Линия жизни. Книга первая

© Sergiu Postolachi, 2020

ISBN 978-5-0051-1361-0 (т. 1)

ISBN 978-5-0051-1362-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«И нет страшнее наказания, чем лишение разумного своего естества: ничего его тогда уже не порадует и не успокоит кроме смерти окаянной»

Годы уносят от нас стремительно, бесповоротно, события былых дней. Забываются детали, блекнут краски, стираются контуры. Затем, наступает Смута, помрачнение: переписываются страницы истории и новые даются толкования. Возникают новые теории, искривления и кривотолки, разгораются скандалы. Особенно они характерны для сложного периода XX-го века. История становится политикой, а политика историей. В зависимости от самосознания народа, его мудрости, побеждает правда или наоборот – ложь. Как и любой неравнодушный к нашей общей истории человек, я задаю себе вопрос: А что собственно я знаю о том времени, времени сложном, непростом? Как в нём жили мои предки и что они, очевидцы событий, о нём думали? Почему мне кто-то настойчиво навязывает мысль: что я не потомок победителей и настоящих людей, из которых закалялась сталь? По какому праву, кто-то решил, что может решить за меня? Вы уж простите меня за тавтологию.

Так я решил изучить тот бурный период: время гениальных людей, перевернувших систему, время мыслителей, учёных, полководцев и диктаторов. При этом, я взял за основу известные мне факты из открытых источников и с целью погружения в атмосферу той эпохи, я накладываю на эти факты, реальную жизнь трёх поколений семьи Постолаки, живших в то время. Вот мой рассказ:

Глава первая: Переселенцы

Лето 1941-го года началось жарко и жители городов западной окраины СССР дружно двинули в деревню. Это был високосным годом, которого ждут и бояться. После потрясений прошлого года, когда власть снова сменилась, жизнь на западных окраинах огромной страны советов понемногу наладилась: заработали школы, больницы, культурные учреждения. Крестьяне стали продавать свою продукцию на рынках и там, в гуще городской жизни, обмениваться последними новостями. Открыто – люди судачили о разном: о ценах, новых правилах социалистического хозяйствования, нравах и других насущных делах. Дома, при закрытых ставнях и вполголоса, обсуждали: раскулачивание, обязанность сдавать имущество в колхозы; оплакивали вывезенных в Сибирь родственников.

Таких семей было много, но они не составляли большинство, поэтому отношение к советской власти в целом было более чем положительным. Строя коммунистическое общество, люди выучили много новых для себя слов: пятилетка, трудодень, право каждого на образование, труд и отдых. Все эти слова, новые для тугого и забитого бессарабского крестьянского уха, были немножко в диковинку. Вот и старались крестьяне, при наезде городских родственников выпытать у них, что нового в Советском государстве?

Горожане, более образованные и сведущие, старались – как могли, объяснить пока еще сложные вопросы, попутно распространяя свежие новости. Новости, несмотря на спокойный, выдержанный тон газет, были тревожные; просвечивался призрак новой надвигавшейся с запада войны.

Такими же заботами жила семья моего прадеда, Иона Постолаки. Глава семейства, простой крестьянин, был среднего роста, широк в плечах и небыло ему деревне, равных в вольной борьбе. Слушая новости, он всегда нервно протирал свои крепкие, деформированные от тяжёлого труда руки; трудно даются простому человеку слодности политики. Он любил рисковать, сменил несколько мест жительства: Украина, Молдавия, Казахстан и даже при румынах попытался выехать в США. Ему этого не удалось, поскольку билет на корабль оказался фальшивым. Так он потерял не только возможность поплыть в США, но ещё и парочки отличных коней, на которых был выменен злополучный билет.

Сменил прадед и много специальностей и как-то даже подрабатывал контрабандой водки в соседнюю Румынию. Но в основном, от так и остался человеком земли. Характер у него был спокойный, хладнокровный. Его жена Ирина, то есть моя прабабушка, была красивой, удивительной женщиной, с голубыми глазами и волосами цвета спелого овса. При разговорах о войне, она всегда смахивала навалившуюся слезу, хоть и имела сильный характер. Это качество, между прочим, поможет ей справляться с семейными делами, пока мой прадед будет воевать на фронтах Первой и Второй мировых войн, а затем сохранить семью во время послевоенного голода, который обрушится на Советскую Молдавию. Они, как большинство народа того времени боялись войны и надеялись, что может всё и обойдётся. Как мы теперь знаем – не обошлось. Всего у них родилось четверо детей: старший Василий, затем по очереди – Леонид, мой дед; Николай и младшенькая Веруня. Имя, девочке, дали не случайное, оно как бы отражает в совокупности тогдашние их чаяния и надежды: Верить.

Начало XX-го века было безумным по всплеску насилия. Подумать только: Первая мировая война, Февральская буржуазная и Октябрьская большевистская революции, Гражданская война, долгие голодные годы и страхи в годы репрессий, нанесли громадный урон коллективной психике. Всем нужен был мир и покой на долгие годы. Особенно это касалось молодых советских республик.

Как и большинство жителей СССР, мои предки тогда считали, что на их долю выпало предостаточно испытаний для одного поколения, чтобы наступили новые, ещё более сложные. К сожалению, они жестоко ошибались – их всех ждало чистилище.

Теперь, спустя десятилетия, когда всё прошлое стало историей, для нас всё предельно ясно. Но тогда, в те времена, ткань будущего плелась неясными узорами из надежд и желаний и никто: ни мой прадед, ни его поколение, не могли многого предугадать; они верили в лучшее – также как и мы сейчас.

****

Переселение. Семья Постолаки, жила в начале прошлого века трудной и размеренной крестьянской жизнью. Это было поколение первое, то есть – моего прадеда. Безземельные крестьяне, они – по программе Столыпинского переселения крестьян, переехали в Бессарабию и постепенно обживались на новом месте.

Им трудно далось то самое решение о переселении. Мучительно сложно для крестьянина, оставлять свой обжитый угол, родное место и в один день – собрать свой нехитрый скарб, погрузить на телегу, посадить сверху детей, жену и уехать в неизвестные края. И пусть тот край не такой уж далёкий, всего лишь пару дней ходу, пусть – он всё равно длинный и трудный для сложной крестьянской души.

Дед Леонид, тогда ещё юнец – потом рассказывал, как горько плакала мама, прощаясь с опустевшим и от этого, таким грустным, постаревшим и вроде даже покосившимся домом. Сам я в детстве видел тот дом и скажу честно – есть что-то в тяге человека к своему месту. На гектаре земли, по границам которого растут высоченные деревья, стоит строение – дом семьи Постолаки. В остроконечном, типичном для Буковины доме, до прадеда жило несколько поколений. Место ровное, плодородное, в конце огорода течёт небольшая речушка.

Село, откуда собрались уезжать – большое, с крепкими хозяйствами, но, несмотря на это, не все жили зажиточно. Семья Постолаки, не смогли разбогатеть, и решила попытать счастье на новом месте. Дед хорошо помнил как его отец, в последний раз, по-хозяйски, сделав обход двора, зачем-то проверил – всё ли надёжно закрыто на замок. Затем вместе, грустной вереницей пошли на кладбище – в последний раз простится с теми из семьи, которые уже никуда, никогда не уедут.

На кладбище, обильно рос пахучий вереск, который уже нацелился на ставшие никому не нужными могилы. Василию и Леониду всё казалось, что деревянные, изъеденные бархатистым зелёным мхом кресты на могилах родственников, неодобрительно, укоризненно прочили: « Что же вы делаете?!». С кладбища вернулись тогда опустошённые – кусок в горло не лез. Взрослые долго потом печалились и охали.

Дорога в бессарабские края, была сложной, нервной: грустно всхлипывали на переполненных обозах бабы, посмурневшие мужики грозили лошадям ни по чём зря и только дети, в своём прелестном неведении, весело смотрели из под подол на такой новый и интересный для них большой мир. А ведь право, было на что смотреть: места были дивной, дикой красоты. Поля, леса и быстрые реки, старались удивить своей новизной, опрятностью. Они манили остаться, позоревать навсегда. Но надо было идти дальше, таково уж было соглашение с властями, которое нужно соблюдать.

Скоро караван груженных скарбом подвод, поскрипывая, шумя детворой, достиг берегов старого Днестра; веками неспешно несущего свои мутные воды к морю. По обе стороны реки, сторожами выросли две огромные, каменные горы, которые всей своей тяжестью нависли над рекою, угрожая сорваться и преградить ей путь.

Горы были дикие, взъерошенные неухоженной растительностью и в сумерках казались ещё огромнее. Несколько дней искали удобное место для переправы, а найдя – двинулись дальше. Детям те дни запомнились рыбной ловлей, купанием и весёлыми играми со сверстниками. Сменялись дни и так, редко останавливаясь, переселенцы караваном ползли вперёд, пока не доехали до обещанного места.

Большой пустырь, обросший густой растительностью, удручал неприветливостью до такой степени, что вначале и речи не могло быть о том, чтобы обосноваться. Посоветовавшись между собою, колонисты решили просить местное уездное начальство разрешить расположиться в другом месте, рядом с кирпичным заводом. Завод находился на окраине городка, рядом с карьером, откуда добывалась пригодная для надобностей завода глина. Уговаривали местное начальство при помощи немногих русских слов, сдобренных хорошей порции вкусного, густого вина.

Недаром виноделие считали лучшим достоянием этого спокойного и трудолюбивого народа. Порядком охмелевшие чиновники, беззлобно ворча, дали добро и караван дружно последовал к своему новому пристанищу. Здесь, на горе с видом на город и озеро, которое почему-то называли «Французским», по соседству с лесом основали новое поселение. Насчитывало оно порядком ста душ населения и в основном состояло из жителей молдавских поселений, веером разбросанных на благодатных землях Южной Буковины. Большинство были родственниками, так что, на новом месте, стали дружно друг другу помогать и в течении лета 1910-го года, в этой части Российской империи, пустило корни ещё одно временное поселение. Поскольку оно выросло рядом с городком Фалешты, то недолго думая присвоили название Новые Фалешты, то есть, как бы с намёком на что-то новое.

Осели, но корнями не зацепились; как показала первая же зимовка, место оказалось неудачным, ветреным и холодным. Как ни старались поселенцы справиться с ненастьями зимы, холод и сырость проникали в их жилищах, болели старики и дети, а весною, недосчиталось село нескольких жителей. Так вот, немного грустно началась жизнь на новом месте.

Как только зима отступила, и земля стала возрождаться и зеленеть, состоялся сход, на котором, недолго споря (крестьянам весною не до споров), единогласно решили заново просить начальство, разрешить им поселиться уже на том – старом, раннее предложенном властями месте.

Опять пошли на поклон в уезд. Приняли их власти хорошо, но удивились непостоянству новоявленных жителей: «То им не нравиться предложенное место, то они просятся обратно? Странные какие-то колонисты, им землицы отвели, а они выбирают!»

Однако это обстоятельство не повлияло на настроение властей и чинить препятствия, никто не стал; стране нужен был хлеб и для этого крестьяне должны были, скорее вернуться к своему ремеслу, то есть к земле. Обосновавшиеся и радостные от встречи с неосвоенной землёй колонисты, не зная об ожидавших их событиях, стали пахать, сеять и лелеять на редкость жирный чернозём, который в первый же год благодарно – за труды, наполнил все имеющиеся в наличии амбары. Такого урожая никто из них раннее на севере не собирал и если бы не такие сдирающие с хлебопашца три шкуры проценты по кредитам, то жители вполне бы зажили себе в достатке и в довольствии с первого урожая.

Но в те времена в Российской империи, как и впрочем, в других империях, удел крестьянина был тяжёлым, незавидным. Жители села ещё не могли пользоваться благами научного прогресса и деньги на новую технику у них не водились. Работали старыми методами всегда в долг. Одного у них было в достатке – солёный пот.

Но всё же, привыкшие к тяготам колонисты, не жаловались. Они радовались новому месту и тем незначительным льготам, на которые они пока имели право. Ведь не просто так крестьяне решились на переселение. Крестьянин, перед тем как что-то сделать, степенно раздумывает о последствиях своих действий; не будет он пороть горячку и менять шило на мыло. Работали, стали расслаиваться, наметились первые трещины в однородности крестьянского общества. Хозяйства стали делиться на богатые и бедные. Те семьи, которые обладали работоспособными, крепкими лошадьми, лучшими участками, вскорости стали снимать большие урожаи и копить больше денег, чем все остальные. Тем более преуспевали хозяйства, которые работали исключительно на свои деньги, таким образом, экономя на процентах ростовщикам, занимавших всю центральную часть городка.

Но богатых хозяйств, всё же было гораздо меньше. Две трети колонистов, успели погрязть в долгах перед ростовщиками и осенью, большая часть их дохода уходила на покрытие накопившихся процентах.

Люди всё равно жили и старались не думать о своей тяжёлой судьбе. Так жили соседи, жители уезда, да и всех губерний, в которых им пришлось когда-то побывать. Вечерами уставшие от работ парни, одевали новую одежду и разбредались по селу, выпрашивая у родителей позволенья, свидеться с дочерями, которые сидя скромно в доме, кидали украдкой любопытные взгляды в сторону калитки.

Отцы не спешили, они своё дело знали. Сначала выспрашивали ухажёров о здоровье и делах родителей, плавно переходя на новости о делах житейских. Родители хитрили и только – хорошо помучив нетерпеливых парней расспросами, давали или нет своё разрешение.

Однако, как правило, на этом разговор не кончался, так как девушка, которая наконец-то получала позволение на свидание, не могла выбежать и броситься опрометчиво на шею ухажёру. Девушки в то время скромничали. Только когда, довольный собою отец, уходил в дом, молодые брали друг друга за руку и счастливые удалялись в спасительную темень. Молодость во все времена одинакова.

Случались в селе и конфликты, не без этого: то не поделили надел, то скотина зашла на чужое, ещё неубранное поле. Это в итоге привело к появлению в селе жандармского поста. Жандарм, человек суровый, ретивый – быстро, действенно и не всегда справедливо решал возникшие проблемы. Он работал так, как ему велела инструкция и долг службы. Не до совести ему было, – «Ишь – чего захотели», – любил он повторять, посмеиваясь в роскошные усы, которые он взял за правило покусывать.

Но опять-таки, привычные к таким правилам крестьяне не роптали, власть они уважали, хотя кое-кто из сельчан, успел уже почитать в городе запрещённой литературы. Прочитавшие смутились. Озадачились крепко задубевшие умы. Задеревеневший крестьянский ум любит порядок во всём. Ведь как думал тогда среднестатистический крестьянин?

«Земле нужен хороший хозяин и преемственность традиционного уклада жизни», – вот что он думал.

По их разумению: « …если земля, не может разродиться урожаем без хозяина, то и страна не может процветать без сильной и волевой центральной власти».

«Государь есть помазанник Божий, – любил напоминать благообразный батюшка Виссарион сельчанам в воскресный день, – от этого и беспрекословно слушать Его надобно всегда и во всём». Верующие крестились и воспевали Бога, Его сына и помазанника божьего.

Конечно, паства была очень далека от политики, но батюшка считал нужным добавить: «Говорю вам, все те, кто против Государя, против Бога! Остерегайтесь политики, всё это от лукавого, бесовское!».

Паства пугалась – ещё более набожно крестилась и далее, после службы, шла смиренно служить – не роптала. Так всё и двигалось, непонятно совсем в какое, но, тем не менее, будущее, пока вдруг – совсем неожиданно, округ всколыхнула новость о событиях в столице.

Восстание! Вос-ста-ни-е!!!

Если бы ангел сошёл с небес русских, аль гром грянул посреди ясного неба и то неизвестно – удивились ли более, православные? То было событие. Порабощённая ещё с крепостничества некогда свободная Русь восстала против тирании и несправедливости. Полилась кровинушка святая, поскольку народная.

Только по тому, насколько новость опоздала, можно было судить об оторванности молдавского захолустья от сердца Империи. События 1905-го года, давно прокатились волной по стране, а в Бессарабию, она добралась с опозданием, неясно и в последнюю очередь.

Молодой Василий, о бунте прознал на местном рынке скота, куда заезжал по делам хозяйским.

– Василий, – кликнули его – подойди, поговорим.

Городской знакомый по имени Николай или просто Коля, страстно любивший удивлять новостями зазывал поговорить. Долговязый Коля работал на железной дороге помощником машиниста и по роду своего занятия много ездил и отовсюду собирал интересные новости. Он и сейчас был одет в свою всегда чумазую спецовку, которая сверкала вычищенными до золотого блеска пуговицами с эмблемой Российской железной дороги.

Василий охотно отозвался и подошёл. Коля частенько привирал, но иногда от него можно было узнать что-то стоящее.

– Привет, – поздоровался Василий, – зачем звал?

Спросил больше для проформы, хоть и знал – зачем зовут.

– Давай отойдём туда подальше, – предложил Коля, – там ушей лишних меньше. Отошли на несколько метров.

– Знаешь, – начал Коля, воровато оглядываясь, – в столице был большой бунт. В воскресенье собрался народ и ведомый попом Гапоном, пошёл просить Императора пожалеть народ, дать ему больше свободы. Пошли они значит с плакатами, несли кресты, молились и думали – поговорят с Императором и всё решится мирно. Ан не вышло, – в глазах Коли засверкали торжественно – злобные огоньки, – вместо разговора, Император послал войска и когда народ отказался разойтись по домам, те начали стрелять.

Коля замолчал, давая возможность Василию проглотить невиданную новость. Для усиления эффекта, Коля шепнул в продолжение сказанному:

– Народу уйму положили, за что поп Гапон наслал на династию проклятие и вроде даже бы призывал к вооружённому восстанию.

– Вам не нужен хороший бычок на мясо? – встрял проходивший рядом плешивый, маленького роста некрасивый мужичок, – продам недорого.

– Слушай дядя, шёл бы ты отсюда, не видишь – мы тут разговариваем! – слишком нагло ответил продавцу бычка, Николай.

– Ты чего тут распоясался? – визгнул мужик, явно стараясь привлечь внимание рядом торгующихся людей, – здесь базар, я предлагаю – ты, хочешь, покупаешь, хочешь, нет! И не хами мне, я тебе в отцы гожусь!

Соседи, продавцы и покупатели, раздражённые такими словами, развернулись в сторону начинающегося скандала. Особенно набычился один здоровый детина – перекупщик, который как раз впаривал одному бедолаге нехорошую на молоко корову. У той был известный изъян, который неопытный покупатель не заметил. Перекупщик и покупатель уже занесли руки для скрепления сделки «по рукам», когда некрасивый мужичок, ставя на место нахамившего Колю, нечаянно заставил корову развернуться не с товарной стороны.

Покупатель ахнул:

– Ах ты, сукин сын, да ты меня дуришь, как Емелю…?!

Ладонь так и повисла в воздухе и сделка отменилась. Перекупщик, полный ярости, решил свой гнев вымести на Николае.

– А ну иди сюда, ты, что так на меня смотришь ще….

Остальные слова так и застряли в горле перекупщика. Он заметил буравившего его глазами начальника. Перекупщик чуть не задохнулся от злости: «такую сделку сорвали», но кулак Ивана Петровича, старшего по ремеслу, он испробовал не раз. Немое «цыц» приказывало воздержаться. Неудачливый продавец увидел, что того же покупателя успешно успокаивали и дурили в другом месте – на это раз ему продавали престарелого поросёнка.

Перекупщик зло потянул бедное животное и исчез в толпе. Походя, он бросил ненавистный взгляд на Николая, который ответил ему тем же. Но у Николая, кроме перекупщика осталась другая проблемка. Коротышка, насупившись словно бычок, ждал развязки. Его плешь вся покраснела и покрылась неприятным слоем пота.

– Ну, давай дядя, извиняй, если обидел, я это, случайно, – примиряюще заискивающе запел Николай, решив успокоить жилистого доходягу.

Мужичок, как все низкорослые и обделённые природой люди, извинения принял высокомерно, наплевав на необходимость сделать ответный шаг. Он только толкнул вперёд бычка, который впереди хозяина уныло побрёл куда-то в сторону. Видимо даже бычку, хозяин надоел своей мелочностью и сволочностью.

Видя, что конфликт улажен и новость про бунт, произвела на Василия нужное впечатление, довольный собою Коля заспешил искать новые свободные уши.

– Пряники, пряники, кому пряники!? – голосила и предлагала баба посетителям базара пряники.

Заключившие сделку торгаши посмеивались: «Пряники к соточке не совсем та закуска».

Продаю коня, корову, молочных поросят, гусей, нутрий… Кого только не продают на молдавском скотном рынке, особенно ночью, под утро, когда нередко и кот в мешке отличный товар. Бывалые торговцы старались расположиться поближе к центральному входу – там, кто знает базар – торгуется бойчее. Сплавил товар, купил другой, ударили по рукам, выпили стопочку, празднуя сделку и домой, там, где уже по-настоящему поймешь: выйграл или прогадал. Если выйграл, то корова отелится, даст много вкусного молока; поросёнок станет к осени сто килограммовым кабаном – как раз на мясо, не жирен и не худ; конь будет добрым помощником в хозяйстве.

Ну а если прогадал, тогда всё с точностью до-наоборот: корова окажется пустой, ненужной, только расходы на корм, а на мясо жалко. Иногда бывает, что сама она пеструшка неплоха, но наглоталась корма, а в ней игла, которая кольнёт через неделю сердце и тогда страдая, на мясо. Что про поросёнка, он окажется старым кабаном лилипутом, у которого только волосы будут расти нормально и осенью он, будет весить ровно столько, сколько весною. Так уж повелось на базаре: кто-то выигрывает, кто-то теряет.

Василий стоял как вкопанный и на суету базара никак не реагировал. Казалось, он оглох. Не верилось ему что, вот так, рабочие и торговцы, простой люд соберётся и выступит против помазанника Божьего – опоры страны. Туда – сюда сновали люди, толкали мешавшему движению паренька, а он только глупо улыбался и думал о своём.

– Парень, купи сладости, – вывела его из оцепенения торговка леденцами, – смотри какие у мены красивые карамельные петушки. Купи, не пожалеешь!

– Дайте мне две штуки – те, что посветлее, они не горчат, – сказал машинально Василий.

– Вот это другое дело, – похвалила его смеющимися глазами баба, – держи, с тебя две копейки.

Баба протянула бумажный пакет, в котором гордо лежали два прекрасных, золотогривых карамельных петушка на палочках. Василий расплатился, взял пакет и решил идти домой. Он вспомнил про футбол. Сегодня, они играли с сильной командой из соседнего села; нужно было успеть. И вновь побежала тропика через лесочек вверх, а там по полю километра три, не более. Шёл уверенным молодым шагом, и засматривались на него встречные девушки. Рос мальчик парнем недурным, добротным, как впрочем, и брат Леонид.

Дома Леонид обрадовался сладостям. Один петушок Василий припрятал для подруги, затем пошёл на футбол.

****

Вот это был матч! Противники с остервенением гоняли мяч с одной половины поля на другое. Били сходу в атаке, делались подкаты, нарушались правила, назначались штрафные удары, устраивались «вне игры». Ребята выкладывались по максимуму, но, несмотря на их усилия, мяч никак не хотел пересечь линию ворот. Всякий раз, когда казалось что, вот, сейчас он это сделает и победно ударит в сетку, на пути появлялось препятствие: хваткая рука вратаря, твердолобая голова защитника и на этом голевая траектория мяча прерывалась.

Шла девяностая минута матча, а счёт оставался нулевым. Пот обильно стекал с игроков, и казалось – ничьи не избежать. Уже судья посмотрел на свои часы и поднёс свисток к губам, когда случилось чудо. Защитник противника, пробил с силой мяч и тот, по невероятной траектории, попал прямо в родную девятку. Зря кинулся его доставать назначенный вратарём долговязый Захария; такие мячи не берутся.

– Г-о-о-о-о-л, Ура-а-а-а! – закричали многоголосо болельщики соперника. Принимающая сторона только печально пожала плечами, дескать: «мяч круглый, не повезло». Судья бесстрастно указал на центр поля, но судьба матча была ясна. Удар по мячу; три свистка арбитра. Матч закончился со счётом ноль один в пользу гостей.

Василий, снял мокрую футболку с номером 13 и сел на газон отдышаться. К нему кинулся переживающий Леонид; у того были слёзы на глазах от разочарования. Дрались сегодня с соседями достойно, но команде не повезло.