Кадавры

– Я сдаюсь, – сказала Даша, – тут нужны Скалли и Малдер.

Заехали на заправку: две колонки посреди степи, цистерна с пропаном, магазинчик с хот-догами, шоколадками и водой, а еще автомат с мягкими игрушками. Молодой парень в красно-белом комбезе заправщика поливал покрытие вокруг колонок из шланга – хотел то ли остудить раскаленный асфальт, то ли смыть разлитый бензин. Матвей отправился в туалет, а Даша вышла из «Самурая», налила себе холодного чаю из термоса, отошла к обочине, стояла цедила маленькими глотками, смотрела на поле, покрытое корками соли и трещинами с редкими островками сорняков здесь и там. Над полем кружили птицы, большие, черные, – кажется, вороны. Они наворачивали круги над кучей мусора, иногда приземлялись, клевали. Даша щурилась, все не могла понять, что же это за куча, как вдруг куча дернулась, зашевелилась, приподнялась на локтях. Это был старый дед, он отмахнулся от ворон и огляделся – вид у него был осоловелый, как у путешественника во времени, который только что совершил квантовый скачок и теперь пытается сообразить, в какую эпоху его забросило в этот раз. Он поднялся на ноги, и из баула, на котором он лежал, гремя, высыпались сплющенные алюминиевые банки – главная валюта местных бродяг. Он наклонился было собрать их, но вдруг замер, словно почувствовал на себе Дашин взгляд. Обернулся и после короткой паузы решительно зашагал к ней. Шагал он отрывисто, подволакивая левую ногу, словно чертил собой в пространстве пунктирную линию. Даша тревожно заозиралась, пытаясь сообразить, что делать, куда бежать, но было поздно – дед уже стоял перед ней. Он достал из кармана складной стакан, ловко открыл его и заголосил:

– П-могите инвалиду, хоть копеечку, на хлеб… п-могите инвалиду…

Даша потянулась к рюкзаку, расстегнула молнию и полезла во внутренний карман за мелочью. Пока рылась, смотрела на деда: лицо все рытвинах и рубцах, во рту – коричневые руины зубов, на горле, рядом с кадыком, огромная уродливая рана, в ней что-то копошилось, Даша пригляделась и увидела опарышей. Искоса посмотрела на иконку на шнурке у него на шее: там был святой, но что-то с ним было не так, она сперва и не поняла, что именно; святой что-то держал в руке – что это? – молоток?

– Скажите, а эта иконка, она у вас откуда? Можно я фото сделаю?

– П-могите инвалиду, хоть копеечку… п-могите инвалиду… – попрошайка словно не слышал ее, повторял заученную мантру.

Даша достала телефон, сделала фото иконки. Услышав звон монет о дно стакана, старик развернулся на месте и снова пунктиром, подволакивая левую ногу, зашагал обратно, словно был заводным механизмом, который приходил в движение, если ему бросить мелочь. Он вернулся в поле, лег и вновь слился со своими вещами, с пейзажем.

Следующий кадавр стоял где-то здесь, недалеко от поселка Крохотный, в бывшей Ростовской области. С поселком были проблемы – навигатор вел машину в пустое поле. Матвей даже перезагрузил смартфон, вдруг это баг какой или зависло чего. Но нет – навигатор был в порядке.

– Может, свернули не туда?

– Знак был? Был, – заворчал Матвей. – Ну так и не морочь мне голову!

Тон Даши его задевал, словно она сомневалась в его способности искать крохотные поселки.

Они вернулись к знаку и проехали чуть дальше – снова ничего. Кружили полдня, сперва было весело, шутили, ха-ха, мол, поселок Крохотный нужно не с навигатором, а с микроскопом искать.

– А может, мы на него наехали и случайно колесом раздавили?

Веселье, впрочем, быстро закончилось – примерно через полчаса после того, как закончилась питьевая вода. Был уже вечер, в небе висели драматичные лиловые облака, но жара не спадала, сперва замигал красным индикатор заряда батареи, а затем «Самурай» и вовсе заглох и застыл.

Матвей заглянул под капот, почесал затылок.

– Жопа. Это из-за кондея, у него бывает такое, аккумулятор садит.

– А ближайший населенный пункт далеко?

– Да мы как бы сейчас в нем! – Матвей раздраженно обвел рукой степь, – поселок Крохотный. Населенный, бляха, пункт. А до ближайшего реально существующего сервиса – десять кэ-мэ. Садись за руль, ща с толкача попробуем.

Даша села за руль, Матвей, пыхтя, толкал «Самурая» и бормотал под нос, словно пытался договориться с любимой машиной.

– Самушка, родненький, ну не будь ты гондоном, ну хоть сейчас, прошу, родной, я тебя завтра же и на ТО отгоню, и в мойку, и спинку потру, обещаю.

Уговоры не помогали – под капотом надрывно трещало, Матвей толкал машину по пустой бетонке минут десять – тщетно.

– Смотри!

Впереди виднелась стоянка, забор и большие машины – кажется, комбайны. Вспотевший от напряжения Матвей вытер лицо футболкой, на груди проявилась потная клякса Роршаха.

– Если это мираж – лучше убей меня.

Вблизи стало ясно – нет, не мираж, но стоянка заброшена. За забором из рабицы рядами стояли комбайны, сотни комбайнов, чуть не до самого горизонта, на сколько хватает глаз. Даша уже не раз видела такое. Иногда, проезжая мимо бывших посевных площадей, можно было увидеть похожие на огромных механических насекомых машины, брошенные прямо посреди поля – словно оператор просто заглушил двигатель, вышел и отправился домой, а машина так и осталась стоять с открытой дверцей. И вроде бы давно пора привыкнуть, но если ты вырос в местах, где комбайны – важная часть пейзажа, на этих гигантов ты смотришь совсем другими глазами, их почему-то особенно жалко.

У входа на флагштоках колыхались пыльные флаги – герб Ростова и ОРКА. Матвей и Даша пролезли под шлагбаумом. Дорожная колея заросла осокой и подорожником. Даша смотрела на обочину, и в голове вертелась строчка: что-то про землю, которая сама себя лечит, «прикладывая подорожник к незаживающим ранам дорог». Она пыталась вспомнить автора и не могла.

У входа на территорию была будка. Раньше тут сидел сторож, но теперь внутри только продавленное кресло и батарея из пустых пивных бутылок на полу.

Комбайны стояли как бедные родственники – мародеры пооткручивали от них фонари, ручки и вообще все, что можно открутить. Сорняки уже захватили колеса, буквально росли из огромных покрышек и наползали на ржавые корпуса, зеленые лозы опутывали молотильные установки, прорастали внутрь, в кабины.

Солнце быстро садилось, и помутневшие от пыли выпуклые лобовые стекла комбайнов ловили его последние лучи. Вдали, между двумя остовами, на камнях сидел человек, Даша направилась к нему – хотела узнать, есть ли тут автосервис. Вблизи оказалось, что за человека она приняла груду камней – причем, очевидно, эти камни кто-то специально выставил так, чтобы они напоминали человеческий силуэт.

– Как интересно, – сказал Матвей и указал на еще один силуэт. – Пойдем-ка посмотрим.

Вторая фигура тоже оказалась собранным из камней истуканом. Они были уверены, что и следующий силуэт – скульптура; но тот вдруг зашевелился и зашагал к ним. Даше стало не по себе, она не удивилась бы, окажись идущий к ним мужчина вблизи ожившей грудой булыжников. Но нет – Матвей включил фонарик на смартфоне, и незнакомец заслонил глаза ладонью.

– Вы чьи будете? – спросил он гундосым, гайморитным голосом. Седой, растрепанный мужик. Лицо его цветом и фактурой напоминало обмылок, темно-коричневое от загара и все как будто в трещинах.

– Свои собственные, а че? – отозвался Матвей своим привычным уже быковатым тоном, который использовал для разговоров с незнакомцами: словно подавал чужаку сигнал: «я тебя не боюсь».

Мужик пару секунд внимательно смотрел на Матвея.

– Тут нельзя шастать.

– Это где написано?

Мужик молчал, на лице его читалось напряжение – явно обдумывал варианты, хотел выйти из разговора победителем.

– Это я тебе говорю.

– Слушай, дед, вали-ка ты…

– У нас машина сломалась, – перебила его Даша. Она встала между ними, стараясь разрядить обстановку, указала себе за спину. – «Нива», вон там, у входа.

– «Нива», значит. И че с ней?

– Скажи ему, – Даша обернулась на Матвея, выразительно посмотрела на него.

– Аккумулятор, и вода в радиаторе того, ничего критичного, но завести не получается, с толкача пытался – глухо.

Мужик молчал, повисла пауза, и Даше на секунду показалось, что теперь-то перед ними точно груда камней – не может живой человек в темноте стоять настолько неподвижно. Он махнул рукой, мол, «идем» и зашагал между рядами мертвых комбайнов с таким видом, словно не сомневался – незваные гости пойдут следом, никуда не денутся. Впереди показалась еще одна каменная скульптура.

– Знаете, – сказала Даша, – а мы же вас сначала за груду камней приняли, вот вроде него. Они тут повсюду стоят и как будто стерегут комбайны.

– Так они и стерегут, – сказал мужик, не оглядываясь.

– Это вы их построили?

– Ну.

– То-то я думаю, они на вас похожи, осанкой, – сказал Матвей.

Мужик хмыкнул – от этих слов он прям оживился и вдруг заговорил с энтузиазмом, как гордый хозяин или заводчик, хвастающийся своими спаниелями.

– Это каменные пастухи. Мы их всюду выкладываем. Вон еще один – сидит как будто, а этот вглядывается вдаль.

– А зачем вам каменные пастухи?

– Людей пужать. Шоб не шастали, как вы вот. Мы тут скот пасем иногда, бурьяна много, подорожника, а сучий лопух еще не добрался.

«Сучьим лопухом» пастухи называли борщевик.

Стало совсем темно, в траве надрывались цикады. Пастух уверенно шел куда-то, он был без фонарика, и Даша не могла понять, как он вообще что-то видит в этой черноте. В груди у нее вдруг возникло тревожное, тесное предчувствие, от которого она никак не могла избавиться – ей казалось, будто ее ведут в западню.

– А куда мы идем?

– Да понятно куда. Если с машиной че – это к отцу вам надо.

– К отцу, – тихо повторил Матвей, они с Дашей переглянулись.

В конце концов за лесополосой, в кронах деревьев забрезжил желтый, тусклый свет фонарей.

– Вот и нашелся твой поселок, – пробормотал Матвей.

Это и правда был Крохотный. Двухэтажные дома, три улицы, деревянная часовня. Все как на фотографиях. Они дошли до освещенной редкими фонарями дороги, и Даша огляделась.

– Мы ведь тут проезжали, – сказала она Матвею, – как, черт возьми, мы не заметили дома и часовню?

– Может, их видно только когда стемнеет, – ответил тот и жестом изобразил, словно накладывает на это место заклинание и сделал страшные глаза. – Колдунство!

Пастух вел их по главной улице прямо к часовне. У часовни была пристройка, рядом под навесом из шифера стояла, поблескивая лобовым стеклом, «Нива», оснащенная лебедкой и дополнительными фарами на крыше. На таких в кино ездят рейнджеры.

Пастух постучал в дверь пристройки.

– Отец! Открывай, помощь нужна.

Дверь лязгнула засовом, на пороге возник заспанный мужчина с жиденькой достоевской бородой. Он, щурясь, глядел на пастуха, словно тот светил ему в лицо фонарем, затем бросил взгляд на Матвея с Дашей. Захлопнул дверь. Пастух обернулся к ним.

– Ждите, – сказал он и пошел дальше, по своим делам.

Через минуту дверь часовни снова открылась, и к ним вышел тот же бородатый мужчина, одетый в трико с растянутыми коленками и бело-голубую застиранную футболку с номером «10» и надписью Messi на спине.

– Что случилось? – спросил он.

– Тачка у нас накрылась. Запитать бы от вашей, – Матвей кивнул на «Ниву» под навесом.

Мужчина пару секунд рассматривал их, переводил взгляд с Даши на Матвея и обратно, словно пытался вспомнить, где их уже видел. Потом кивнул. Сел в «Ниву», завел мотор.

– Ну чего стоите? Садитесь.

Они сели, машина тронулась с места. Внутри пахло как в хлеву, «Ниву» трясло на колдобинах, на зеркале бешено раскачивалось деревянное распятье.

– Меня Федор зовут. Федя. Простите, что сразу не представился. Спросонья, знаете. – Он зевнул, зажмурился на секунду. Потом ударил по тормозам, открыл дверь. – Секунду, я сейчас у Михалыча клеммы возьму.

Было так темно, что, выйдя из машины, Федор как будто на пару секунд просто исчез. Затем появился в свете фонаря возле гаража. Открыл гараж, скрылся в нем и через минуту вернулся с мотком провода и двумя клеммами в руках. Вручил все это добро Матвею и снова завел мотор.

– Тот человек, который нас привел, – Даша вдруг сообразила, что так и не спросила у деда имя, и ей стало неловко, – он назвал вас отцом. Он сильно старше вас, поэтому, я полагаю, он имел в виду не родство.

Федор тихо посмеялся.

– Да, я тут часовней заведую. Простите, опять же, что в таком виде, – он показал на застиранную футболку, – моя рабочая форма, так сказать. Ночь все-таки, да и вы не за проповедью пришли. И вы это, – он обернулся на секунду, посмотрел Даше под ноги. – Там на коврике липкое, это кровь, но вы не бойтесь, – он посмеялся, – там ничего криминального, это я одного тут с вечера в больницу возил – он себе ногу об штырь распанахал. Прыгнул в воду – и прямо на штырь, представляете? Возил его зашивать, от столбняка кололи… – он сказал что-то еще, но Даша не расслышала.

Под подошвами действительно было липкое.

– У меня «Нива» на ходу, единственная на районе, – продолжал Федор, который уже, кажется, совсем проснулся и теперь трепался как таксист. – Ближайшая больница – двадцать кэ-мэ по бездорожью. Там если чуть дождь прошел – туши свет, болото. А если выброс соли – так вообще. Так что я вроде скорой тут, чуть что – ко мне бегут все. Не могу же я отказать, правда? В этом есть своя ирония, – он помолчал, обернулся. – Вы это, если вам кровь на полу мешает, давайте тряпочку постелим. У меня тут есть, – он вдарил по тормозам и сунул руки под сидение. – Сейчас.

– Нет-нет, все нормально. – Даша посмотрела на Матвея, у него что-то было с лицом – то ли в ужасе, то ли наоборот – вот-вот заржет в голос.

– Ща-ща, – Федор достал старое вафельное полотенце и бросил в ноги Даше. – На него ноги поставьте – так не запачкаетесь. Я в прошлой, в мирской жизни фельдшером на скорой работал, навыки остались – крови не боюсь, рану зашить могу, укол сделать. А теперь вот как – сан принял, приход свой в поселке на пятьсот человек, двадцать лет прошло, а все так же людей в больницу катаю, уколы делаю. От себя не убежишь. Я не жалюсь, конечно. Мое дело какое? Служить, быть полезным. Если польза такая – то пусть.

Какое-то время он ехал молча.

– Вы сказали про выброс соли. Выходит, тут где-то кадавр стоит?

Федор посмотрел на нее в зеркало.

– Так вы из-за нее приехали? Сюда только за ней и ездят. Хотят посмотреть на мертвую.

– Я провожу исследование для Института, – сказала Даша, тон у нее был извиняющийся, она словно пыталась оправдаться перед ним за свой интерес к мортальным аномалиям.

– Ого! Даже так? Я думал, это запрещено, – он посмотрел на нее через зеркало, – это разве не запрещено?

– У меня есть разрешение, – Даша потянулась к рюкзаку, открыла карман.

– Да бросьте вы, не нужно показывать, я верю. Давайте так, сейчас заведем вашу тачку, потом покажу вам мертвую, хотите?

Наконец впереди показались силуэты комбайнов. Небо больше не было непроглядным – тьма отступала. Даша с тревогой смотрела на облака – уже рассвет? – сколько времени прошло?

«Нива» Матвея была на месте, священник подъехал к ней и остановился так, что две машины теперь стояли нос к носу, словно шептались о чем-то. Матвей закрепил клеммы, и через минуту «Самурай» ожил, его круглые фары поморгали и зажглись, загудел двигатель.

– Тут недалеко, езжайте за мной, – сказал Федор, захлопнув капот.

Даша села в машину к Матвею, «Самурай» тронулся и пополз по проселочной, ориентируясь на красные габаритные огни едущей впереди «Нивы». Матвей вдруг захохотал.

– Прости, – сказал он, – видела бы ты свое лицо!

Через пару минут «Нива» Федора остановилась у лесополосы. Он вышел и помахал им рукой. Даша огляделась и поймала себя на мысли, что они тут уже проезжали днем – как можно было не заметить кадавра?

Теперь она отчетливо видела мертвую девочку. МА-53 стояла у самой дороги, запрокинув голову. Опухшие веки, на подбородке – черная гематома, кристаллы соли как иней на волосах.

Пока Матвей распаковывал камеры и штативы, Даша подошла ближе. Девочка стояла с протянутой рукой, и на руке что-то было – остатки оплавившейся, остывшей парафиновой свечки. Следы парафина были повсюду вокруг – прогоревшие свечки у ног девочки.

Даша достала диктофон.

– МА-53, следы парафина всюду. Тут свечки стояли.

– Это наши, с поселка, – сказал Федор.

– Они свечки тут ставят? Зачем?

– Ну как. Идут к мертвой, свечки ей ставят, руки целуют. А потом ко мне – каяться, прощения просить. Бес, мол, попутал, не серчайте, батюшка. Не пойдем больше к мертвой. А потом все равно идут. И так каждый раз. – Он пожал плечами. – Люди.