Партизаны. Записки преемника Сталина

В ЦК ВКП(б)

Весной 1937-го года меня неожиданно вызвали в Московский комитет партии. Я был принят Хрущевым и Брешековским. После расспросов о работе в парторганизации Всесоюзного научно-исследовательского института им. В. И. Ленина, где я заведовал спецлабораторией и был секретарем парткома института, Хрущев спросил меня: «Что бы вы ответили, если бы мы предложили вам перейти на работу в Московский комитет партии?» Я сказал, что считаю такое предложение высокой для себя честью и рад оказываемому доверию. Единственно, что заставляет подумать, прежде чем дать ответ, то, что тема моей работы в институте утверждена наркомом обороны по управлению военных изобретений, и мне, конечно, хочется довести ее до конца.

По их просьбе я обстоятельно рассказал об этой работе, и они решили отложить вопрос о переходе в МК до ее окончания.

Осенью этого же года меня, как секретаря парткома, вызвали в ЦК ВКП(б) к инструктору отдела руководящих парторганов Чуянову – со списком членов парторганизации института.

Отправляясь в ЦК, я думал: «Не тот ли это Чуянов, Алексей Семенович, с которым я знаком по комсомольской работе на Кубани, в двадцатых годах?»

Так и оказалось.

Вот как он описывает мое первое появление в ЦК ВКП(б): «Знакомясь с кадрами Московского электротехнического института, я обнаружил, что на посту секретаря парткома этого института работает П. К. Пономаренко, кажется, знакомый по Кореновскому району товарищ, вместе работали. Пригласил его для знакомства и не ошибся.

Это был Пантелей Пономаренко, с Кубани, теперь научный сотрудник института и секретарь парткома. Вспомнили дела и дни кубанских комсомольцев, работу среди казачьей молодежи. Я не отпустил Пантелея из ЦК, решил его показать руководству. М. А. Бурмистренко заинтересовался им, представил секретарю ЦК А. А. Андрееву и рекомендовал использовать П. К. Пономаренко на работе в ЦК. Предложение было принято».

М. А. Бурмистренко тогда был заместителем заведующего отделом руководящих парторганов (ОРПО), затем – второй секретарь ЦК КП Украины. В 1941 году погиб в боях с немецкими фашистами.

В подборе кадров в аппарат ЦК, в республиканские, краевые и областные органы в ту пору был сделан крен в сторону молодежи – с образованием и хотя бы небольшим опытом работы на местах. Сам Чуянов вскоре уехал в Сталинградскую область – занял пост первого секретаря обкома ВКП(б). В годы войны он был членом военного совета Сталинградского фронта, председателем городского комитета обороны Сталинграда. Умер 30 ноября 1977 года. Похоронен на Мамаевом Кургане.

Итак, я стал инструктором отдела руководящих органов ЦК ВКП(б). Помощник заведующего отделом Конкин привел меня в комнату 417 на четвертом этаже, назвал номер моего телефона – 21–00–и сказал, что я буду заниматься Челябинской и Свердловской областями, а также Новосибирским и Алтайским краями. И ушел. Кроме меня в комнате уже работали инструкторы – Дубровский, Алтуфьев и Герцман, старый член партии.

Поздоровался, сел за стол. Начинался тот изначальный томительный период, когда не знаешь, в чем твои обязанности, за что браться, что делать. А вокруг кипит работа, никто и минуты не сидит без дела: инструкторы беседуют с посетителями, составляют какие-то бумаги, несут их в печать, исправляют, отсылают куда-то, звонят по телефону, им тоже много звонят, даже из других городов, – идут деловые телефонные разговоры и так с утра до ночи, с небольшим перерывом на обед. А вот ко мне никто не звонит, не приходит.

Так продолжалось несколько дней. Меня охватила тоска. Но, оказывается, за мной внимательно наблюдал старик Герцман. Он немало повидал на своем веку таких, как я, и многим помог войти в дело, или, как он говорил, «начать жить на своем месте».

К концу третьего дня моих мучений Герцман подошел ко мне и спросил: «Скажите, пожалуйста, по каким областям вы работаете?» Я ответил. «Очень интересные области, – заметил Герцман, – я там когда-то бывал. Не знаю, кто теперь руководит ими. Вот у меня на днях был неприятный случай. Вызывает меня Андрей Андреевич и спрашивает, кто работает секретарем Самаркандского горкома. Я веду республики Средней Азии, а – не знаю. Так было неприятно».

И – отошел от стола.

Тут уже я поднялся и подошел к нему: «А как же узнать, кто там работает?» Герцман ответил: «Очень просто. У нас есть архив личных дел. Любое из них вам дадут по вашему удостоверению. По личным делам вы можете получить первое представление о руководящих работниках. Позже поездки, встречи, наблюдении за жизнью организаций дополнят его, создадут у вас свое мнение».

Герцман сел на свое место, а я пошел искать архив…

Целых две недели я читал личные дела секретарей, членов бюро обкома и крайкомов, делал заметки и выписки, готовил списки, составлял для себя, справочник и т. д. Потом я еще ознакомился с личными делами секретарей райкомов, но… всему бывает конец. Думаю: что же дальше? Герцман опять подходит и уже как со старым знакомым делится неприятностями. Вызвал, говорит, Андрей Андреевич и спрашивает, знаком ли я с одним неверным постановлением Андижанского горкома. Оказывается, я не был с ним знаком; из-за этого поста новление не было отменено в течение трех месяцев. Очень было неприятно.

Меня охватила тревога. Я ведь вообще ни одного постановления еще не видел и не читал. Спрашиваю Герцмана: «А как же с ними познакомиться, с этими постановлениями?» Герцман отвечает, что постановления обкомов и крайкомов присылаются в ЦК, хранятся в архиве, их тоже можно получить по удостоверению.

Я тут же отправился за протоколами, и этого дела хватило мне надолго. Раньше я нигде не читал протоколов и постановлений руководящих партийных органов. Они касались всех вопросов жизни и работы и были бесконечно интересны.

Перед глазами как бы в каком-то концентрированном отражении проходили дела партийных организаций, жизнь областей. Не все я еще понимал должным образом, но уже входил в мир более широких представлений. Надо было все это узнать.

И все же все это были только постановления. Они, конечно, отражали и жизнь, и работу, но, оторванные от условий, в которых возникали, были не всегда понятны и, главное, свидетельствовали об уже происшедших событиях. Их верность могла быть проверена только жизнью.

Как-то, вспоминаю, попадается на глаза неверное, на мой взгляд, решение Пермского горкома, входившего тогда в Свердловскую область. Делюсь с Герцманом, он возмущается, советует позвонить секретарю Пермского горкома. Заказываю разговор, меня соединяют, я извиняюсь и говорю, что, по моему мнению, горнком принял неверное решение, читаю это решение. Секретарь в волнении, звонок ведь из ЦК. Говорит, обсудим, решение, мол, действительно неверное.

Разговор окончен, я пишу руководству информацию о принятых мерах. На другой день, в первый раз, зазвонил и мой телефон, и секретарь Пермского горкома сообщил, что бюро горкома отменило неверное решение.

Через месяц у меня уже было полно дел. Вопросы, телефонные звонки. Одним словом, пришла и ко мне та необходимая часть дела, без которой не обойтись, которая, если заниматься только ею, может оторвать от самого главного – общения с жизнью и живыми людьми.

Умный и наблюдательный Герцман, добрая душа, он ведь выдумывал для меня свои неприятности, он хотел помочь мне включиться в работу. И он добился своего.

В начале 1938 года Герцман слег в больницу и уже не вышел оттуда. На его место пришел другой инструктор. Я с интересом наблюдал, как он томился, не зная, за что взяться, с какой завистью смотрел на нас, непрерывно занимающихся делом.

Я подошел к нему, спросил: «По каким областям вы работаете?» Ответил. «Да, – заметил я, – у меня вчера была неприятность. Вызывают к Андрею Андреевичу и спрашивают» и т. д. Одним словом, обучение по Герцману. Смотрю, товарищ срочно отправляется в архив, а через полчаса возвращается с кипой личных дел.

В ходе работы я заметил, что к инструкторам ЦК, в том числе и ко мне, работники местных парторганов, приехавшие по делам в Москву, заходили чрезвычайно редко, а первые секретари обкомов и вовсе не заходили. Со своими делами они шли к заведующим отделами или секретарям ЦК. Им казалось: какие могут быть вопросы к инструкторам ЦК, курировавшим их области! Но у нас были к ним вопросы, причем не только по партийной, но и по хозяйственной работе. Вначале казалось, что нет способа заставить их заходить к нам. Однако это было не так. Способ был. Надо было только так наладить работу, чтобы секретари обкомов почувствовали, что мы им нужны.

Подготовив некоторые материалы по Свердловской области и узнав день приезда секретаря обкома Столяра, я стал ждать его в коридоре, по которому он должен был проходить к кабинету заведующего отделом, Г. М. Маленкова. Дождавшись, я остановил его, представился и попросил зайти ко мне минут на десять. Выслушав меня, он ответил, что ему назначен прием у заведующего отделом. От него он зайдет ко мне. Но… так и не зашел.

В следующий приезд я опять его встретил и все повторилось, но теперь я остался ждать его в коридоре. Когда он вышел из кабинета заведующего отделом и увидел меня, ему ничего не оставалось, как зайти ко мне. Мы сели за стол.

– Что у вас ко мне? – спросил Столяр.

– У меня к вам несколько вопросов. Первый. Читая протоколы заседаний райкомов и горкома партии, я убедился: у вас в обкоме инструкторы не читают партийных документов нижестоящих органов и не информируют вас, когда это требует дело.

Столяр неожиданно встал и стал возбужденно говорить, что у него огромная промышленность, один «Уралмаш» чего стоит, что он отвечает за сельское хозяйство, транспорт, а я всматриваюсь в какие-то там протоколы.

– Не стоило вам меня из-за этого звать к себе.

– Ошибаетесь, товарищ Столяр, – ответил я ему, – напрасно вы организационно-партийную работу считаете пустяком. Есть ли у вас гарантия, что на местах в ряде случаев принимаются правильные решения? Ведь у вас в обкоме протоколы не читают.

– Это надо доказать, – сказал Столяр.

– Что ж, вот вам решения Пермского горкома по набору рабочей силы на заводе №…, прочитайте.

Столяр прочел и говорит: «Да это же абсурд!» Я заметил, что этот, как он выразился, «абсурд» не единичен. Посмотрите, говорю, вот еще два решения, из которых одно следует отменить, а другое поправить. По их поводу я звонил в отдел обкома, мне пообещали исправить, но ничего не сделали. Относительно постановления Пермского горкома я тоже сообщил секретарю Пермского горкома. Через два дня он позвонил, что оно отменено как неправильное. Однако же мы считаем не совсем правильным действовать помимо обкома. В таких случаях нам ничего не остается, как вносить предложения об их отмене в секретариат ЦК. Вот проект такого постановления в отношении Пермского горкома. Я не внес его в секретариат, потому что…

Секретарь обкома сразу перешел на другой тон. Он попросил у меня копии двух таких постановлений, сказал, что в обкоме займутся этим и даже спросил, есть ли у меня что-нибудь к нему.

Далее беседа проходила вполне лояльно. В другой раз мне уже не надо было ловить Столяра в коридоре, он сам, бывая в Москве, заходил ко мне на 20–30 минут и уже безо всякого предупреждения весело спрашивал, что у меня к ним.

Так же примерно завязались отношения с секретарями Челябинской и Новосибирской областей, Алтайского края. С моей стороны они почувствовали стремление оказать им деловую помощь, и по необходимости то ли я звонил им, то ли они.

Зам. завотделом руководящих парторганов Донской, заменивший уехавшего на Украину Бурмистренко, предложил мне выступить на совещании инструкторов отдела с сообщением – «Из опыта установления деловых связей с руководителями обкомов партии». Ихтиолог по образованию, Донской был человеком всесторонне образованным, редактировал доклады и деловые бумаги, которые составляли инструкторы. Некоторые из них приходилось переделывать по четыре-пять раз. Однажды, когда я принес ему записку о том, что Челябинский обком допускает медлительность в реализации решения январского 1937 г. пленума ЦК ВКП(б), он не вчитываясь, посмотрел на записку и бросил: «Поправьте некоторые места и – заносите». Второй раз он заметил, что, дескать, уже лучше, но велел посмотреть еще. В третий раз он одобрил записку окончательно, не внося в нее никаких исправлений.

Особенно много было работы с заявлениями на неправильное исключение из рядов партии. Эти заявления никогда не пересылались тем органам, которые исключали или наказывали жалующегося. В те дни, после январского пленума ЦК ВКП(б), партийные организации и аппарат ЦК ВКП(б) восстановили в партии многих честных, преданных ей людей. Было разоблачено немало клеветников и тонко замаскированных врагов партии, прикрывающих свою преступную деятельность партийным билетом.

Однако в ряде организаций такая работа не проводилась. Наиболее неблагоприятно было положение в Челябинской области. На основе проверенных заявлений и материалов я написал статью – «Клеветники остаются безнаказанными» в которой привел конкретные факты недопустимого отношения к исправлению ошибок, в результате чего клеветники «еще более наглеют в применении своего ядовитого оружия против честных членов партии». В заключение я писал, что «Челябинский обком должен прекратить медлительность и неповоротливость в разъяснении и осуществлении партийными организациями в области решений пленума ЦК ВКП(б), Челябинский обком должен обеспечить выполнение решений пленума ЦК ВКП(б) о снятии с постов и привлечении к ответственности тех партийных руководителей, которые не выполняют директив ЦК ВКП(б), исключают из партии членов и кандидатов ВКП(б) без тщательной проверки всех материалов, допуская произвол по отношению к членам партии». Статья была напечатана в журнале ЦК ВКП(б) «Партийное строительство» (№ 6 от 15 марта 1938 г.).

Это была первая моя политическая, публицистическая работа.

В марте 1938 года я был назначен заместителем заведующего отделом руководящих партийных органов, и кроме областей, которые я уже курировал, мне были добавлены Азербайджан и Грузия.

В то время многих инструкторов и зам. завотделами направляли на руководящую работу в области и республики. Однажды меня вызвал Маленков. Вместе с Донским они рассматривали огромную карту Мурманской области, испещренную множеством различных условных знаков.

Донской обратился ко мне: «Смотри внимательно: какой богатый и перспективный край, какие нетронутые богатства! А рыбы! Если как следует наладить промысел, ее хватит на всю страну!» И неожиданно спросил: «Не хочешь туда, поехать секретарем обкома парии?»

Меня, как инженера по специальности, не тянуло к рыбе. Я ответил, что на этот пост надо сыскать человека, знающего толк в рыбе, что у нас такие люди есть. «Кто, например?» спросил Маленков. «Да взять хотя бы Донского. Он специалист-ихтиолог, не говоря уже о его партийном опыте».

Они переглянулись, и Донской сказал: «Тогда оставим этот вопрос».

Между тем я сделал вывод, вскоре подтвердившийся, что встает вопрос о назначении меня в одну из областей, на руководящую партийную работу. И правда, вскоре меня вызвал к себе А. А. Андреев. На столе у него лежала только что вышедшая из печати моя книга (в соавторстве с В. А. Раковым) – «Электровоз». Как бывшего наркома путей сообщения, она заинтересовала его, и, расспросив о моей прошлой работе, он сказал: «Собирайтесь, поедете со мной в Белоруссию, отъезд вечерним поездом 17 июня», – «Хорошо», – сказал я. Поездки в области и республики работников ЦК вместе с руководителями были обычным делом, мне и в голову не могло прийти, что я могу остаться там работать.

Приехали мы в Минск в воскресенье 18 июня. Нас встретил первый секретарь ЦК КП (б) Белоруссии А. А. Волков. Оказалось, что съезд уже закончил работу. Новый состав ЦК и ревизионная комиссия избраны, но объявление результата голосования отложено до вечернего заседания.

Вечером на этом заседании с короткой речью выступил А. А. Андреев. Он сказал: «Центральный комитет ВКП(б) считает, что Волков не справляется со своими обязанностями. Товарищ Волков человек честный, ему не предъявляется никаких обвинений, но ЦК считает необходимым его заменить. ЦК ВКП(б) рекомендует вам ввести в состав ЦК партии Белоруссии товарища Пономаренко П. К., молодого работника, хорошо зарекомендовавшего себя на работе в отделе руководящих парторганов ЦК ВКП(б). Если есть к нему вопросы, он на них ответит».

Меня попросили рассказать автобиографию, что я и сделал. После открытым голосованием меня ввели в состав ЦК КП (б) Б. На другой день, 19 июня, на организационном пленуме ЦК было избрано бюро ЦК в составе А. А. Ананьева, Ф. И. Голикова, А. Ф. Ковалева, А. М. Левицкого, Н. Я. Натолевича, II. К. Пономаренко и М. Я. Репинского. Меня избрали первым секретарем ЦК КП (б) Б…

Линии на карте

Что из себя представляла Белоруссия? Была она богата болотами и заболоченными землями. Они занимали третью часть всей ее площади, а в центральных районах Полесской низменности ими было покрыто более двух третей земли. В прошлом болота – источник бедности и нищеты, болезни и бездорожья.

Между тем мелиорированные участки по содержанию азота превосходили плодородные черноземы Кубани и Украины, и в ЦК ВКП(б) и правительстве не раз обащали внимание белорусского руководства на важность мелиоративных работ. На одном из заседаний Политбюро И. В. Сталин указал на мелиорацию как на одну основных проблем в сельском хозяйстве Белоруссии. Он сказал, что «болота надо осушить и освоить, даже если бы на них пришлось вырубить леса, но так, чтобы не изенить режим рек, чтобы они не обмелели».

Я ответил, что мы всячески поощряем колхозы, проводящие осушение и освоение болот, что приступили даже к разработке перспективного плана мелиорации, особенно Полесья. Он предусматривает проведение некоторых посильных для отдельных колхозов работ (например, строительство каналов) путем кооперирования и оказания государственной помощи. Что, мол, до режима рек, связанного с неизбежной при мелиорации вырубкой лесов на мелиорируемых и осваиваемых землях, то осушение болот и заболоченных земель создает благоприятные условия для интенсивного роста леса. На осушенных болотах и заболоченных землях он растет в 4–5 раз быстрее, чем на болотах. Болотистое мелколесье сравнительно быстро превращается в густые леса, богатые ценными породами: сосной, дубом, ясенем, ольхой и другими.

И. В. Сталин сказал, что это очень важный фактор и если это действительно так, дело надо двигать быстрее. «Мы, – сказал, – окажем необходимую помощь». Опираясь на эту поддержку, а также на то, что колхозы, уже осушившие и освоившие известное количество болотных земель, получали хорошие урожаи, мы усилили ход мелиоративных работ, изыскания и разработки общего плана мелиорации.

В Любанском районе Минской области на осушенных болотах вырос колхоз имени Белорусского военного округа. Колхоз освоил 1500 гектаров болот. За три предвоенных года, несмотря на то, что еще только накапливался агротехнический опыт ведения хозяйства на этих землях, колхоз получил урожай зерновых в среднем 15 центнеров, сена и трав – по 40 центнеров с гектара.

Колхоз «Красный Октябрь» этого же района осушил 334 гектара болот и получил на них в 1940 году урожай ячменя по 23, сеяных трав – по 65 центнеров с гектара.

В 1940 году, одобрив инициативу колхозов и колхозников, партийных и советских органов Белоруссии, ЦК КПБ и правительство внесли в ЦК ВКП(б) и правительство СССР общий план мелиорации. Совнарком Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) 6 марта 1941 года приняли решение об осушении болот Белорусской ССР и использовании осушенных земель колхозами для расширения посевных площадей и сенокосов. Планировалось в ближайшие 15 лет в бассейнах Западной Двины, Днепра, Сожа, Немана и Припяти, включая пинские болота, осушить и освоить четыре миллиона гектаров болот и заболоченных земель.