ковер, укрывавший горы, четкую линию горизонта, далекую шапку облаков.





