На суше и на море

СПИСОК

Владимиров Дмитрий Евгеньевич– командир отряда, подполковник.

Маннергейм Карл Густавович – начальник штаба, барон.

Фурманов Дмитрий Андреевич – комиссар отряда.

Киже Евлампий Кажиевич – генерал-майор, заместитель по виртуальности.

Баранов Александр Сергеевич – заместитель по высокому моральному духу (заммордух).

Скуратов Малюта Лукьянович – начальник отдела контрразведки, опричник.

Дзержинский Феликс Эдмундович – внештатный консультант отдела контрразведки.

Батырбек Батыр Бекович – командующий военно-морскими силами, старший батыр [1], бек [2].

Кузнецов Николай Иванович – врио начальника отдела спецопераций, обер-лейтенант.

Задов Лев Николаевич – сотрудник отдела спецопераций.

Сусанин Иван Иванович – сотрудник отдела спецопераций.

Разин Степан Тимофеевич – сотрудник отдела спецопераций.

Нестеров Петр Николаевич – начальник отдела воздухоплавания, штабс-капитан.

Дуров Леонид Владимирович – начальник отдела зооподдержки, директор зверинца.

Щирый Хохел Остапович – начальник отдела тылового обеспечения, прапорщик.

Новогородский Садко Акимович – сотрудник отдела тылового обеспечения.

Ермак Ерофей Павлович – переговорщик отряда.

Шаманов Латын Игаркович – отрядный священник, религиовед.

Муромский Илья Тимофеевич – начальник отрядной заставы, старший богатырь.

Дранников Добрыня Никитич – богатырь.

Попович Алексей Вакулович – младший богатырь.

Филиппов Петр Трофимович – стажер.

Вендт Отто Фридрихович – командир подводной лодки «U-1277», вместе с экипажем временно прикомандированный в распоряжение командира отряда.

Глава 1

ПРИДАНОЕ КНЯЖНЫ

– Товарищи! – решительно оборвал жидкие аплодисменты Владимиров. – И господа, разумеется… Торжественное заседание, посвященное годовщине образования Аркаимского отряда Комитета галактической безопасности Звездной Руси разрешаю считать открытым. Встать, бездельники!

В зале загремели и фальшиво запели фанфары, а сводный отряд знаменосцев в составе конопатого Петрухи внес на сцену отрядный стяг – алое полотнище с вышитой золотом двуглавой птицей. Орел был немножко кривобок. На правое крыло ниток, похоже, не хватило. Навершие древка было увито пучком двух лент – красно-бело-синей и черно-желтой.

Сбивая от понятного волнения и высокого доверия свой гусиный шаг, Петруха продефилировал со стягом на вытянутых руках по сцене из конца в конец два раза. Потом с облегчением воткнул алое полотно под портретом основателя империи – наголо стриженного добродушного вида бородача с глубоким шрамом поперек лица, детской улыбкой на устах и безмятежно голубым левым глазом. Правый глаз основателя скрывала черная повязка.

Укрепить стяг в просверленной в полу под портретом дырке Петрухе удалось, правда, лишь со второго раза. Первый раз он нервно ткнул слегка заостренным основанием древка в ногу Баранова, который суетливо и неосторожно бросился ему помогать.

Баранов, несмотря на торжественность обстановки и коллективно взятые обязательства не материться в служебных помещениях, хотел было взвыть на весь зал, но в этот момент грянул гимн. Все, даже орел на стяге, вытянулись по стройке «смирно».

За последние тысячелетия слова гимна менялись добрый десяток раз, поэтому из импровизированного хора доносились самые разные варианты:

– Союз нерушимый, – заливался курским соловьем Кузнецов.

– Сильный, державный, – надрывался Сусанин, утирающий слезы.

– Сплотила в реальность, – скулил Петруха.

– Звездная Русь, – шмыгнул носом некстати простудившийся Хохел.

Что ревело своими богатырскими глотками трио Илья—Добрыня—Алеша расслышать было невозможно, поскольку сидели они на самой галерке, как раз под мощным патефоном, из которого и доносилась музыка имперского гимна. Музыка, в отличие от слов, уже несколько веков не менялась ни на ноту.

Что бы ни пели подчиненные Владимирова – все вместе звучало достаточно внушительно. Да что там внушительно – холодок по коже бежал от рева одного только Ильи. Не портил общего впечатления даже тот факт, что Маннергейм пел по-фински, Дзержинский – по-польски, а Батыр орал, как верблюд, укушенный скорпионом, на казахском.

«Все равно ничего не разберешь», – мстительно и ехидно подумал Владимиров, поскольку только недавно получил из главка указиловку с очередным вариантом гимна. А у Дмитрия Евгеньевича в последние дни были более насущные дела: тут как раз Батыр, принимая после очередного капремонта сокол-корабль, утопил его вблизи пирса на радость экипажу немецкой субмарины. Владимиров сразу отписать документ по назначению забыл и теперь, к огорчению безутешного заместителя по высокому моральному духу Баранова, вторую неделю не мог этот текст найти.

Между тем многоопытный комиссар Фурманов, узнав от Владимирова о пропаже ужасно важного документа с текстом нового гимна, ничуть не расстроился, а, напротив, развеселился и последовательно посоветовал командиру «начхать» и «забыть». «Когда коту нечего делать, – мудро, но непонятно заметил тезка Владимирова, – он что делает?.. Так что лучше давай решим, кому внеочередной отпуск к празднику выписать. А Баранову скажи, что текст я забрал. В коллекцию. Хотя мне лично по душе „Боже, меня храни!“

Гимн отгремел…

Народ в штабной палате радостно рухнул на лавки. Петруха, запутавшийся в лентах, с трудом оторвался от стяга и присоединился к народу, а Владимиров продолжил:

– Слово для доклада имеет мой заместитель по высокому моральному духу господин Баранов.

Народ обреченно опустил головы долу и привычно начал похрапывать. А Баранов, заняв свое привычное место на трибуне, вальяжно высморкался и, спрятав платок, бодро загундосил:

– Господа-товарищи. За истекшие тысячелетия наш отряд от дружины по охране рубежей нашей нулевой реальности от внешней нечисти и группы ликвидации нечисти внутренней прошел славный боевой путь до оперативного отряда коррекции открытых и даже закрытых (вялые аплодисменты) реальностей. На нашем боевом счету шестьсот шестьдесят шесть голов Змеев Горынычей, сто сорок, как оказалось, не таких уж и бессмертных Кощеев, восемьдесят семь Идолищ Поганых, семнадцать Одноглазых Лих, сто двенадцать тысяч злыдней и так далее, так далее, так далее. Перечислять нечисть иноземную: джинны там всякие, васивиски (одобрительные аплодисменты), пардон, василиски, пивы (одобрительные аплодисменты), нет, как их – дивы, а также воблины (завистливый стон в зале), то есть, извините, гоблины и прочее – я даже не буду, не хватит никакого регламента. Важно, что мы славно поработали в этом направлении, да и сейчас, несмотря на новые задачи, не оставляем этот аспект нашей деятельности без должного внимания.

Заммордух плеснул из графина в стакан воды, но пить пока не стал и продолжил:

– Поставленные перед нами новые цели обязали нас ко многому. Да, нам пришлось перестроиться, углубить и развить. Как вы все уже хорошо знаете, сегодня главным источником энергии для коррекции реальностей является не только традиционная солнечная прана и лунная мана, но и наши ходячие генераторы, отечественная нечисть: лешие, домовые, анчутки, китавросы, водяные. Созданная по указанию главка в островном Лукоморье резервация-поселение помогла нам не только найти приемлемую форму взаимоотношений с нашими, гм-гм, некогда непримиримыми противниками, но и наладить бесперебойную поставку праны-маны не только в наш родной Аркаим, но и в ряд дружественных нам иноземельных, то есть, скажем прямо, иностранных отрядов коррекции реальности. Прошу приветствовать приглашенного на наши торжества нынешнего мэра Лукоморья столичного товарища Святогора.

Народ в зале захлопал.

Святогор, сидевший рядом с богатырями в последнем ряду, с достоинством встал и приветственно помахал рукой завертевшим головой дружинникам отряда. Баранов ревниво оборвал овации:

– Вместе с тем, заканчивая тему взаимоотношений между Лукоморьем и Аркаимом, я должен признать и ряд наших недоработок. Так, несколько месяцев назад товарищи Муромский, Попович и примкнувший к ним Добрыня, поймав в Лукоморье господина Соловья-барыгу, нанесли ему существенный, но уже привычный ущерб. Поступивший счет от дантиста нами оплачен, но сама конфликтная ситуация должна заставить нас задуматься о многом. Тем более что произошла она как раз после того, как господин Соловей в реальности «Земля-850» по своей личной инициативе оказал нашему отряду некоторые услуги в деле у Калинова моста. И этот случай, увы, не единичен. Товарищ Задов, к примеру… Где у нас товарищ Задов?

– Дежурный по отряду! – выкрикнул из зала Садко. – Бдит.

– Благодарю, товарищ Новогородский. Так вот, товарищ Лев Задов, пользуясь попустительством и дружескими отношениями с руководством нашей единственной заставы в лице уважаемого всеми нами ветерана – товарища Муромского – периодически бегает в самоволку в Лукоморье, где устраивает пьяные дебоши. Ходят слухи, что он крутит там шашни с какой-то берегиней [3] и бражничает с лешим Онучем. Слухи, товарищи, не наш метод, если, конечно, мы их сами не распускаем, но прислушаться к тревожному сигналу, я полагаю, следует.

Элегантно застучав Левку, а заодно и Илью, Баранов выразительно покосился на сидевшего в президиуме Владимирова, но тот предусмотрительно отвернулся к Малюте и Фурманову и сделал вид, что доноса не заметил. Баранов горько вздохнул и продолжил:

– Хочу напомнить, что не на высоте у нас и сбережение вверенного нам имущества. Так, товарищ Батыр Бекович Батырбеков, руководивший локальной операцией в реальности «Земля-456», при невыясненных до сих пор обстоятельствах утратил средства полевой связи. Товарищ Батырбеков, мы все еще ждем от вас рапорт.

По залу прокатился легкий шелест ехидного хихиканья. Откровенно и в глаза Баранову рассмеялся один лишь сидевший в партере штабс-капитан Нестеров, дико недолюбливавший заммордуха и явно не понимавший значения должности по поднятию морального духа.

– Сща-ас, – сквозь зубы мрачно напророчил воздушный ас сидевшему рядом Ване Сусанину, – сща-ас бек все бросит и пойдет писать рапорт.

Сусанин повернулся назад, нашел взглядом вольного сына степей и согласно усмехнулся: как обычно, при звуках голоса Баранова Батыр впал в легкую кому. Вот и сейчас, откинувшись на резной скамье, он блаженно сопел, изредка сладко причмокивая и ворочаясь во сне. К слову сказать, за всю свою службу он писал рапорты только на одну тему – об увольнении. Зато писал их с удовольствием и часто.

– Другой случай, – продолжал Баранов. – Приобретение товарищем Задовым новой папахи и ее последующая утрата. Встаньте, Лев Николаевич, пусть на вас коллеги осуждающе посмотрят. Где товарищ Задов?

– Дежурный по отряду, – напомнил Садко. – Бдит.

– Да, спасибо. Тут, товарищи, такое дело. Во-первых, весьма подозрительны обстоятельства приобретения товарищем Задовым этой самой папахи. Есть основания полагать, что имел место недоказанный мной факт прижизненного мародерства. Ну, это, сами понимаете, еще куда ни шло. А вот пройти мимо утраты вещевого имущества мы не должны. Не так ли, Хохел Остапович?

Начальник отрядного тыла Щирый с готовностью вскочил, ожесточенно закивал головой и замахал загребущими руками. Слов от возмущения у него давно не было.

– Садитесь, товарищ Хохел. Я понял, о чем вы. Мы еще разберемся с этим вопиющим случаем. Да, и хотел бы напомнить товарищу Муромскому, что взятая девять веков назад со склада четвертинка скатерти-самобранки им до сих пор не возвращена.

Хохел, обнажив в улыбке белые зубы запасливого суслика, радостно обернулся к Илье и одобрительно затряс головой, зато Баранов быстро уткнул глаза в текст доклада, чтобы случайно не увидеть, как Илья встал с последнего ряда и показал ему, Баранову, а заодно и оторопевшему Хохелу ловко сложенный кукиш величиной с мелкую дыню.

– Господа, – невозмутимо продолжал заммордух свой доклад, – приступаю к особо важному вопросу. Напоминаю, что бдительность, бдительность и еще раз бдительность остается главным оружием против наших заклятых друзей по коррекции реальности. Разгулы-рыцари Колченогого стола по-прежнему не дремлют. «Коровьи джедаи» тоже не спят. Смешно говорить, даже японо-полинезийские «Пасынки солнца» постоянно страдают бессонницей. А товарищ Задов в это время спит… Где у нас товарищ Задов?

– Дежурный по отряду, – не удержался в зале Садко. – Бдит.

– Да? Очень сомневаюсь. Товарищ Задов в это время, наверное, листает контрабандный «Плейгерл» из какой-нибудь зачиханной реальности и в ус себе не дует. Теперь об экономии праны-маны…

Пока Баранов занудно распинался о необходимости пресечь факты межреальностного пустопорожнего прогона карусели за пивом [4], обстановка в зале слегка изменилась.

Дело в том, что в штабную палату тихонько вошел и осторожно двинулся вдоль ее стены Лева Задов. Из заднего кармана его галифе торчал свежий номер какого-то красочно иллюстрированного журнала, но в руках его однополчане узрели до боли знакомый берестяной туесок пневмопочты из главка. Народ в палате подобрался и насторожился.

Скользнув позади трибуны с Барановым, который продолжал бубнить о том, что экономия праны-маны должна быть экономной, Лева подошел к президиуму, протянул туесок Владимирову, а папку – сидевшему рядом Скуратову. Потом, небрежно отдав честь знамени отряда, Задов развернулся и, поскрипывая сапогами, прошел к спуску в зал за спиной Баранова, не преминув высунуть розовый от малины язык, скорчить мерзкую рожу и оттопырить уши.

Народ в зале оживился. Лева явно хотел было на сцене задержаться, но, поймав гневный взгляд Малюты, вытянул руки по швам и ретировался с подиума, да и из штабной палаты заодно.

Впившись глазами в начальника, народ безуспешно гадал, какие новости он так быстро и безмятежно читает. Однако монотонное бормотание заммордуха и спокойствие, с которым Владимиров дочитал, положил в пепельницу и подпалил бересту, быстро успокоило даже самых мнительных. Большинство решило, что телеграмма была действительно из главка – с поздравлениями к юбилею, а то и с объявлением выплаты премиальных.

Что касается папки Скуратова, то она никого не заинтересовала – Малюта, как и все творческие личности, на совещаниях, пленумах и съездах предпочитал тратить время не на выслушивание банальностей, а на работу с документами.

– Что у нас есть по делу зеленого аметиста? – вполголоса осведомился Владимиров, прикрывая рот рукой.

– Все в ажуре, – тихо, но недовольно пробурчал Малюта, раскрывая папку.

Пропустив несколько страниц с фотографиями изумрудного кристалла, экспертным заключением Латына Игарковича, берестяной грамоткой Ивашки, отчетом Ильи, челобитной Сусанина, докладной Нестерова и доносом Хохела, он нашел нужный лист и свистящим шепотом приступил к пояснениям:

– Так. Камень с историей, Дмитрий Евгеньевич. Сам по себе невзрачен, но любопытен. Последний жрец Этрурии [5] Митродрит вовремя выковырял сей аметист из шлема несчастного царя и отослал в Восточную Европу с нарочным и своей дочкой двоюродному брату, ведуну Дритомиру. Дочка его, Евдолия, доехала, а камень нет – нарочный перепился в дороге, и его обокрали где-то в Риме. Потом камешек всплыл у пиктов. Местные друиды его секрет едва не разгадали, но вовремя перемерли от свинки. Кристалл провалялся несколько лет у северного конунга Гунтара Рогатого, но потом его жена подарила камешек своему любовнику Олафу.

– Олаф Рыжая Борода? – тихо уточнил Дмитрий Евгеньевич, одновременно благосклонно кивая Баранову, продолжавшему монотонно читать свой праздничный доклад.

– Да, – подтвердил Скуратов. – Олаф впаял аметист в свой шлем и даже один раз случайно им воспользовался.

– Это когда его занесло в «Надежду Валгаллы»? – уточнил Владимиров.

– Точно, – согласился Малюта, – там еще был большой скандал и дикий шухер. Руководитель скандинавов потребовал служебного расследования: как простого смертного занесло в закрытую реальность. Они еще…

– Дальше, и по сути, – сухо потребовал Владимиров.

– А я что, былины пою? – обиделся Скуратов, но, собравшись с мыслями, продолжил: – Да… Расследование объективных причин пространственно-временного разрыва не выявило, Олаф во время перехода и шлем потерял, и меч.

– Не повезло мужику…

– Пожалуй, да. Но сбруя [6] была найдена спустя несколько веков и переплавлена на орала каким-то кузнецом. А камень продан купцам. Они его обменяли на двух рабов у пьяного визиря при дворе крымского хана.

– Уже ближе.

– Так точно. Дальше – лучше. Василь Михалыч Долгоруков-Крымский, а предков его задиристых я лично знавал, нашел сей камешек на развалинах ханского дворца.

– Развалины – его рук дело?

– Уточню, но не сомневаюсь.

– Не надо, это я так, к слову. Дальше.

– Да, собственно, и все. Привез его как сувенир дешевенький да позабыл. А супруга его благоверная, урожденная княжна Настасья Волынская, по карманам шарила, да и нашла ненароком. Еще скандал учинила – каким, дескать, девкам презенты возишь? А он ей – тебе, мол. А она ему скалкой. Решительная женщина, в пращура свого, героя Куликовской битвы Митьку Боброк-Волынского.

– Вот ведь бабы, а, Малюта! – возмутился Владимиров. – Ну вечно им любопытно… Я вот тоже так: заныкал десятку как-то, а моя…

– Дальше докладывать? – прищурился Скуратов.

На этот раз слегка обиделся Владимиров. Потом тихо рассмеялся и кивнул. А сравнявший счет Скуратов подвел итоги:

– Волынская вставила камешек в старинный кокошник и подарила дочке, Евдокии. А та на городском балу кокошник тот в благотворительную лотерею пустила. Кокошник выиграл местный отставной чиновник – фанат старины и большой, скажу, оригинал. Он там в городке местном кунсткамеру организовал, по-новому – музей. Поначалу на общественных началах, а потом и от губернатора субсидии вытребовал. Активный такой старикан, бойкий. Начнет говорить – не остановишь. Но местами интересно излагает. Я год назад там был с негласной плановой проверкой – кокошник на месте, и камень в нем торчит.

– Значит, о свойствах аметиста никому точно не известно? – уточнил начальник отряда.

– Абсолютно, – заверил Скуратов, захлопывая папку. – Даже Олафу. Он полагал, что залетел в Валгаллу, нажравшись вареных мухоморов. Эта версия у норвежцев и прошла как единственно возможная.

– Не понимаю, – искренне удивился Владимиров, разглядывая пепел от туеска. – Аналитики делают прогноз несанкционированного использования этого артефакта в ближайшие дни. Главк беспокоится о судьбе камня и просит взять дело на контроль.

– Ничего они не знают, аналитики ваши, – злобно зашипел встрявший в разговор Фурманов. – Я им недавно заказал прогноз на футбольный матч. Пять – ноль, говорят. Я всю зарплату поставил. Коэффициент – один к десяти.

– Ну и?.. – заинтересовался Владимиров.

– Ну и все, – скривился Фурманов. – Скуратик, займи до получки голодному комиссару.

– По делу говори, – потребовал Владимиров. – Что с аметистом делать?

– Забрать да Хохелу на хранение сдать, – поморщился комиссар. – Бесхозный артефакт страшнее Задова в увольнении.

– Нельзя, – возразил Малюта, доставая из папки какую-то грамотку. – Главк давал указание – не изымать целевые артефакты из родной реальности без крайней необходимости.

– Какой же он целевой? – здраво возмутился Фурманов и тут же снизил голос. – Его еще этруск твой кому-то высылал. Это когда еще было.

– Дело темное, – извлекая еще один документ и показывая Фурманову, заметил Скуратов. – Евдолия, дочь того жреца этрусского, до места, как я говорил, все-таки доехала, хоть и без аметиста. Так вот Евдокия Долгорукова-Крымская – ее прапрапра…внучка.

– Дошел, стало быть, камешек, – невольно присвистнул Владимиров и, глянув на прикусившего язык Баранова, сделал ему знак продолжать доклад.

– Это другой коленкор, товарищ, – тихо согласился Фурманов. – Стало быть, у кристалла судьба еще в будущем. Любопытно.

– Подведем итоги, – еле слышно предложил командир отряда. – Исторической и финансовой ценности камешек не представляет. Никому он, кроме директора музея, не нужен. Секрет его – способность перемещать владельца по реальности, если он вправлен в головной убор, – никому не известен. А вывод?

– Пусть в витрине пылится. Проверить сохранность и выставить караул дня на три, – заключил Фурманов, теряя интерес к теме разговора и вновь уткнувшись в таблицу предстоящих игр футбольного чемпионата и бланк тотализатора. – Пока аналитики наши не уймутся.

– Согласен, – подтвердил Скуратов. – Я сам съезжу. Сегодня под вечер и вылечу.

– Садко возьми, – посоветовал комиссар, не отрываясь от изучения служебных документов. – Изнылся весь, бедолага. По Руси соскучился. Ностальгия, говорит. Мало ему зверинца Дурова и березок в саду за штабом.

– Надо бы еще одного, – задумался Владимиров. – Может, Петруху?

– Дмитрий Евге-э-эньевич, – умоляюще сказал Скуратов. – Избавьте, христа ради прошу.

– Ладно, – решил Владимиров, – сыграем в рулетку. Добровольца вызовем.

– Ставлю пайковые на Петруху, – оживился Фурманов.

В зале послышался неясный шум – народ просыпался и кое-где для разминки даже флегматично хлопал в ладоши. Закончивший доклад Баранов, довольный собой и жизнью, бодрым аллюром возвращался в президиум.

– Господа, – вернул бразды правления в свои руки Владимиров, – доклад окончен. Надеюсь, что все мы, включая Задова, извлечем из него что-нибудь полезное и сделаем правильные выводы.

– Ага, – себе под нос подтвердил Фурманов, пока заммордух шагал к столу, – регламент в следующий раз ограничим вдвое.

– Втрое, – насупился Скуратов.

Фурманов мгновение посомневался, но здраво рассудил, что ссориться с потенциальным кредитором ему ни к чему. Комиссар с контрразведчиком обменялись крепким рукопожатием.

А Владимиров между тем продолжал:

– Торжественная часть закончена. Далее по распорядку дня и по случаю юбилея – банкет. Но есть еще один открытый вопрос. В реальность «Земля-812» убывает опергруппа в составе господ Скуратова и Новогородского. Работа профилактическая – эксцессы не ожидаются. Нужен еще один, но опытный товарищ. Желающие?

Народ еще сомневался, стоит ли менять банкет в руках на командировочные в небе, а Сусанин, сидевший у прохода в своем неизменном армяке, уже действовал. Сорвавшись с места и едва не споткнувшись, он метнулся к двери и уже оттуда убедительно потребовал:

– Меня пиши.

Убедившись, что искомый доброволец нашелся, Владимиров с чистой совестью закрыл собрание. Дружинники, принюхиваясь к доносившимся из отрядной столовой ароматам, разбрелись по теремкам и избам за фраками. В штабной палате остались только Владимиров, Скуратов и Садко.

Сусанин обернулся быстро. За пару минут – а терем его стоял как раз напротив штаба, – он успел из повседневного армяка переодеться в армяк походный. Отличались они, впрочем, только количеством заплат. Кроме того, свои валенки Сусанин сменил на онучи с лаптями, а в правой руке сжимал именные вилы с длинным рядом глубоких зарубок.

– Иван, – поморщился Садко, – тебе же по-русски сказали: на профилактику летим.

– Ничего, – хмыкнул ничуть не смущенный Сусанин, втыкая вилы в пол на глубину мизинца. – Авось сгодятся.

– Предусмотрительно, – заметил довольный Скуратов, одобрительно поглядывая на вилы. – Профилактика профилактикой, а бдительность утрачивать негоже. Вы, товарищ Садко, доклад плохо слушали.

– У меня слух музыкальный, – возмутился купец.

– В таком случае слушайте меня внимательно, – отчеканил сквозь зубы Скуратов, – Вылет через час. Форма одежды – согласно реальности места назначения. Рандеву у карусели. Свободны.

Садко презрительно усмехнулся и, зацепившись кафтаном за лавку, встал по стойке «смирно».

– Во-во, – чуть успокоился Малюта, разжимая зубы, – продолжайте в том же духе.

– Это что такое? – глядя на Садко, орал Скуратов спустя час у карусели. – Вы на маскарад собрались или на боевую операцию? Где вы видели в начале XIX века вязаные шапочки? И зачем вам лыжи, скажите на милость?

– Так там зима на носу, – вяло оправдывался гуслярствующий купец, неловко поворачиваясь и едва не выкалывая Малюте глаза лыжными палками. – Я же по вашей просьбе специально в метеослужбу главка звонил. Аналитики прогнозируют – завтра там от минус пяти до минус семи. Снежный покров до полутора локтей. Солнечно, ясно. Давление…