Война, блокада, я и другие… Мемуары ребенка войны

Из предисловия я поняла, что это будут воспоминания человека, очень обиженного на многое: жизнь, родителей, государство, других блокадников с крайне пессимистичным взглядом, хотя неудивительно, что в такой семье выросла именно такая личность: «А вообще дома отношения никакие (…) Родители почти всё время выясняют свои отношения – кто больше выстрадал, кто перед кем виноват, и постоянно склоняются фронтовые ППЖ (полевые походные жёны). Война ужасно изменила их обоих и ничего не оставила от них довоенных. Мы с братом стали лишние люди, лишние до Кука, и поэтому мы как бы сами по себе. А мама очень больна. У неё совсем слабые лёгкие, её часто мучает жестокий кашель. И сердце у неё слабое. И у неё нет ни одного своего зуба после блокадной цинги. А ей всего 40 лет. Нас с братом она часто упрекает, что из-за нас остается голодной». Родственники же отца их с мамой не любили и сокрушались, что они «не сдохли» в Ленинграде.Особенно ярко и с неподдельной болью автор описывает свои обиды на маму, что от смерти в Блокаду девочку спасли соседи: мама была на казарменном положении и приходила редко, а когда приходила, то была ко всему безучастна, в садик или детский дом при этом дочь почему-то не пристроила, автор сама не раз задавалась этим вопросом. Да и потом мама ее не сильно жаловала, чем даже вызывала недоумение окружающих,Воспоминания об отце и вовсе сочатся неприкрытой ненавистью, мне их было даже как-то неловко читать, ощущение такое возникло, будто я в чужом грязном белье покопалась.Если честно, то для меня травма автора как недолюбленной дочери перекрыла трагедию ребёнка Войны, Блокады, так как эти части вышли чересчур яркими.Сами же воспоминания в книге приходилось буквально выискивать среди воды размышлений и домыслов автора, которые под час вызывают, мягко говоря, недоумение, то она вдруг рассказывает, что оказывается «многие, очень многие люди безбедно жили во время блокады», и делает вывод, что город намеренно морили голодом далеко не фашисты. Да, были те, кто умудрялись жировать и в тех условиях, но это было меньшинство, мизер, достаточно почитать воспоминания известных личностей, которые уже и на тот момент были не последними людьми в городе: Берггольц, Князева, и понять, что основной массе жителей приходилось не сладко. Моей бабушке после войны тоже встретилась одна мадам, которая не стеснялась рассказывать, что в Блокаду ела чёрную икру и севрюгу, но почему-то она не сделала таких далеко идущих выводов, возможно потому, что на момент событий была старше, работала на военном заводе и видела намного больше семилетки, практически всё время просидевшей в квартире. То потом Пожедаева и вовсе делает вывод, что фатальная ошибка в начале войны с эвакуацией ребятишек не в тыл, а навстречу наступающему противнику, это был конкретный план властей о «преднамеренном избавлении от Детей города». Простите, но это уже чересчур бредово.Ещё одним минусом стала рваность и хаотичность мемуаров, автор то забегает вперёд, то возвращается назад, какие-то события вспоминает не единожды, причём практически одними и теми же словами.Но основным моментом существенно затруднившим чтение стало наличие довольно большого количества стихотворений автора, которые на мой субъективный взгляд не очень удачные. Процитирую строки самой Пожедаевой: «Мой неуклюжий и тяжелый стих», пожалуй лучшего описания для них мне и не придумать.Не знаю, мемуары озлобленного человека читать крайне сложно, меня будто накрывало волной черноты, возвращаться к книге откровенно не хотелось. В итоге я перешла на чтение по диагонали, а стихи и вовсе опускала, но все равно, времени и сил на эту книгу потратила много. Возможно, я бы не реагировала на такое преподнесение информации автором, если бы постоянно не вспоминала свою бабушку, которая все 872 дня провела в блокадном Ленинграде, работала на военном заводе, похоронила старшую сестру и самого близкого ей старшего брата, всю оставшуюся жизнь потом имела проблемы со здоровьем, но более позитивного и оптимистичного человека я просто не встречала; и вот осознавая такой контраст, мне было сложно воспринимать эмоциональную окраску данных воспоминаний.Оценку ставить просто не берусь, советовать кому-нибудь к прочтению – тоже.

У войны не детское лицо…С благоговеньем я смотрю на Хлеб.Я в святость Хлеба верю беспредельно.Ладонью помню тот бесценный вес, Не мысля от него себя отдельно.125 моих блокадных граммов…125 моих бесценных крох…125 спасительных и… спасших…Перехвативших мой последний вздох…Не так давно – всего десять лет назад – были рассекречены документы, в которых содержится информация, что с 29 июня 1941 года по 27 августа 1941 года из Ленинграда эвакуировали 395091 ребенка. Однако возвратились в родной город – всего 175400 детей. (См. сборник документов «Ленинград в осаде», документ №142.) Произведем нехитрые математические расчеты – домой не вернулось 219691 человек.О гибели детского эшелона на станции Лычково, танковом прорыве в Демянске советская власть деликатно молчала. Самое страшное, что до сих пор правду о событиях того лета мало кто знает. Сегодня в селе Лычково находится братская могила погибших детей с неверной датой их смерти. Да и название постамента разительно отличается от ранее ожидаемого: вместо «Ленинградские Дети» памятник переадресовали «Детям, погибшим в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг.». Еще одна насмешка на судьбами тех, кто так и не повзрослел или повзрослел слишком рано… …Нет, и детей война не пощадила.Нас повзрослеть заставила нужда.Я стала малолетнею старухой…Все видела… все знала… все могла…В книге «Война, блокада, я и другие…» содержатся воспоминания шестнадцатилетней Людмилы Пожедаевой о событиях, пережитых ей самой: безрассудная эвакуация, блокадный период в Ленинграде, скитания по Советской России до окончания войны, первые послевоенные годы… Более шестидесяти лет тетрадки с ее записями и рисунками были надежно спрятаны. Причины на то оказались существенными. Первая: еще ребенком Пожедаева поняла, что не все ленинградцы в блокаду голодали – были те, чей рацион изменился несущественно; иные же питались тем, что в пищу не годилось вовсе – домашними животными, кожаными ремнями, нитками… Обглоданные скелеты младенцев на улице и толстые спекулянты – все это не поддавалось объяснению в детском возрасте (да взрослому невозможно понять). Другая причина: воспоминания о родном отце и его сослуживцах кажутся неправдоподобными – упреки воевавших в адрес «объедавших» фронт детей, полевые жены и т.д. Мы привыкли, что о героях говорят хорошо, а тут такое… Третья причина: случай с эвакуацией детей, отправленных на верную смерть, никто бы не дал возможности огласить ранее. …В школе на стенке прибили плакат:«Кто не работает – тот и не ест…»Значит, еще при рожденьи на мнеКто-то поставил крест?..…Чтоб сразу с пеленок – за плуг… за лопату…Ведь «кто не работает – тот и не ест», А мы почему-то рождались нормально,Рождались, и сразу хотелось нам есть…Книга «Война, блокада, я и другие…» – история только одного человека, потерявшего детство. Обида, горечь, боль, непонимание, страх… Таких историй тысячи, но лишь единицы из них останутся в памяти потомков.

После книги Фоняковой «Хлеб той зимы», как-то даже не задумываясь, продолжила чтение о блокаде, и уж эта книга никак не показалась детской.В книге Фоняковой несколько смягчены некоторые подробности, но ведь и ей пришлось видеть многое на улицах города (наверное, она все же сохранила в себе частичку детства); у Пожедаевой же описаны действительно жуткие случаи с истерзанными младенцами, тётя Валя, смерть Даниловны и прочие, прочие.Главной героиней тоже является девочка, ровесница Лены Комаровской, но натерпеться Миле пришлось гораздо больше: ужасная в своей бесполезности и непродуманности эвакуация детей из города, жестокая бомбежка, возвращение в Ленинград, который смыкается кольцом блокады, эвакогоспиталь, предательство родных, множество жутких смертей… Ребёнок, который лишился детства и, по сути, родителей, хоть они и остались живы; ребёнок, потерявший веру в свое государство. Неудивительно, что у неё в каждой строке читаются обида и злость от несправедливости. Несправедливости здесь много: люди, единственной проблемой которых во время блокады было то, как бы незаметно избавляться от отходов, в то время, как другие умирали от голода; упреки фронтовиков (в том числе и родного отца) в том, что блокадники «пороха не нюхали», а сидели в тылу, пока за них воевали; власти, которые предпочли забыть о многочисленных детских жертвах при эвакуации… Во время войны страдали все, а в первую очередь дети; женщины несли непосильную ношу. Победа была выстрадана всем народом, а не только теми, кто непосредственно воевал на фронте.