ВВЕДЕНИЕ
О том, что иногда молчание – не тишина, а крик, который никто не слышит
Иногда Василиса чувствовала, будто слова – это ниточки. Она держит одну сторону, кто-то другой – другую. И если отпустить или резко дёрнуть – нить может оборваться.
После того как Пухлый исчез, стало много оборванных нитей. Она пыталась понять, куда они ведут, кто держал их с той стороны. Но всё чаще нитей не было совсем. Осталась только тишина. Такая, что даже Дрэганфрут больше не болтала без остановки.
Это была не та тишина, которая обнимает и успокаивает. А та, что давит на уши, как под водой. Тишина, в которой хочется кричать, но не получается. Потому что кричать – значит признать, что тебе больно. А это, кажется, запрещено.
Сначала они нашли маску. Она лежала у окна, как забытый предмет с чужим дыханием. У неё не было голоса, но она шептала. Не ртом, а… чем-то другим. Внутри. Словами, которые никто не говорил, но все слышали.
– Он там. Где нельзя звать. Следуй за тенью.
С того дня началась новая история. История не о мире, где разговаривают, а о мире, где за каждое слово – расплата. Мир, где "нет" можно унести в банке. Где за попытку сказать "я боюсь" можно лишиться цвета. Где Пухлый – теперь немой, а чтобы его услышать, нужно сначала услышать себя.
Ты, кто держит в руках эту книгу, знай: здесь будут не только приключения. Здесь будут чувства. Те, что часто прячут. Страх быть непонятым. Злость, которую запрещают. Обиду, которой стыдятся.
В этом городе нельзя говорить. Но можно помнить. Можно чувствовать.
И, может быть, – спасти того, кого любишь, даже если ты боишься произнести его имя.
Это книга о том, что молчание – тоже голос. Только иногда, чтобы его услышать, нужно пройти по улице потерь, заглянуть в комнату украденных “нет”, и не потерять своё собственное "да".
Василиса – девочка, у которой внутри больше силы, чем она думает.
Дрэганфрут – морская свинка с дневником вместо языка.
А Пухлый… он просто ждал.
Что кто-то всё-таки осмелится заговорить.
Глава 1. Шепчущая маска
Эта ночь не была похожа ни на одну другую. Казалось, даже звёзды отказались светить, прячась за тяжёлыми облаками, полными тайны и недосказанности. Василиса сидела у окна и смотрела в темноту, прижимая к груди кулон – подарок Пухлого, который теперь стал почти единственной её связью с ним. После того как он исчез и перестал говорить, её внутренний мир будто застыл в ожидании ответа. А ответа всё не было.
Комната казалась чужой, даже несмотря на тёплый свет лампы и знакомый запах сиреневого мыла, которым пахли подушки. Дрэганфрут, её неутомимая спутница – философствующая морская свинка в солнечных очках – спала, слегка похрапывая, на подушке рядом. Василиса завидовала ей: у неё хотя бы были сны. У Василисы же сны исчезли в ту самую ночь, когда исчез Пухлый.
Вдруг – стук. Совсем тихий, почти неуловимый. Не снаружи, а… изнутри окна. Василиса вздрогнула. На стекле отпечаталась маска. Белая, с вытянутым пальцем ко рту. Будто просила молчать. Она будто прилипла к стеклу, но при этом двигалась, дышала – и смотрела на Василису. Откуда-то изнутри неё раздался голос. Не голос – шепот, сухой и ледяной:
– Следуй за тенью. Он в городе, где нельзя звать.
Василиса застыла. Маска исчезла, будто её и не было. Но на стекле остался след, как отпечаток пепельной пыли. В этот момент проснулась Дрэганфрут.
– Я чувствую, что что-то случилось, – сказала она, вытирая лапкой сонные глаза. – У тебя лицо, как у того профессора, который понял, что его эксперимент по превращению брокколи в шоколад провалился.
– Я думаю, это был знак, – тихо ответила Василиса. – От него. От Пухлого. Он где-то там. И нас зовут.
Дрэганфрут кивнула и спрыгнула с подушки. С её привычной серьёзностью она достала маленький блокнот и записала: «Шепчущая маска. Город без зова. Опасность?» Потом прищурилась:
– Мы идём. Ночью. Сейчас.
Василиса быстро собрала вещи: кулон, записку, оставленную Пухлым («не молчи за меня»), фонарик, компас, несколько пончиков – в память о нём – и блокнот с цитатами. На выходе из дома они остановились.
– Если мы уйдём – дороги назад может не быть, – сказала Василиса, глядя на дверь.
– И что? – пожала плечами морская свинка. – Ты ж не в магазин за кефиром. Это поисковая операция по спасению лучшего друга.
Они вышли. Ночь встретила их глухотой. Ни один сверчок не пел, ни одна ветка не скрипела. Казалось, мир затаил дыхание. Только фонарик Василисы выхватывал из темноты куски дороги, кустов и таинственные тени, что мелькали между деревьями.
– Видишь? – прошептала Василиса. – Там, вон там – она снова!
На дереве висела та же маска. А под ней – дорожка из белых лепестков. Они вели в лес, в ту самую часть, которую обходили даже самые храбрые туристы. Дрэганфрут задрожала, но шагнула вперёд первой.
– Страшно? Конечно. Но я слышала, что самые важные вещи находятся за страхом. Или за холодильником. Но в нашем случае – точно за страхом.
Они шли долго. Лес постепенно становился всё тише. Даже листья под ногами не шуршали. Воздух был густым, как сироп, и казалось, что каждый вдох надо выталкивать усилием.
– Что это? – вдруг спросила Василиса.
На дереве висел старинный фонарь, тускло горевший изнутри. Под ним – табличка, вырезанная прямо в коре: «Дорога без звука».
– Похоже, это следующая остановка, – пробормотала Дрэганфрут и записала в блокнот.
Позади них лес начал шептать. Едва слышно, словно кто-то трогал невидимыми пальцами сам воздух. Василиса остановилась и прислушалась. Её сердце било тревогу, как барабан. И тогда она увидела: на тропинке впереди – снова маска. Только теперь в её пустых глазах горел огонь.
– Ты знаешь, что это, да? – спросила она у свинки.
– Да, – вздохнула та. – Это ворота. Если мы пройдём – назад нельзя. Это уже не просто лес. Это город. Он ждёт. Он дышит. Он голоден.
– Он забрал Пухлого. Мы не уйдём, пока не вернём его, – сказала Василиса и шагнула вперёд.
На пороге между мирами стояла тишина. Абсолютная. Даже собственные шаги перестали звучать. Дрэганфрут открыла рот – и испуганно захлопнула: звук исчез. Василиса повернулась к ней. Они больше не могли говорить. Только жестами. Или мыслями. Или… письмами в воздухе.
Они прошли. И дверь захлопнулась за ними. Город без звука принял их. Но услышит ли он? И не станет ли их тишина – новой потерей?
Глава 2. Дорога без звука
Шаг – и всё изменилось.
Стоило Василисе и Дрэганфрут переступить порог между мирами, как их обдало странным, вязким воздухом. Он не был ни холодным, ни тёплым – он был… тихим. Это не та тишина, что наступает ночью, когда за окном не проезжают машины. Это тишина, которая глушит даже мысли. Словно весь мир затянули ватой.
– Ничего не слышно, – прошептала Василиса. Но сама себя не услышала.
Она повернулась к Дрэганфрут. Та смотрела на неё в панике, без привычной дерзости в глазах. Свинка открыла рот, чтобы что-то сказать, но её голос будто застрял в горле. Ни звука. Никакого. Только движение губ.
Василиса достала блокнот и карандаш. Написала: «Ты можешь говорить?» – и протянула подруге. Та взяла блокнот, кивнула, написала: «Не могу. Похоже, звуки здесь запрещены. Как будто съедаются чем-то. Или кем-то."
Они огляделись. Позади не было ничего – ни леса, ни двери, ни маски. Только пустая дорога, уходящая вдаль. Гладкий серый камень, по которому ступали их ноги, не издавал ни малейшего шороха. Справа и слева – редкие деревья, как будто нарисованные карандашом, без объёма и запаха.
Шли долго. Никто не знал, сколько времени прошло. В городе без звука не было часов, не пели птицы, не щёлкали кузнечики. Даже собственное сердце казалось чужим. Словно кто-то поставил его на "молчанку".
Вдруг – над дорогой возникла арка. На ней светились буквы. Василиса прочитала: «Город без зова». Подпись: «Говори – и потеряешь». Краска на надписи дрожала. Как будто сама боялась быть прочитанной.
– Значит, мы почти у цели, – написала Василиса и показала свинке.
– Это не цель. Это западня, – ответила она.
Василиса хотела ответить, но тут же почувствовала, как внутри что-то защемило. Она и вправду хотела что-то сказать. Всего одно слово: «Пухлый». Но даже мысль о нём здесь как будто растворялась. Не исчезала – а именно растекалась по воздуху, теряя форму.
Они продолжили путь. Дорога повела вниз, в ложбину между холмами. Здесь было ещё тише. Даже ветер не шевелил волосы. Пух на одуванчиках застыл в воздухе, словно кто-то нажал паузу.
И вдруг – шорох. Совсем тихий. Как будто по траве кто-то прошёл. Василиса резко обернулась.
Никого.
Но в траве лежал лист бумаги. Скрученный в трубочку. Она подняла его, развернула. Кривыми буквами, явно детским почерком, было написано: «Не говори. Он слушает.»
Василиса побледнела. Она узнала этот почерк.
– Пухлый, – прошептала она беззвучно.
Это был он. Он был здесь. И он предупреждал.
И тут… шаги. Позади. Тяжёлые. Но не громкие. Беззвучные. Идущие. Прямо к ним.
Дрэганфрут сорвала лист из блокнота и быстро написала: «Не оборачивайся. Иди.»
Они пошли. Не бегом. Просто ровно. Как будто гуляют. Но каждая клеточка тела кричала. Кричала молча. Кричала внутрь.
Дорога вывела их к воротам. Железные. Высокие. Ржавые. Над ними – надпись: «Теряешь то, что любишь, если произнесёшь это». Под ней – ещё одна строка, выцарапанная ногтем: «Но если молчать – тоже теряешь».
Василиса достала кулон и сжала его. Крепко. Так, что чуть не порвала шнурок. И прошла. За ней – Дрэганфрут. Позади – больше не было дороги. Только тишина. И Он. Он уже знал, что они здесь.
А Пухлый… Пухлый ждал.
Впереди их ждал город. Мёртвый. Но не в привычном смысле. Мёртвый – от отсутствия звука, чувств, воспоминаний. Город, где слова были преступлением, а молчание – ловушкой.
Они сделали первый шаг по мостовой. И тут Дрэганфрут посмотрела на Василису. Её очки впервые запотели. Свинка дрожала. Василиса достала блокнот и написала одно слово. Большими, чёткими буквами: «ЗАЧЕМ?» И свинка ответила: «Потому что он наш друг. И никто больше за ним не придёт.»
Они пошли дальше. В Город без звука. Где за любое слово можно потерять тень, голос… или сердце.