Рождественский экспресс никогда не опаздывает

«А вы, мадам не с нашего что-ли севера?» – мысленно спросила она.

Эйра, которой надоело, что дочь стоит как столб, толкнула её в спину, заставляя сделать шаг внутрь.

– Быстрее заходи. За злонамеренное искажение пространственно-временного континеума вообще-то штрафуют.

Хельга наконец решилась и вошла внутрь, глубоко вздохнув воздух, пахнущий корицей и озоном.

Всюду слышался многоголосый шум и разговоры на десятках языков, которые сливались в один волшебный гул. В центре гигантского зала возвышалась огромная, пышная, украшенная рождественская ель, её верхушка, казалось, доставала до самого купола. От неё во все стороны, к стенам, тянулись сияющие, пульсирующие гирлянды, создавая звёздную сеть под потолком.

Боже, этот зал был настолько огромен, что другой конец помещения терялся в лёгкой, сизой дымке. Станционные часы, висящие под сводом, были украшены рождественским венком и показывали время, которое, как показалось Хельге, не совпадало ни с одним часовым поясом, который она знала. Цифры были трёхзначные.

Хельга была в восторге. Вся её внутренняя девочка-скептик отступила перед лицом такого великолепия. О, да. Такой волшебной дичи она ждала всю жизнь. Ради этого можно и потерпеть то, что ей грозили работой в этом волшебном мире.

– Эйра!

Громкий, слегка хрипловатый голос, который был подозрительно знакомым, окликнул её мать.

Обе обернулись. К ним решительно приближался невысокий, но невероятно тучный мужчина, одетый в тёмно-зелёный бархатный костюм, явно сшитый на заказ.

– Дядя Бо? – Удивлённо воскликнула Хельга, её глаза расширились.

Дядя Бо был единственным родственником по маминой линии, которого она знала. Он был таким же низким, как и Эйра, но вдобавок ещё и пухлым, с хитрым прищуром глаз. Он всегда, сколько Хельга себя помнила, ходил с декоративной чёрной тростью с серебряным набалдашником в виде совы, которая, казалось, была не столько для поддержки, сколько для создания образа. Он двигался с показной степенностью, каждый его шаг был взвешен и важен.

Он остановился перед ними, положил руку на набалдашник трости и окинул Эйру внимательным, оценивающим взглядом.

– А я смотрю, что за дуновения северного ветра принесли мне мою непутёвую сестру, – произнёс он глубоким, бархатным голосом, в котором не было ни капли удивления.

А затем он раскинул руки и широко улыбнулся, его трость слегка стукнула о мраморный пол, привлекая внимание.

– Хельга! – Воскликнул он с преувеличенной, но искренней радостью. – Радость моя! Эйра попросила меня тебя сопроводить. Разве я мог отказаться?

Он обнял Хельгу, и та почувствовала сильный запах хвои и дорогого табака. Дядя Бо был таким же весёлым и энергичным, как и Эйра, и таким же умным и мудрым.

У него были недостатки, но у кого их нет?

Пока они обменивались приветствиями, Хельга заметила, что некоторые из остроухих пассажиров и странных существ, снующих по залу, с интересом косились на их небольшую группу, но тут же быстро отворачивались и продолжали заниматься своими делами. Появление человека здесь явно было событием, но, видимо, не таким уж из ряда вон выходящим.

Дядя Бо заговорщицки подмигнул Хельге, наклонившись к ней.

– Ну что, готова к приключениям? Эйра сказала, что ты была на седьмом небе от восторга, когда узнала о миссии. А ведь она проспорила мне шестьдесят лун! Ты всегда была моей любимицей.

Хельга улыбнулась ему.

Дядя Бо занимал крайне противоречивую позицию.

Он никогда не любил её отца, Эрика, снисходительно повторяя Эйре, что она сделала плохой выбор, выйдя замуж за «этого посредственного пса». Он также холодно относился к младшей сестре Хельги, Сиене, называя её не иначе как «злобным и капризным карликом». Однако его отношение к Хельге всегда было особенным. Он часто приезжал на человеческие праздники, привозил странные подарки и подговаривал её на всякие пакости и шалости, которые потом приходилось разгребать Эйре.

– Прежде всего мне нужно будет не забыть, зачем я здесь, – серьёзно кивнула Хельга, поправляя рюкзак.

Она считала, что волшебство, конечно, это клёво, но сейчас она должна была хотя бы попытаться сосредоточиться на миссии. «Чтобы спасти отца, чего бы это ни стоило, и даже если он меня забудет», – сурово напомнила она себе, словно высекая эти слова в памяти.

Дядя Бо рассмеялся, его живот слегка затрясся.

– Не становись такой серьёзной, ласточка. Удача улыбается скорее дуракам, чем занудам. С такой важной миссией ты непременно соберёшь все возможные приключения на своём пути. Расслабься!

Эйра, которая всё это время стояла рядом, не выдержала. Она быстро ущипнула брата за кончик острого уха, отчего тот слегка взвизгнул.

– Узнаю, что ты втягиваешь в какое-нибудь баловство мою дочь, я тебе хвост откручу. Или то, что от него осталось.

Дядя Бо потёр ухо и невинно улыбнулся, но в его глазах плясали черти, выдавая его с головой.

– Милая, кто бы говорил про баловство! В семье ты была первой хулиганкой. Мы-то помним, чья проделка привела на нашу кухню осла. Бедный матушкин сервиз.

В этот момент гул разговоров в зале был внезапно пронзён резким писком и звонким, по-детски высоким голосом, разнёсшимся из громкоговорителей.

«Дорогие пассажиры! Не оставляйте свои чемоданы, детей и животных без присмотра!»

Голос был наполнен озорным весельем, но дикция была безупречна.

«Пассажирский поезд 1223 "Рождественский Экспресс" прибывает на первую платформу, примерно через полчаса. Когда приедет точно – шут его знает. Но отбывает он точно в 9:00. Кто забудет свои вещи или опоздает на поезд – пустоголовый валенок. Так что всем приготовиться!»

Объявление закончилось звоном колокольчика и детским хихиканьем. Рождественский Экспресс был всё ближе.

Хельгу, как маленькую, отослали прочь, пока взрослые обсуждают свои жутко важные «взрослые дела». Эйра и дядя Бо отошли в тёмный угол, подальше от людских (и не совсем людских) глаз, и стали экспрессивно шептаться, размахивая руками.

Оставшись одна, Хельга поправила лямку рюкзака и отправилась шататься по вокзалу, с любопытством рассматривая пассажиров. Иногда пассажиры – высокие и низкие, мохнатые и чешуйчатые – рассматривали её в ответ, но быстро теряли интерес.

Вокзал жил своей невероятной, бурлящей жизнью, напоминающей растревоженный улей, в который вместо пчёл заселили сказочных существ. Хельга, предоставленная сама себе, с широко раскрытыми глазами наблюдала за этим хаосом.

Эльфы вели себя совершенно не так, как в детских книжках. Они не пели хором (вообще-то пока не было повода). Двое из них громко ругались из-за расписания, яростно тыкая острыми пальцами в карту. Другой, нацепив на нос очки-половинки, читал газету, держа её вверх тормашками – Хельга пригляделась и поняла, что иностранный текст и картинки в ней движутся и кажется – меняются местами. А прямо посреди людского потока, игнорируя толкотню, один чопорный эльф в монокле поставил резной дубовый стол, накрыл его накрахмаленной скатертью и устроил интеллигентное чаепитие с фарфоровыми чашечками, невозмутимо отпивая из блюдца.

Над головами пассажиров, прорезая воздух со свистом, носились какие-то сверкающие предметы. Хельга щурилась, но была не в силах рассмотреть их – слишком велика была скорость. Это были то ли крошечные кометы, то ли магические письма. Ясно было одно: эти юркие огоньки безошибочно находили своих адресатов, шлепаясь то в карманы, то в шляпы, то прямо в руки изумлённых прохожих.

Хельга двинулась вдоль бесконечных торговых рядов.

Сначала шли лавки с едой. Здесь не было ничего «слишком» странного – никаких жареных крыльев феникса или супа из глаз тритона. Это была еда, но еда в её абсолютном, идеальном воплощении.

Прилавки ломились от изобилия. Горы румяных булочек с корицей блестели от сахарной глазури так аппетитно, что у Хельги закружилась голова. Гнутые рождественские леденцы-трости всех цветов радуги лежали огромными вязанками. Имбирное печенье, крендели, марципановые фигурки – всё выглядело так, словно сошло с открыток 19 века. А запах! Пахло ванилью, тёплым хлебом, жжёным сахаром и уютом. Казалось, один только этот запах способен вылечить простуду и плохое настроение.

Дальше шли ряды с одеждой, где царил настоящий культ носков. Их было невероятно много: вязаные, с оленями, полосатые, с бубенчиками, длинные гольфы и короткие следки. Казалось, эльфы считали носки главной валютой мира.

Но чем дальше шла Хельга, тем удивительнее становились товары.

Она замерла у лавки с диковинками.

Её внимание привлекла изящная, лакированная шкатулка. Внутри, на бархатной подложке, танцевали три крошечные фигурки, выполненные с пугающей детализацией: Дева Белая с лицом из слоновой кости, Дева Чёрная из эбенового дерева и Дева Красная, вырезанная из яшмы. Они двигались так плавно, будто живые и их золотые глаза горели как огоньки рождественской гирлянды.

Рядом стоял снежный шар, но совсем неправильный. Внутри него, под стеклянным куполом, зеленели густые тропические джунгли и пальмы с кокосами. Но на эти пальмы медленно и печально падали крупные хлопья снега, укрывая тропики белым саваном. На подставке была выгравирована строгая надпись: «НЕ ТРЯСТИ! Климат нестабилен».

Вдруг тишину прорезал скрипучий металлический голос:

– Болтун! Зануда! Повеса!

По прилавку, цепляясь когтистыми лапами за товары, лазил механический попугай. Из-под его ярких, но потрёпанных перьев торчали латунные шестерёнки и пружины. Один глаз у него был стеклянный, а другой – как объектив фотокамеры, который с жужжанием фокусировался на проходящих.

Попугай заметил Хельгу. Он склонил голову набок, его зрачок-объектив сузился, сканируя девушку. Он распушил металлический хвост и каркнул с непередаваемым презрением:

– Вертихвостка!

Хельга аж рот открыла от возмущения, но попугай уже потерял к ней интерес и переключился на толстого гоблина, обозвав того «барахольщиком».

Чуть поодаль, словно в наказание, стояла мрачная, почерневшая от копоти лавка. Она была доверху заставлена железными вёдрами с блестящим антрацитовым углём. Продавец, чумазый с ног до головы, дремал на мешке. Над лавкой висела корявая, написанная словно мелом на грифельной доске, надпись:

«Долой ремень – купи угля! Лучший подарок для неисправимых».

Насытившись запахами и видами, она направилась к центру зала, к гигантской ели.

Но по пути ей встретился ещё одна любопытная персона – будто их тут мало. Прямо на горе из дорогих кожаных чемоданов восседал кот. Но это был не простой кот. Он был ярко-розового цвета, размером с крупную овчарку, а шерсть его стояла дыбом, словно он только что сунул лапу в розетку.

Кот оторвался от самозабвенного вылизывания передней лапы и вперил в Хельгу взгляд алых глаз. В этом взгляде было слишком много человеческого интеллекта и ни капли звериной простоты.

Хельге на миг показалось, что эти чемоданы принадлежат самому коту, а вовсе не какому-то хозяину.

«У такого зверя, верно, и нет хозяина. Скорее, он сам себе хозяин», – подумала она, чувствуя себя неуютно под этим рентгеновским взглядом.

Кот медленно, с достоинством моргнул и отвернулся, явно сочтя Хельгу недостойной внимания.

Хельга смущённо и бочком прошла мимо розового гиганта, пробираясь к ели.

Дерево было великолепным. Хельга с восхищением рассматривала густые, пахнущие лесом лапы, на которых лежал нетающий снег. Она не удержалась и коснулась его пальцем – он был по-настоящему холодным и рассыпчатым, но не превращался в воду.

Под елью горой лежали подарки в блестящих обёртках, но Хельга благоразумно не стала их трогать – она была уверена, что это муляжи, но вдруг они и правда для кого-то здесь положены? Вместо этого она засмотрелась на игрушки. Каждая из них выглядела как искусный раритет, созданный руками великого мастера. Вот висит золотой орех, который, кажется, светится изнутри. А вот – маленькая фарфоровая балерина в воздушной пачке. Хельга моргнула, и ей показалось, что балерина подмигнула ей и слегка изменила позу.

Вдруг она заметила, что она не одна любуется деревом.

Рядом стоял красивый юноша, весь облачённый в золотые одежды, переливающиеся, как расплавленный металл. В руке он держал огромный, в его рост, золотой посох, какие Хельга видела в учебниках истории и прилагались они обычно к важным вельможам. У него было заострённое, благородное лицо, острые, как у эльфа, уши и выразительные золотые глаза, напоминающие глаза хищной птицы – внимательные и немигающие.

Он перевёл взгляд на неё и улыбнулся.

– Вы, верно, – человек? – спросил он, и голос его прозвучал как звон монет.

Хельга кивнула, стараясь не пялиться на самого симпатичного парня, которого видела в этой жизни.

«Ого, какой экземпляр», – пронеслось у неё в голове. – «Интересно, он модель или какой-то принц?»

А потом она возмущённо одёрнула себя. «Хельга, соберись! Вдруг этот прохвост ест людей? Зачем ему ещё знать, человек я или нет? Мама говорила, что где-то в их волшебном мире существуют любители полакомиться людишками».

– Я не ем людей, – мягко возразил он.

Его улыбка стала шире, обнажив ряд идеально белых, но острых, как у акулы, треугольных зубов. Это зрелище полностью противоречило его миролюбивым словам.

И тут Хельга поняла. Он прочёл её мысли.

Краска стыда залила её щёки.

«Безобразие!» – в панике подумала она. – «А если бы я думала о чём-то неприличном?! В моей голове хаос, тьма и нецензурные элементы! Туда нельзя заглядывать! О боже! Это же просто невежливо!»

Юноша тихо рассмеялся, явно уловив и этот панический вихрь.

– Боюсь, я для вас слишком стар, а вы для меня слишком молоды, – сказал он насмешливо, опираясь на посох.

К чести Хельги, она быстро взяла себя в руки. Смущение уступило место азарту. Наоборот, она даже приободрилась, ведь она всегда любила ни к чему не обязывающий флирт с красавчиками, даже если у тех зубы как у пираньи.

– Ну и сколько вам? – с вызовом спросила Хельга, скрестив руки на груди.

«Сотней-другой меня не удивить, у меня мама – эльф», – подумала она.

– Где-то около четырёх тысяч лет. Может – поменьше, может – побольше. Сами понимаете, в моём случае не имеет смысла считать. Время для меня течёт иначе.

Хельга была восхищена. Рот её сам собой приоткрылся. Она подумала, что за это время можно столько изучить, столько прочитать, столько увидеть! Немыслимо!

– Вот это да! – выдохнула она. – Неужели вы вампир? – спросила она, снова вспомнив об его острых зубах. Такие кусала были в самый раз, чтобы впиваться в чью-то плоть.

– Я Дух Достатка и Благополучия, – сказал юноша, и в его голосе прозвучала древняя тоска. – Когда-то я покинул родные края и с тех пор ношусь по свету призраком. То тут, то там – нигде не задерживаюсь.

– Путешествуете? – спросила Хельга.

– Ах, если бы, – тяжело вздохнул юноша, и золото на его одежде словно слегка померкло. – Я по жизни изгнанник.

– Кому бы помешало богатство и благополучие? – искренне возмутилась Хельга. Кто в здравом уме выгонит такого парня?

– Ох, дитя. Это сложно. Я прихожу туда, где мудрость бродит городскими дорогами, а ухожу оттуда, куда глупость пришла бедственным потопом. Вот ты знаешь место, где много мудрости?

Хельга задумалась. Вспомнила новости, политику, соседей…

– Нет, – честно покачала головой она.

Она невольно посочувствовала духу. Куда же ему податься, несчастному? Глупость сейчас везде и всюду, она течёт из кранов и сыплется с экранов.

– И куда вы теперь? Тоже ждёте поезд? – спросила она. Ей стало даже интересно, где же находится самая большая концентрация умников во вселенной.

– Я не знаю. Мне некуда идти, как и тысячелетия назад, – снова улыбнулся он, грустно и ностальгически. – Вот, зашёл на минутку погреться. Вокзалы, знаете ли, это место «нигде». Не дом, не улица – лишь пересечение путей.

– О, – протянула Хельга, не зная, что сказать. Ей стало грустно за красивого богача-бомжа. Она отвела взгляд и уставилась на пушистую еловую ветку, пытаясь подобрать слова утешения.

– Ну, я надеюсь, вы найдёте свой… – начала она, поворачиваясь к собеседнику.

Но того и след простыл.

Хельга моргнула. Она огляделась по сторонам, даже обошла ель по кругу, заглядывая за подарки, но не нашла и следа Золотого Юноши. Ни блеска одежд, ни стука посоха. Он растворился, как утренний сон.

Единственное, что изменилось – на той самой ветке, на которую она смотрела секунду назад, теперь висела новая ёлочная игрушка. Это была изящная статуэтка крылатого ангела в золотых одеждах, с посохом, небрежно закинутым на плечо. Лицо у игрушки было точь-в-точь как у её собеседника, и на губах застыла та самая хитрая, акулья улыбка.

Хельга отправилась дальше изучать вокзал.

От обилия красок, звуков и запахов у Хельги закружилась голова. Ей показалось, что она объелась невидимыми сладостями – так приторно-сладко ныло внутри от восторга. Ей срочно захотелось присесть, а лучше – прилечь прямо на этот мраморный пол. Ей стало жарко, щёки пылали, а сердце колотилось в груди, как пойманная птица.

Пожалуй, она хватанула лишнего. Это был настоящий передоз эндорфинов.

Волны эйфории сменились лёгкой тошнотой, словно её укачало на эмоциональных качелях. К тому же, обидное осознание собственной неплатежеспособности добавляло горечи: она не могла купить ровным счётом ничего. Хельга знала, что местной валютой были некие «луны», но никто не спешил выдавать ей карманные деньги.

Пошатываясь, как пьяная, Хельга побрела обратно к маме и дяде.

Они сидели на кованой скамейке, демонстративно отвернувшись друг от друга. Между ними висело тяжёлое, наэлектризованное молчание. Всё ясно – очередная дурацкая ссора. Неудивительно. Хельга ни разу не видела, чтобы эти двое миловались и любезничали. Их общение всегда напоминало перестрелку сарказмом.

Дядя Бо заметил её первым и слегка повернул голову.

– Всё успела рассмотреть? – спросил он.

– О, нет, – покачала головой Хельга, устало падая на лавку. – Этот вокзал просто огромный! Я только до ёлки дошла и не решилась идти до другого конца. Сил нет.

– А зря, – цокнул языком дядя, игнорируя фырканье Эйры. – Там, в восточном крыле, бьёт Снежный Фонтан. Бьюсь об заклад, милая – ты такого ещё не видела.

Хельга хотела бы увидеть это чудо, но решила – в следующий раз. Когда её разум очистится и будет готов к новым впечатлениям. А пока у неё острая интоксикация волшебным безумием.

– В следующий раз покажешь, фух… – выдохнула она, прикрывая глаза и вытирая вспотевший лоб рукавом.

Они сидели и ждали некоторое время. Наверное, они выглядели чудно, одновременно втроём таращась на горбатого нелюдя с внушительным, похожим на гребень игуаны, костяным наростом на спине. К счастью, он не замечал странного внимания к своей персоне и сидел совершенно неподвижно, сжимая в когтистых лапах старый саквояж, с немой надеждой, смотря на вокзальные часы.

Через некоторое время Эйра вздохнула, нарушая молчание:

– Надо поговорить.

Она встала и жестом позвала дочь за собой. Они отошли в тот самый укромный угол, где мать спорила с дядей ранее. Шум вокзала здесь звучал глуше.

Глаза мамы были несчастны. В них плескалась вина и безграничная любовь. Она взяла холодные ладони Хельги в свои, тёплые и мягкие.

– Я хочу объясниться, – тихо сказала Эйра. – Бо обижен на меня за то, что практически всю жизнь я скрывала от тебя твоё происхождение. Ты так влюблена в волшебство, Хельга. А я… я просто прятала от тебя огромный кусок твоей собственной души.

Хельга утешающе сжала её руку.

– Я знаю, это наверняка какие-то странные эльфийские законы, – мягко сказала она.

У неё и в мыслях не было обижаться. Она верила, что у Эйры могли быть эгоистичные, но совершенно чистые мотивы. Мама всегда действовала только во благо.

– Всё дело в том, что из всех моих троих детей, только у тебя была связь с Истоком. Я видела в твоих глазах его отражение с самого твоего рождения, – голос Эйры дрогнул. – И я боялась. До смерти боялась, что он заберёт тебя, как только ты ступишь на эльфийские земли. И тогда… тогда твой отец, твой брат и сестра станут тебе совершенно чужими.

Эйра судорожно вздохнула.

– Это неизбежно. Люди и эльфы – мы слишком разные. Даже если мы находимся в одном пространстве, сидим за одним столом, мы будто смотрим друг на друга через экран телевизора. Мы рядом, но не можем коснуться душ друг друга. Мы не в силах стать по-настоящему близкими, пока один не сойдёт с проложенного природой пути.

– Я понимаю тебя, мам. Это так эгоистично… но я бы сделала то же самое, – прошептала Хельга.

– Моя милая, – с блестящими от слёз глазами прошептала мама. – Конечно, Исток позвал тебя. У тебя душа из чистого снега. Мы, эльфы, живём так долго, почти вечно. А век человеческий так короток, как вспышка спички. Я не хотела, чтобы наша семья разлучалась. Не тогда, когда у нас и так ничтожно мало времени вместе. Однажды я и ты вернёмся в Сноудрим навсегда, а они… они уйдут туда, где мы уже никогда не встретимся.

Со слезами на глазах, Хельга кивнула. Она высвободила руку и погладила маму по щеке, стирая мокрую дорожку слезы.

– Я знаю, мама. Я знаю, как ты любишь меня… и нас, свою семью.

Хельга помолчала, собираясь с духом, и добавила:

– А ещё я знаю, что ты любишь меня. Сильно-сильно.

По лицу Эйры безудержно покатились слёзы.

– Не плачь, мама, – твёрдо сказала Хельга, чувствуя, как сама готова разрыдаться. – Я знаю – ни одно волшебство в мире, никакие эльфийские чудеса не способны подарить мне большего счастья, чем моя семья: ты, я, мои брат и сестра. И мой отец. Пообещай – если они меня забудут, ты когда-нибудь передашь им, что я совсем не обиделась бы на такую ерунду. Что я всё равно их люблю.

Сердце Хельги пропустило болезненный удар, когда с губ сорвались слова, подводящие черту:

– Я просто улетаю из гнезда.

Эйра порывисто обняла её, прижала к себе так крепко, что стало трудно дышать, и разрыдалась, уткнувшись носом в плечо дочери.

– Моя сильная девочка. Я в жизни не сотворила ничего лучше тебя. Что же я сделала такого хорошего, что вместо угля мне подарили этот бесценный дар?

– Не принижай себя, мам, – прошептала Хельга, гладя её по спине. – Я не встречала матери лучше тебя. Никого красивей, и добрей. И никто, слышишь, никто в мире больше не пёк такие сногсшибательные печенья.

Они стояли обнявшись, посреди шумного, сверкающего вокзала, создавая свой собственный маленький островок тишины и любви.

Все слова были сказаны, все слёзы выплаканы. Настала пора расставания.

Снова прозвучал резкий писк, и механический голос объявил:

«Внимание! Просьба сопровождающим покинуть вокзал. Пространственно-временное смещение произойдёт через шесть минут. Всем сопровождающим покинуть вокзал по очереди, соблюдая дистанцию. Полезете толпой – окажетесь чёрт знает где, а с нас взятки-гладки!»

Эйра отстранилась, вытерла лицо ладонями и попыталась улыбнуться. Они подошли к выходу – к той самой двери, через которую вошли.

У порога Эйра остановилась. Охранник, одетый в костюм средневекового привратника с алебардой, распахнул тяжёлую дверь.

Эйра поцеловала дочь в лоб – долгим, благословляющим поцелуем.

– Да хранит тебя Свет, – прошептала она.

Мама шагнула за порог. Там, за дверным проёмом, тянулась знакомая, унылая железная дорога города Люсвика и клубился серый, промозглый туман.

Эйра обернулась, помахала рукой и скрылась в серой дымке. Дверь захлопнулась.

Хельга осталась стоять, чувствуя пустоту. К двери подошёл следующий «провожающий» – высокий эльф в дорожном плаще. Привратник снова открыл ту же самую дверь.

Теперь за дверью не было ни тумана, ни Люсвика. Там, в проёме, сияло ослепительное летнее солнце. Был виден кусок асфальта, сквозь который пробивалась зелень. Эльф шагнул в лето, и дверь снова захлопнулась, оставив Хельгу в потрясённом осознании того, насколько велик и странен мир, в который она только что вошла…

Хельга, чувствуя, как в ней накапливается избыток нервной энергии, принялась ходить из стороны в сторону, быстро отмеряя шаги по широкому проходу. Время тянулось возмутительно медленно, словно эльфийское объявление о «двадцати минутах» было просто злой шуткой.

Дядя Бо, не желая отставать, решил сделать то же самое. Он двигался следом за ней, его пухлая фигура мелькала то тут, то там, совершая комичные и неуклюжие перебежки. Ноги у него были короче, и за стремительной племянницей он не поспевал, но его это не смущало. Его чёрная трость выстукивала по мрамору размереный ритм.

«А вдруг поезд опоздает, и мне придётся ждать ещё дольше?» – подумала Хельга, чувствуя, как её сердцебиение ускоряется.

Она гадала, что же будет, когда откроется главная дверь после «смещения пространственно-временного континуума», что бы это ни значило. А ещё она боялась, что её и дядю к чертям снесёт эта огромная, разномастная толпа, которая уже выстроилась у выхода. Собрались все – от остроухих коротышек до горбатых нелюдей. «Вот сейчас как ломанутся, как затопчут», – с ужасом представляла Хельга.