Фальшивые императрицы и следователь Железманов

Дизайнер обложки Григорий Виноградов

Корректор Александра Приданникова

© Анна Попова, 2023

© Григорий Виноградов, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4498-6070-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С чего начинается обычно расследование уголовного дела? С точки зрения закона – с постановления о возбуждении уголовного дела, но реальные ощущения у тех, кто включен в орбиту следствия, бывают несколько иными, чем прописано в нормативном акте. В современные дни большинство следователей ответили бы на этот вопрос просто: «С телефонного звонка». Для следователя его работа по расследованию уголовного дела чаще всего начинается именно со звонка. Или со звонка дежурного на служебный телефон в кабинете. Или (что гораздо хуже) со звонка на мобильный или домашний телефон, который может застать в самом неожиданном месте и в самый неподходящий момент, когда меньше всего хочется заниматься вопросами юриспруденции, – в театре, ванне, на дне рождения любимой дочурки или тещи. Следователи начала ХХ века вряд ли могли жаловаться на всевластие телефонного звонка. Мобильных тогда и в помине не было, а стационарные стояли не везде. Однако они уверенно могли бы подобрать альтернативу телефонному звонку и сказали бы, что для них подавляющее большинство дел начинается со стука – в дверь служебного кабинета или в дверь личного кабинета или спальни. Как вариант – стук в окно той же спальни (особенно подходит для ночного времени).

Дело, о котором пойдет речь, тоже началось со стука, даже не с одного: в разное время в разных городах двух следователей стук известил о начале нового дела. Повинуясь служебному долгу, они принялись за расследование, даже не подозревая, что впереди большое и сложное многоэпизодное следствие, о котором напишут газеты и для завершения которого придется объединить усилия и мобилизовать силы полиции нескольких городов.

Рязань, 20 августа 1909 г.

Тук, тук, тук. Стук в окно раздался тихонько и осторожно, но это не меняло ситуацию: стучали в окно спальни следователя по особо важным делам при Рязанском окружном суде Зазнаева Ивана Васильевича, и не когда-нибудь, а в пять часов утра. Самое время! Еще спать и спать, а тут изволь вставать. Иван, услышав стук в окно, поспешил подбежать к нему: еще не хватало, чтобы жену разбудили. Август был теплый, даже жаркий, поэтому окно было открыто. По ту сторону подоконника топтался унтер-офицер полиции. Увидев следователя, он вытянулся в струнку, приложил руку к козырьку и набрал полную грудь воздуха, готовясь по всей форме, четко и громко доложить о цели визита. Зазнаев пресек это вполне нормальное, но неуместное в ночное время служебное рвение:

– Тсс, спят все. Убили кого?

– Да, на речке Трубеж около Мервино труп нашли. Вас необходимо-с.

– А шуметь зачем? Он, ну труп этот, не встанет уже от этого, а здесь ты всех разбудишь. Жди, сейчас оденусь и выйду.

Тихонько, стараясь не разбудить Ольгу – супругу, с которой был совсем недавно повенчан, следователь стал одеваться. Вот она – жизнь следователя: романтики мало, а вот таких вызовов в самый неурочный час хоть отбавляй. Следователь, он тоже человек, спать хочет, желает начать день выспавшимся и отдохнувшим, поцеловать любимую женщину, выпить с ней утренний кофе. А приходится тихонечко, словно не законный муж, а любовник, покидать теплую постель и, даже не выпив так желаемого кофе, отправляться на улицу. Все же усилия Зазнаева не прошли напрасно – жену он не разбудил, тихонько выскользнул за дверь.

У него была причина вести себя так осторожно: Ольга была в положении. Они поженились всего несколько месяцев назад, в мае, и сразу же отправились в свадебное путешествие. Выбрали Одессу. Во многом выбор был предопределен красочными воспоминаниями и рассказами младшего друга Зазнаева – следователя по Касимовскому уезду Петра Андреевича Железманова. Они познакомились в Рязанском окружном суде, когда на должность кандидата на судебные должности поступил молодой выпускник юридического факультета Московского университета Петр Андреевич Железманов. Зазнаев стал наставником молодого человека, а тот в свою очередь старался изо всех сил впитывать все тонкости служебной деятельности. Однажды совместными усилиями им удалось раскрыть дело «Солотчинского призрака». Мужчины быстро подружились. Оба были начитанны, с удовольствием обсуждали литературу, музыку, тем более что сами были с музами на короткой ноге: Железманов увлекался живописью, в свободные часы выходил писать акварели на природе, а Зазнаев любил музыку, причем был не просто тонким слушателем и ценителем, а еще сам прекрасно исполнял оперные арии и романсы. Две творческие и интеллектуальные натуры тянулись друг к другу. Потом открылась вакансия судебного следователя в Касимове, и молодого человека, прекрасно зарекомендовавшего себя на должности кандидата, перевели туда. Но дружба не прервалась: письма из Касимова в Рязань и обратно шли регулярно. Более того, несколько раз служебная судьба сводила следователей вместе и они на пару расследовали сложные дела. Один раз Иван приезжал в Касимов, чтобы ловить банду грабителей, последнее совместное расследование было именно в Одессе. Железманов просто болел этим городом. В детстве он не раз бывал там: хоть молодой человек жил и учился в Твери, но в Одессе жила семья одноклассника по гимназии Миши Берштейна, которая принимала и своего юного родственника, и его гимназического товарища. Несколько детских летних каникул тверчанин Петя Железманов проводил под шелест волн Черного моря и шорох веток бесстыдниц на одесских улицах. Впечатления были настолько яркими, что, уже будучи взрослым человеком и являясь натурой художественной, он смог увлечь своей любовью к этому городу своего старшего товарища, который отправился в свадебный отпуск именно туда и неожиданно вместе с Петром стал участником расследования весьма запутанного дела.

Из Одессы Зазнаевы привезли небольшую грустинку по поводу расставания с этим чудесным городом. На следующий день после приезда они пошли прогуляться. Естественно, как это бывает в провинциальных городах, маршрут прогулки пролегал по центральной улице города. В те времена центральная улица называлась Астраханской (она и сейчас является центральной, только носит, как и большинство главных улиц в провинциальных городах, имя вождя мирового пролетариата В. И. Ленина). На Астраханской внимание гуляющих всегда привлекала кофейня в цокольном этаже гостиницы. Считалось, что именно там подают самое вкусное мороженое в городе. Поэтому вполне логичным было, что супруги заняли места за столиком и сделали заказ. Через несколько минут официант принес креманки с белой массой. Иван с удовольствием отправил ложечку лакомства в рот, а вот Ольга, чуть лизнув, отодвинула мороженое в сторону.

– Оля, ты чего? Это твое любимое!

– Да что-то оно сегодня не очень. Наверное, у кондитера не самый удачный день.

– Да? А мне понравилось. Вроде все как всегда, – удивился Иван.

– Значит, я просто избаловалась в Одессе. Успела привыкнуть к мороженому в «Пале Рояле», – слегка смутившись, дала другое объяснение девушка. Однако свою порцию она так и не доела, а когда вернулись домой, через час Ольге стало плохо: закружилась голова, подступила тошнота, она чуть не лишилась сознания. Иван перепугался и кинулся к двери, чтобы бежать за врачом.

– Да ладно, пройдет все, не переживай, – пыталась остановить его Ольга.

– Да как же так! Тебе плохо, видимо, все-таки не все в порядке с этим мороженым, ты, наверное, отравилась им. Я все же схожу за врачом.

Врача он привел и поведал историю про мороженое, но когда через некоторое время доктор вышел из спальни, то он в пух и прах разнес версию про неудачное лакомство:

– Мороженое тут ни при чем, все совсем иначе.

– С Олей что-то серьезное? – испугался Иван.

– Вы не волнуйтесь, молодой человек. Просто вас и вашу супругу ждут серьезные изменения.

– Какие изменения? Оля поправится? У нее это пройдет? – продолжал волноваться Зазнаев, отказываясь понимать намеки доктора.

– Конечно, пройдет через восемь с небольшим месяцев. Вы скоро станете родителями. Ваша супруга не больна, беременность это не болезнь, хотя и может сопровождаться такими неприятными симптомами. Вам надо набраться терпения и окружить жену максимальным вниманием.

Зазнаев ошарашенно молчал. Нет, он, конечно, понимал, что после свадьбы люди, как правило, становятся родителями, но в данный момент он никак не мог перенести это на себя. На это у него ушло пару минут, но когда слова доктора наконец дошли до него, то необыкновенная радость захлестнула настолько, что он был готов подпрыгнуть до потолка. Теперь он старался беречь жену, тем более что беременность шла не очень легко, Ольгу часто тошнило. Знакомые женщины предрекали супругам, что они скоро станут счастливыми родителями дочки.

– Когда сильно тошнит, то девка должна получиться, – говорили они.

А Ивану было все равно, какого пола будет младенец, ему было важно, чтобы с Олей и ребенком все было в порядке. С такими мыслями он покинул свою квартиру и поехал на место происшествия.

По дороге унтер-офицер рассказывал, что было известно:

– Труп обнаружил местный крестьянин из Мервино – пошел рыбку половить и вот наткнулся.

– В воде плавал? Утопленник?

– Да нет, просто на берегу лежал недалеко от воды, – пояснил полицейский.

– То есть он не утонул?

– Нет, на утопленника он никак не похож, я когда увидел, то подумал, что вода подарочек выкинула, но одежда почти сухая, влажная только чуток, это от росы, – делился унтер-офицер своими наблюдениями.

– А кто он, еще не известно? – продолжал выяснять детали следователь.

– Карманы мы пока не осматривали, а по одежде можно только судить, что человек приличный, возможно с образованием, одет хорошо.

– Хорошо, что карманы не осматривали, это правильно, – с облегчением вздохнул Зазнаев. Часто полицейские нарушали обстановку на месте происшествия, и так, что потом понять что-либо было очень трудно. А карманы он и сам осмотрит. Про соображения унтер-офицера относительно образования пострадавшего, высказанные на основе оценки одежды, следователь комментировать не стал, только улыбнулся. Для лиц низших слоев общества все хорошо одетые виделись благополучными и образованными.

Ехать было не очень далеко. Миновали Троицкую слободу, обгоняя стадо коров. Троицкая слобода – это формально город, но застройка мало чем отличалась от деревенской: небольшие деревянные домики, владельцы которых держали домашних животных и птицу, не ограничиваясь только кошками и собаками. Представители крупного рогатого скота были вполне законной частью населения этого района города.

Миновав Троицкую слободу, повозка выехала за город, по Московскому тракту поехали в Мервино. Мервино – это уже не город, это уже деревня, которая находится недалеко от Рязани. При желании дойти пешком не проблема. Сама деревня ничем не отличалась от других рязанских деревень: домики-пятистенки, куры, копошащиеся в грязи, тяжелый крестьянский труд. Стояло Мервино на небольшой речушке Трубеж (впрочем, стоит и сейчас, только это уже часть города, по которой ходит вполне привычный для современного взгляда троллейбус). Когда проезжали мост через речку, повозка слегка накренилась – мост был деревянный и уже довольно старый, но все обошлось. Крики петухов напомнили, что день начинается. Коляска свернула на Мервино и вскоре остановилась: дальше надо идти пешком.

Мервинские дома подходят почти вплотную к воде. Труп лежал на окраине деревни в нескольких метрах от воды. Зазнаев пошел очень осторожно, внимательно смотря себе под ноги: нельзя было затоптать возможные следы. В этом плане ему повезло: на небольшом участке земли, не заросшей травой, можно было различить достаточно четкий след. Близость реки сыграла положительную роль: дождя не было давно, в целом земля была сухая, а тут рядом с водой еще оставались клочки земли, способной хранить следы. Иван Васильевич сделал предостережение всем остальным:

– Прошу не разрушать, этот след мог оставить убийца.

Потом он вплотную подошел к потерпевшему, тот лежал на спине, раскинув руки и смотря в утреннее небо. Одет и в самом деле был прилично, как обычно одеваются пусть не самые обеспеченные, но со стабильно неплохим доходом люди. На пальце красовался перстень. Рядом со скучающим видом стоял полицейский врач. Зазнаев его хорошо знал. Им неоднократно приходилось встречаться на таких происшествиях. И понимал, что выводам его вполне можно доверять, а скучающий вид был вызван ранним подъемом: врач любил поспать подольше, и подъемы в такую рань были ему крайне тяжелы. Поэтому пока не пришел следователь, желающий все увидеть своими глазами, можно тихо подремать стоя, опираясь на трость.

– Что тут? – спросил Зазнаев врача после традиционного рукопожатия.

– Пока не осматривал, только убедился, что перед нами и в самом деле труп, то есть тело мертвое, к дальнейшей жизни неспособное. И, следовательно, мне нет нужды спешить: моя помощь ему уже не нужна. А сверху никаких повреждений не видно. Могу точно сказать, что это не утопление и не удушение веревкой, – развел руками врач.

– Ну да, одежда на трупе чуть влажная от росы, но не мокрая, водорослей, ила на теле нет, странгуляционная борозда отсутствует, – согласился Иван Васильевич, прокомментировав логику рассуждения врача, и наклонился к телу. – Ладно, расположение тела мне понятно, можно приступать к осмотру.

Врач принялся за работу: вначале он провел ряд манипуляций над телом в том положении, в котором оно было, а потом при помощи низших чинов полиции перевернул убитого на живот. И вот тут прояснился вопрос о причине смерти: на пиджаке в районе левой лопатки расплылось бурое пятно, в центре которого виднелся небольшой разрез. Кровотечение было не очень сильным, пятно было небольшим по площади.

– Похоже, его ударили ножом в спину, и этот нож был достаточно узким, судя по разрезу на ткани, – поделился соображениями Зазнаев.

– Возможно, – согласился врач, – но более точно надо судить по трупу, а не по одежде.

С помощью полицейских он принялся раздевать тело. Одновременно на траву выкладывались вещи, которые были в карманах пиджака. Рядышком легли носовой платок, портмоне, ключи, часы на цепочке, белый бумажный аптечный пакетик, в котором был обнаружен белый порошок.

– Возможно, что это какое-то лекарство, доктор, я прошу сделать анализ и выяснить, что это. Информация о болезнях этого господина поможет нам выяснить его личность, – попросил медика Зазнаев.

Тот молча кивнул головой. Осмотр тела продолжался, а Зазнаев занялся портмоне. Там обнаружилось несколько денежных купюр, мелочь серебром. Визиток не было.

– Явно убили не с целью ограбления – деньги, часы и даже перстень не тронуты, – заключил Иван Васильевич.

– Ну, если у него с собой не было чего-то еще более ценного, – глубокомысленно заметил врач.

– Может быть и такое, но по-любому это не случайное ограбление, явно не соловьи-разбойники с кистенем ему повстречались, – ответил Иван, продолжая исследовать портмоне. Там он обнаружил небольшой листик бумажки. Развернув его, он прочитал: «Усачев Саша, учительская семинария, 2-й курс».

– Надо будет пообщаться с этим Сашей Усачевым, – сказал следователь, потом обратился к врачу, который уже освободил тело от одежды и провел поверхностный осмотр: – Ну что, какие первые выводы?

– Судя по состоянию тела, убили его вчера поздно вечером, повреждение на теле только одно – небольшая ранка под левой лопаткой, можно предположить, что его ударили в спину чем-то длинным и острым, скорее всего стилетом. Клинок достиг сердца, смерть была почти моментальной. Никаких синяков, ушибов нет, то есть драки не было, – доложил доктор.

– Да, драки не было, трава почти не примята, скорее всего, убийца и жертва были хорошо знакомы друг с другом. Уже легче, труднее всего искать случайного грабителя, а так, может, нам этот Саша что интересное поведает, – согласился следователь, а потом, подумав немного, кликнул унтер-офицера: – Вы пока не осматривали побережье реки?

– Нет, а что?

– Я вот думаю, что если он нанес удар стилетом, то клинок был в крови, забрызгать ею, я так понимаю, он себя был не должен, но предмет, испачканный кровью, вряд ли захочешь засунуть в ножны или карман, когда рядом есть вода. Надо походить по берегу и посмотреть на предмет следов, – распорядился Иван.

Догадка оправдала себя – буквально через минутку раздался возглас унтер-офицера: «Нашел!»

Зазнаев поспешил на крик; на мокром песке виднелось несколько отпечатков сапог. Следы один в один совпадали с тем, который был обнаружен около тела, только были более четкие. И самое главное, у реки отпечатались две ноги – можно было узнать не только о размере стопы, но и высказать предположение о росте убийцы. Иван сделал пару шагов параллельно со следами и понял, что к реке подходил человек невысокого роста. Пора было возвращаться в Рязань, осмотр места происшествия был закончен, все, что можно узнать, узнали.

День уже полностью вступил в свои права. Солнышко забралось достаточно высоко, пригревая спины и плечи всех, кто суетился около тела. Садясь в коляску, Зазнаев ощутил себя словно у очень теплой печки, которая пригревала правый бок. Сейчас бы в тенечек, на берег пруда или озера, но свой отпуск он уже отгулял, и единственное, что мог позволить себе неслужебного, так это заехать в трактир и выпить чаю с пирогами. Из дома он вышел, не позавтракав, и сейчас чувство голода давало о себе знать. Ехать к себе через весь город было непозволительной роскошью: времени у судебного следователя всегда в обрез. Поэтому, дав распоряжение о доставке пострадавшего в городской морг, Иван решил поесть в трактире, а потом сразу поехать в учительскую семинарию – допросить этого Сашу Усачева.

На решение следователя сразу пообщаться с потенциальным свидетелем повлияло и такое простое обстоятельство, как место расположения нужного учебного заведения. Александровская учительская семинария действовала в Рязани с 1866 года. Она готовила учителей для народных школ1 и открылась по инициативе земства, которое достаточно рачительно, но без излишнего скупердяйства финансировало свое детище, и готовила учителей для народных школ. Принимались в нее мальчики шестнадцати лет из крестьянских семей, при этом не только учеба, но и все остальное: еда, форменная одежда, канцелярские принадлежности, учебники – предоставлялось им бесплатно. Главное, чтобы после окончания учебы вернулись в свой уезд и пополнили ряды российского учительства. Самой существенной тратой земства на это учебное заведение стало строительство специального здания в Троицкой слободе. Это здание и по сей день стоит на том же месте и также служит делу образования. Тогда, в 1909 году, оно явно доминировало среди одноэтажных деревянных домишек: каменное, двухэтажное, выполненное в классическом стиле с высоким крыльцом, семинария явно была украшением Троицкой слободы. Более значимым и величественным был только Троицкий собор, стоявший на противоположной стороне улицы. Храм был воздвигнут в память императора Александра II – правителя, которой смог осознать необходимость кардинальных преобразований в стране и дал волю крестьянам, освободил братский болгарский народ от османского ига и потом был зверски убит собственными подданными. В соборе даже имелся ряд картин, изображающих сцены покушений на царя-реформатора. Перед зданием был установлен небольшой бюст царя. Но не подкованные в политическом отношении рязанские коровы подходили к изваянию и терлись об него своими лохматыми спинами. Поэтому памятник перенесли за ограду семинарии, куда зайти можно было только через калитку и доступ аполитичным животным был закрыт, ну если только за исключением котов, которые и сейчас обожают поваляться на старинном крыльце.

Зазнаев открыл калитку и вошел во дворик семинарии. Во дворе стояли юноши в форменной одежде. Учебный год здесь начинался 15 августа, поэтому все ученики были как раз в сборе – закончился первый урок, и мальчики вышли на улицу передохнуть. Увидев незнакомца, приближающегося к крыльцу, семинаристы расступились, приветливо поздоровались и спросили:

– Вы к кому?

– Доброе утро, юноши, мне бы повидать вашего директора, – произнес Зазнаев.

– Идемте, я провожу вас, – вызвался один из учеников.

Вошли в просторный холл, там было прохладно, остатки летней жары не добирались сюда.

– Нам на второй этаж, – пояснил мальчик.

Лестница, которая вела на второй этаж, не была спланирована как парадная и торжественная – узенькая и без изысков, она скорее напоминала черную лестницу. Все же строить здание-дворец несколько накладно для земства. Однако на втором этаже чувствовалась атмосфера солидного учебного заведения: широкий коридор, высокие потолки, через открытые двери можно было видеть просторные классы и спальни. Кабинет директора тоже располагал к себе строгой и солидной обстановкой. Директор, услышав от незнакомца, что он представляет судебное ведомство, всполошился:

– Что случилось? Кто-то из наших воспитанников оказался замешанным в уголовном преступлении?

– Не знаю, скорее всего, нет. Я бы хотел побеседовать с одним вашим учеником, но сразу должен сказать, что пока оснований обвинять его в чем-либо у меня нет и, возможно, не будет. Более того, я допускаю, что ему очень может потребоваться ваша поддержка.

– Что вы имеете в виду?

– Сегодня утром мы нашли тело человека, у которого в портмоне была записка: «Саша Усачев, учительская семинария, 2-й курс». Возможно, ваш воспитанник – родственник убитого, мне надо съездить с молодым человеком в морг, чтобы он опознал его. У вас есть ученик на втором курсе с такой фамилией? – Следователь старался говорить как можно спокойнее, он пока не знал, какова роль в случившемся этого мальчика, но не хотел, чтобы раньше времени пострадала его репутация.

– Да, у нас есть такой ученик на втором курсе. Александр Усачев, – кивнул головой директор. – Вы хотите побеседовать с ним?

– Да, конечно, но прежде чем вы его позовете, я бы просил пару слов сказать о нем, мне так будет легче с ним общаться. Откуда он?

– Он поступил к нам из Спасского уезда, хорошо учится, не круглый отличник, но в целом учеба дается ему легко.

– А как вы его охарактеризуете как человека?

– Хороший он человек, с ребятами дружит, не конфликтует, я думаю, что учительская стезя – это как раз для него. Он очень спокойный, если кто просит помочь – не отказывает, правда, немножко робкий, на сцене выступать слегка стесняется. – Было видно, что директор не выгораживает своего воспитанника, а в самом деле относится к нему с симпатией.

– А вы что-то знаете про его семью, родных? У вас принято, чтобы родители навещали своих детей?

– Принято, время от времени к нам приезжают родственники или знакомые ребят. Бывает это нечасто. Наши ученики все крестьянского сословия, большинство не из богатых семей, поэтому просто так съездить в город, чтобы поцеловать любимое дитятко, – на это денег в семьях просто нет. Бывает, что с оказией передают какие-то гостинцы, булку там сдобную, яблоки, порой вообще несколько репок могут привезти. Наши, правда, все равно очень радуются. Кормят у нас хорошо, но получить привет из дома, даже такой скромный, всегда приятно. Все же они еще пока дети.

– А вы как, регистрируете эти встречи? К Саше недавно никто не приезжал?

– Да нет, учета мы не ведем. Иногда приходят ко мне и просят позвать кого-либо из воспитанников. Я порой даже свой кабинет для этого предоставляю, если погода плохая и нельзя погулять во дворе, а так во время прогулки или игры на свежем воздухе мальчика вообще могут позвать к ограде, поговорить через нее. Знакомым родственников ученика тоже бывает недосуг много терять времени на свидание с чужим ребенком. Так, привет передали, кулечек с гостинцами отдали, по голове погладили и до свидания. Поэтому точно сказать я не могу. Хотя вспомнил! Он два дня назад угощал ребят яблоками. Я спросил: «Откуда?» А он мне пояснил, что родные с оказией передали.

– То есть визитер был, но родственником он, скорее всего, не являлся?

– Да, скорее всего, – согласился директор.

– Скажите, а сам Саша вчера вечером не покидал семинарию? У вас разрешается свободный выход в город?

– Нет, свободного выхода в город у нас нет, воспитанники не покидают стен учебного заведения во время занятий. Вчера вечером у второго курса были занятия по ручному труду, все ученики класса были на месте, и на ужине были все.

– Точно все? Может, кто-то незаметно вышел из класса или столовой?

– Если бы на уроке или в столовой не оказалось кого-либо из мальчиков без уважительных причин, то меня бы поставили в известность. А наши педагоги всегда очень внимательны, знают всех учеников в лицо и не могли пропустить отсутствия мальчика. А в девять вечера у нас калитка закрывается, и никто не может ни войти, ни выйти, – горячо стал заверять директор.