Тень у порога

– Во-первых, мы не знаем, что Фокина могла себе придумать, а во-вторых, молодая семья вряд ли будет долго оставаться бездетной, это логично.

– Что ты хочешь сказать? Что Юлия решает избавиться от соседей до того, как в семье появится ребенок? Чтобы не наблюдать чужое счастье на расстоянии вытянутой руки? – уточнил Бергман.

В голову мне неожиданно пришла мысль, которую следовало проверить.

– Когда у Фокиных произошла эта трагедия?

– Пять лет назад.

– Поздний, долгожданный ребенок, – Клим вскинул палец вверх, давая понять, что это подтверждает его версию.

– Эльзе, дочери Тимофеевых, семь. Свой дом они построили около восьми лет назад. Но их, судя по всему, Фокина выжить отсюда не пыталась.

– Кто знает, что могло щелкнуть у нее в голове совершенно внезапно. Может быть, Даша напоминает ей ее саму лет двадцать назад или Виталий – собственного мужа.

Кстати, переехали они сюда как раз вскоре после потери ребенка.

– Захотели сменить обстановку, – подхватила я.

– Вероятнее всего. Можно было бы обсудить это с ними, но если вы говорите, что они неприступны, склонен верить вам на слово. Постараюсь узнать еще какую-то информацию о них.

– Уточни пол ребенка и возраст на момент смерти, – попросила я.

Мне было очевидно, что девочка, которую я видела в доме Ольховых, умерла давно. Но я не могла точно знать насколько. Не умела это определять. Бергман много раз предлагал мне помощь в развитии талантов, но я неизменно отказывалась. Не знаю, чего боялась больше: действительно чему-то научиться или вовсе не преуспеть.

Если у Фокиных была дочь, возможно, именно ее призрак гуляет по особняку Ольховых и периодически показывается мне. Хотя куда логичнее было бы появляться в доме родителей. Впрочем, чем руководствуются мертвые, я толком не знала.

– Надо найти научные труды Фокина. Он ведь не в стол их пишет?

– Нет, они опубликованы и есть в открытом доступе.

– Ты их уже прочитал?

Я настороженно ждала ответа, уверенная, что Бергман именно так и сделал.

– Так, пробежался по диагонали. Ничего, что могло бы натолкнуть на светлые мысли. Или темные.

– Час от часу не легче, – вздохнула я. – Димка завтра возвращается?

– Соскучилась? – не удержался от колкости Клим.

– Очень, считаю часы, когда наконец-то смогу заключить его в объятия.

– Завтра сможешь. Кстати, Лионелла обещала приготовить особенный обед, – ответил Джокер.

– А вахта? – удивилась я.

– Отобедаем по очереди, – усмехнулся Клим. – Либо я устрою себе постный день.

Я мысленно усмехнулась. Мало кто из моих знакомых так любит вкусно поесть, как Клим.

– Лучше напросись на пироги к одной из соседских старушек.

– Я бы предпочел Ольгу, мать Ксении. Милейшая женщина и весьма симпатичная, кстати.

– Интересно, симпатичные меньше склонны творить дичь вроде прожигания кукольных животов?

– Скорее больше склонны проводить время с такими же симпатичными представителями мужского пола. А в остальном не знаю, но попытаюсь выяснить. Исключительно чтобы удовлетворить твое любопытство.

Максимильян с Климом продолжали рассуждать о расследовании, выдвигать версии, а я поймала себя на мысли, что ужасно хочу спать. Воспользовавшись моментом, юркнула в спальню, прилегла на кровать прямо поверх покрывала и тут же провалилась в сон. В тот момент мне казалось, что пятнадцати минут мне будет достаточно, чтобы прийти в себя и сбросить усталость.

В чувство меня привел монотонный громкий звук. Еще путая сон и явь, я открыла глаза: свет нигде не горел, шторы были плотно задернуты. Откинув одеяло, я вдруг вспомнила, что засыпала одетой, а теперь на мне отсутствовали джинсы и носки. Но не это меня сейчас волновало больше всего, а повторяющийся звук. Он доносился сверху, разлетаясь по дому эхом: «ку-ку, ку-ку, ку-ку».

Я поднялась с кровати и рванула к лестнице. Когда я оказалась в гостиной, кукушка еще отчаянно билась в своей механической истерике. Словно хотела вылететь из часов, но беспощадный механизм и тугая пружина не давали ей этого сделать.

Вскоре птица сдалась и обреченно скрылась за створками своего вечного деревянного узилища. Стрелки показывали три сорок пять.

Увлеченная часами, я не сразу поняла, что нахожусь в комнате не одна. С опозданием подумала, что не стоило бежать сюда в одной лишь футболке. Впрочем, вряд ли это имело какое-то значение для той, которая сейчас стояла метрах в трех от меня.

В комнату проникал свет фонарей с улицы, и девочку было достаточно хорошо видно. Я проследила за ее взглядом. Она, как и я всего несколько секунд назад, смотрела на часы, не отрываясь. Волосы ее по-прежнему были заплетены в две косички.

– Тебя это тоже пугает? – осторожно спросила я, не особенно надеясь на ответ.

Девочка, не отводя взгляда от стены, на которой висели старинные часы, медленно покачала головой. Она показалась мне печальной.

– Ты узнаешь их? Это твои часы? – догадалась я.

Она коротко кивнула и закрыла лицо руками. Плечи ее затряслись. Девочка рыдала, но в комнате по-прежнему стояла тишина. Разве что часы на стене едва слышно выдавали мерное: «тик-так, тик-так».

– Знаешь, в этом доме происходят странные вещи… – начала было я, но быстро осеклась.

Нормально ли жаловаться на это в разговоре с призраком? Девочка тем временем опустила руки, и я снова увидела ее лицо. В темноте оно выглядело бледно-голубым. Я продолжила, перейдя на шепот:

– Кто-то пишет паре, которая здесь живет, записки с угрозами. Будто хочет выжить их отсюда. Однажды в окно им даже бросили камень. На нем, словно на могильной плите, были написаны две даты. Одна из них – день рождения хозяйки. А до этого еще был крест, его нарисовали прямо на входной двери. Но сегодня… сегодня принесли куклу. У тебя есть кукла?

Девочка словно застыла. В этот раз она не попыталась ответить мне. А я поймала себя на мысли, что все перечисленное мной очень похоже на детские шалости. Неужели я готова поверить, что к этому причастен ребенок, который может раствориться в комнате так же быстро, как затухает пламя свечи от сквозняка?

– Знаешь, а у меня в детстве была кукла. И примерно такая, которую принесли в этот дом сегодня, тоже была. Хотя удивительно, но в куклы я почти не играла. Зато могла часами сидеть в песочнице и строить окопы для игрушечных солдатиков. Представляла себя на месте каждого из них, прикидывала, насколько выгодна позиция, которую он занимает… А еще умела стрелять из рогатки так метко, что все мальчишки во дворе мне завидовали… Давно я не пробовала, кстати.

– Уверен, что навыки ты не растеряла. Помню, из лука ты могла убить птицу, летящую высоко в небе. Не каждый воин был способен на такое. Примерно так же ты разбила и мое сердце. – Клим почти беззвучно поднялся по лестнице и подошел ко мне.

– Минутка сентиментальности?

– Ты первая начала. Сидишь тут, болтаешь сама с собой.

– И ты решил составить мне компанию?

– Почему бы и нет? Тем более что все мои мысли все равно о тебе. Я и сплю урывками, минут по десять-пятнадцать.

– Боишься, что я исчезну?

– Твое присутствие действует на меня возбуждающе, во всех смыслах этого слова.

– Валерьянки попей, – ответила я.

Хотела добавить: «И вообще, тут дети, имей совесть!», перевела взгляд на девочку и облегченно вздохнула. Она по-прежнему была рядом.

– Куда ты смотришь?

– Ты не видишь ее?

– Кого?

– Девочку.

– Ого… так ты не одна, – присвистнул Клим.

Голос его, на удивление, звучал вполне серьезно.

– Была, – вздохнула я.

Потому что в ту же секунду девочка испарилась. Я разочарованно вздохнула, и Клим не без оснований принял это на свой счет.

– Злишься на меня?

– Скорее на себя, – честно ответила я. – Я не умею управлять этим…

– Можно научиться.

– И ты туда же, – я схватилась за голову. – Не хочу я этому учиться. Мне и вас за глаза хватает. Со всеми снами, колесницами, картами и бог весть чем еще. Научиться бы жить с этим для начала.

– Да, думаю с призраками у тебя больше шансов, – без тени усмешки в голосе заявил Клим.

Я молча покачала головой и направилась к лестнице:

– Пойдем спать.

– Звучит как предложение.

Мне казалось, что я не сомкну глаз до утра. Но едва голова коснулась прохладной подушки, как я провалилась в сон. Он был тревожным и ярким, но это все, что я помнила о нем после пробуждения. Я поднялась и с удивлением обнаружила, что Клима поблизости нет. На экране телефона увидела сообщение от Бергмана. Он напоминал о совместном обеде и предлагал встретиться пораньше, чтобы обсудить новости, которые Соколов привез из Москвы.

Ни на втором, ни на третьем этаже особняка Клима я также не обнаружила. Дарья работала в своем кабинете, в чем я смогла убедиться благодаря неплотно прикрытой двери. Отвлекать от работы хозяйку мне не хотелось, но она услышала мои шаги и развернулась в кресле.

– На плите каша, овсяная. Если любите, – начала она.

– Очень, – улыбнулась я. – Спасибо. Как спалось?

– Нормально. Пыталась убедить себя в том, что все это чьи-то дурацкие шутки и рано или поздно они шутнику наскучат.

– И как? Преуспели?

– Признаться, не очень.

– Виталий говорил вчера, что новость о вашей беременности случайно мог услышать кто-то из соседей. Как считаете, это возможно?

– Кто знает, – пожала она плечами. – Не исключено.

– Мы пообщались со всеми, кто живет в доме напротив. Вы знали, что Лиля, студентка из второго подъезда, учится на бухгалтера?

– Кажется, да… Но ко мне она никогда с вопросами не обращалась, если вы об этом. Если не ошибаюсь, она учится на первом или втором курсе, и в этом смысле у нее скорее больше общих тем по учебе с Ксенией, которая живет по соседству.

– Они общаются?

– Не знаю.

– Мать Ксении рассказала, что дочь увлекается историей, – осторожно начала я, не желая шокировать Дарью, называя вещи своими именами.

Та лишь пожала плечами и развела руками. Вряд ли ее особенно волновали интересы соседской школьницы, как и круг ее общения.

– И вот еще что… Дама с собачкой, так мы между собой прозвали хозяйку Муси, обмолвилась, что предупреждала вас относительно Антонины Петровны. Она намекала, что старушка не в себе и с ней следовало бы быть аккуратнее.

– Да? – вполне искренне удивилась Ольхова. – Может быть, она с Виталием разговаривала. Хотя… Сейчас вспомнила, было что-то такое. Еще летом. Вроде она предостерегала угощаться выпечкой Ветровой, если предложит. Мол, старуха не в себе и может день с ночью перепутать, а соль с сахаром. Хотя, по мне, для своих лет она вполне адекватна. В общем, я списала все это тогда на какие-то старые соседские обиды и быстро забыла. Вот и сейчас плохо помню подробности. Виталий вернется домой, надо будет поинтересоваться, может быть, он скажет больше.

Я оставила Ольхову, не желая отвлекать ее от работы. Она напомнила про овсянку в кухне, но вместо завтрака я решила отправиться во двор, надеясь встретить там кого-то из соседей или, на худой конец, Клима.

Ночью шел снег, теперь он покрывал скамейки и кусты белыми шапками. Протоптанные дорожки были заметены. Кое-где виднелись свежие следы, их оказалось немного. Мало кто успел покинуть жилище утром выходного дня. Во дворе было безлюдно. Но это только на первый взгляд. Вскоре я услышала скрежет лопаты по свежему снегу. Мне не сразу удалось определить, откуда он доносится. Я сделала почти полный круг по двору и вот тогда увидела комья снега, вылетающие из-за дома Ветровой. Я подошла вплотную к забору, делая вид, что интересует меня исключительно кормушка. Сама же пыталась высмотреть того, кто помогает пенсионерке с уборкой снега. Поняв, что наблюдательный пункт выбран неудачно, я хотела было направиться к переулку, но тут на крыльце возникла хозяйка. Антонина Петровна куталась в серую мохеровую шаль.

– Поди сюда, – обратилась она ко мне.

Я с готовностью приблизилась. Старушка протянула мне небольшой пакет с семечками и кивнула в сторону кормушки:

– Сделай милость, насыпь снегирям.

Я выполнила ее просьбу и подошла, чтобы вернуть пакет, в котором еще оставалось немного семечек.

– Зайдешь? – неожиданно предложила она.

– С удовольствием, – ответила я, пожалуй, чересчур поспешно.

Прежде чем за нами закрылась дверь, я огляделась и убедилась, что двор был пуст.

– Успели город-то посмотреть?

– Конечно. В Никитской церкви тут неподалеку даже встретили одну из ваших соседок, Веру Петровну. – Я решила не ходить вокруг да около, а сразу затронуть интересующую меня тему.

– Вот уж поистине деньги не пахнут, идут же в храм сущие безбожницы. Я бы ее и в притвор не пустила. Злая, лживая душонка… – Она резко замолчала, а потом будто опомнилась: – Что ж это я, сама-то грешу? Бог всех нас рассудит, так я тебе скажу.

Старушка поджала губы и притихла. Вдруг резко подскочила, хлопнув себя руками по фартуку и принялась хлопотать, заваривая чай.

Через несколько минут я уже пила горячий напиток, на этот раз вместо липового цвета хозяйка добавила лист смородины.

– Можно узнать, почему вы так о Вере Петровне? – робко начала я. – Мне она показалась милой женщиной.

– Поживешь с мое, деточка, будешь внимательнее к людям. Есть причины, вот что.

Старушка снова замолчала и отвернулась к окну. Что за кошка могла пробежать между соседками? Неужели не поделили ухажера на старости лет? Хотя, кто знает, возможно, это давние обиды.

Антонина Петровна продолжала наблюдать за снегирями через замерзшее стекло. Я готова была признать полное поражение, но вдруг она заговорила, а я с облегчением выдохнула. Правда, вскоре поняла, что расслабляться рано.

– Куда ж это жених-то твой отправился ни свет ни заря? – она повернулась ко мне с хитрым прищуром.

Я бы и рада была ответить на этот вопрос, да вот только сама не знала ответа.

– Не сказал, – честно сказала я. – Может быть, сюрприз придумал какой-нибудь.

– Вот оно что! Стало быть, любит тебя удивить?

«Он и вас немало удивил бы, одни его россказни о прошлой жизни чего стоят», – хотелось ответить мне, но я только молча улыбнулась.

– Чем на жизнь-то зарабатывает твой Гунар?

– На жизнь зарабатывает смертью. Держит похоронное бюро.

– Эх, жаль, нездешние вы. Мне, глядишь, пригодились бы вскорости его услуги.

– Не торопитесь.

В этот момент входная дверь скрипнула. До нас долетел стремительный поток морозного воздуха. Кто-то громко топтался на пороге, отряхивая обувь. Вероятно, сын Ветровой закончил расчищать снег. Но неожиданно я услышала знакомый девичий голосок:

– На улице закончила, Антонина Петровна. Сейчас я мигом в доме приберусь.

Вскоре в дверном проеме возникла Ксюша, растрепанная и румяная с мороза. Сегодня на ее лице не было макияжа. С одной стороны темные волосы наэлектризовались от шапки и смешно торчали, словно тоненькие антенны.

Старушка представила нас друг другу. Девчонка ничуть не смутилась. Только предложила:

– Может, я попозже зайду, раз гости у вас?

Правила хорошего тона предполагали, вероятно, что уйти в этой ситуации должна я, но уж очень удачно складывались обстоятельства. Потому я с готовностью подскочила:

– А давайте я помогу! Все равно без дела сижу. Вместе и быстрее, и веселее.

Ксюша едва слышно пробурчала что-то неопределенное. А Антонина Петровна сурово отрезала:

– Как знаешь, коли скучно – вперед. Только платить не буду.

Я заверила, что этого и не требуется. Вскоре каждая из нас занималась своим делом: Антонина Петровна хлопотала у плиты, Ксюша протирала посуду в буфете, а я занялась наведением чистоты на остальных поверхностях.

Казалось, девчонку мое присутствие не особенно смущало. Она молча занималась уборкой, не обращая на меня никакого внимания. Я же то и дело поглядывала в ее сторону, примеряя на нее роль злой шутницы. Вот она достает из тайника в клумбе Ольховых пачку сигарет и зажигалку. На дне рюкзака у нее спрятана кукла, которую она осторожно извлекает на свет. Девчонка озирается по сторонам, нажимает кнопку, вспыхивает синеватое пламя. Она подносит куклу к огню, который начинает уродовать пластиковый живот. Ксюша молча наблюдает, и на лице у нее появляется злобная улыбка. В какой-то момент она убирает зажигалку и тушит раскаленное пластиковое тело в сугробе.

– Молчаливая ты сегодня, – прервала мои раздумья хозяйка.

Обращалась она к Ксюше.

– Вопросов не задаешь. Случилось что?

– Нет, – коротко ответила та.

– С матерью поругалась?

– Все хорошо.

– Небось опять тебя с папиросой увидела?

– Не, я осторожно.

– Ты это дело бросай. Ничего в этом хорошего нет. Вон Толик Веркин курил, курил – да скурился. Помер молодой. Всего ничего, на седьмом десятке. Разве это дело? Сама видела, чай, над ними жила. Или не помнишь? Тебе сколько годков-то было, когда хоронили его?

– Десять, кажется.

– Ну, – удовлетворенно кивнула старушка. – Должна помнить.

– Помню я, – буркнула Ксюша.

– Из подъезда так несло, не зайти было!

– Так вы же к нам и не ходите, – удивилась девчонка.

– И то верно.

Меня так и подмывало спросить, что же все-таки послужило причиной тому, что Антонина Петровна избегает соседей. По крайней мере, одну конкретную соседку. Однако, поразмыслив, я решила, что разумнее будет промолчать, сделать вид, что их разговор не особенно меня интересует.

– Вот тебе еще история одна, как ты любишь. Не моя она, конечно. Рассказывал родственник один. Ему повезло живым с войны вернуться. К тому же целым. Да не о том речь. Сперва-то он вспоминать не любил, ни словечка про войну из него не вытащить было. А потом нет-нет да поведает что-нибудь. От ужасов он нас, девчонок, берег. А может, и вовсе вспоминать не хотел. Тяжело это. А как что устроено было, этим с нами мог поделиться. Рассказывал он, что на фронте выдавали им в пайках махорку. Это знаешь, что такое?

– Курили ее.

– Верно, вроде табака. Не как сейчас готовая сигарета, а, считай, сырье. И приходилось самим мастерить цигарки-то. Все бы ничего, да бумага была в дефиците. К тому же для курения не всякая подходила. Газетная и та различалась. И вот бывали дни, что махорка есть, а покурить не получается. А курили на фронте все. Тогда как считалось – табак голод занимает и нервы укрепляет. Это теперь понятно стало – отрава это, больше ничего.

– Как сказать, с нервами они правы были.

– Вот зараза, – досадливо выпалила старушка и повернулась ко мне, не переставая помешивать суп на плите: – А ты, Лена, куришь?

– Даже если б и курила, теперь ни за что не признаюсь.

Я посмотрела на Ксюшу, кажется, губы ее тронула улыбка.

– Вот ведь молодежь пошла…

– Антонина Петровна, не заводите шарманку вашу. Давайте еще про войну! Сейчас только воды налью.

Ксюша вышла из комнаты и вскоре вернулась с ведром и шваброй. С посудой в буфете она к этому моменту закончила. Я самозабвенно протирала и без того чистые стекла окна, не забывая поглядывать на улицу.

– Кисет знаешь, что такое?

– Нет, – честно ответила девочка. – Корсет знаю.

– Вот тебе и курильщица, – довольно усмехнулась старушка. – В кисетах махорку-то и хранили. Выдавали пайки в ни на что не годных свертках. Надобно было пересыпать куда-то. Вот и использовали для этого небольшие мешочки. Только были они не простые, у каждого солдата свой, собственный. Чаще всего с вышивкой от любимой или инициалами. А коли боец голову сложил, то такие мешочки забирали и передавали как память.

– Точно, я ведь такой в музее видела! Там еще надпись была нитками разноцветными… Что же там было-то? «Пусть любовь моя тебя хранит от пули», вот!

– А знаешь ли ты, Ксения, кто еще такие мешочки на фронт шил, кроме родственников?

– Нет.

– Школьники. Я-то в школу аккурат после победы пошла, а вот подружки старшие рассказывали и показывали мне, они тогда целые посылки на фронт отправляли.

– Да, носки, варежки…

– Вот, и кисеты среди них.

– Интересно… – протянула девчонка, не отрываясь от мытья полов. – А у вас такого не сохранилось?

– Знала, что спросишь, – улыбнулась старушка. – Есть один у меня. От того самого родственника остался, что целым с войны вернулся. Найду – и покажу тебе в следующий раз. А может, и отдам. Сын все равно не интересуется, другое дело ты.

– Отдадите? – девчонка буквально просияла. – Правда?

– Погляжу еще, – улыбнулась старушка. – Ды ты три, три почище. Смотри у меня!

Ксюша с удвоенным рвением принялась мыть пол. Я уже по третьему разу протирала ручки кухонного гарнитура, когда Антонина Петровна закончила, наконец, готовить и освободила плиту. Я перебросила всю энергию на варочную поверхность. Девчонка и старушка молчали, занятые каждая своими делами и мыслями.

Наконец, когда в кухне воцарилась образцовая чистота, мы переместились в большую комнату, которая служила хозяйке и гостиной, и спальней. Кровать стояла в углу, справа от двери, накрытая красивым лоскутным одеялом. Поверх него была наброшена кружевная накидка. На стене, над спальным местом, множество фотографий, штук двадцать, не меньше. Большинство из них черно-белые. Борясь с искушением броситься их рассматривать, я вооружилась тряпкой и принялась протирать подоконники.

– Шла бы ты уже, поди, жених твой воротился, – обратилась ко мне хозяйка.

– Как видишь, и без тебя справляемся, – подхватила Ксюша.

– Не дерзи! Ишь ты!

– И правда, справляетесь отлично, – закивала я.

Между прочим, нисколько не преувеличивая. Для школьницы Ксюша прекрасно убиралась, не халтурила, делала все на совесть. То ли действительно нуждалась в деньгах, то ли так была приучена.

– Ксеня с мамкой-то вдвоем растет, – будто прочитав мои мысли, начала старуха. – Сызмальства по дому помогает. Все умеет. Даже щи варить. Хворала я по осени сильно, подхватила в поликлинике заразу какую-то. Так она ко мне каждый день ходила, кашеварила, все делала. Золото, а не девка. Еще бы курить бросила, и все, можно в Москву.

– Не хочу я в Москву, – огрызнулась девчонка.

– И правильно, оставайся. Все матери спокойнее, когда дите рядом.

– А от матери съеду.

– И куда ты съедешь?

– Да хоть в общагу.

– Это ты зря. Ольга о судьбе твоей переживает, оттого и опекает тебя сверх меры.

– Что ж она раньше-то не переживала, когда я с первого класса из школы одна приходила, жрать готовила, квартиру убирала?

– Чай, перетрудилась?

– Нет, но выводы сделала.

– Вон как заговорила. Это все гормоны, перебесишься, начнешь мать ценить. А то, что она тебе не разрешает курить да водить домой кого ни попадя, так это правильно. Если б Оля на это глаза закрывала, я бы первая грудью встала, но не дала б тебе пропасть.

– Сдалась я вам, – вздохнула девчонка и добавила обреченно: – Всем.

– Кому это «всем»? – не удержалась я.

– Матери, учителям, соседям…

– Каким соседям?

– Ну вон Антонина Петровна сильно переживает, того и гляди, за каплями в аптеку побегу.

– И опять дерзит, нет, ты посмотри на нее, – обратилась старушка вроде бы ко мне, но на самом деле скорее в пустоту.

– А на что ты деньги тратишь, которые за уборку получаешь? – решилась я, раз уж у нас получился с девчонкой какой-никакой разговор.

– На сигареты не трачу, не переживай.

– Это я не велю. Мои деньги пусть на другое идут.

– А откуда ты на курево берешь? – не унималась я.

– Я б тебе ответила, да тогда точно за каплями бежать придется, возможно, кстати, не только соседке, но и тебе.

– Не слушай, – вмешалась старушка. – С обедов небось откладывает, не ест ничего. Видишь, одни кости торчат? Хотя кому я рассказываю, ты вон сама… доходяга!

Прозвучало это так, будто только что нас причислили к людям второго сорта. Я невольно посмотрела сначала на Ксюшу, потом опустила взгляд на свои руки. Нет, пожалуй, девчонка и правда слишком худа. Это заметно, даже несмотря на мешковатую одежду, которой она отдает предпочтение. Сейчас на ней были широкие спортивные штаны и свободная футболка. Все черного цвета.

– Куда поступать думаешь? – решила я сменить тему, вспомнив, что она упоминала архитектурный во время нашего первого разговора.

К тому моменту я закончила протирать подоконники. Ксюша, увидев это, взяла лейку и принялась поливать стоящие на них цветы. При этом воды не жалела, так что она текла через край. На подоконник при этом тонкой струйкой стекала мутная жижа, перемешанная с землей из горшков.

То ли решила мне насолить, то ли показать Антонине Петровне, что убираю я некачественно. Неужели увидела во мне конкурентку? Маловероятно, ведь, по легенде, мы ненадолго приехали погостить к Ольховым из Москвы. Девчонке это наверняка уже известно.

– Не решила еще. Может, вообще школу брошу. Ты бы лучше про себя рассказала. Зачем у Антонины Петровны трешься? Сидела бы у своих Ольховых.