Загадка Катулла

Обложка: Венера Эсквилинская из собрания Капитолийского музея. Фото Мари-Лан Нгуен. Публикуется по лицензии CC BY 2.5

© Алексей Поликовский, 2021

ISBN 978-5-0053-6194-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Изображения Катулла не сохранилось, и мы не знаем, как выглядел этот человек, в стихах называвший себя «несчастливцем». Мы вообще мало достоверного знаем о нём. Он родился в Вероне, предположительно в 87 году до нашей эры, и провёл детские и юношеские годы в Сирмионе, городке на южном берегу Benacus lacus, то есть Бенакского озера, которое теперь именуется озером Гарда. Городок Сирмион существует до сих пор, а в нём развалины виллы, которые молва приписывает семье Катулла, а наука это опровергает. Точно ли его семья и он жили именно на этих камнях, мы не знаем, но что мы знаем точно ― у Катулла был старший брат, посланный отцом в большой мир раньше него; имени брата до нас не дошло, и известно о нём только то, что он по делам отправился в Грецию, добрался до Трои и умер. Второго, младшего сына состоятельная семья отправила в Рим. Там он встретил и полюбил Клодию. Предполагают, что Катулл прожил тридцать лет, но ни точный год, ни место смерти неизвестны. Это всё. Подробности жизни ― в стихах, которых дошло до нас сто тринадцать. Большинство их ― о любви.

В Рим молодых людей посылали, чтобы они вошли в свиту знатного или известного лица, сопровождали его на Форуме, слушали его речи, учились делопроизводству и законам. Так начиналась карьера. Но Катулл не оправдал надежд семьи: любовь интересовала его больше политики, а жизнь сама по себе, жизнь как развлечение и приключение, больше службы. Цицерон в одном из писем (к Марку Марию) одобряет «образ жизни, полный досуга»; Катулл так и жил. Городские лёгкие люди, искатели счастья и денег, съехавшиеся в великий город из разных концов огромного римского мира, были его дружками ― мы знаем их имена из его стихотворений: Флавий, Вераний, Корнелий, Фурий, Аврелий… Катулл проводил с ними время в «таверне злачной» и писал то эротические стихи, то стихи, пересыпанные ругательствами. К любви любого рода, в том числе к любви с мальчиками, в этом кругу относились как к игре и забаве, с лёгкой усмешкой. Мальчиков он тоже любил или делал вид, что любил, чтобы не отставать от других и не ронять своей репутации эротического гуляки; в то время любовь к мальчикам была в порядке вещей, никто ничего не скрывал, и никакого каминг-аута делать было не нужно. «… обняв за шею, зацелую тебя в глаза и губы». Это он говорит своему дружку Веранию, которого называет Веранчиком.

В Риме Катулл принадлежал к кругу молодых поэтов, но он единственный, чьи стихотворения дошли до нас в таком количестве. Другим, с кем он обменивался стихами, шутками и колкостями, повезло меньше. От них остались стихотворения, повреждённые временем ― то без начала, то без конца, то три строки, вырванных непонятно откуда, то две, адресованные непонятно кому и составлявшие часть неизвестно чего. Эти строки и отрывки Лициния Кальва, Гельвия Цинны, Квинта Корнифиция и других, от которых иногда сохранились строки, но не сохранилось имени ― таят в себе таинственное очарование далёкой жизни, которую мы видим словно в маленьком осколке давно разбитого зеркала. Улыбка, усмешка, мимолётная мысль, две фигуры в объятии, застигнутые случайным взглядом… Возможно, время унесло и уничтожило кого-то из поэтов этого кружка, кто был равен в своём таланте Катуллу. Мы не знаем.

Древний Рим является нам развалинами Форума с грудами коричневых и кучками белых, высушенных солнцем камней, тремя колоннами с висящими на них остатками капителей, оставшимися от храма Кастора и Поллукса, линиями кладки, обозначающими шесть маленьких комнат весталок, круглым храмом Весты, в котором уже тысяча семьсот лет не горит огонь, и стройной фигурой обнажённой Венеры Эсквилинской, которая закинула левую руку за голову, придерживая пучок волос или снимая заколку перед тем, как маленькой ногой ступить в голубую воду бассейна. Но рук у неё нет, их так и не нашли. Жест висит в воздухе, осязаемый, но невидимый. Древний Рим доходит до нас с отбитыми кусками, с повреждениями, с трещинами, с исчезнувшими строками, с забитыми грязью остовами колесниц, которые археологи бережно извлекают из земли, с пригоршнями старинных монет, с горшками, разбитыми на черепки.

Клодия была старше Катулла на семь лет. Когда они встретились, ему было двадцать семь, ей тридцать четыре. Она происходила из знатного римского рода Клавдиев. Про этот род можно написать отдельную книгу, он пятьсот лет был одной из опорных балок римской республики. Её предок Аппий Клавдий Слепец, мудрец и политик, построил дорогу Рим ― Капуя (Аппиева дорога) и провёл первый водопровод (Аппиев водопровод), а также написал книгу афоризмов и изречений. Весталка Клавдия из этого рода закрыла своим телом консула-отца от рук покушавшегося на него трибуна. Тридцать два предка Клодии были консулами; консулами были её прапрадед, прадед, дед, отец. Её отец, сенатор Аппий Клавдий, управлял провинцией Македония, где и умер, не дожив до преклонных лет. В атриуме древнеримского дома обязательно стоял шкаф с посмертными масками умерших родственников ― в доме Клодии одного такого шкафа было мало, там стоял целый их ряд. И все маски подписаны именем, должностью и свершениями предка.

Странные были представления о девочках у сенатора Аппия Клавдия. Трём своим сыновьям он дал три имени: Аппий (как у себя), Гай и Публий, а трём дочерям одно ― Клодия, с прибавлением цифры: Прима, Секунда и Терция. Три брата младшей Клодии, Клодии Терции, занимались политикой, обе её сестры вышли замуж за государственных деятелей, одна за консула Квинта Марция Рекса, другая за Лукулла, который, прежде чем прославиться пирами, прославился войной с Митридатом. Учителем братьев был грамматик и ритор Атей, друг историка Саллюстия; надо полагать, что своевольная девочка Клодия тоже приходила на занятия и слушала рассказы грека-энциклопедиста обо всём на свете. Её учили ткать, вязать и шить ― непременные умения почтенной римской женщины ― но они ей вряд ли пригодились. Мы можем предположить, что она, подобно другой римлянке её круга (Корнелии), «получила прекрасное образование, знала музыку и геометрию и привыкла с пользой для себя слушать рассуждения философов». О подвиге римских женщин, принёсших на Форум свои золотые украшения, чтобы Рим смог выплатить дань галлам, ей тоже наверняка рассказывали. Но времена изменилось, римская доблесть покрылась трещинами, а может быть, поколение детей рано умершего Аппия Клавдия дало сбой в программе рода: один из трёх его сыновей, Публий Клодий, перешёл в плебеи, стал народным трибуном и был убит в придорожной забегаловке рабами своего врага Милона; его дочь Клодия, издеваясь над заветами рода, жила распутством и не скрывала этого.

Говорили, что младший брат Публий повадился ходить спать к младшей сестре Клодии, якобы из страха ночного одиночества. Плутарх пишет, что он не ограничивался одной сестрой и был в связи с двумя другими, что подтверждал муж одной из них, Лукулл. Источники Плутарха нам неизвестны ― но каковы же были слухи, если через сто с лишним лет дошли до грека-историка. Говорили ещё, что она отравила своего мужа Квинта Цецилия Метелла Целера, чтобы после его смерти свободно наслаждаться богатством и развратом. Из своих собственных садов над Тибром она смотрела на купающихся мужчин и выбирала их для себя. Наследница родовых богатств, она брала с любовников деньги. Она держала дом открытым для всех, кто домогался её, садилась за стол с незнакомыми мужчинами и на курорте в Байи каталась с ухажёрами в лодках.

Конечно, её извращённый юмор миллионерши, требовавшей денег за любовь ― поступок, оскорбляющий что древнеримскую, что современную мораль, но всё же не преступления. Но и на преступление она была способна. Её любовник Веттий, с которого она потребовала деньги за любовь, послал ей вместо мешка серебра мешок меди; мы видим в этом поступке оскорбление, а римляне видели в нём ещё и шутку: Веттий делал вид, что соблюдает закон 86 года, разрешавший должникам вместо серебра платить медью. Клодия могла бы составить из своих любовников отряд или банду, но тут ей хватило двоих: Камурция и Цесерция. Они изувечили Веттия. Их отдали под суд, а приговор нам неизвестен.

Домашний очаг был для римлян свят, и осквернить его было преступлением; Клодия оскверняла свой богатый дом с удовольствием и не таясь. Домашние боги считались членами семьи, строго наблюдающими за каждым словом и поступком обитателя дома; умершие предки переходили в сонм богов, так что за Клодией наблюдали все тридцать поколений её предков. Их белые посмертные маски ― некоторые пожелтели и потрескались ― смотрели на неё из шкафов, расставленных по атриуму. Мы можем представить себе, как она, в пурпуре и золоте, в веянии дорогой одежды и в благоухании восточных духов, лёгкой походкой проходит по атриуму, преследуемая их остановившимися, пристальными и мрачными взглядами. Или она была уверена, что никаких богов не существует? В это трудно поверить, ведь римляне жили в мире, населённом богами, боги присутствовали в их домах и садах, толклись во дворах, заглядывали в окна с небес, жадно ждали жертвоприношений у дымящихся жертвенников и незримо присутствовали на Форуме в дни важных событий. Но «… когда дело касается этой женщины, можно поверить всему» (Цицерон).

Мир, в котором жил Катулл, сильно отличался от нашего постоянным присутствием многочисленных богов. Мы живём в мире, где Бог скрыт и не являет своего присутствия ― римляне жили в бок о бок с богами, с богом можно было столкнуться на лесной дороге, он мог выглянуть из-за дерева или мелькнуть на ночной улице. Наш мир в его отношениях с Богом построен вертикально: Он вверху, мы внизу. Мир Катулла и римлян в их отношении с богами был построен горизонтально: боги жили среди людей, следили за ними, участвовали в их делах, помогали, мешали и вообще были так близко, что их можно было считать родственниками. Для нас Он высшее существо на неизмеримой высоте могущества и морали, говорить с которым мы можем, только стоя на коленях; для Катулла нет ничего странного в том, чтобы сказать: «Тот с богами, кажется мне, стал равен, тот богов превыше, коль то возможно…» И ведь он знал, как именно возможно сравняться с богами: через любовь, любовью. Афродита влюбилась в красавца Адониса, Алфей влюбился в Артемиду, Кибела влюбилась в Аттиса, а шестой царь Рима Сервий Туллий был любовником богини Фортуны. И это не бесплотная, символическая любовь, это любовь, которую мужчина испытывает к женщине, а женщина к мужчине.

Мир Катулла был населён не только людьми и богами, но и многочисленными другими существами: нимфами, сатирами, менадами, амурами, музами, нереядами, парками. Все они жили рядом, занятые, как и люди, любовью, дружбой, ссорами и интригами. Нимфы резвились в лесах и долинах, сатиры и менады находились в состоянии непрекращающейся пьяной оргии, парки Нона, Децима и Морта ткали нити судеб и перерезали их. Мы, читая его стихи, воспринимаем всех этих разбросанных там и тут богов как поэтический мир и выдумку поэта. Но это не была выдумка, он жил в этом мире и верил в их реальное существование. Да и как он мог не верить, если люди ― очень серьёзные, деловые люди ― иногда встречались с ними? К полководцу Сулле, не склонному к фантазиям, однажды в Греции, неподалёку от священной Нимфеи, привели сатира, захваченного спящим. Сулла призвал всех переводчиков, которые были в армии. «Но он не произнёс ничего вразумительного, а только испустил грубый крик, более всего напоминавший смесь конского ржания с козлиным блеянием. Напуганный Сулла велел прогнать его с глаз долой» (Плутарх). Сатира испугался Сулла, профессиональный военный, с мечом в руках водивший солдат в бой, окружённый своими легионами и когортами. Люди последних десятилетий республиканского Рима были странно похожи на нас в своём трезвом, скептичном и развитом мышлении, но ведь и мы тоже верим в переселение душ и ищем доказательств вечной жизни.

Мир богов был населён так же плотно, как бурлящий, дрожащий, вибрирующий словно перед землетрясением мир людей, и в нём тоже всё время происходили волнующие и будоражащие события. Боги влюблялись, враждовали, мстили друг другу, заключали союзы и спорили о судьбах героев. Среди людей у них были любимчики. Но некоторых они не любили. Куда бы человек не приезжал и не приплывал, везде были свои боги. Красс, которого его алчность занесла на север Сирии, ходил там в храм Атергатис ― прежде всего его привлекали собранные в храме сокровища, но и знамения богини не оставляли равнодушным. Марк Антоний назвал своих детей от Клеопатры именами египетских богов Гелиоса и Селены и, как недавно обнаружили археологи, был похоронен у храма Осириса. Христианство, получив власть, занялось искоренением древних богов и устроило им геноцид во имя единобожия. Но для Рима и человека того времени в многобожии не было ничего страшного или опасного.

Римляне принимали всех богов, независимо от происхождения. Древние боги были первыми космополитами на Земле. Бог изобилия Серапис, которого упоминает Катулл в одном из стихотворений, был родом из Греции, но ― если можно так сказать ― сделал карьеру в Риме, где обрёл популярность среди поэтов и широких народных масс со своей мощной шевелюрой и окладистой бородой. Приятный бог, доброжелательный и щедрый! Он счастливо полюбил грациозную египтянку Исиду, богиню с чётким профилем и узким, обтянутым алой тканью телом, носившую на голове золотой трон. Они поселились в римском храме и жили там в окружении сфинксов и каменных львов, сохранившихся до наших дней, и со своей собственной каменной кошкой, которую вихрь времени поднял из развалин храма и занёс на карниз Палаццо Грациоли, где она теперь и живёт.

О еде богам не стоило тревожиться: во время больших публичных обедов, называемых лектистерниями, их статуи заботливо укладывали на подушки и ставили перед ними блюда со средиземноморской едой. Нам покажется наивным и даже смешным обычай кормить богов рыбой, мясом, устрицами и овощами, но что бы сказали римляне, узнав об обычае христиан есть плоть своего бога и пить его кровь?

2

Где и как они встретились, в каком храме, в каком доме или на какой улице Рима, мы не знаем. Не знаем, прозвучали их первые слова, обращённые друг к другу, в вечернем неумолчном шуме торгового Аргилета или в утреннем тихом шелесте воды одного из многочисленных римских фонтанов. Знаем только, что Катулл полюбил Клодию с первого взгляда. Увидел ― и больше не мог жить без неё. Какое странное превращение человека.

Он приходил в её дом ― лучше назвать его виллой, потому что там наверняка были атриум, и мозаичные полы, и привезённые из Греции статуи, и колонны, и бассейн, и, может быть, деже умопомрачительный круглый стол из цитрусового дерева на ножке из слоновой кости ― вещь сезона, стоившая целое состояние ― и был знаком с её мужем Квинтом Цецилием, который должен был казаться и ему, и Клодии дурным старцем с замшелыми понятиями о долге, доблести и госслужбе. Он был почти на четверть века старше Катулла и к моменту их знакомства достиг высшей точки своей упорной карьеры военного, судьи и управленца. Современник Катулла Гай Саллюстрий Крисп кратко и почти бесстрастно говорит о нём как об одном из тех, кто вместе с Цицероном подавил мятеж Катилины, предвосхищавший иные, более опасные и разрушительные мятежи. За три года до того, как началась история Клодии и Катулла, он был городским претором, то есть управлял Римом; когда его жена влюбилась в Катулла ― а она влюбилась ― он паковал сундуки, собираясь в Цезальпийскую Галлию, куда был назначен проконсулом. В стихотворениях Катулла он упоминается всего однажды, зато обзывает его Катулл дважды: дурак и осёл. «Не понимает осёл» ― да, этот дородный и достойный римский муж, искушённый в карьерных интригах и административных делах, не понимает того, что яснее ясного искушённому в любви молодому человеку: если его жена в его присутствии ругает Катулла, то это значит, что она небезразлична к нему. «Раздражена, ― потому так и горит, и кипит».

«Горит и кипит». Услышать бы её речь, увидеть бы её жест. Двоих тянуло друг к другу с немыслимой силой. Катулл, конечно, знал, кто эта Клодия и какими словами называют её на улицах и в термах, но любовь совершила переворот в голове и душе этого прежде лёгкого, насмешливого, ничего не принимавшего всерьёз человека, приехавшего в столичный Рим из провинциальной Вероны для великих дел и легко тратившего себя на дела лёгкие и приятные. До любви к Клодии в его жизни не было ничего серьёзного, после встречи с ней он переселился в возбуждённое пространство, которое не описывается физическими формулами и математическими алгоритмами. Как оказалось потом и как мы знаем теперь, это и было то единственное великое дело, которое ему предстояло в жизни ― любовь, amor на латыни.

Клодия ― римская матрона с репутацией шлюхи, красивая женщина со множеством любовников, любившая по капризу. Катулл прославил её своими стихотворениями и сделал единственной и неповторимой в истории, но она такой в римской жизни не была. «Ввиду своего происхождения и внешности, как и благодаря своему мужу и детям, эта женщина была достаточно вознесена судьбой; знала греческую и латинскую литературу, играла на кифаре и плясала изящнее, чем подобает приличной женщине; она знала ещё многое из того, что связано с распущенностью. Ей всегда было дорого всё, что угодно, но только не пристойность и стыдливость; что берегла она меньше ― деньги или своё доброе имя, было трудно решить. Её сжигала такая похоть, что она искала встречи с мужчинами чаще, чем они с ней… Однако умом она отличалась тонким: умела сочинять стихи, шутить, говорить то скромно, то нежно, то лукаво; словом, в ней было много остроумия и много привлекательности» (Гай Салллюстий Крисп о Семпронии). А была ещё Телезилла, десять раз выходившая замуж. Типовой портрет патрицианки эпохи поздней республики.

Вряд ли он долго ухаживал за ней до первой ночи. Это было не в её нраве, много раз говорить «нет», тянуть, ждать. И не в его привычках, долго ухаживать. И он, и она жили в интенсивном потоке чувств, летели на волне возбуждённых ощущений в раскалённом страстями воздухе близкого к самоуничтожению Рима. Вряд ли у него в то время был хоть один день без пира в термах, без встреч с друзьями, без свиданий с гетерами и без стихотворений, так же как у неё каждый день был с утра до вечера наполнен страстями, капризами, свиданиями, чувствами и отношениями. Одно начиналось, другое прекращалось, третье было на подходе, четвёртое требовало интриги, пятое оскорблений, шестое отпора, и только, может быть, седьмое касалось её всерьёз и возбуждало в её душе тень нежности. Красота её требовала заботы и ухода ― рабыни в её доме, готовя мази и румяна, большими медными пестиками толкли в широких чашах лишайники и улиток. А нужно ещё утром долго сидеть в кресле, чуть откинув голову назад, пока рабыня расчёсывает её распущенные волосы и, прежде чем выйти на улицу, мастерски делать подводки на глаза и класть голубоватые тени на веки. А вечером на ложе с бронзовыми фигурками амуров натирать тело благовониями.

Что у него было в жизни до встречи с ней? Лёгкие связи, «Амеана, защупанная всеми», Ипсифилла, «наслажденье моё, моя утеха», Авфилена, «ты же, сперва обещав, ничего не дала мне» (а деньги взяла), знакомства с теми, кого он называл «потаскушками» и «лихоманками», снисходительное отношение к женщинам ― «но сама недурна и не без лоска» ― и похабный смех по поводу «занятного случая», когда «Я мальчишку накрыл: молотит, вижу!/Девку. Я ― да простит Диона ― тут же/ Твёрдой палкой своей закончил дело». А ещё насмешливое отношение к влюблённым друзьям. «Что? Да весь исхудал ты с перелюба. Значит, много себе позволил дури». Дурь здесь не травка или таблетки, а чересчур серьёзное отношение к женщине и любви. А перелюб означает… как нам объяснить, что он означает?… что его друг слишком много времени проводит с подругой в постели. Это слова того, кто уверен, что с ним ничего подобного не случится, что он в эти рабство не попадёт и в такую яму не провалится. Ни дури с ним не случится, ни перелюба. Но он ошибся.

Мы вынуждены воссоздавать мир их любви, не имея ни хроник, которые римские историки писали о войнах и о политике, ни какой-нибудь амбарной книги чувств и страстей, в которую бы записывались все слова влюблённых и их поцелуи. Но воображение работает лучше сухого знания. И другого пути в рассказе о любви нет. Поэтому наберёмся смелости и скажем, что утро после первой их ночи сияло ослепительно, и раскидистые верхушки пиний чётко нарисованы на идеальной голубизне, слышен тихий плеск воды в выложенном цветными камешками фонтане, и бронзовые амуры на ложе стали тёплыми от римского солнца… А дальше нам поможет Катулл с одним из своих ста шестнадцати стихотворений. Он умиляется ручному птенчику, прыгающему на коленях у Клодии (место, где резвился воробышек, он называет точно: «никогда не слетал с её он лона»). Этот пасторальный воробышек казался Катуллу птичкой надежды, предвозвестником наслаждения и обновления. Говорил ли он ей об этом? Наверняка, иначе откуда тогда её слёзы?

Он верил в любовь, верил в обуянных страстями, соблазняющих друг друга и изменяющих друг друг богов, и поэтому идея спасения и исправления распутной римской женщины его не могла привлекать. Такая идея вообще чужда эгоистичному, гедонистичному, стремящемуся к наслаждению и власти Риму. Клодия нужна была ему не для спасения, очищения, искупления и прочих знакомых нам, но не знакомых ему христианских подвигов, а для любви ― страсти и нежности. И всё-таки он верил, что его любовь изменит её. Верила ли она? Кажется, и она тоже. Для неё, героини порнографических историй, которые со смехом рассказывали во дворцах и кабаках, такая любовь, которую ей предлагал Катулл, была чем-то новым и необычным. До Катулла она отлично знала цену своим любовникам, а они знали цену ей. Возможно, и они тоже говорили ей подобающие слова, но всё это была всего лишь прелюдия перед сексом, к которому они стремились. Она, использовав их, выкидывала их из своей жизни одного за другим. Но что-то в ней задел своим чистым чувством этот тонкий и чувствительный Катулл. Он полюбил её лицо, её тёмные распущенные волосы, вившиеся на концах прядей, её руки с их нежностью линий и то движение, каким она поднимала их, чтобы обнять его за шею.

Её муж Квинт Цецилий Метелл здесь появляется в последний раз, чтобы умереть и больше не возвращаться. Вместо Цезальпийской Галлии он отправился к Харону. Заслужил ли он своими трудами отдельную лодочку, чтобы в комфорте переправиться через Стикс, или его везли на барже, в толпе других? А ведь она должна была ехать с ним в Галлию, как жена проконсула. Вот радость-то для неё. Вместо солнечного, тёплого, горячего, полного жизни и любовников Рима дикая Галлия с варварами, ходящими в шкурах. Он умер очень удачно ― с её помощью или нет ― чтобы освободить её от всей этой докучливой чепухи со сбором сундуков и хлопотами с подводами и телегами. Способна ли она была отравить его, потому что он мешал её новому роману? В своём своеволии, в своей безбожной свободе ― способна ли эта женщина на убийство? Ответа нет.

Почему она была такой, какой была, то есть распутной, жестокой и скандальной? Самое простое объяснение состоит в том, что отец её умер, когда она была девочкой-подростком, и она росла без надзора и примера, в компании с ещё пятью братьями и сёстрами, не отличавшимися спокойным нравом и скромностью. Возможно, в ней был внутренний надлом ― то, что на современном языке назвали бы «травмой» ― надлом, покалечивший её душу и сделавший её неспособной к верности и любви. Возможно также, что её поведение было сознательной или бессознательной местью. У Торнтона Уайлдера в «Мартовских идах» четырнадцатилетняя Клодия ― жертва дяди-насильника. Это не факт, почерпнутый из исторического источника, это попытка писателя найти в её прошлом, которое нам неизвестно, объяснение её поведения в настоящем, которое нам известно. Но что нам известно точно, так это три случая из её жизни, когда она мстит любовникам. Про Веттия мы уже говорили, он сам напросился со своим мешком меди, когда должен был серебро. Это месть за его грязное к ней отношение. Катуллу она мстит постоянно, мстит изменами ― это месть за его чистое отношение к ней. Клодия сама стремится омрачить свою любовь, смешать её с грязью. После Катулла у неё будет Целий, ему она тоже отомстит.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.