Вампиры Дома Маронар

Глава 2

Мне не повезло оказаться в государстве, или, как здесь называют, Доме Маронар, принадлежащем семейству Маронар, нашим хозяевам-вампируам. Словечко странно напоминало dominium, название феодального владения на латинский манер. Совпадение? Скорее всего, да, так как остальные слова местного языка не вызывали никаких ассоциаций с латиницей. Иногда мой чуткий слух улавливал отголосок знакомого слова или фразы, но, прислушавшись, я разочаровывалась – просто удачное словосочетание. Лишь имена выдают земные корни: египетские, греческие, восточные – будто я попала не на родину, а в гости к её троюродной кузине: вроде всё привычно, но ничего не понятно.

Выглядел этот самый Дом соответствующе: грязь, бедность, невежество, серость… Прямо как в Средние века где-то на задворках Европы.

Рабов здесь было много, примерно треть населения. Как я уже упоминала, им тут мог стать кто угодно – достаточно просто встать не с той ноги, заблудиться, поскользнуться на кожуре или косо посмотреть на главу семьи.

В то же время эта самая причина и была ограждающим барьером от любопытства и расспросов. Кто я? Откуда? Как сюда попала? Почему на мне была такая странная одежда? Всем, абсолютно всем, было глубоко фиолетово: моим сокамерницам по несчастью (они, кажется, пошли в рабство по второму кругу за рекорды по стенаниям), суровым надзирателям, которых заботило только две вещи – чтобы мы прилично выглядели: вовремя ели, мылись, и чтобы телеги пополнялись новыми клиентами.

Их даже молоденькие красавицы, подобные мне, волновали примерно как погода в Тимбукту, что, несомненно, радовало и вносило некий диссонанс в мои представления о рабстве. Я-то думала, что придётся сражаться за свою добродетель, взывать к совести, возможно, даже отбиваться… А тут тишь да гладь.

И слава богу.

Для местных жителей караван с рабами был таким же обыденным зрелищем, как для нас утренний троллейбус. Народ провожал нас взглядами скучающих кассиров на заправке – хмуро, но без особого интереса. По улицам никто не бродил один – все передвигались группами: богатые, как настоящие VIP-персоны, катили в повозках под охраной, беднота сбивалась в кучки, как бельё в стиралке, и не разлеплялась, пока телеги не проедут.

Я, признаться, была в лёгком культурном шоке: оказывается, тут можно просто вот так – посреди бела дня стащить прохожего, и никто и глазом не моргнёт! Ни родственники, ни соседи, ни кто здесь из власть имущих и полиции. Полный беспредел! Но, понятное дело, свои мысли держала за зубами – осторожность наше всё.

Тупой я, честно говоря, себя не считала (по крайней мере, до этого поворота судьбы), и оптимизм из последних сил пыталась сохранить. Но призналась себе честно – попала я в какую-то параллельную реальность. Не скажу, что у меня было время читать бульварные романчики, всё свободное время отнимала учёба и работа, но о попаданках я слышала. Вроде они сразу же становятся великими волшебницами, выходят замуж за принцев и королей, собирают из дерьма и палок на коленках ядерный реактор и много другого такого же грандиозного.

Мне, увы, посчастливилось попаданствовать в рабском ошейнике.

Не скажу, что я вечная неудачница (особенно после падения с высоты полтыщи метров, когда судьба мне отвесила джекпот сразу одним куском, возмещая всё сразу за двадцать пять лет жизни), но и везунчиком назвать меня сложно. Всего, чего я добилась, я добилась упорным трудом и собственными мозгами.

Родилась я этаким сюрпризом для молодых родителей-студентов – мама и папа учились в институте на втором курсе. Подвело ли средство контрацепции или лишний бокал вина на вечеринке, кто знает? Ребёнок, само собой, в их планы не вписывался, поэтому следующие шестнадцать лет я жила у бабушки в деревне. За это время родители успели закончить вуз, найти работу, купить квартиру, машину и успеть родить ещё одного, теперь уже планового ребёнка. Для меня на их празднике жизни места, увы, не нашлось.

Это сначала я ждала, когда мама и папа приедут за мной, заберут в столицу, порадуются успехами в учёбе, испытают гордость за мои пятёрки, хороший английский, умение рисовать, лепить из глины, танцевать, вышивать и готовить (я взяла все кружки, которые были в школе, став этаким и чтецом, и жнецом, и на дуде игрецом). Но потом, спустя годы, надежда трансформировалась сначала в обиду, а потом в равнодушие.

Поэтому, когда умерла бабушка и органы опеки заинтересовались моими возможными родственниками, я молчала, как партизан, на все вопросы отвечая пожатием плеч. И две недели жила в детском доме, пока за мной не приехали смутно знакомые по фотографиям мужчина и женщина, злые за то, что их выдернули из отпуска в Таиланде.

Девать меня было некуда. Второй бабушки уже не было в живых. Плюс на работе, на которую и пришёл официальный запрос, среди коллег начали распространяться нехорошие слухи. Так что пришлось меня взять к себе, отдать документы в ближайшую школу и поставить дополнительную кровать в комнату девятилетней Насте, их любимой доченьки. Она, кстати, не слишком обрадовалась обретению старшей сестрички в моём лице. Пока она мелко пакостила, я особо не обращала внимания, но когда вылила два флакона йода в мой портфель, испортив учебники и тетради в хлам, то получила вполне заслуженный сестринский подзатыльник. Разревелась и побежала жаловаться маме с папой.

К тому времени я уже научилась держать лицо. Меня было не пронять суровыми взглядами и взыванием к совести. Хорошо ещё, что рукоприкладство в семье было под запретом. Интеллигенция, как-никак. Хотя, как я искренне считала, оплеуха доходит до мозга гораздо быстрее, чем проповедь об этикете.

– Отдайте меня в интернат, – ответила я равнодушно на их унылые наставления.

Прекрасно знала, что не отдадут. Больше, чем неудобства с лишней дочерью, они боялись сплетен. И на работе, и в доме уже знали про новообретённую старшую дочь. Родители моё долгое отсутствие объяснили тем, что я родилась слабенькой, болезненной, мне был нужен чистый деревенский воздух и овощи с огорода.

Ага…

Так себе отмазка. То, что ребёнок живёт в деревне, не стирает его с семейного альбома, не делает его невидимкой и не подправляет память. Ведь и папа, и мама и друзьям, и коллегам говорили, что Настенька – их единственное чадо.

Сейчас на них просто косились, а вот переселение меня в интернат могло и закопать.

После ещё нескольких скандалов с младшей сестрёнкой меня выселили в отдельную комнату, ранее служившую кабинетом отцу. Он, на минуточку, был доктором биологических наук. Это была моя первая победа в семейном противостоянии. Я водрузила воображаемый флаг на полку рядом с позолоченным микроскопом: первая взятая высота в войне за личное пространство. Потом, само собой, были и другие.

Открыв счёт, сестричка поздно догадалась, что тем самым выписала мне карт-бланш на домашние пакости. Я, как законопослушный хулиган, действовала точечно и гуманно. То выключу ей будильник перед важной контрольной – ребёнку нужен сон, особенно в день паники. То, наоборот, поставлю на пару часиков пораньше – чтобы успела трижды проснуться. Поменяю местами ключи родителей и её – типа она сама случайно взяла. И папа, матерясь, ехал в школу к доченьке, чтобы вернуть ключи от машины, рабочего кабинета и так далее. Ничего смертельного – так, лёгкий щекот нервишек и профилактика скуки.

Сестричка, кстати, училась через пень-колоду. Не удержалась ни в одной секции – балетная школа, игра на фортепьяно, теннис, дополнительные занятия по иностранным языкам – всё мимо. Пара месяцев – и громкая истерика: меня притесняют, ко мне придираются, я туда больше не пойду.

Я лишь хихикала в сторонке, наблюдая за её припадками.

До окончания школы оставалось всего ничего. Столько же – до золотой медали. Я вгрызалась в учёбу яростно и упорно, зубрила как не в себя, уже не ради одобрения родителей, а ради собственной цели. Ещё в десять лет я составила чёткий план своей жизни и теперь неукоснительно следовала ему.

Не знаю, что родители планировали насчёт меня, но вряд ли что-нибудь хорошее. Скорее всего, укажут направление в общежитие – и в добрый путь с одним чемоданом. Меня такой расклад не устраивал никак.

На редких семейных праздниках я в основном отмалчивалась, сидела в уголке с планшетом и не отсвечивала. На вопросы коллег и друзей родителей о своей жизни в деревне отвечала коротко и туманно. Вот папа и мама и расслабились, не ожидая от скромной тихой старшей дочурки подставы.

– Куда ты планируешь поступать, Мира? – задал мне вопрос профессор Минцев, непосредственный руководитель папани.

– Естественно, в МГИМО, на юридический, – с маркетинговой улыбкой ответила я.

В своём тайном списке под строчкой о престижном вузе я набросала к тому времени несколько наименований заведений, которым вскоре посчастливится принять умницу и красавицу в моём лице. Профессию я выбирала так же – выгодную, денежную, хорошо звучащую.

– О! – восхитился дядечка, – там у меня работает деканом брат, могу замолвить словечко.

– Это было бы очень кстати, – скромно потупилась я, одновременно ровняя невидимую корону. В себе я не сомневалась, но связи с сильными мира сего в жизни пригодятся.

– А где планируешь жить? – поинтересовалась его жена, – ехать-то далеко, с севера.

– Папа пообещал снять для меня квартиру поблизости, – гордо похвалилась, краем глаза заметив, как выпучила глаза родительница.

– Браво, Пётр, – профессор дружески хлопнул по плечу подоспевшего папашу. – Знал, что не подведёшь. Детям нужна самостоятельность и свой чайник.

Папаня подвис, как браузер с двадцатью вкладками, пока смысл беседы не догрузился.

– Какая… квартира? – осторожно уточнил он. – Мы же… эм… планировали общежитие. Там же… молодой коллектив, студенческие традиции…

– Мы, между прочим, тоже там жили – шумно, весело, – оживилась мама, ненавязчиво агитируя за общагу. Перевела на меня взгляд – и заметно вздрогнула. Ну да, я – ходячее напоминание о том самом «весёлом» периоде.

– Ты прав, дорогой, – подключилась жена профессора, ухоженная красавица с лёгкими, но уверенными следами встреч с пластическим хирургом. – Самостоятельность нужна, но в приличных условиях: отдельная спальня, охрана, консьерж…

После вечеринки мне, само собой, устроили разбор полётов, но главное уже было сделано – родители не посмеют отказаться от своих слов, тем более что моим деканом будет родственник начальника папаши.

В отместку тому, что они оплатили мне большую студию у МГИМО, питаться предложили из резерва стипендии. Сумма была ровно такой, чтобы я не умерла с голоду и могла чередовать гречку с дошираком по большим праздникам. Бюджет уровня «выживание»: ни нового телефона, ни ноутбука, ни шмоток – только суровая студенческая романтика.

Но я ведь дочь своих родителей: в комплекте – смекалка, лёгкий эгоизм и здоровый интерес к выгоде. Вот и предложила случайной знакомой из кафешки напротив, которая приехала из Рязани покорять столицу и как раз искала жильё (работа бариста у неё уже была в кармане), гениальный план: она платит половину аренды, я продолжаю получать родительские денежки – и вуаля, у меня появляются свободные средства. О том, что предки могут незапланированно нагрянуть в гости, я не переживала, они, по ходу, перекрестились, выпихнув меня из своей квартиры, даже оплату жилья посчитав приемлемой тратой за избавление от неугодной дочери.

Параллельно я не бездельничала: переводила тексты, клепала курсовые для безалаберных мажоров, строчила статьи в онлайн-журналы и хваталась за любую побочную халтурку.

Совесть? Погодите, какая совесть, если родители задолжали мне за шестнадцать лет режима «полный игнор»? Сколько они сэкономили на питании, одежде и учёбе – калькулятор от зависти зависнет. Не скажу, что у бабушки Тани я голодала или ходила оборванкой. Но сельская школа – это всё-таки не московская частная, в одной из которых, между прочим, учится моя младшая сестрица.

Ольгу, кстати, я оставила у себя и после окончания вуза – мы с ней прекрасно спелись. Ну а мне, считай, фортануло: родители, узнав о моём дипломе, мгновенно свернули арендную эпопею, во второй раз выпихнув из гнезда – на этот раз на вольные хлеба с хрустящей корочкой самостоятельности.

В итоге наш быт не особо изменился – только теперь доширак приходилось покупать на собственные средства, заработанные тяжким трудом на фрилансе. Кстати, совместные поиски акций на гречку и лотерейных билетов «Кто быстрее оплатит интернет» крепко нас сблизили и поставили перед вопросом: кто первый станет женой олигарха… или хотя бы снимет квартиру попросторнее.

Ольга планку держала приземлённо и успела, пока я высматривала принца, перепробовать полгорода кандидатов. Зато теперь, когда я получила прекрасную должность и Белянникова в женихи, настал (как я наивно предполагала) мой звёздный час.

Бабушка часто говорила: самое ценное, что есть в женщине, – это мозги. Ни красота или длина ног, ни очарование или умение флиртовать… Только мозги.

Вот я их и развивала. Их и чудесный потребительский эгоизм. Моих одноклассников бабушка раскладывала, как тапочки на полке: этот – пустышка (если что, даже пять копеек не одолжит), этот – разве что шоколадку может презентовать, у того мама в больнице – глядишь, справку нарисует, а у этого батя фермер – вдруг мешок картошки перепадёт.

Мимоходом бабуля устраивала экономические переговоры с мамулей по телефону: то начнёт причитать о тяготах и загубленном из-за меня здоровье, то денег выпрашивать. Если сразу не получала, следовал контрольный выстрел – угроза приехать в гости и оставить меня у двери.

Да, бабушка была тем ещё искусным дипломатом. Тем не менее, она называла меня золотцем (надеюсь, не в буквальном смысле), учила жить, как умела, и целовала на ночь в лоб.

В общем, насмотрелась я в детстве на театр одного актёра, ну и поучилась кое-чему… Только спустя годы до меня дошла простая истина – кто же, как не бабушка, воспитывала мою родительницу, ведь по её заветам она и жила.

В юности бабушка тоже мечтала о принце. В то далёкое время принцем считался обычный москвич с пропиской. Нашла она его в институте, куда поступила с большим трудом, и попыталась окрутить. Влюбилась она по-настоящему или делала вид – история умалчивает. Но принц оказался с гнильцой – наобещав с три короба, перевёлся в другой вуз, оставив бабушку с дочкой на руках и, само собой, без прописки. Не знаю, как она занималась воспитанием моей матери, но к моему отнеслась со всей строгостью, закрутив гайки по максимуму. Была бы поблизости монастырская школа для девочек – отправила бы туда.

В мой тайный список бабуля тоже периодически влезала, корректируя ранее написанные пункты. Например, когда мне было четырнадцать, сделала приписку – «не терять до двадцати пяти лет».

Что «не терять» я разобралась лишь в десятом классе, когда то самое начали повсеместно терять мои одноклассницы. А до этого нравоучения бабушки – не гулять, не целоваться и, тем более, не спать с мальчиками (зачем с ними спать?) – шли через мозг транзитом.

Самой глобальной катастрофой по бабушкиной таблице классификаций значились внеплановые дети. Вот эти самые миниатюрные, орущие, сопливые спиногрызы, по её версии, мгновенно рушат жизнь, раздавливают карьеру, разбивают на кусочки блестящие перспективы.

Из-за меня моя мать лишилась всего, оказалась на обочине жизни. Если бы не я, то она стопроцентно защитила докторскую в двадцать, вышла замуж за олигарха и стала бы депутатом Госдумы.

Что забавно, у моих родителей с карьерой вроде полный порядок, достаток имеется, на судьбу не жалуются. Но бабушкины апокалиптические истерики настолько крепко впечатались в мой нежный ум, что до двадцати пяти лет я панически боялась приступить к такому важному квесту, как потеря девственности. Каждый раз, как только на горизонте маячил симпатичный парень, в голове загорался бабушкин маяк: «Смотри! Только взглянешь – уже пузо!»

Честно признаюсь: пару раз я пыталась сконструировать отношения. Даже не сильно платонические. Перед глазами маячил пример Ольги: она кавалеров меняет как сезонную резину – строго два раза в год, без опозданий. Я и умом понимала: ничего криминального в этом нет. Но дальше поцелуев наш прогресс-бар стабильно зависал на 15%.

То меня бросали – скучная, слишком много уделяю времени учёбе и работе. То уже я нажимала стоп-кран: лезть в трусы на первом свидании – это уже ни в какие ворота!

На последнем курсе всё-таки созрела, или просто устала от Олькиного гомерического хохота и издевательских шуточек. Подготовилась, как для высадки на Марс, чтобы ни один резвый сперматозоид не смог перейти границу: таблетки, презервативы, самый приличный и ответственный парень – сынок известного хирурга (чтоб наверняка!). План был расписан буквально по минутам – даже овуляцию учла!

И тут – облом века! Мой «герой» умудрился свалиться в открытый канализационный люк и сломать ногу. Прямо перед моим домом. Серьёзно? Видимо, сама судьба решила, что моя девственность – как крепость, которую никто не возьмёт!

После двух месяцев в гипсе потенциальный дефлоратор потерял всякий интерес, подозреваю, не только к сексу со мной, но и вообще к сексу.

И теперь мне очень не хотелось лишиться так долго и трепетно лелеемой девственности насильственным способом. По книгам, рабство – это завуалированное насилие, не только над личностью, но и над телом.

Первое время я напряжённо наблюдала за охранниками, дёргалась от любого шага в свою сторону. Но потом успокоилась. Моя неземная красота их не интересовала, как и привлекательность других женщин. Рабы здесь – что-то вроде штатных наёмных рабочих, только без зарплаты: договор купли-продажи, чёткое соблюдение условий, пост сдал – пост принял. Мы для них – безликие манекены в витрине магазина.

Как ни тяжело это было признать, но попала я даже не за тридевять земель, а гораздо дальше. Стометровыми деревьями и курокрокозайцами дело не ограничилось.

Существа, тянувшие телегу, оказались ящерами, что-то типа манирапторов, только травоядные. Невысокие, не выше двух метров тварюшки, бегающие на сильных задних конечностях, с перьями вместо шерсти. Что удивительно, послушные и ласковые. Звались морами.

Собаки, охранявшие караван, – мини-пародия на кур, с когтями, загнутыми, как у хищных птиц, и мощными острыми клювами. Они тоже быстро бегали, но, в отличие от «лошадей», были агрессивные и больно клевались.

Я пока не узнала специфику ошейника, но как выглядят укусы местных «кур» разглядела прекрасно.

До того, как Иштар, девушке, которую посадили в нашу с Мерит телегу спустя неделю моего личного путешествия по просторам Маронара, надели ошейник, она попыталась сбежать. Сначала она брыкалась и что-то громко выкрикивала (я язык не знала, но международный язык возмущения понятен без субтитров), потом цапнула охранника за руку – и рванула в поле.

Бандюки даже не пошевелились, только свистнули курам. Те налетели стаей, загоняя бедняжку, как профессиональные борзые, ловко расклёвывая ей икры, вспархивали на спину, долбили в лопатки и шею, пока девушка не упала.

Иштар принесли обратно в телегу без сознания, всю в кровавых точках, в изодранном платье, полуживую. Вид глубоких рваных ран на ногах и спине произвёл на меня неизгладимое впечатление. Сначала я подумала – всё, хана котёнку. Однако нет! Здесь рабов, оказывается, берегут как дорогую рабочую лошадку: смазывают, поят и чинят. Нам с Мерит выдали мазь, бутылку какого-то отвара, чистые тряпки и торжественно поручили оживлять новенькую. На следующий день у Иштар проснулся аппетит, а ещё через день она уже вставала – будто мы не отваром её поили, а настоящей живой водой.

Из всего этого я сделала вывод простой и жизнелюбивый: бежать – идея так себе. Куда? Снова в лес? Спасибо, уже проходила программу «сырость, холод и голод» – абонемент продлевать не тянет. Так что пока сидим, наблюдаем и потихоньку учим язык. Тем более Мерит и Иштар, от нечего делать, взяли надо мной шефство – и теперь у меня есть личные коучи по разговорному маронарскому.

С именами тут такая же каша, как с домами, планировкой городов, дорогами, одеждой, порядками и вообще всем подряд – будто кто-то нажал кнопку «перемешать эпохи». Из общего с земной архитектурой – базовый набор: стены, крыша, окна присутствуют, галочку можно ставить.

Материал, похоже, у них один на все случаи жизни – дерево. Либо настоящее, либо хорошо маскируется. Одни дома – прямо царские терема: два-три этажа, узоры, украшения, резные ставни – хоть на открытку. Другие – унылые самодельные шалаши уровня «собрал за вечер». Большинство щеголяет внутренними двориками в духе Средиземноморья, как будто солнце тут круглосуточно и оливковые рощи за углом. Средневековье для начинающих, Месопотамия для продвинутых. Улицы широкие, мощены чем-то загадочным: то ли аккуратными деревянными брусочками, то ли камнем, отполированным до уровня глянец.