Введение
Двенадцатый век от Рождества Христова, золотая эпоха крестовых походов и истовых битв за святую землю, заканчивался бесславно – падением небесного града Иерусалим и изгнанием из него последних христиан.
В историческом времени зачинался век тринадцатый – куда более динамичный и жестокий, чем предыдущий.
В старом западном мире, на высоких берегах Босфора, после длительного периода внутренних междоусобиц, медленно догорал последний осколок древнего античного мира – Византийская империя.
Непродолжительная эра царствовавшей в Константинополе династии Комнинов, завершилась публичной и мучительной казнью последнего ее представителя – императора Андроника. На смену ей пришел аристократический род с звучным названием Ангелов. На византийском престоле воцарился басилевс Исаак II, которого, впрочем, спустя короткое времени, пленил и ослепил в темнице его младший брат Алексей III. Но и его правление стало недолгим.
Сын свергнутого басилевса (прим. – по-византийски монарх) Исаака, Алексей IV бежал в Европу, надеясь привлечь на свою сторону войска крестоносцев, чтобы с их помощью вернуть византийскую корону. Примерно в это же время папой Римским Иннокентием III уже был объявлен очередной, четвертый по счету, крестовый поход для освобождения святой земли Палестины, но для его осуществления папскому престолу катастрофически не хватало денег.
Один из знатных предводителей крестоносцев, маркграф (прим. – военный губернатор немецкий провинции) Бонифаций Монферратский согласился помочь Алексею IV, но запросил за это баснословную сумму, а также помощь Византии в продолжении Крестового похода. Алексею IV ничего не оставалось, как согласится на эти кабальные условия.
В июне 1203 г. прибывшее морем разношерстное войско крестоносцев осадило Константинополь. После ожесточенного, но короткого сопротивления, царствующий на тот момент басилевс Алексей III сбежал во Фракию (прим. современная территория Балкан), а на византийском престоле воцарились одновременно сразу два правителя: отец Исаак II, освобождённый из темницы, и его сын – молодой Алексей IV, но положение обоих было шатким. В государственной казне не было и малой толики средств, обещанной для оплаты крестоносцам, а те не покидали предместья Константинополя без получения окончательного расчета. Жители византийской столицы, доведенные до отчаяния, предельными налогами и насилием со стороны католиков-чужеземцев, готовились к бунту.
В то же время, на востоке бескрайней степи Евразии, там, где, раньше сменяя друг друга, кочевали малолюдные племена кочевников, да одинокий ветер перегонял с места на место желтые шары перекати-поля, подобно утренней заре, зарождалась история новой, доселе невиданной в своем могуществе империи.
Темуджин из небогатого рода Борджигинов родился в середине 12 века (прим. – по разным источникам 1 155 г. или 1 162 г.) в урочище Делюн-Болдок на берегу реки Онон на территории, которая сейчас называется внутренней Монголией.
Детство и юность его прошла в трудностях и невзгодах. Отец Есугей был отравлен, когда Темуджину не исполнилось и 10 лет. Его любимая жена Борте была похищена враждебным племенем меркитов и возвращена только после длительного плена. Анду (прим. – по монг. лучший друг, кровный брат) Джамуху Темуджину пришлось казнить из-за военного конфликта монголов и киданей.
Несмотря на это, обладая талантами не только беспощадного воина, но и мудрого организатора, Темуджин быстро сплотил вокруг монгольского ядра соседние племена и скоро покорил окрестные народы.
Молодое государство постоянно росло, включая в себя новые и новые территории, и на курултае монгол 1206 г. Темуджина торжественно провозгласили Чингисханом (прим. – с тюркского «ханом океана», беспредельным, могучим как океан.).
Но амбиции Чингисхана распространялись далеко за пределы ареала обитания монгольского этноса. Всего за несколько десятилетий он создал монолитную «серебряную» империю, которая впоследствии вторгнется в китайские земли империи Цзинь, забайкальские степи, пустыни Хорезма, и даже в цветущую долину Ганга. А потом еще дальше за границы привычной ойкумены.
Ведомые Чингисханом, а также его сыновьями и военачальниками, монгольские тумены (прим. – военный отряд в десять тысяч воинов) выжгут древние города и наведут беспредельный ужас на легендарные государства. Огнем и мечом установят новый закон Евразии – монгольскую Ясу.
Старая византийская империя умирала на скалистых берегах Средиземного моря. Новая монгольская империя зарождалась в недрах Великой степи и требовательно заявляла свои права на мировое господство.
Пролог 1. Январь 1204 г. Константинополь.
– Вставайте император. Быстрее. Нас предали.
Молодой басилевс Алексей IV Ангел проснулся мгновенно, в правую кисть метнулась резная рукоять лежащей рядом короткой спаты (прим. – византийский клинок). С другой стороны, испуганно встрепенулась и прижалась к нему, в поисках мужней защиты, белокурая славянская невеста Евфимия, старшая дочь черниговского князя Глеба.
Протовестиарий (прим. – начальник императорской гардеробной, церемониймейстер) Дуке Мурзуфлу, а это был точно он, поскольку никому более не разрешалось входить в императорские покои, отшатнулся в испуге, но тут же придвинулся снова, привычно насупил густые брови и горячо зашептал:
– Это измена! Ваш дядя Алексей III инкогнито вернулся из фракийской провинции и тайно сговорился с Бонифацием Монферратским. Нам надо спешить – они скоро будут здесь.
«Крестоносцы нас предали! Что еще ждать от этих еретиков. Я знал, что это случится еще в Швабии, когда сестра Ирина – жена короля Филиппа познакомила с деверем -маркграфом Бонифацием. Это был только вопрос времени» – пронеслось в голове Алексея.
– Доспехи мне быстро! – император был уже на ногах – Я же отправил тебя Дуке договорится с крестоносцами, чтобы ввести их отряды в город и занять Большой басилейский дворец. Мы должны были подавить восстание черни!
– Да, маркграф подтвердил мне, что так и будет. Но доверенный источник сообщил мне, что в Константинополе видели Алексея III. Они решились свергнуть вас, мой базилевс и вернуть на трон вашего дядю. – настойчиво убеждал басилея в своей версии протовестиарий.
– Нужно закрыть главные ворота дворца. – приказал молодой император. – Им будет не так просто забраться на крутые каменные стены. И немедленно пошли гонцов к акулуфу (прим. – начальнику) варяжской стражи в Галатскую башню. Пусть срочно поднимают отряд и к рассвету будут здесь. Мы должны продержаться до их прихода.
Сквозь узорчатые окна Влахернского дворца, располагавшегося в самой высокой точке Константинополя, ярко пробивался щербатый месяц, освещая вековые стены, густо покрытые золотом и серебром. Мозаичные фрески, устроенные в специальных нишах, рассказывали о былых сражениях и прошедшем величии Византийской империи. Смиренный лик Григория Чудотворца с иконы, висящей на дальней стене покоев, строго и укоризненно смотрел на пустые мирские заботы. Вдалеке внизу о глухие скалы буйно бились волны крутоизогнутого залива Золотой рог.
– Все приказанное тобой будет исполнено немедленно. – быстро ответил Дуке – А, вашему августейшеству следует немедленно спустится вниз в особую потайную комнату. Так будет безопаснее и для вас, и для вашей невесты.
– Ты прав, мой верный Дуке. Один ты остался при мне. В тот момент, когда я звал крестоносцев вернуть мне престол, у меня не было другого выбора. Но я знал, что рано или поздно они предадут меня. И придут за мной. – сказал Алексей решаясь. – Ну не будем же медлить. С богом! И распорядись сообщить мне, когда варяжская дружина будет здесь.
Как только молодой император перешагнул порог спальни и вышел в длинную темную анфиладу, Дуке сделал знак ладонью евнуху, незаметно прятавшемуся за тяжелой занавесью. Приняв сигнал протовестиария, тот гулко заухал на мотив придворного павлина.
Внезапно басилевс почувствовал, что его руки оказались крепко схвачены и вывернуты глубоко за спину. Потеряв равновесие, Алексей упал вперед плашмя, так, что его клинок отлетел далеко в сторону. Басилевс оказался придавлен к мраморному полу двумя дюжими экскувиторами (прим. – византийские гвардейцы). Еще четверо воинов нависали рядом наготове с обнаженными, блестящими в лунных лучах клинками. В императорских покоях тонко закричала его испуганная невеста.
– Теперь ты мой пленник, басилевс. – громко и торжественно продекламировал Дуке Мурзуфлу. – Бывший басилевс.
– Так это все была ложь. – холодный пот пробил Алексея – Нет никакого Алексея III в Константинополе. Изменник это ты?
– Теперь это тебе очевидно. – ответил довольный протовестиарий – И тебе изменили не только я, но и твои верные экскувиторы. Я купил их за твое же золото и совсем недорого надо сказать. И с твоим деверем Бонифацием мне проще будет договориться, когда я сам стану басилевсом Византии. А тебя ослеплю как Алексей III поступил с твоим отцом. Или оскоплю – я еще не решил.
Алексей забился на полу в припадке бешенства, пытаясь вырваться из захвата и бросится на протовестиария, но державшие его гвардейцы ожидали этого и снова придавили его к полу, да так что позвонки Алексея жалобно хрустнули, а боль от вывернутых в плечах суставах прокатилась волной по всему телу.
– Заключите его в кандалы и бросьте в самый глубокий подвал монастыря Святого Георгия на Принкипосе (прим. – остров на Принцевых островах). – довольный реакции Алексея тонко засмеялся Дуке Мурзуфлу и дождавшись, когда гвардейцы уволокли молодого императора, неторопливо двинулся в Хрисотликлиний (прим. – тронный зал).
Бывший протовестиарий поднялся по широким ступеням к золотому престолу и торопливо уселся на царском троне. Хитро устроенная система огромных жемчужин, висящих на золотой цепи между колоннами, преломляла лунный свет, так что самой глубокой ночью было светло как пасмурным днем. Дуке трепетно поднял и водрузил на голову корону басилевса. Взял в руки древний скипетр. Дело было сделано.
…
Проржавевшие уключины весел быстроходного дромона (прим. – византийский корабль) императорской гвардии редко поскрипывали. Ветер был январский, пронизывающий насквозь, и чтобы продвинуть корабль против морского течения и при этом согреться, жилистым гребцам приходилось приложить изрядные усилия. С низкого неба мелко сыпало мокрой неприятной взвесью, переходящей из дождя в снег и обратно.
Принцевы острова приближались нехотя, неторопливо увеличиваясь в размерах. Вот мимо проплыл красноватый от цвета добываемой меди остров Проти. За ним медленно следовал остров Антигони с возвышающейся на холме древней церковью Иоанна Крестителя, заложенной еще при императрице Феодоре. Возле острова Халки им встретилась утлая рыбацкая лодка, которая, остерегаясь любой власти, поспешила убраться с курса дромона.
– Вот и твой остров Принкипос. – невесело, в такт январской погоде глухо промолвил почтенный годами комит (прим. – начальник) императорской гвардии, который лично сопровождал знатного пленника в последнее заточение – Не печалься, молодой басилевс. Не ты первый – не ты последний. Принцевы острова на то так и называются, что здесь издревле заточали константинопольских принцев. А ты по молодости принц и есть.
– Скажи мне комит – что с моим отцом? Император Исаак II жив? – впервые с момента пленения, заговорил свергнутый император Алексей.
Комит лишь многозначительно промолчал в ответ.
В это же время вдалеке, над центром Константинополя в районе Большого дворца и собора Святой Софии поднялись высоко в небо столбы черного дыма, которые становились все гуще и мрачнее. Казалось огонь на глазах разбегается по всей широте древнего города и сюда, в открытое море долетает запах полыхающего пожара. Гребцы на драмоне, как по команде, отложили свои длинные весла, и всё вокруг замерло в недоуменном ожидании. Корабль медленно и плавно качался без воли человека на зимних холодных волнах Пропонтиса (прим. – Мраморное море). Взгляды людей, находящихся на палубе, были направлены в сторону городского пожарища.
Внезапно из-за мыса ближайшего острова Халки, выскочила и стала быстро приближаться к драмону ладья варяжской стражи. Было видно, как гребцы на ладье ритмично налегают на длинные весла, под резвый темп задаваемый могучим акулуфом, стоящим на носу судна.
Спустя короткое время, ладья варягов поравнялась с высоким бортом драмона византийской гвардии
– Что вам нужно? – заревел, перекрикивая звук волн комит экскувиторов и не дождавшись ответа добавил – По приказанию нового басилевса византийской империи Дуке Мурзуфлу мы перевозим его личного пленника Алексея Ангела на Прокопос. Вы не смеете мешать нам исполнять августейшее поручение.
– Алексей то нам и нужен. – прозвучал ответ акулуфа с ладьи и косматые славянские воины, в алых шерстяных плащах, вооруженные длинными мечами и секирами, деловито полезли через борт драмона.
Всего несколько мгновений и все было кончено. На палубе гвардейского драмона в живых, кроме дюжины варягов, остались только басилевс Алексей и обескураженный комит. Оба стояли на коленях, ожидая дальнейшей судьбы.
– Снимите с молодого императора кандалы. Меня зовут Ахилл, я акулуф варяжской стражи. – сказал перебравшийся на борт драмона последним громадный славянский воин – Я вижу ты узнал меня, комит. Сколько стоило твое предательство?
– Я служу императору. – пробормотал начальник императорских гвардейцев.
– Всегда и любому из них. Вы, экскувиторы, как продажные девки – всегда легко меняли своих хозяев. Андроника на Исаака, того на Алексея, а теперь на Дуку. – усмехнулся в черную бороду Ахилл и продолжил – Тебе не понять нас, северных варягов. Мы восприняли преданность с молоком матерей и передаем ее от отца к сыну. Где у тебя ключи от кандалов?
Дрожащими, то ли от страха, то ли от холода, руками начальник императорской гвардии не с первого раза расстегнул бронзовые оковы на запястьях Алексея и тот долгожданно растер затекшие кисти.
– Ахилл! Я рад тебя видеть! – воскликнул Алексей, обнимая могучего акулуфа – Как ты нашел меня? И что происходит в городе? Там пожар?
– Все кончено молодой басилевс. Крестоносцы вторглись внутрь городской стены. Горит весь центр Константинополя. Остатки моей стражи из последних сил защищают Галатскую башню, но и она не устоит долго. Город пал, и империя пала. – тяжело вздохнул варяжский воевода.
Алексей Ангел задохнулся от этих ужасных известий. Его правая рука непроизвольно устремилась в сторону родного города словно пытаясь спасти его от страшной напасти.
– Что с моим отцом? Что с Евфимией? Ты видел их? – спросил пылающий жаром молодой басилевс.
– Мои лазутчики доложили, что ваш отец император Исаак II предательски убит. Задушен в Большом дворце по личному приказанию Дуке Мурзуфлу. – ответил с печалью Ахилл. – Что с вашей невестой мне не ведомо, но Влахернский дворец уже захвачен крестоносцами. Нам нельзя возвращаться. Мы никого уже не спасем.
– Нет. Нам нужно в город. – закричал Алексей в смятении. – Быстрее поворачивай судно, Ахилл. Мы должны успеть.
– Мы уже никого не спасем. Империя пала, мой молодой басилевс. – и аколуф подал сигнал своим воинам, которые бережно подхватили Алексея, не давая сопротивляться, и перенесли его на варяжскую ладью.
Вытащив из кожаных ножен узорчатый славянский кинжал, Ахилл бесстрастно перерезал горло беспомощному комиту коротким движением руки и ногой спихнул мертвое тело за борт в черную воду.
– Давно мы дома не были. Правь ладью к родным берегам. – закричал аколуф кормчему и запел, задавая ритм гребцам:
Всяк кто в силе бери топор.
Всяк кто может бери копье
Битва закончит наш смертный спор
Кто прав, кто не прав решит воронье.
Ватага на веслах одобрительно подхватила:
Вперед живые, вперед на смерть
Все что сгорает пусть пламя жрет
Чтобы в агонии замереть
Под грудой изрубленных вражьих тел.
Пролог. Осень 1225 г. Предгорья Улытау.
Старый жеребец – вожак стада диких джегетаев, дикой помеси лошади и осла, вдруг перестал щипать пожухлую осеннюю траву и недоуменно поднял тяжелую голову. Острое чутье и богатый опыт подсказали ему грядущую опасность, но это были не степные волки или белые лисицы-корсаки. Не тот тяжелый запах крови, а что-то другое. Казалось так, будто кислый пот смешивался с запахом степного пожара.
Внезапно вылетевшая из-за гранитного валуна стрела с птичьим оперением метко ударила в пегий бок пасущейся рядом юной самке. Та удивленно зашаталась, ее ноги подкосились, и она послушно легла на землю, словно захотела отдохнуть. Пачкая густую шерсть, струйкой побежала молодая алая кровь.
Небо вокруг запестрело стрелами, но и бывалый вожак не стал ждать. Он дернулся с места, уводя все стадо за собой, наверх по гранитным камням горного кряжа. Только пара жеребцов, не сразу сориентировавшись, остались стоять на месте и быстро нашли свою смерть.
Преследуя джегетаев, на низкорослых, коренастых лошадях, небольшой отряд монгол, во главе с Джучи, первым сыном Чингисхана, устремился вверх по отвесным кручам. Загонная охота на джегетаев, или куланов, как еще их называли местные жители Улытау, была любимым развлечением степняков.
Постепенно острые стрелы монгол настигали резвых джегетаев, ручные соколы пикировали с неба, заставляя пригибать лошадиные спины, и стадо стало редеть. Все больше куланов оставалось лежать на острых камнях, пока наконец вожак не ощутил, что рядом с ним больше никого нет. Только верховые преследователи дышали в спину острым запахом и стрелы били по камням все ближе, высекая искры.
Впрочем, и не все монголы выдержали ритм дикой скачки. Вслед за ханом Джучи поспевали только его сыновья Бату и Тука-Тимур. Даже старший сын от первой и любимой жены Сартак-хатун, неутомимый Орда-Ичен, отстал и потерялся из виду.
И вот одна из стрел выпущенных Джучи настигла вожака в заднее правое бедро и тот потеряв шаткое равновесие, захрипел и упал, дергаясь и пытаясь встать, а после затих.
Всадники подъехали ближе и спешились. Разгорячённый погоней, Джучи распахнул толстый стеганный халат, подставив грудь свежему осеннему ветру. Вид с этой горной террасы открывался превосходный. Закатное солнце разукрасило окрестности южно-алым, так что казалось горы и степь тлеют огнем вдали.
Хан был доволен охотой, добычей, простором до самого горизонта. Все это принадлежало ему, хозяину улуса, по праву сына Чингиса. Он снял с пояса и открыл кожаный бурдюк с кислым кумысом. Затянулся и терпкий алкоголь мгновенно ударил в голову. Джучи быстро захмелел. Сыновья смирно стояли рядом, ожидая.
…
Сколько же лет прошло с тех пор, как он впервые увидел этот пустынный край – не, так и много, не больше десяти, но сколько всего случилось с тех пор.
Чингисхан стремился покорить всю землю вокруг, расширяя империю, и его сыновья слепо следовали его могучей воле, а особенно старался старший Джучи, которому предстояло наследовать власть Великого хана.
– Пока я жива – ты всегда будешь первым наследником отца. – его мать Борте и любимая жена Темуджина говорила ему, но она была совсем не права.
После объединения всех монгольских племен в 1218 году граница империи «войлочных шатров» Чингиса подошла к древнему Хорезму, которым правил шах Джелал ад-Дин.
Чингис милосердно предложил заключить хорезмшаху мирный договор: «Я – хан земель восходящего солнца, а ты – султан земель заходящего солнца. Давай заключим твердое соглашение о дружбе и мире».
Но гордый и жесткий тюрк Джелал Ад-Дин сам был успешным завоевателем и вместо ответа убил послов, что являлось самым страшным преступлением по монгольскому закону Ясе. Этот поступок требовал кровавого отмщения, и война стала неизбежной.
Чингис сам возглавил самую крупную часть армии вторжения, вторую по составу доверил Джучи, как старшему сыну, ну а на третью, вспомогательную назначил братьев Чагатая и Угедея. Тогда-то видимо братья и сговорились, как отстранить Джучи от ханской власти.
Поход туменов Джучи был успешен и стремителен. Пока остальные силы тратили бессмысленное время в долгих осадах хорезмских крепостей, а потом в беспощадном уничтожении тысяч жителей, превращая благословенные оазисы в безлюдные пустыни, слава Джучи летела впереди него и древние города мирно покорялись перед ним. Особенно после Сыгнака.
Тумен Джучи достиг стен Сыгнака осенью 1219 года. По приказанию военачальника воинам было наказано щадить местное население, стараясь лишний раз не прибегать к насилию, словно он знал, что впоследствии эти земли отойдут к нему во владение.
Богатый местный купец по имени Хасан Ходжа сам пришел к нему с щедрыми дарами, бил челом и предложил договориться о бескровной сдаче город. Джучи снисходительно кивнул головой
На следующий день, голову убитого и растерзанного жителями купца выставили на базарной площади. И тогда рассвирепевший Джучи приказал стереть город с лица земли. Через семь дней от города и его жителей не осталось и памяти.
Следующий по пути богатый торговый город Джент встретил тумены Джучи открытыми воротами и жареными баранами. И старший сын Чингиса полюбил этот город, находящимся в оазисе полноводной реки Жандарьи.
А потом, когда его младшие братья Угедей и Чагатай не смогли справиться с осадой неприступного Ургенча, отец призвал Джучи им на помощь.
Город, озлобленный многодневной, но неумелой осадой, отказался сдаваться превосходящим силам, и Чингисхан приказал уничтожить его. Джучи, скрепя сердцем, выполнил приказ отца.
Вместо израсходованных осадой ядр для камнеметных машин, изготовленных китайскими мастерами, монголы сушили куски тутовых деревьев и разрушали ими древние стены. Потом семь дней горели кварталы и дворцы, поджигаемые сосудами с нефтью, пока не осталось чему гореть. Тех, кто выжил, дрожащих, обожжённых и оборванных, выгнали в голую степь. Ремесленников, женщин и детей дотошно отобрали, проверяя зубы и волосы, чтобы потом выстроить в бесконечные караваны и отправить в монгольские земли. Только каждый третий из рабов доходил по суровой степи до назначенного им места.
Остальных, мужчин, больных и стариков, одного за одним, методично изрубили монгольские багатуры. Никто даже не пытался бежать, понимая бессмысленность такой попытки. Над древней землей стоял людской вой и свист сабель, а потом она покраснела.
Остывающие руины Ургенча затопила Амударья через прорванные монголами плотины, а гордый Джелал Ад-Дин постыдно бежал из города в родные ему горы Курдистана. Славное было время.
И после этого отец, верно оценив его заслуги, даровал Джучи всю область легендарного Хорезма. Война для Джучи была закончена, и он обрел мир в своей душе.
…
– Отец, нам надо бы поторопиться – скоро стемнеет, а скалы здесь крутые и опасные. – выдержав изрядную паузу сказал Бату.
– Вечно этот мальчишка торопится. В мать пошел и ее отца хунгиратского нойона Ильчи. – пробормотал Джучи, вырванный из прекрасных воспоминаний, и далее возвысил голос – Этот край мой. Я здесь хан. Никто не смеет торопить меня. Даже отец мой Чингис, а не то, что мои юные отпрыски.
– Говорят, что великий Чингисхан очень болен и призывает Вас к себе на совет, почтенный хан. – склонив голову еще ниже, тихо ответил Бату. Он давно искал повод для этого разговора.
– Ты ничего не понимаешь. Это все подлый замысел моих братьев Угедея и Чагатая. Мало им того, что меня, первенца Чингиса, лишили титула наследника и отдали его пьянице Угедею. Им не дает покоя моя кровь. Они хотят всю выпить ее, чтобы ни я, ни мои сыновья не претендовали на монгольский трон. А отец стар и слушает их обоих. – мгновенно распаляясь, прорычал Джучи. – Я не поеду к Чингису на поклон. И к Угедею не поеду. И к Чагатаю. Пусть сами едут ко мне.
– Но говорят, что Чингис отправил большое войско, чтобы привести вас силой на совет. – едва слышно произнес Бату, но Джучи услышал его.
– Это мой улус, щенок. Я здесь хан. Пусть присылает хоть десять туменов – все они останутся лежать в этой степи, а из черепов мы построим холм, как под Ургенчем. А после мы с Ордой-Иченом, настоящим сыном, дойдем до самой столицы и докажем кто настоящий наследник, если отец будет жив к тому времени.
Бату тоже смотрел на закатывающееся солнце и курящуюся степь. Еще неделю назад к нему прибыл посланец от Елюй Чуцая, ближайшего советника и личного секретаря Чингиса. Тайно проник в юрту Бату и, разбудил его среди ночи. Назвавшись Хонгором, он на словах передал, что отряд кешиков – личной гвардии Чингиса выдвинулся из Карокорума и скрытно, но быстро, двигается в сторону Улытау.
– Его превосходительство Елюй Чуцая просил передать тебе, в случае если Джучи не приедет сам на совет, пощады не будет ни ему, ни его родне, ни всему улусу. Решай сам Бату-хан на какой ты стороне. – сказал таинственный посланник и пока Бату, растерянно таращил глаза, растворился в ночи, точно и не живой человек был, а деймон ночи.
Вожак стада, старый джегетай про которого все забыли, собрав последние силы, внезапно привстал на передние ноги и дернулся в сторону хана Джучи. Первенец Чингисхана отшатнулся и, потеряв равновесие, чуть не упал со скалы вниз, балансируя на самом ее краю.
– Стреляйте в него. Убейте его. – забыв про все, что только что говорил, испуганно закричал Джучи.
Тука-Тимур мгновенно взметнул лук и натянул тетиву, но Бату легким движением руки остановил его.
– Отец, одумайся и присягни Угедею. Это наш единственный шанс. – словно не замечая опасности от раненого джегетая, произнес Бату своему отцу,
– Тука, стреляй. – закричал хан, но было поздно. Джегетай вцепился в рукав ватного халата и резко дернул, так что Джучи, падая, налетел головой на черный валун. Малахай откатился в сторону и кровь из разбитого черепа забрызгала гранитные камни. Могучий в скорой смерти куман на этом не остановился и еще сильнее вцепился в руку Джучи, прогрызая ее насквозь, и волоча хана по камням, словно отмщая за утерянную семью.
Подождав немного, когда джегетай обессилел в своей злобе, Бату подошел ближе и вонзил до рукоятки острый хорезмский кинжал сзади в загривок мула. Два трупа, хан и лошадь лежали вместе на горной площадке.
– Ты слышал Тука-Тимур? Отец, умирая, назвал меня наследником улуса. – Бату повернул голову к брату с легким прищуром, оценивая опасность угрозы.
– Я все слышал брат Бату. Ты теперь Хан – тихо произнес Тука-Тимур и опустился, признавая это, на одно колено.
Бату чуть улыбнулся и снова взглянул на дальние горы, но солнце уже село за ними.
– Надо спускаться и привести в Джент тело отца Джучи. И организовать похороны, достойные великого хана, которые не видела здешняя степь. – сказал Бату. – И еще ты поедешь в Каракорум с вестью к его превосходительству Елюю Чуцая.
Немногословный Тука-Тимур снял малахай и почтительно склонил голову.