Палермитанский лимон

О.А. Поляков

ПАЛЕРМИТАНСКИЙ ЛИМОН

Этим утром было на редкость дождливо, ветрено и крайне неуютно. Неуютно и тоскливо. Настолько, что я не пожелал остаться замурованным в своем бытовом блоке, гордо именуемом «квартиркой с видом на закат», и, подобно морскому корвету, ринулся в бой. Ну нет, не в настоящий бой. Схватив одной рукой бесполезный, но атрибутивно уместный, автоматический зонт-ранец, второй прикрываясь от наотмашь хлещущих жирных водяных струй, я выскочил на тротуар и прыжками понесся по направлению к бару.

Внезапный циклон набросился на городок при космопорте с энергией бешеного зверя, свирепо кидаясь резкими порывами ветра на деревья, столбы, крыши домов и замершие после аварийных посадок грузовые дроны.

Погода еще с вечера испортилась настолько, что нынче утром стрессоустойчивость моего почти совершенного организма непозволительно снизилась, достигнув оранжевых значений терапевтического контроллера. Надо сказать, с годами такие функциональные напасти стали случаться все чаще.

Я еще продолжал тщетные попытки доказать самому себе, что вызваны были эти приступы хандры исключительно полным соответствием моему окружению. Ведь людям свойственно реагировать на внешнюю среду обитания. Всё в этом мире взаимосвязано, взаимообусловлено и системно технологически заинтегрированно. Я не являюсь исключением. В смысле, и я в том числе. Потому как я, несомненно, человек, но…

Бар, хотя и открылся для посетителей, встретил меня темнотой, пустотой и даже каким-то заунывным холодом. На миг показалось, что помещение не просто внезапно обезлюдело, но и давно уже покинуто хозяином, утратило обжитость и свой фирменный уют.

Но нет. Сработали датчики, затеплился приятный приглушенный свет, включилась фоновая музыка, а за стойку бара тут же шагнул из пространства кухни неизменно улыбающийся Юнь По.

– Вы рисковый человек, господин Керн. В такую погоду я бы не рискнул даже просто поправить заевшие защитные жалюзи на окнах. Ветер и дождь, конечно, сами по себе не смертельно опасны. Но несколько минут назад я увидел в окно, как мимо по дороге пронесся какой-то увесистый агрегат, толкаемый порывами ветра. Думаю, он успел набрать скорость ниже по улице и где остановился, можно только гадать.

Я улыбнулся хозяину бара в ответ, попросил наполнить мою личную кружку горячим чаем и опустился за столик у окна. Хотя и редко, но такие моменты случались, когда я бывал первым посетителем заведения и, по свидетельству самого Юнь По, приносил этим деловую удачу. Мистика, и только. В том смысле, что, по необъяснимому стечению обстоятельств, тем же вечером случались аншлаги из посетителей, касса пухла от прибыли, а мой ежевечерний благодарственный ужин «от заведения» удивлял экзотикой и разнообразием. Подобные ужины были своеобразной платой за мои разглагольствования перед нетрезвой публикой бара. Моими рассказами и историями я повышал посещаемость и узнаваемость этого места. Такой вот у нас был симбиоз с «Призовой игрой», баром, давно и умело управляемым господином По.

Не буду хвастаться и набивать цену, но мне есть что рассказать. Помимо собственного богатого опыта моя феноменальная память хранит миллионы историй, открытий и разного рода интересных исторических фактов. А также литературных, энциклопедических и технических источников знаний. Как такое возможно?

Все просто, я – андроид. По моей собственной концепции, Хомо Нэвикус. Человек Новый. Алекс Керн, это я.

Ничего удивительного, в нашем веке подобному обстоятельству никто и не удивляется. Если, конечно, оно становится известным.

Но – тайна происхождения правосубъектности охраняется законом.

Я мысленно отправил Юнь По приглашение сразиться в шахматы. Шахматы являлись нашей общей страстью, и в моменты, подобные пустому залу нынче, мы частенько затевали дуэли.

Хозяин «Призовой игры» тут же откликнулся, раскрыв свой синмо.

Его синхронизированный с мозговыми центрами монитор – синмо, развернулся перед ним призрачным экраном, который Юнь По сразу уменьшил до приемлемых размеров. И лишь загрузилась шахматная доска, как он тут же сделал первый ход белой пешкой.

Наше сражение началось.

Стремительно погружаясь в глубины стратегии и тактики, превозмогая интеллектуальное сопротивление противника, мы выдвинулись к позициям друг друга, развивая дебют. Белые, уверенные в соих силах и намерениях, выставили пешку на королевский фланг, мгновенно вызывая ответный встречный ход черных. Белый конь стремительно выскочил на поле, угрожая центру. Мне ничего не оставалось, как предпринять жесткие ответные меры и отзеркалить своим конем. Белые выбрали испанскую партию, блеснув ладьей и занимая свой левый фланг. Я пешкой отогнал слона. После двух трех ходов над доска наполнилась напряженным ожиданием.

Надо сказать, Юнь По играл очень даже неплохо. Если бы не мои специфические возможности, кто знает, чем заканчивались бы подобные партии. Юнь По не знал моей истории, но, допускаю, догадывался.

– Будь вы андроидом, господин Керк, я бы даже и не пытался вступать с вами в противоборство, – начал он в сотый раз свою ментальную проверку боем. Я оставался невозмутимым, деятельно размышляя над следующим ходом, который уже был выбран в качестве приоритетного моим квантовым сознанием.

– Не думаю, дорогой друг, что здесь, в вашем баре, смог бы найти себя, не обнаруживая сути, какой-либо андроид-одиночка. – Я благочинно парировал его попытку прозондировать меня.

– О, что вы, господин Керк. Если нырнуть в инфополе, ознакомиться с социологическими подсчетами, всяческими экономическим релизами и политическими программными воззваниями, можно почти доподлинно убедиться, что число андроидов в массе населения любого мегаполиса составляет от пяти до пятнадцати процентов. Представьте?! И это лишь официально признанные цифры.– Юнь По, не поддавшись на провокацию, отступив своим слоном и тут же поплатился. Я принялся создавать агрессивное давление на центр, готовя почву для задуманной атаки. Видя это, старина Юнь провел запоздалую санацию позиций белых, рокируя на королевский фланг. Его спокойный тихий голос пробивался в моих ушах от моего собственного развернутого синмо. Необходимости в котором, в-принципе, не было никакой. Я мог играть в шахматы мысленно, но это выдало бы меня с потрохами.

– Однако – продолжал Юнь По, – все эти подозрительные по своему качеству обзоры никогда не учитывают серые зоны.

Тут я с ним был полностью согласен. Сомнительно, чтобы кто-то обладал возможностями и способностями учитывать теневых магнатов, массовый обратный технологический инжиниринг третьесортных планетных систем, безучетные аффилированные подразделения промышленных гигантов по техническому снабжению периферийных добывающих планетно-астероидных агломераций в вопросах производства андроидов. Ну и неизбежный рост кустарного подпольного дублирования, поскольку дешевых узкоспециальных и малопродуктивных собратьев выводилось на свет предостаточно.

Белая ладья вновь ринулась в центр поля, забирая все внимание на себя и маскируя истинные цели кампании. Черные парировали с осторожностью, выставляя для защиты центра пешку.

Да, я понимал, что подобных мне субъектов хватало, возможно, даже избыточно много, что с непременным успехом ведет к перекосам в любой прежде отлаженной внутрипланетной системе экономических, политических и социальных систем. Про успех я ничуть не кривил душой. Следствием безучетного роста числа андроидов абсолютно всегда является общий экономический и технологический рост при неизменном общесоциальном упадке.

Строго говоря, это уже много раз проходили ранее, с внедрением промышленной роботизации. С ростом производительности благ становится все больше, их набор разнообразнее, но возможностей воспользоваться ими становится все меньше. Потому что все меньшее число людей задействовано в тех производстве, приносящем им деньги.

В бар в замешательстве заскочила пара, отряхиваясь от воды и шумно о чем–то споря. Юнь По отвлекся, занявшись их размещением и выставляя на их столик горячие согревающие напитки.

Вернувшись, он отступил пешкой, опасаясь моих злодеяний, я же вернул на левый фланг коня, продавив его ряды. Юнь По, в задумчивости протирая стакан, поинтересовался.

– Андроидов появляется все больше, и вместе с ними растет число проблем. Как думаете, господин Керк, почему так?

Мне показалось, что в такой линейной постановке вопроса старина Юнь был не совсем прав. О чем я ему тут же безо всякого стеснения и сообщил.

– Идет неизбежный процесс замещения. Все в курсе первопричин и следствий, но тема является настолько закрытой и табуированной, что даже самые кричащие о своей независимости медиаписаки молчат и старательно обходят эту тему стороной. Поскольку главной задачей, служащей флагом, парусом и бункером цивилизованной действительности является спокойствие, размеренность, исключение любого рода взрывных изменений. Таков, надо признать, социальный заказ. Поэтому любому журналисту приходится следовать если и собственным независимым курсом, но угадывая и признавая общий фарватер.

Юнь По любил по-рассуждать на околожизненные темы. В этом была его возможность уйти от однообразия его будней, воспарить над самим собой, над сложившейся жизненной системой, и углубиться в фундаментальные проблемы бытия, сознания и веры. Я никогда не одергивал его. Человек должен иметь отдушину, хотя бы умозрительную, чтобы чувствовать себя Человеком.

Я тоже страдал подобными проявлениями одиночества. И тоже испытывал стойкую потребность чувствовать себя Человеком. Правда, по несколько иным основаниям.

Эти сползания рассуждений в сторону тоже стали одолевать меня все чаще и чаще. Мои попытки объяснить себе собственные дестабилизирующие трансформации наиболее соответствующим мои ожиданиям образом раз за разом проваливались. Все чаще я, внутренне противясь, стал приходить к выводу, что внешние условия и окружение, тот же Юнь По, тут совершенно ни при чем. Все заключалось в таком банальном, но страшном и неуютном слове – старость.

Да, стареют все. И всё. Стареет жизнь, стареют технологии, стареет мир! Сама Вселенная не молодеет. В этих извечных судорогах вселенской энтропии нет ничего, что могло бы спастись и уберечься от неминуемого саморазрушения. Я это понимал, но принять пока был не в силах, что цинично снижало все показатели моего жизненного тонуса.

В ответ на фланговую атаку белых мои черные ответили выводом из окопов второго коня. Старина Юнь глубоко задумался, сосредоточенно замерев на месте.

– Знаете, господин Керн, вы часто обращаете внимание на вещи, которые скрыты от глаз, или мимо которых проходишь не замечая. Как вам это удается?

Он опять пробовал почву. Хитрец.

Что я мог ему ответить. Как обычно, про воспитанную природную внимательность, про профессию, про то, что имел много времени для размышлений.

Вместе с этим, поддаваясь общему тоскливому настроению, этой извечной партитуре печали и самопогружения, я, ковыряясь в собственной, пока еще примерно служащей мне памяти, сидел за любимым столиком у окна. Хмуро наблюдал за водяными потоками, низвергающимися в неисчислимых декалитрах из грузно навалившихся сверху тяжелых и мглистых туч, в своем неизменном баре под легкомысленным названием «Призовая игра». Юнь По, энергичный крепыш и по совместительству владелец бара, спокойно и без суеты, в отсутствие полной посадки, занимался своими хозяйственными вопросами. Периодически бросая рассеянные взгляды то в мою сторону, то на диспозицию Фигур на синмо. Он не привык видеть меня в своем баре за столиком в столь ранний час. Несколько подошедших позднее случайных посетителей, подобно однополюсным магнитам разместившихся как можно дальше от остальных и от стойки бара, также полусонно и заторможенно пили свои утренние горячие напитки, уставившись отстраненными взглядами в залитые дождевыми струями окна.

И верно. Такое случалось именно в пору муссонных ливней, до неизбежности которых было еще несколько месяцев. В период затяжных дождей я, слепо следуя внутренним конфигурационным инструкциям, во избежание угроз наведенных атмосферных токов, приходил укрываться в изолированном от осадков помещении и автоматически снижал свою эмоционально-двигательную активность, предохраняя чувствительные элементы своей квантовой начинки. Со стороны это выглядело удручающе. Одиноко сидящий субъект, с большой двуручной термоспотовой кружкой пурпурно-лилового цвета (подарок, как-нибудь посвящу время и ему) и печально остановивший взор сквозь шахматную доску синмо вдоль серой и расцвеченной сигнальными огнями эстакаде. Уводившей плотный поток грузовых и инженерных робоплатформ прочь от зоны космопорта вглубь сизых и гудящих резкими звуками джунглей.

Я сидел, смотрел в окно, замечая малейшие отклонения в плотностях водяных потоков, получая данные из инфосети о состоянии атмосферного давления и вступая в спор с самим собой о времени окончания этого атмосферного балагана вне расписания. Но, судя по доступной мне информации, циклон оказался столь силен, что атмосферная служба космопорта не смогла с ним справиться. Стихия явно затягивала со своим отступлением вглубь материка.

Белые продолжили развивать успех в центре, я же двинул пешку на фланге, преисполненный решимости захватить, наконец, инициативу.

Откуда-то из-за спины мне послышалось вежливое покашливание и подшаркивание. Я опустил свою парящую свежим ароматом трав чашку на столик и медленно повернулся к подошедшему всем корпусом.

Передо мной скромно перетаптывался пожилой, слегка согбенный старичок лет ста тридцати пяти, в немного подуставшем, но еще функционировавшем всепогодном темном костюме, таких же тронутых временем черных бутсах и в намотанном старомодном, могу даже допустить, из натуральных волокон, шарфе. Его лицо склонилось в легком приветственном поклоне, глаза весело искрились под кустистыми нетронутыми бровями, а руки зябко растирали друг дружку. Он указал на свободный стул за моим столиком и бодрым живым голосом поинтересовался:

– Простите мне мою старческую беспардонность, позвольте на время присоединиться к вам и к этому чудесному аромату дендрочая.

Надо сказать, своим эпитетом «чудесный» он сразу сразил меня наповал. Такой гармонии голоса, фраз и внешнего вида я давненько не наблюдал. Бар, хотя и был довольно известным и посещаемым местом, все больше давал приют работникам и перевалочным пассажирам космопорта. Случайных посетителей другого социального уклада здесь случалось не часто. Разве что вечерами накануне уикэнда. Но старичок был явно далек от транспланетной логистики и бизнеса в целом. От него веяло какой-то врожденной скромностью, мягкой деликатностью, органической, почти тактильно ощущаемой гармоничностью сосуществования с миром. Этакий эталон хюгге. Все это разом считав с представшего передо мной образа, я уважительно кивнул и даже поерзал, имитируя свое привставание, пока старичок плавно усаживался напротив. Тут же перед ним возникла чашка на блюдце, расточающая аромат великолепного травяного чая с добавлением какой-то острой и перечной пыльцы местного растения.

Старичок благодарно кивнул предупредительному Юнь По и с наслаждением втянул в себя парящий аромат горячего настоя из поднесенной к лицу чашки.

– Я взял на себя смелость сразу заказать чай у этого милого хозяина за ваш столик – пояснил он, по-своему истолковав мой внимательный изучающий взгляд.

Сделав долгий расцеживающий глоток, он закатил глаза и, возвращая чашку блюдцу, воззрился в окно.

– И день утративший зарю,

И вечер, стынущий у ног,

Тебе, мой друг, я подарю

За чая славного глоток…

Продекламировав куда-то вслед ускользавшему из бетонных трущоб транспортному потоку, он повернулся, наконец, ко мне.

Скользнув по моему лицу спокойным несуетливым взглядом, по моему костюму, рукам, высившейся двуручной чашке, он улыбнулся.

– Знаете, мне редко доводится завладевать вниманием людей, чей образ жизни далек от суеты и от… мм… от… – он запнулся, в бессилии пытаясь подобрать нужное слово.

– На чем же вы сделали свой вывод? – пришел я ему на помощь, благожелательно улыбнувшись в ответ. – Почему вы решили, что я плохо совместим с этим местом?

В конце концов, я не был занят либо обременен заботами, работой или разрешением жизненной дилеммы, мой досуг был ограничен в данный момент окном и чаем, поэтому внезапный приятный собеседник ломал навязанную мне погодой парадигму тягостного дня и сулил более качественное времяпрепровождение. Мой терапевтический показатель уверенно покинул оранжевую зону.

Старичок заметно оживился, видя, что ему идут навстречу.

– Видите ли, мне немало лет. И многие годы я занимался тем, что наблюдал. – не развивая высказанную мысль, что именно имелось ввиду, старичок вновь вернулся к своему чаю. Насладившись несколькими глотками, обведя глазами зал, сидевших по углам посетителей, он только тогда продолжил.

– Наблюдение – это одно из высших наших благ. Это умение высшей категории. Абсолютно простейшее упражнение, которое, если овладеть даром наблюдения наивысшего уровня, приводит любого к новым смыслам, новым ощущениям, к новым постулатам бытия. Это что-то сродни йоге, пранопитанию. Это как новое шестое чувство. Вы понимаете меня?

Я понимал. Только отстраненно. Опосредованно. Все, о чем говорил этот человек, было мне близко, но изначально. Он говорил о присущем мне качестве, заложенном в меня при создании. Процесса его обретения я был лишен, поэтому аналогии с широко раскрывающимися глазами для меня в данном случае были пустым звуком. Мои глаза были раскрыты с самого начала обретения мною самосознания. Да и, чего уж там, наблюдение действительно всегда было занимательным занятием. Нельзя просто плыть по течению, с закрытыми веками. Пространство нуждается в восприятии точно также, как и наши органы чувств нуждаются в информации, которую они будут способны воспринять. Воспринять, трансформировать и передать. Это доктрина смыслов. Ничто не зря, если можно так ее интерпретировать.

– То, как вы сидите, как держитесь, как сопереживаете погодным мм… флуктуациям, даже ваша кружка – красноречивое доказательство моим словам, – он кивнул на моего двуручного монстра. – Чтобы выпить такую емкость, нужно время, много времени. Значит, оно у вас имеется.

– А кружка, почему вы решили, что она моя лично? – улыбаясь и догадываясь уже, поинтересовался я.

– Ну, про время ее испития я уже сказал. А поскольку время сейчас не обеденное, кружки и чашки прекрасно обнаруживают себя у барной стойки и ничего общего с этим малиновым артефактом не имеют. Из чего я и сделал вывод, что кружка тут также инородна, как и вы сами.– Он тоже широко улыбнулся и прихлебнул чаю.

– А вот и не угадали. – я добродушно хохотнул. – Я живу тут неподалеку, и этот бар посещаю практически каждый день.

Я прекрасно понимал, куда он гнул. Но мне начинало доставлять удовольствие общение с этим человеком. Старичок и не думал вестись на мои контрпассы.

– Вы же прекрасно поняли, о чем я. – все также, с ехидной улыбкой констатировал старик. – Я говорю о соответствии, о конклюдентности, о совместимости с этим местом. За то время, что вы являетесь завсегдатаем этого вполне приличного и милого бара, вы должны были это ощутить. Проникнуться тем, что разнит вас с этим заведением.

Он был прав. Несмотря на давность, плотность, взаимообусловленность моего тут появления, бар «Призовая игра» не стал для меня сакральным местом, местом силы, взаимопроникновения так и не произошло. Мы просто примирились с существованием друг друга. На этом все. Прислушиваясь к себе, я с огромным облегчением и радостью оказался бы сейчас где-то по ту сторону гудящих сизых джунглей, на берегу океана, разрушив каждодневную бетонную картинку мира. Опираясь всем телом лишь на упругий ветер, соленый прибой и звуки прибрежных птиц.

– Вижу, что попал в точку. – пронаблюдал за мной старичок.– Я сторонник того, что всегда требуется соответствие. Как у любого энергетического переходника, как у любого разъема, протокола передачи данных. Не будете же вы спорить, если я заявлю вам, что транспарентность связана с близостью к бытию и способностью быть непосредственно взаимосвязанным с окружающей средой, через чистоту ощущений, через искренность чувств, телесность и осознание текущего мгновения времени?! То есть ключевой вопрос – в качестве. Понимаете? В качестве восприятия прежде всего.

Я, забыв уже про шахматную партию, свернув синмо, молча потянулся к своей кружке и насладился несколькими долгими глотками. Чай был хорош. И, несмотря на вполне справедливые замечания старика, Юнь По знал толк в чае, и только поэтому он, Алекс Керн, всегда возвращается сюда. Вернее, и поэтому тоже.

– Я проснулся сегодня с ощущением новизны.– старичок радостно закатил глаза. – Знаете, это когда ты вдруг оглядываешься и замечаешь какие-то новые детали, мелочи, скрупулезно изученные годами ранее, но сегодня, именно сегодня, получившими новые свойства. Грани, координаты, параметры блеска и поглощения. Да что угодно. Понять, что именно изменилось, невозможно. Потому что не изменилось ничего. Только произошла какая-то перемена в самих вас. Видите, парадокс! – он радостно воскликнул. – Перемена произошла внутри вас, а параметры изменились во внешней среде! Не правда ли, какое милое сердцу наблюдение! – он еще что-то посмаковал на языке, двигая губами из стороны в сторону. Его глаза светились от ощущаемого восторга нащупанной мысли.

– А что же вас, в таком случае, привело сюда? – рискнул спросить я у него. – Вы тоже слабо подходите этому месту. – Это уже было рискованное утверждение, на грани допустимой любезности. Но старик принял правила игры.

– Ха, вы способный оппонент. – Он сделал неуловимое движение левой рукой, и перед ним в воздухе возник образ какого-то медиаиздания, трансформированный его синмо в доступную для чтения и работы с документами цифровую версию. Старик пару раз потеребил пальцами, в образе сменились картинки и данные и, наконец, появился внушающий уважение своими размерами кроссворд. Слов эдак на четверть тысячи. Практически весь заполненный, что было прекрасно видно с моего места.

– Я сидел в своей квартирке, вторя погоде размеренно разгадывал этот замечательный во всех отношениях кроссворд. Третий день, надо заметить. И продолжал бы это делать, если бы не один… одно препятствие.

Старик указал рукой куда-то в нижний угол большого разлинованного и заполненного словами квадрата сложной конфигурации. Туда, где еще оставались незаполненными клетки. Не так уж много по сравнению с отработанными полями, но и не мало, если дать возможность судить обычному человеку, не фанату головоломок.

– Да, и вот этот вот мой затык вынужденно привел меня сюда. Искать помощи, или сочувствия.

Старик полюбовался проделанной работой, однако очень быстро его восторженный взгляд вернулся к озабоченному.

– Если мне удастся решить кроссворд к заходу звезды, и отправить его в редакцию ресурса, я могу выиграть экскурсию в Лучистую Лагуну. Вы слышали про это место?

Несомненно, про Лагуну слышал любой житель планеты. Сказочно красивое и цветастое местечко. Только расположено оно далековато, на другом конце континента. И я понимал стремление старичка во что бы то ни стало попытать счастья в надежде добиться обещанного приза.

– Знаете, в моем не самом молодом возрасте зачастую бывает сложно получить необходимые дозы эндорфинов. Иногда приходится постараться, чтобы наслаждение жизнью не истончилось, не утратились сами возможности для изучения чего-то нового, остались силы на достижение новых целей, на передачу опыта другим, на помощь наконец… Поверьте, это совсем не просто, отключиться от своих внутренних переживаний, от сентиментальной настройки ощущений, обратиться вовне, увидеть проблемы других. И не просто их узреть, а предложить свою помощь, сделать шаг навстречу. И сделать это так, чтобы человек не закрылся, не отвернулся, искренне сделать, понимаете?

Старик замолчал, что-то усиленно обдумывая, а я подумал, что старик немного ошибся. Он вел речь о домамине, а не об эндорфинах. Блаженство от результата дает дофамин, и ничто другое. В моем организме эти функциональные особенности регулятивных систем были решены совсем иным образом, но я прекрасно знал основы функционирования человеческого организма. Мне показалось это важным. Не могу я пропускать такие досадные терминологические ошибки, ну никак не могу. Я даже хотел тут же немедленно ему об этом заявить, но вовремя удержался от такой бестактности. Старик в вопросе физиологических понятий имел право на ошибку, ведь говорил он совсем о другом. Более важном. И мне были близки его рассуждения, как никогда ранее. Не знаю, то ли в этом также виновата диковатая и сырая погода, то ли опять я скатываюсь к последствиям с…