Аптекарь

Как-то я зашел в публичный дом, стоящий в центре разграбленного города. Аптекарь – так звали его владельца, хмурого старика, облаченного в черный фрак и лаковые штиблеты. Пройдя внутрь широкого раскрашенного холла, я присел рядом с ним на помпезный ярко-красный диван с искривленными ножками.

– Почему тебя называют Аптекарь? – спросил я, откинувшись на спинку дивана и доставая сигару.

Он посмотрел на меня из-под густых, нависших над туманно-черными глазами, бровей и, поглаживая свою окладистую бороду, ответил:

– Потому что я выписываю лекарство, лекарство от скуки. И только мой опыт, и знание людей позволяют мне безошибочно подобрать нужное лекарство и определить его дозу. Кому-то жизненно необходима огненная бестия, с дозой не меньше, чем три раза в неделю, по два часа к ряду, а кому-то достаточно меланхоличной, тощей блондинки раз в месяц для поддержания идеального состояния духа, такой с ума сойдет от напора и безудержной страсти. Некоторым же приходится оставаться на стационарное лечение и проводить здесь по две, а то и по три недели. Здесь самое главное – не навредить. Человек должен почувствовать себя выздоровевшим от гнетущей душевной болезни – скуки.

– Всем ли необходимо «такое» лекарство? – я сощурил глаза и прицельно посмотрел на него. Аптекарь уловил мой взгляд и, не моргая, продолжил:

– Совсем нет. «Такое» лекарство, – теперь уже он, прищурившись, смотрел на меня, – нужно лишь тем, у кого нет любви. Симбиоз, который я продаю здесь, способен ненадолго дать ощущение схожее с любовью. Доза моего лекарства зависит от силы нехватки любви. Чем больше человек отчаялся ее найти, тем сильнее должно быть лекарство и больше доза. Однако и это со временем перестает действовать. И тогда остается только одно.

Аптекарь замолчал, и, казалось, погрузился в сон. Я принялся рассматривать эпатажное заведение, украшенное канделябрами и хрустальными люстрами, раскачивающимися под самым потолком и так и грозившими обрушиться прямо тебе на голову. Тут послышался шум с винтовой лестнице, уходившей витиеватой змеей в самый верх заведения. Я оглянулся и увидел прелестную девушку, грациозно спускавшуюся прямо ко мне. Она игриво подмигнула и протянула руку. Я помог ей сойти с лестницы, и она тут же присела рядом со мной и Аптекарем на помпезный скрипучий диванчик.

– Что ты здесь? – прощебетало прелестное «лекарство». – Совсем не похоже, что ты болен? – и она провела тонкими пальцами по моей шее. Я вздрогнул он непривычного прикосновения, как будто сотни маленьких холодных иголочек пронзили мое тело. Она наклонилась ко мне так, что я почувствовал ее упругую, чувственную грудь. Дурман охватил меня, голова закружилась. «Лекарство» приоткрыла свои пухленькие губки и крикнула мне на ухо: «Уходи!» Я моментально отрезвел, подскочил на ноги и уже хотел было бежать из этого чуждого мне места, как вспомнил, что старик не договорил.

Я остановился и уже протянул было руку, чтобы встряхнуть его за плечо и тем самым разбудить, как девушка преградила мне дорогу. Она закрыла старика собой, и, уперевшись руками в свои округлые бедра, грубо спросила:

– Тебе чего надо?

Еще находясь во власти разговора с аптекарем, я, заикаясь и путаясь, стал передавать ей наш разговор с ним, пытаясь объяснить, что он не закончен, и я хотел бы продолжить.

– Да что тут продолжать? Что тебе не понятно? – девушка стала нервно топать каблуком по тусклому мраморному полу.

Я замялся и стал отсчитывать такт, который отбивал ее каблучок.

– Ты не болен! Уходи, – наконец прошипела она. – Сюда приходят те, кто потерял любовь или никак не может обрести ее. Вот им мы помогаем. Тебе помогать не нужно. Ты не болен! – снова повторила она, продолжая закрывать старика своим, пышущим молодостью и яростью телом.

– Но… я хотел узнать, – снова замялся я. – Старик «аптекарь» он не договорил.

– Что? Что? – девушку разрывало от нетерпения.

– Он сказал, – начал я,– что его «лекарство» со временем перестает действовать. И тогда остается только одно, – повторил я последние слова Аптекаря.

– Ну, – девушка еще сильнее затарабанила каблуком по полу. – И что тебе не понятно?

Я осмелел и посмотрел девушке прямо в глаза.

– Что остается?

Ее губы искривила злобная усмешка, взмахом головы она откинула белокурую прядь, выбившуюся из прически и упавшую ей на лоб.

– Тогда, – она сделала паузу, чтобы понаблюдать, как конвульсивно пульсирует жилка у меня на виске, – тогда-а-а, – она рассмеялась, и тут же ее взгляд наполнился горечью. Ее губы задрожали.

– Остается только одно, – я замер в напряженном нетерпении, вытянувшись как струна, чтобы не пропустить ни звука.

– Самому стать «аптекарем», – девушка выдохнула и села на диван. – Именно это он и хотел сказать тебе.

Я осторожно подошел к ней и присел рядом. Она посмотрела на меня и положила голову мне на плечо. – Это храм израненных душ. А самый израненный здесь он, – она показала пальцем на мирно спящего старика в черном фраке и лаковых штиблетах.

Я удивленно посмотрел на нее, затем перевел взгляд на Аптекаря.

– Но как? Разве статус «аптекаря» способен заменить любовь? – я усомнился в ее словах и заглянул ей в глаза, чтобы проверить, не уснула ли и она, опять оставив меня в недоумении. Она поднялась и с улыбкой посмотрела на меня.

– Пойдем.

Я повиновался. Он держала меня за руку и вела за собой в самую «чащу» «аптеки». Мы отошли от центра холла и укрылись в темной неосвещенной части зала.

Смотри, – прошептала девушка.

Я стал смотреть. По залу неустанно шныряли какие-то фигуры – мужчины, женщины. Они входили и выходили, сидели на диванах, пили шампанское, курили. Я мог разглядеть какого цвета шейный платок у кавалера в синем смокинге и слышать смех дамы в красной шляпке, неуклюже задравшей ногу на ногу.

Странно, – наклонился я к девушке и стал шептать ей, – когда мы были в само центре холла, который усыпан всевозможными лампами и светильниками, мне казалось, что мы там одни. Я никого не видел.

– А-а-а, – протянула моя спутница, – это потому что, когда ты уходишь в тень тебе яснее все видно, чем в самом освещенном месте. Твои глаза устают от яркого света, и ты перестаешь видеть даже самые отчетливые образы. Но стоит только уйти в тень, и зрение возвращается, краски снова ярки, а жизнь прекрасна, пусть ты всего лишь и наблюдаешь за ней. Зато ты ясно видишь, что происходит на самом деле. Она хитро улыбнулась и продолжила:

– Так и с любовью. Приходит время, когда ты устаешь от слишком яркого света чувств, ты измотан поисками любви, или ее отсутствием. Твоей душе нужен отдых, и ты уходишь в тень. И тут, в тени, где нет раздражающего яркого света, где тебя никто не заметит, ты можешь наконец-то успокоится, расслабить свои чувства и увидеть, как страдают другие под этим испепеляющим ярким светом манящей любви. Они мучаются в надежде обрести то, что обрести дано ни каждому. И тогда ты понимаешь, что ты способен помочь им. Пусть ненадолго, но способен.

Я прижал палец к ее губам, и она замолчала. Мне нужно было осмыслить ее слова. Не помню, сколько длилось наше молчание, может мгновение, а может вечность. В залу ввалился рослый молодой мужчина с бутылкой бренди и с размаху ухватил пышногрудую брюнетку за внушительный зал. Та взвизгнула и расхохоталась.

– Ему хуже всех, – промолвила она, указывая на веселого кутилу.

– Почему же? Он кажется вполне себе счастливым, – парировал я.

– Неет, – это только видимость. Аптекарь прописал ему сразу несколько «лекарств» и он будет принимать их до утра. А утром уйдет раздавленный и смирный как побитый пес.

– Откуда ты все это знаешь? – не удержался я.

– Я часто ухожу в тень вместе с Аптекарем и наблюдаю отсюда, – девушка поправила тонкую бретельку кружевной сорочки, сползшую с плеча. – Я практически так же точно как Аптекарь могу определить «лекарство» и дозу, необходимое каждому «больному». Это занятие позволяет видеть степень измученности душ и определить что нужно, как помочь. Ты забываешь о своих проблемах, и начинаешь любить их сам. Ты перестаешь ждать чье-то любви, ты помогаешь обрести ее другим, создаешь иллюзию.

– А ты, ты потеряла любовь? – я дотронулся до ее руки в темноте и тут же отдернул.

– Нет, она усмехнулась, я не больна, так же как и ты, – она приблизила свое лицо к моему, и я почувствовал ее дыхание на свое щеке. – Просто я хочу лечить других.