КНИГА ПЕРВАЯ… ЧАСТЬ ПЕРВАЯ… КОСИ́ЦЫ.
6 февраля, 2025 года.
Приятного Вам чтения и прослушивания уважаемые слушатели!
Все описанные ниже события являются субъективной точкой зрения автора и не претендуют на конечную истину.
Все имена в книге изменены и никак не могут быть сопоставлены с реально-существующими людьми.
Что в этой книге является вымыслом, а что иносказанием, решать Вам, уважаемые читатели и слушатели.
1
Новая Голландия в Питере, потрясающее место. Именно здесь мы с братом решили провести время.
Замечательный Питерский солнечный день только начинался, обретал насыщенность, наливался эмоциями и переживаниями миллионов жителей громадного мегаполиса.
Около станции метро, как и всегда, оживлённо словно размытыми фигурами в тумане, сновали люди. Голос человека, рекламирующего в наушниках очередную аудиокнижную тягомотину, перемежался с никогда не затихающим глухим рокотом пса Петербурга. Город как и всегда сварливо ворчал – жаловался на свою нелегкую судьбину какофонией многообразных звуков, сливающихся в единый информационный поток.
Город сам по себе являлся зацикленной инфоматрицей, постоянно транслирующей никогда не прерывающийся событийный ряд. Я чувствовал эту энергию городского мегаполиса, впитывал её помимо собственной воли, пропуская через себя её излишки. Постоянный фон человеческого конгломерата как благостный бальзам успокаивал нервы.
В последнее время происходило именно это удивительное явление, ведь раньше всё было наоборот. Город, будто ногтем большого пальца придавливая клопа, вгонял в стылую депрессию серыми буднями и кажущимся бесконечным пасмурным дождём. Редкие, как мне казалось, солнечные дни словно замыкали беспросветное полотно сущего, живым светящимся контуром, через который к сожалению не проходило ничего способное подвигнуть к свершению, к деланию внутренней радости, к созиданию самого себя.
Теперь, стоило только мне появиться на улице и погрузиться с головой в инфоматрицу ворчливого пса, несмотря на погоду, внутреннее ощущение мироздания медленно начинало преобразовываться в лучшую сторону.
Сквозь светящийся контур города, метеоритным дождём проникали флюиды перемен и возникало устойчивое желание просто жить!
Жить в настоящем!
Созидать сиюминутность и радостность происходящего.
Насыщенная сверх меры архитектурными формами реальность размывалась «настроением» города.
Раньше я не улавливал это «настроение», сейчас всё изменилось. Выходишь из квартиры, закрываешь дверь, и каждый оборот ключа «клик-клик» служит исполнением таинственного ритуала и приобщает тебя к житейской тайне бытия. Тайна так и остаётся вечно-неразгаданной, но приобщение чувствуется физически.
Потом всё просто. На лифте спускаешься в другое место. В некое неквартирное подпространство, заранее подготовленное к твоему появлению, ждущее тебя с нетерпением, настроенное по погоде, но всегда застающее тебя врасплох.
2
Некоторое время назад.
Деревня Коси́цы.
Бес появился неожиданно.
В одежде сидящего напротив меня брата, на его месте, там где он находился мгновение назад, внезапно возникла серая, с задымлением вместо лица, тварь. Глаза и рот – зияющие чёрные дыры. Нос отсутствует. Образ размыто плавает как марево от костра на холоде.
Тварь будто улыбается и с хитрым торжеством смотрит на меня.
Я вздрогнул.
Конечно водоспиртового раствора на тот момент в моей крови было предостаточно, но белочка доселе меня не посещала.
– Ну что, теперь поверишь в нас?! – произнесла тварь измененным мёртвым голосом, вовсе не похожим на напевный голос Николая. – Ты теперь нам принадлежишь с потрохами!
Меня обуял первобытный страх, вся алкогольная хорохорь выветрилась, я не верил собственным глазам и ушам.
– Ты кто такой? – испуганно проблеял я. – Ты, это, Николай?
– Мы тебя теперь не отпустим! – злобно пригрозила тварь. – Мы никого отсюда не отпускаем! Это наше место, это наша территория! Смирись!
Уже не помню как, я выскочил в морозную ночь и побежал.
– От нас не убежишь! – проклекотало сзади.
Впереди себя в непроглядной мгле я рассмотрел огонёк окошка, и батюшка несомненно там, решил я. Он неминуемо там, по другому и быть не может, и только он, служитель церкви, мой духовник, сможет меня защитить.
Я обернулся и увидел семенящего позади брата. Брат весело улыбался.
– Игорёк погоди, ну куда ты побежал? – насмешливо проговорил он своим естественным голосом. – Да постой ты! Остановись! Разбудишь ведь всю деревню!
Неожиданно открывшееся второе дыхание вывело меня на форсажный режим и до монашеского дома я долетел птицей, вплотную приблизившись к мировому рекорду в беге на короткие дистанции по снегу.
Дверь, на мою великую радость, оказалась открытой и я не встретив сопротивления устремился куда-то вправо и потом куда-то вверх по какой-то скрипучей лестнице, бесцеремонно разрывая пьяным топотом ног и рук тишину мирно спящего дома.
– Батюшка, где батюшка, – громко возопивал я, как мотылёк прибавляя скорости движения и устремляясь на красноватый свет какой-то тусклой лампадки.
Наверху, по обеим сторонам находились двери, вполне себе приличные, коричневого оттенка. Меня потянуло влево и я, распахнув первую по движению дверь, вломился в чью-то комнату. Сразу упав на колени, и неистово долбя толоконным лбом деревянный пол, я настойчиво возжелал лицезреть батюшку и немедленно, как можно быстрее, дабы демон в образе Коли не успел наворотить плохих дел и навредить брату. Батюшка приструнит беса крёстным знамением, окропит моего родственника святой водой и демон непременно пропадёт, Николай благополучно вернётся в своё тело, и всё станет так как и было всегда, я почему-то искренне этому верил. Испуганная, высокая, худая женщина, в длинной ночной рубахе, схватив какую-то лохань, крича мне что-то неразборчивое, принялась обильно поливать меня святой водой и…
Потом меня видимо как-то угомонили и выпроводили из кельи, поскольку мировосприятие стало прерывистым и непоследовательным.
Какой-то незнакомый парень с добрыми глазами и большими кулаками хотел меня приголубить, но брат заступился.
– Игорь, это я! Не надо так горячиться, – уговаривал меня Николай, тут же подмигивая и ухмыляясь бесовской левой стороной лица.
Вот по этой демонической ухмылке я и саданул с дури кулаком.
Брат пошатнулся, но на ногах устоял, в ответ бить меня не захотел. И я как-то успокоился и добрый Карлсон, с пропеллером за спиной, уложил меня баюньки.
Так и наступило утро после бурно-проведённой, растворенной в алкогольном дурмане ночи.
Потом, уже в храме, трясущийся и бледный с похмелья, я, склонив повинную голову к полу, краем уха услышал:
– А Ирка то, Ирка, поутру отчудила в трапезной, заголосила на всё помещение бесовским, дурным голосом, мол:
«хорошо-то как ночку провели, повеселились мы на славу этой ноченькой незабываемой…»
Что там дальше говорила одержимая Ирка я не расслышал, старушки видимо заметив меня болезного, спешно ретировались куда-то вглубь храма.
3.
Настоящее время, день похода в Новую Голландию.
– Привет, дядя Игорь! – послышался голос позади. Я обернулся и обрадовался.
Брат Николай приехал с сыновьями, усато-бородатый, приятный человечище, улыбчивый доброхот!
Передо мной как раз стоял Павел, старший его сын. Этакий любознательный, непоседливый живчик-переросток, словоохотливый подросток, погруженный с головой в мир компьютерных игр и технологий, своими руками собирающий умные машины и вообще, я бы сказал – будущий гуру виртуальной вселенной.
Младший сын Николая пребывал рядом, переминаясь с ноги на ногу – звали его Леонид, по домашнему, Лёлик-Болик – «сын в себе», загадочный не в меру упитанный мальчик, знающий о кулинарии лучше меня. Может быть станет успешным мастером пищеварных дел. Под его именем начнут открывать рестораны и обыватели несомненно будут восторгаться его невероятным кухместерством. Ну, наверное. Лучше думать о широком, дабы познать малое.
Мы обнялись с братом. Я широко улыбнулся, каждый раз мне было приятно его встречать, вдумчивого собеседника и вообще хорошего человека.
День намечался прямо-таки чудесатный!
Город жил своей суматошной жизнью, горожане осуществляли стандартное для выходного дня броуновское движение. Туда-сюда, разметывая по сторонам москитные облака брызг, бегали пузатые троллейбусы. Около тротуаров на каждом миллиметре полезной площади громоздились разномастные автомобили, подминая под себя весеннюю слякотность и жирные коричневые, обрамлённые белыми кружевами, лужи.
Я вздохнул полной грудью и спросил:
– Ты помнишь демона?
Мы неспешным шагом направлялись в сторону Военно-морского музея.
– Какого демона? – встрепенулся брат.
– Ну как какого? – пожал я плечами. – Того самого, с дырами вместо рта и глаз, сидящего и ухмыляющегося напротив меня любимого и вдрызг пьяного. Ну в деревне, зимой, не так давно. Знаменательное событие с моим последующим забегом к бедным монашкам.
– Ах ты об этом, – брат дотронулся до чёрной с проседью бороды в стиле Верди, поморщился и как-то пасмурнел.
– Ну помню, а что ты вдруг спросил, почудили немного, – он почесал левую скулу. – Да-а… – брат на секунду задумался и заключил:
– Такое сложно забыть.
– Да бес тот говорил что теперь, они меня как-бы на карандаш взяли, дело значится завели, мол показались мне всуе, дабы убедился я в их извечном существовании, и не отпустят теперь пока дело окончательно не подошьют.
– Да брось, – брат перепрыгнул через лужу. – Как бог управит, так и будет. Вон, забегаловка, – он указал рукой на другую сторону улицы, – давай на огонёк туда заглянем, на ход ноги.
– Давай! – с удовольствием согласился я. – Заодно Лёлика покормим, – а то уж извёлся весь от голода, аж с лица сбледнул.
Николаев сын, Леонид, действительно, чуть-ли не изображая голодные обмороки, любил, я бы даже сказал, очень любил побаловать свой животик. Иногда, я несколько раз замечал данное действо воочию, он ласково поглаживал своё мягенькое брюшко правой рукой по часовой стрелке, словно убаюкивая и уговаривая потерпеть.
Забегаловка оказалась то-ли шавермой с алкогольным прилавком, то-ли алкогольным прилавком с шавермой в качестве дополнительной опции. Но, в общем и целом, судя по благостному виду предвкушающего трапезу Лёлика, зашли мы по адресу.
После размещения за столиком и заказа пищи, я подошёл к алкогольному прилавку и дабы не привлекать излишнего внимания договорился за четыреста рублей на спиртосодержащую бутылку воды. На редкость доброжелательная продавщица, разулыбалась, согласилась помочь и даже сама с помощью заранее приготовленной воронки налила прозрачную жидкость в пластиковую емкость, выделила нам пару стаканчиков и подмигнув, пожелала приятного аппетита и дальнейшего, так сказать, времяпровождения.
День заиграл новыми красками!
4 ДЕМОН АЛКОГОЛЬ
Новая Голландия впечатлила громадьём построек и почти полным отсутствием распивочных заведений. Но мы не переживали, на момент посещения Голландии у нас ещё с собой было. Повторно наполненная услужливой продавщицей шавермо-алкогольного заведения лимонадная бутылка ещё зазывно побулькивала жидкостью в сумке, легкий хмель благостно расслаблял и успокаивал нервы.
Мы никуда не торопились и разговаривали беседы. Потом случился Военно-морской музей с разнообразием разнокалиберного вооружения, незабвенным ботиком Петра и женскими ликами галеонных фигур. И вот наконец – «дело было вечером, делать было нечего», мы устроили привал в столовой № 1 на Невском проспекте, и с удовольствием, поскольку своего рода «лимонад» окончательно был выпит, распивали наркомовские 100 грамм, отшлифовывая весь этот праздник светлым пивом.
Дети Николая, устав ждать окончания не в меру затянувшегося банкета, созвонившись со своей мамой, супругой Коли Михалыча Изидова, Катериной, уехали к дому своим ходом. Брат их безропотно отпустил, пробурчав, что они уже мол сами с усами и переживать здесь пустое.
И вот, неспешно вкушая вареные сосиски с салатом «Оливье», я сквозь высокий запотевший бокал с пивом, наблюдал за бесконечностью людского потока за стеклом.
Наше окно располагалось в удобном углу и выходило как раз на зебру светофорного перехода примыкающей к Невскому проспекту улицы. Брат восседал с левой стороны и старательно дожёвывал свою вкусную, с коричневым неровным мазком ядрёной горчицы, розовую сосиску.
Всё было как-то удивительно правильно, я чувствовал что именно сейчас так и должно всё происходить. И эта столовая, и брат сбоку от меня, словно застывший во времени, с нанизанной на вилку недоеденной сосиской, пиво, рядом с прозрачными стопками, на столе, салат «Оливье» – всё это жизненное и обыденное находилось в том самом ускользающем в прошлое миге – «здесь и сейчас». В том самом «здесь и сейчас», что искромётно всплывает в воспоминаниях и знаменует неким значимым, нестираемым временем, триггером событийный ряд памяти, иными словами – является своего рода надписью на ящичке в картотеке памяти. …
Я наблюдал и люди шли, разные люди, мужчины и женщины, дети. Люди совершенно не выглядели напряженными или опечаленными житейскими проблемами. Это казалось удивительным. Жители воюющей с коллективным западом державы, если их концентрированно экстраполировать на этот бесконечный ход разнообразных судеб, двигающихся по переходу, не были ни несчастными, ни подавленными. Разнообразие одежды, разных расцветок и фасонов, поражало воображение. Люди улыбались и своим поведением подпевали действительности. Они конечно же не идеально-разумные, не логически выдержанные, как помню, однажды выразился мой однокашник, они носят в себе сонмище собственных ошибок и переживаний, не замкнутых контуров реальности, а у кого сейчас замкнутый контур, днём с огнём не сыщешь такого индивидуума, такие люди теперь в основном пенсионеры трудной судьбы, пережившие многое и обладающие достаточным интеллектом дабы уловить замкнутость бытия, или священники – настоящие, духовновыросшие мужи, наблюдатели способные повлиять на духовное мироощущение человека.
Я прекрасно помню чёрно-белые девяностые, кожано-кепочное начало двухтысячных, всё конечно же идёт своим чередом, в каждой стране с небольшим опережением или отставанием, но в целом, вывод напрашивается сам собой.
– Они не такие как раньше, – высказал я своё мнение, обращаясь к брату.
Коля дожевал свою сосиску и утвердительно кивнул, он вообще классный, мой любимый братец. С ним можно разговаривать долго и содержательно, ему можно доверять истории собственного сердца, он их несомненно выслушает, пропустит через себя и внесёт свои поправки. Даже, если сочтёт нужным, поможет правильно расставить знаки препинания. Такое поведение в нынешнее фельетонное время большая редкость. Люди сейчас другие, запертые в своих телефонах, автоматически подбирающих то информационное поле на которое собственноручно запрыгнул их пользователь. Правды как таковой не существует, есть информационно-виртуальная кривда, адаптированная под интеллектуальный порог конечного потребителя. А поскольку эпоха фельетонная, то и порог этот крайне низкий. Дебилы порождают дебилов и процесс этот превалирует – дураки рулят собственным большинством.
Я наблюдаю этот процесс изнутри. В Европе прямо сейчас происходит ярко выраженное биороботизирование населения. Произведённые дьяволочеловечеством полузомби уже появились на улицах, со встроенными навигаторами в головах, зомбиапокалипсис уже наступил – их видно невооружённым взглядом. У них каменные лица манекенов и бесцветные, ничего не выражающие глаза. Они прекрасно ориентируются в пространстве, они знают куда идти, что говорить и что делать и не сомневаются в своём выборе. У них нет времени на сомнения, есть только цель.
Заработать денег, оплатить счета и лечь спать, желательно с нетрадиционным партнёром, поскольку с традиционным гордость не позволяет.
Пенсия им не светит, пенсию за них уже профукали и перезаложили.
5
– Можно к вам присоединиться?
К нам подошёл мужчина, лысоватый, опрятный, невысокий, ничем не привлекательной наружности.
«Не наш, не Питерский» – промелькнула у меня мысль.
Я посмотрел на Николая и пожал плечами. Я не очень люблю такие ситуации, когда незнакомые люди безапелляционно вмешиваются в чужую идиллию, а у нас сейчас, я бы сказал – просто какой-то счастливый миг замедлившейся во времени реальности происходит, запечатлеть его на пленку и будет что вспомнить тихими вечерами у камина. А тут этот чел с бугра нарисовался. И не постеснялся ведь влезть, а может и стесняться ему не нужно, воспринимает собственное поведение как должное. Но Коля видимо не разделял мои мысли, кивнул и молча указал мужичонке на соседний стул.
– Я, журналист, – обозначил свою деятельность мужичок. – В Петербурге по делам, в командировке.
– А мы вот сидим здесь, улицу рассматриваем, – сказал Николай.
Мужичонка начал что-то оживлённо, будто обет молчания прервал, втирать брату о своей, по его мнению, заковыристой жизни, или не о своей, а просто о чьей-то жизни, но главным героем в данном повествовании он естественно поставил себя. Как он долго ехал, где-то там жил, испытывал житейские неурядицы, с женой судился рядился, потом участвовал в каких-то значимых мероприятиях.
Мне быстро стали неинтересны его перетуги перемоги и я, вперившись в стекло окна, отхлебнул значимый глоток пива и задумался. Последнее время мне частенько вспоминался дымчатый бес из Коси́ц, никогда по-жизни до того знаменательного момента я в нечистую силу не верил, конечно можно всё списать на алкоголь, и забыть как недоразумение, мало-ли что случается с человеческой психикой под воздействием спиртового раствора, ну а Ирку бесноватую куда денешь. И выходку её утреннюю в трапезной, после той ночи, как объяснить?. …
Помню стоял я на вечерней службе, батюшка Владимир причащал паству, и я обратил внимание как та самая Ирка, направляясь к батюшке на причастие, вдруг задвигалась как-то странно, будто через силу пошла, словно за ноги её кто-то невидимый цепляться начал, и руками, она то обхватит свои предплечья, то отпустит, словно сама себя затормозить решила, потом, вдруг после очередного движения, как заголосит на весь храм дурным голосом:
– Ненавижу, всех вас ненавижу, и тебя священник ненавижу, я ложь люблю, не мучайте меня!
Затем Ирка остановилась и словно присесть решила на невидимый стул. Благо монахини были на чеку, подхватить успели женщину под руки, что-то наговаривать на ухо ей принялись и медленно так к батюшке всё же направляли и уж подвели почти. И батюшка тоже наготове был и лжицу протянул с агнцем в неё положенным, но тут вновь бес власть над Иркиным телом захватил и отец Владимир какое-то время никак женщине в уста лжицей попасть не мог, бес Иркиной головой словно от пуль шальных уворачивался и голосил истошно в это же время:
– Ненавижу тебя, священник, ненавижу! Не мучай меня! Отпусти!
В итоге, через краткое время, усилия отца Владимира всё же увенчались успехом, ухватила Ирка лжицу губами и проглотила агнца.
В тот же миг обмякла она и повалилась навзничь. Две монахини помогавшие до этого момента ей передвигаться сориентировались быстро, во-время её поймали и опустили на пол.
Я это видел собственными глазами, на какое-то время даже впал в ступор и не знал как рассудить!
Постановка?
Может быть какой-нибудь турист, незнакомый с местными реалиями, так и подумает, но я, зная Ирину некоторое время, и даже иногда осторожно разговаривая с этой странной женщиной, помятуя о её непростом нраве – как говорится «и в морду даст и кашей угостит», подумать о том, что это своего рода розыгрыш попросту не мог.
Бритва Оккама, всплыло в голове – «при равных объяснениях следует предпочесть наиболее простое». И множить тут лишние сущности вовсе не следует.
Вывод только один – всё что я сейчас увидел, является именно тем, что я и увидел. …
Тем временем, Николай заказал ещё сто наркомовских, и ещё сосисок впридачу, мужичка уже не сотрёшь, вещает диктором на телевидении, и дёргает настойчиво меня за плечо.
– А вас, как зовут? – вежливо интересуется не званный гость.
– Меня? – я обернулся и протянул руку. – Будем знакомы, Игорь.
– Очень приятно, Игорь! – мужичок пожал мне руку. – Я, Олег.
Какое-то холодное рукопожатие у него получилось, я будто со слизняком поздоровался.
Мы выпили, потом говорили ни о чём, потом ещё раз выпили.
Я, сделав мину этакого провидца, даже с умным видом что-то вещал Олегу, втирая банальные истины о перипетиях его сложной судьбы. Огороженный стенами столовой номер 1, замкнутый контур, мать ё, («Ё» – большое и в кавычках) мир постепенно начинал приобретать краски конкретного алкогольного токсикоза.
На выходе из столовой, Олег вдруг прислонился ко мне сзади, приобнял за плечи.
Я опешил, остановился, и уже решил было воздействовать на его понимание о приличиях наиболее жестким и кардинальным образом, путем исправления спомощью кулака очертаний его морды-лица, но Олег вдруг зашептал прямо мне в ухо:
– Ты помнишь Коси́цы, он тебя видит, он указывает на тебя…
Я резко обернулся и оттолкнул Олега.
– Ты в своём уме? – я прижал его к стене. – Что ты несёшь, баран?!
Олег ни как не отреагировал на моё оскорбление. Он не сопротивлялся и смотрел куда-то сквозь меня мутным, ничего не выражающим взглядом и молчал.
Откуда-то сбоку подступил брат:
– Игорь, да оставь его в покое, пошли, здесь метро недалеко.
Коля покрутил указательным пальцем у виска, и подхватив меня под локоть, настойчиво потянул к себе.
– Ну, ладно, – пробормотал я, нехотя отпуская прижатого к стене и по-прежнему бессмысленно взирающего на окружающий мир, бедолагу, – наверное ты прав. …
До метро мы не дошли, точнее дошли, но не спустились, поскольку входы оказались заблокированы ремонтом и мы решили пройтись ещё немного, благо до следующего входа на станцию рукой было подать.
Так, слово за слово, мы и вспомнили ещё одного моего небезызвестного братика. Он старший среди нас и самый богатый в придачу.
– Как там, Евгеша поживает? – поинтересовался я у Николая. – Ты, Коляныч, когда последний раз с ним общался?
– Да вот, – братик нахмурился, – написал мне, что доски на Донбасс отправлять это плохое дело, мол помогаю Путинскому злобному режиму вести несправедливую войну с бедной и несчастной Окраиной.
– Да неужели? – я даже развеселился. – Евгеша в своем репертуаре, что только у него в голове творится.
– Так! – брат дёрнул меня за рукав. – Забыл тебе рассказать, мы же с ним поспорили.
– Да, ты что? И какова тема спора?
– Поспорили о том, что если Путина не арестуют к прошлогоднему апрелю месяцу, то он мне ящик коньяку выкатит.
– Ну и как, выкатил? – поинтересовался я.
– Да вот, жду не дождусь! – усмехнулся Колян. – Уже и лето промелькнуло и стрекоза замёрзла, и дюймовочка с кротом покуралесить успела, и на ласточке в дальние дали иммигрировала, а коньяка всё нет! – Коляныч грустно всплеснул руками и опустил голову.
– Да не горюй! – я хлопнул братика по плечу. – Давай я его наберу прямо сейчас!
– А давай! – Колян растянул бороду и оскалился во весь свой постоянный прикус из 8-ми резцов и 4-х клыков.
– Ты мне еще премоляры продемонстрируй, – я потянулся за телефоном.
– Что, продемонстрировать?! – не понял брат.
– Да, всё уже, Колян, проехали, – я ткнул в виртуальную кнопку телефона. – Звоню братику, акробатику! Препарирование реальности началось!
…
Евгеша отреагировал благосклонно, не частый я у него гость, уже и не помню когда и виделись мы с ним в последний раз. У него то матюги, то плоскости в голове. У меня от такого его содержательного внутреннего мира интеллектуальная изжога начиналась. Ещё идолы эти языческие со времен викингов, коим он пытается поклоняться, не по мне это как-то.
Сам Женя в данный момент пребывал на своей яхте. Вот туда-то мы с Николаем и направились.
6
Евгеша находился на своей царской яхте, в полуосвещённом капитанском салоне.
Евгеша возвышался внутри стола и предлагал в качестве угощения роллы. По пути на аудиенцию к нему, мы побеспокоились и прикупили рому, правда начатого, с сорванной пробкой, но зато добытого нами в неурочное время. …
После недолгих, надо заметить, перипетий пути, я наконец воочию, смог лицезреть своего старшего братика. Поседевшего и загорелого, с монгольским прищуром хитрых и цепких глаз. Брат выглядел физически подтянутым и производил впечатление удовлетворённого жизнью, крепко слаженного человека. …
Уже несколько раз мы разливали по стаканам дополненный колой ром, и с удовольствием закусывали эту приятную на вкус жидкость роллами. Надо заметить, ром и Кока-Кола, поистине ядерное сочетание, как на лифте поднимают человека на новый уровень американских горок пьяного безумия. Я еще не добрался до искомой стартовой площадки, но уже был близок к её достижению.
В салоне играли в прятки таинственные блики отраженного от зеркальной глади воды и пестрящего мириадами огней мегаполиса. Было уютно сидеть и разговаривать, но мы ведь не можем не создавать сами себе сложностей. В частности я не могу их не создавать. Видимо, в последнее время высасывать из пальца проблемы – это моё второе, я.
Я смотрел на брата, ощущал глухое раздражение и думал. Есть, предположим, некий человек, гипотетический, из костей и плоти, и у него в наличии, непосредственно то, что вокруг него застыло дифирамбами, или на данный момент застывает дифирамбами ему любимому, какая-то поучительная материальная долгоиграющая интерлюдия. Теперь, внимание, вопрос: как эта позолоченная лепнина его жизни сочетается с его духовным миром?
Поскольку, я решил следовать бритве Оккама, то и ответ напрашивался сам собой, никак по-идее не должна сочетаться! Лепнина источает вонь, её не сдерёшь с физического антуража, не заберёшь с собой в могилу и она по-сути никак не должна соответствовать внутреннему духовному фимиаму.
А долгий и извилистый путь для её достижения куда деть?
Что внутри нас такого ценного, что действительно интересно богу?
Что, после нашего бренного существования, имеет действительное значение для вселенной?
Как очередная тренировка для души, запертой на какое-то краткое время в тренажёре материального тела, влияет на нашу вечность?
Здесь я перечил сам себе, и окончательно запутался, есть ведь примеры, когда богатые люди становились почти святыми или даже совсем святыми духовными мужами. Для духовного развития необходимы препятствия – чаще всего это конечно материальные невзгоды, но и другие перипетии тоже вносят свою не малую лепту. Вот если их не будет зарождаться вовсе, вот тогда и нейроматрица индивидуума замедлится в своём развитии. Нейросети человеческого мозга необходим постоянный тренер, стимулирующий пинками в причинное место, её развитие.
Поступательное движение перемен, развивающих мировосприятие – это закон природы.
Есть ли такие стимулы у Евгеши?
История умалчивает.
Наверное, какие-то наличествуют, как и у каждого человека, несомненно. Но, очевидно, на его способность критически оценивать окружающую его действительность эти стимулы не влияют. Многотысячелетнюю историю Руси, его мозг воспринять, наверное, не способен.
Он критикует нашего президента и может быть думает, что глобальный запад, это наше всё, следует безропотно сложить лапки, и как говориться расслабиться и получать удовольствие. Если мы всегда были их врагами и всегда ими будем и они не воспринимают политическую реальность по-другому – ну тогда и нам не следует испытывать их на прочность, наверное считает Евгеша, надо подчиниться и раствориться в бегущей по земному шарику всеобъемлющей волне глобализации.
Ещё один досадный вывод брезжил на краю моего сознания – у Евгения есть всё это, я обвёл осоловелым взглядом кают-компанию, и мотоциклики его у него тоже не отнять, и есть возможность ими заниматься в собственной мастерской – он всего этого достиг, и имеет на это право.
А ещё – он имеет право думать так, как он думает. Он вольный человек, создавший сам себя. Он живёт так как считает нужным, и не мне конченному обсосу с тремя грошами в кармане его критиковать, или того хуже, что-то ему советовать или в чём-то его там разубеждать!
Я икнул.
Вывод показался мне слишком уж не удобоваримым и скоропалительным, и я, незаметно стукнув кулаком по столу, распылил на атомы этот крайне неприятный для себя постулат.
…
– Я делаю мотоциклы, – тем временем глаголил Евгеша. – Я их собираю, довожу до ума, и…
Я так понял, потом Евгеша их или где-то складывает, или кому-то продаёт. В общем делает то, что ему нравится, живёт в увлекательном мире своего хоббиленда.
– Это не то, – чувствуя ничем не спровоцированную злость, возражаю я. – Твои мотоциклики к твоему духовному миру не имеют никакого отношения? А что за мир у тебя внутри? Чем ты живёшь духовно?
Мой вопрос ввергает Евгешу в ступор.
Надо заметить, он ведёт себя, крайне вежливо и ничем не провоцирует моей реакции.
Но, всегда есть «но», я с этим его пацифистским подходом с мотоцикликами в корне не согласен. Внутри меня прямо-таки взростает зерно конфликта.
– Твоя духовная составляющая стремится к нолю! – истошно ору я.
– Кто тебе дал право меня судить? – спрашивает Евгений.
Мне всё же удалось выбить братика из равновесия.
– Тебя когда-нибудь в лес возили? – ядовито-вежливым голосом Брута, интересуется он.
В ответ я изображаю того самого, незабвенного моего спутника, дымчатого демона, так же как и он, я кривлю лицо, как-бы воспаряю ввысь к потолку, интересно бесы умеют так делать или нет, старательно таращу глаза, и бью Евгешу в его холёную, загоревшую харю.
На что Евгеша наверное отвечает, поскольку я явственно слышу команду «старт» и отправляюсь с пьяных американских горок вниз, скача по их бугристым вершинам, как пьяный турист в тележке, забывший защелкнуть ремень безопасности. Моё алкогольное мировосприятие вдруг внезапно становится на паузу.
…
Я помню коммингс переборки, и себя скрюченного и лежащего на нём. После некоторого времени немировоспириятия я ощущаю себя вновь сидящем на стуле и понимаю, что у меня на затылке что-то болит и что-то тёплое неприятно течёт по шее.
Николай всё это время тоже что-то делает, наверное ест или что-то говорит, но я не улавливаю, что. В какой-то миг мне даже чудится, что Николай, спустив штаны, сидит и преспокойно так наваливает кучу, прямо посреди капитанского салона этой препаскудной яхты.
«Защищает меня по-своему» – с удовлетворением думаю я.
Потом видение какающего Коли рассеивается и я вновь обращаю свой гневный взор на раздвоившегося тем временем Евгешу.
На самом деле мой старший братик-акробатик совсем не изменился.
Вновь закручивается у меня в голове политическая карусель.