- -
- 100%
- +
«Ага, его заставишь! – безнадежно отмахивалась Светлана Константиновна. – Все говорит, что занят срочным ремонтом, а сам третий вечер подряд приходит домой поддатый».
У Витальки тут же родился план.
Дождусь, решил, когда никого не будет, и спущусь в огород. Соберу все эти дурацкие огурцы и аккуратно сложу в плетеную корзину, которая стоит на крылечке. Светлана Константиновна будет поражена поступком неизвестного доброго человека. И никогда не узнает, кто сделал такое…
Ну, может, позже…
По случайному взгляду…
5
Поздно вечером, когда Виталик заснул, закричали, застучали на улице, послышались заполошные голоса.
– Пожар? – с верой в чудо проснулся Виталик.
– Спи, – сердито ответила заглянувшая в комнату бабка. – У соседей дерутся.
– Зачем?
– Нажрались и дерутся?
– И Светлана Константиновна дерется?
Виталик очень ярко представил, как классная руководительница в сарафанчике выше круглых колен, так что видны при прыжках цветастые трусики, со скалкой в руке энергично кружит в толпе убогих перепившихся мужиков. Одного трахнет по лысому черепу, другому поддаст под плоский зад, третьему – по подслеповатому глазу. Выигрывает не по очкам, а по чистому результату.
Ох, жизнь наша.
Утром опять жара.
Виталик прошвырнулся по селу, никого из пацанов не встретил, а Люська Федорова (Людмила IV), увидев его, стала обидно кричать и бросаться грязью. «Я тебя не трону», – миролюбиво пообещал Виталик, но вышел из дому Люськин старший братан. Здоровый, руки как домкраты. Такого не победишь. С таким бы сыграть вничью. Бабка, увидев на шее Виталика ссадину, убежденно сказала:
– Совсем убили парнишку!
– Его убьешь! – сердито возразил дед и отправил Витальку в магазин. Курево у него кончилось.
Купив пачку «Примы», Виталик вышел на крылечко магазина.
– Эй, Виталька!
Он обернулся.
– Видишь? – Издалека, из «газика» показал партийный секретарь товарищ Ложкин бумажный рубль.
– Чего?
– Хочешь?
Товарищ Ложкин всегда задавал такой вопрос. Может, верил, что однажды Виталик не захочет.
– А чего?
– А вот снеси куда надо, – Ложкин сунул Витальке вчетверо сложенную бумажку и заметил торчащие из кармана сигареты: – Куревом балуешься?
– Да нет, это для деда.
– Скажи деду, что вредно курить.
– Не могу.
– Это почему?
– Да он меня в чулан за такие слова.
– И правильно сделает.
6
Возле знакомого дома Виталик оглянулся.
Утром бабка сказала, что непутевая семейка отправилась к родственникам на другой край села, но мало ли… Осторожно скрипнул калиткой… Правда, никого… Корзина на крылечке, на дверях висячий замок… От такого запустения тревожно пахнуло ветерком с огорода, понесло запахом теплых подсолнухов, огуречной ботвы. Взглянул на знакомое местечко между грядок, где обычно загорала Светлана Константиновна, и сердце неровно застучало.
Решительно прошел к огуречным грядкам.
Пахло сухой землей. Царапались жесткие, как жестяные, листья. Чрезвычайно смелые букашки прыгали на руки. А самих огурцов оказалось гораздо больше, чем думал Виталик. Были среди них крупные и не очень. Были помельче. Были совсем мелкие. Некоторые начали желтеть. Но Виталик без раздумий рвал все подряд. Крупные потому, что Светлане Константиновне тяжело таскать такие, а маленькие потому, что растут быстро, а значит, Светлане Константиновне все равно придется их таскать. Пару огурцов Виталик было надкусил, но от них несло теплом, прелью. Если бы я был царем, подумал щедро, огород Светланы Константиновны убирали бы маленькие черные эфиопы. Беспрерывно и весело. Впрочем, он и сам хорошо трудился. За каких-то полчаса заполнил всю корзину. Парник среди огорода стал каким-то осенним: хрупкие переломанные огуречные плети потемнели, колючие листья скукожились.
– Вот те нате, хрен в томате!
Обернувшись, Виталик с ужасом увидел свою любимую классную руководительницу, а рядом ее поддатого механизатора. Наверное, хорошо сходили к родственникам. Светлана Константиновна вся светилась, как праздничный огонь, даже не сильно были заметны подсохшие царапины на лбу, а механизатор изумленно сверкал фонарем, удачно посаженным под левый глаз. На первый взгляд совсем как человек. но зарычал совершенно не по-человечески: «Запорю! Оторву все, что оторвать можно!» Даже странно, что такое предложение могло понравиться учительнице. Непонятно, что бы она стала делать со всем этим оторванным у Витальки добром, но она тоже всплеснула руками: «Ой, люди добрые! Он даже семенные выбрал!» Пришлось мчаться к мохнатому кедру, поднимающемуся на краю огорода над глухим высоким забором, а потом торопливо карабкаться по стволу, сперва шелушащемуся и скользкому, как намыленному, а потом утыканному хрупкими горизонтальными сучьями.
Устроился в тугой развилке.
Нежно пахло смолой. Висели сизые шишки, как ананасы.
Ну никак не мог Виталик поверить, что Светлане Константиновне не понравился его благородный поступок. Сама ведь жаловалась, что не хватает рук. Напомнить ей, что ли?
Посмотрев вниз, покачал головой.
Светлана Константиновна никакого понимания не проявляла, а механизатор уже приволок длинную жердь. Пришлось лезть выше. С верхотуры Виталик увидел вообще странное. Светились у Светланы Константиновны красивые голубые глаза, но почему-то походили не на ветреное весеннее небо, а скорее на тонкий поблескивающий холодком ледок на осенних лужах, да еще присыпанный по краям бурой листвой. И не каштановыми показались сверху волосы, а какими-то… Ну, может, крашеными… Он не нашел правильного определения… И губы, когда Светлана Константиновна закидывала голову, были красные, кругленькие, как шевелящиеся колечки…
– Ну, конечно, Виталька! – прибежала на шум тетя Валя. Она так радовалась, будто без нее Витальку не опознали. – Отец профессор, а сын по чужим огородам шастает. Участкового надо звать.
И крикнула радостно:
– Ты что, паразит, наделал?
– Я помочь хотел.
– Вон как врет! – обрадовалась тетя Валя. – «Помочь хотел»! Вот врет так врет! Да ты, зараза, хотел отнести огурцы на пристань! Будто я не знаю! Там с проходящего катера купят.
– Это мои-то огурцы? – заорал механизатор. – Светка, сучка, где ружье? Неси. Пальну солью!
Зад у Виталика зачесался.
Краем глаза увидел, как за калиткой по пустой улице катит знакомый зеленый «газик» с брезентовым верхом. Ни тетя Валя, ни Светлана Константиновна, ни механизатор из-за забора машину не видели, а товарищ Ложкин, как человек партийный и осторожный, старался не привлекать внимания. Только издали гипнотизировал взглядом Витальку, сидящего на кедре. Наверное хотел убедиться, что Виталик спрятал записку в тайное место. Хорошо, что не знает, что записка все еще у меня в кармане, подумал Виталик. Товарищу Ложкину очень не выгодно, чтобы я живым попал в руки механизатора. Хотя в записке и дописан интересный географический вопрос про кумоанских людоедов из Индии. Механизатор все равно не поймет. Конечно, товарищу Ложкину гораздо выгоднее застрелить меня. Вбежит, отнимет ружье у механизатора и влепит мне в лоб. Потом отсидит, выйдет честный.
Ловя взгляд товарища Ложкина, Виталик таинственно похлопал по карману рубашки. Дескать, при мне записка! Такой простой, но явно бессмысленный на сторонний взгляд жест вызвал внизу настоящую панику.
– Слетел с катушек, – перекрестилась тетя Валя, а механизатор заорал: – Светка, сучка, где ружье?
На механизатора бросились.
Впрочем, хорошо было видно, что ни тетя Валя, ни классная руководительница не удержат такого бугая. И появившаяся в проеме калитки Виталькина бабка тоже уже не могла помочь. Понимая это, Виталик слетел по гладкому стволу сразу метра на три и с нижней, самой толстой ветки, махнул за высокий забор.
Мужская рука втащила его на кожаное сиденье. Негромко фырча, «газик» выкатил на центральную улицу, свернул а заросший лебедой переулок, а оттуда на пустую площадь. Только за сельсоветом, у мертвых репейников, под скульптурой каменной крестьянки, угрожающе замахнувшейся серпом на бетонного пионера, партийный секретарь остановил машину.
– Записка при тебе?
– А рубль?
– Что же это выйдет из тебя? – покачал головой партийный секретарь. – Зачем тебе рубль?
– Я дедовы сигареты потерял, – соврал Виталик, пряча полученный рубль и стараясь прикрыть рукой оттопыренный карман, в котором лежали сигареты. – Купил сигареты, а когда лез на кедр, выронил.
– Ну, вернись, – посоветовал секретарь. – Скажи, что вернулся за сигаретами.
Виталик на такую глупость даже отвечать не стал.
– Деньги теперь у тебя есть, – товарищ Ложкин видел Виталика насквозь. – Достань записку и порви. – По голосу чувствовалось, что указанная записка содержит какой-то важный секрет, наверное, на самом высоком уровне, и очень отрадно, что секрет этот (возможно, партийный) не попал в руки разгулявшегося простого механизатора. – Мельче, мельче рви.
Виталик с радостью бросал по ветру обрывки.
Все это время товарищ Ложкин сидел сгорбившись над рулем.
Ну, совсем как человек, только толстые щеки провисли от жары, как у собаки. Видно, что печалился, но все же не утерпел:
– Зачем монархию проповедуешь?
– А что еще проповедовать?
– Ну, выбор есть, – недовольно ответил товарищ Ложкин. – Развитой социализм, например. Или продовольственную программу.
У товарища Ложкин лицо стало совсем человеческим, но Виталик ему не верил.
У тебя-то гривенников не считано, думал он, ты давно в люди вышел. Тебе уже ничего не надо, только езди на казенном «газике» да разговаривай с молодыми учительницами про всякие интересные географические проблемы, а меня чуть что – сразу в чулан. А может, я тоже хочу ездить на «газике», и чтобы люди смотрели с уважением.
Проводив взглядом машину, Виталик вынул из кармана записку и аккуратно ее расправил. На мелкие части он порвал совсем другую бумажку. В его карманах всегда было много такого добра. Я вот еще со Светланы Константиновны рубль слуплю, сердито подумал он. Светлана Константиновна привыкла к запискам, ей без них будет скучно.
7
Ночь наступила.
Звезды зажглись, потянуло с болот душной сыростью.
Виталик растворил окно, хотя дед запрещал это. Задница чесалась, так хорошо дед поучил внука. Никак не решишь, складывается жизнь или нет? Родители во Вьетнаме, дом в Томске. А он живет с дедом и бабкой, в дикости.
Стало жаль себя.
Скоро Дед уснет, подумал, тогда непременно явится домовой, чтобы подразнить мохнатой ладошкой. Услышал, как бабка за неплотно притворенной дверью вздохнула: «Ох, кости ломит. На дождь. Парнишку жалко. Нет чтобы подладиться под людей, все под себя мнет».
Проверил, под подушкой ли рогатка?
На месте, на месте лежит любимая – надежная, ладная, вырезанная из тальника. Начнет мохнатый распускать руки, влеплю камнем в лоб. Контуженного увезу в Томск, там дорого продам Соньке Пушкиной из параллельного класса. На пушнину. Сонька дома хомяков держит, крыс, мышей, ей все в жилу. Скажу: «Вот покупай прибавление». – «А это что? Зверек?» – «Ага». – «А какой?» – «Лохматый». – «Ну, белка, что ли?» – «Да ну!» – «Ой, обезьянка?» – «А ты выше бери». – «Ну, не человекообразное же?» – «Конечно, нет, но похоже». – Сонька прищурится: «Кусается?» – «Да нет. Только грудь давит ночью». Сонька-дура покраснеет, конечно, как это – грудь? А я скажу: «Покупай, дура. Все равно других нет». И потребую за мохнатого червонец, пусть сдерет с предков. Очень уж порода у домового редкая.
Приподнялся на локте, позвал:
«Дед!»
«Чего тебе?»
«Принеси квасу».
«Сам встань и напейся».
«Ну, принеси, чего тебе?»
«Будешь канючить – дам ремня».
«Ну, вот будешь вставать за ремнем, и принеси квасу».
Дед не ответил. Виталик снова притих. Хорошо товарищу Ложкину – он давно вышел в люди, у него гривенники и рубли есть. Я тоже так хочу. Приезжать на зеленом «газике» и смотреть на молоденькую Светлану Константиновну, а механизатор пусть бегает за ружьем.
Вдруг различил странные звуки.
Слабый шорох… Скрип половицы… Шарканье…
Идет, идет домовой, идет мохнатый, обрадовался Виталик и, похолодев от неожиданного волнения, потянул рогатку из-под подушки. Тихонечко вставил в кожанку заранее припасенную гладкую гальку и затаился, затих, вжался лицом в теплую подушку, только ногой специально приспустил одеяло на пол, чтобы домовой не терял время, не занимался всяким там баловством, а сразу кинулся бы на него – давить.
Идет, идет домовой, идет мохнатый.
Шлепает босыми ногами, дождался темноты, гад.
По теплу, по легчайшему живому шевелению теплого воздуха Виталик чувствовал, что старорежимная нежить уже где-то рядом, может, уже даже тянет к нему мохнатые лапы. Вот врежу в лоб, думал. Продам мохнатого Соньке Пушкиной. Появятся деньги, выйду в люди. А выйду в люди, появятся деньги. Затаив дыхание, мысленно определил направление. Так же мысленно уточнил прицел. И, резко вскинувшись, оттянул резину:
– Получай, гад, от советского пацана!
Глава II
Генеральный директор
Июль, 1999
1
– Мы подружимся…
В супермаркете Элим и Семин обновили одежду.
Солнце палило уже во всю. Черные глаза Элима увлажнились, на бритой голове, кстати, вполне классических очертаний, выступили капельки пота. Темная прядь падала выше уха, загибалась к виску. «Терпеть не могу Энск. Каменный лабиринт, да?»
И предложил:
– Пообедаем?
Семин кивнул.
– В «Суши»?
– Мне все равно.
– В «Суши» подают к коньяку…
– Никакого коньяка!
– Любишь вино? – фальшиво полюбопытствовал юрист.
– Неважно. Главное, сегодня – ни вина, ни коньяка.
– Если ты беспокоишься за встречу с энергетиками, то я ее отменил, – несколько удивленно покивал Элим. Слишком ровный настрой Семина ему явно не нравился. Он никак не мог угадать, как правильнее разговаривать с человеком, приехавшим от Петра Анатольевича. – Сегодня мы встречаемся с генеральным директором ОАО «Бассейн» Липецким. Николай Иванович, так его зовут, запомни. У энергетиков нам пока не надо светиться, а вот Липецкий ждет. Кажется, он еще не нашел правильного плана действий. – Юрист тоскующим взором обвел бар. – Боится отставки. Мы для него – последняя надежда. Он нам обрадуется.
И ухмыльнулся:
– Знаешь, что скажет Петр Анатольевич, если генеральный директор «Бассейна» слетит с кресла?
– Не знаю.
– Ругательства пропустить?
– Как хочешь.
– Тогда – ни слова.
2
Весной в офисе Плетнева – директора энской энергетической компании неожиданно появился генеральный директор ОАО «Бассейн», рассказал Элим. «У меня имеется запись разговора». По наглой ухмылке Семин понял, что в сейфе Золотаревского не мало собрано материалов, унижающих человечество. Понятно, два директора выпили по рюмочке, вспомнили смешные случаи из прежней жизни, пожаловались на время (вот как быстро летит!), на фонды (вот как катастрофически тают!), потом Липецкий как бы походя поинтересовался: «У тебя, Константин Николаевич, имеется смета затрат на нынешнюю навигацию?»
«Ну разумеется».
«А ты не боишься, что ее придется раздувать процентов на тридцать?»
«Даже думать о таком не хочу! Окстись! Случись такое, Анатолий Борисович всех заставит написать заявления».
«Заставит. Точно заставит, – кивнул Липецкий. – Поэтому не теряй время и ищи свободные деньги. Миллиона два. Не меньше. И понятно, не в рублях».
«Для кого?»
«Для „Ручья“. Для мой дочерней структуры. И не пугайся, пожалуйста. Это вовсе не выброшенные на ветер деньги. Оплатишь пакет акций „Бассейна“, купленных „Ручьем“, там ведь как раз тридцать процентов.
И пожаловался, наконец:
«Копают под меня, Константин Николаевич. Сильно, с перспективой копают. Кое-кто очень хотел бы переориентировать финансовые потоки „Бассейна“. Понимаешь? А нам этого не надо. Ох, не надо. Ты всей шкурой должен это почувствовать. Если взлетят цены на перевозки, тебя Анатолий Борисович точно попросит написать заявление. А вот если ты поможешь мне… И именно сейчас… Если не позволишь свалить меня… Вот тогда предоставлю твоим энергетикам самый льготный режим. А найдете способ докупить акций до контрольного пакета, еще и перевозки для себя удешевите».
Плетнев спросил:
«Кто на тебя давит?»
«КАСЕ».
«Это „Орион“ и все прочие?»
«Ну да, – кивнул Липецкий. – И „Орион“, и „Мастер Бренд“, и „Сталикс“. Заметь, раньше они речниками не интересовались. Да и Кузнецов, директор КАСЕ, не сильно интересовался рекой. Ему политика была ближе. Финансировал выборную кампанию губернатора. Потому ему и позволяют сейчас лезть в дела, зависящие от областной администрации. Скажем, в заказы для бюджета. Но сейчас у Кузнецова сложности. И не малые. Втягивание чужих денег в клубок проектов растет, а возврата практически никакого. Вот пытается сговориться с мингосимуществом, еще одним акционером „Бассейна“. Учти, если они объединяться, контрольный пакет запросто может оказаться у них».
«А ты?»
«Ну, я тоже не дремлю, – усмехнулся Липецкий. – Я через дочернее предприятие, через тот же „Ручей“, уже скупаю акции „Бассейна“. Но аппетиты Кузнецова растут, он вошел во вкус, метит на мое место, хочется ему проводить в регионе собственную финансовую политику. Другими словами, хочет залезть двумя руками в карман „Бассейна“. На Кузнецове долги, ему надо срочно гасить кредиты. Сама жизнь подталкивает его к активным действиям. Так что, Константин Николаевич, настоятельно советую срочно выкупить акции у „Ручья“, а то уплывут, ох, уплывут…»
Плетнев понял опасность.
Уже через три дня солидный пакет акций «Бассейна» благополучно ушел к энергетикам.
– Понимаешь теперь, зачем понадобился в Энске? – ухмыльнулся Элим.
Льстил, конечно. Грубо льстил. Все еще надеялся на коньяк.
– У Липецкого куча своих юристов и аналитиков, но все они занимаются текучкой, повседневщиной, понимаешь? Они не такие уж доки, у них нюх притупился. А нужна рука, набитая на острых ситуациях, нужны острые умы. Как у нас с тобой, – подмигнул Золотаревский и выложил на стол тоненькую папку. – Здесь устав Общества, учредительные документы, план приватизации, условия размещения акций, документы по регистрации проспекта эмиссии акций. Здесь же документы на права собственности имущества, Положение о совете директоров, о Правлении, уставные документы «Ручья» и «Бассейна», протоколы заседаний совета директоров и все прочее.
Опять подмигнул:
– Изучи.
3
В кабинете генерального Элим притих, черные глаза налились неожиданной строгостью. Когда Липецкий нервно заорал на длинноногую секретаршу: «Какие к черту журналистки? Чего это ты? Никаких журналисток!» – укоризненно покачал головой. Но видно было, что ничего особенно необычного в поведении Липецкого он не видит. Ну, нервничает человек. Как бы залюбовался даже. Невысок, плотен, жесты резкие. Редеющие волосы не тронуты сединой, хотя пятнадцать лет Липецкий отстоял на мостике крупного толкача. В серых глазах настороженность. Успокаивая генерального, юрист ухмыльнулся. «Покрыл пол лаком, прилипли ноги. Слышал? Отодрал ноги, прилипли руки. Так и бывает. Отодрал руки, пришла Светка. Отодрал Светку, опоздал на работу. Всегда так».
Липецкому анекдот не понравился.
А Семину не понравилась обстановка.
В просторном предбаннике сидела перед новеньким компьютером деловитая, но такая длинноногая Оксана, что, казалось, юбки на ней нет вовсе. По коридорам прогуливалась внутренняя охрана. Время от времени Липецкий приглаживал пряди, но они снова падали на тронутый морщинами лоб. Пластиковые полки с документами, диаграммы на стенах, огромная люстра настоящего хрусталя, заваленный бумагами рабочий стол, еще один – для заседаний. Всю дальнюю стену занимал гигантский аквариум. Поразительный, следует заметить, аквариум: стекла тонированные. «Это кто же там плавает? Акула? Водяной?»
Генеральный устроился за столиком, появились чашки, коробка с конфетами. К Семину Липецкий сразу начал обращаться на ты. Хотел, наверное, подчеркнуть приватность беседы. Дружески кивнул Элиму, вызвал Акимова. Председатель совета директоров ОАО «Бассейн» держался прямо, выправка офицерская. Служил когда-то на подлодках, к речникам попал по специальному направлению. Была такая эпоха в истории страны, когда укрепляли речников опытными флотскими. Плечистый красавец, белая прядь на левом виске, будто опытный визажист махнул кисточкой. Но в серых глазах растерянность. Семин эту растерянность уловил и по рукопожатию Акимова – какому-то слишком уж быстрому, нервному. Казалось, все в кабинете генерального напитано электричеством. И по глазам Акимова было видно, что ему явно не нравится начатая оппонентами игра. Он недовольно повел носом, учуяв наплывающий со стороны Золотаревского запах перегара, но сдержался, промолчал. Может, он и вышел бы из игры, но упустил, ох, упустил нужное время. Теперь, когда акции «Бассейна» перешли к энергетикам, когда консорциум КАСЕ определил конкретные цели, выйти из игры было невозможно. Председатель совета директоров ОАО «Бассейн» это понимал, и это било по его самолюбию. Он ведь отлично знал, что для того, чтобы эффективно контролировать крупное предприятие, нынче совсем не обязательно его покупать. Пусть себе остается в руках государства. Надо лишь посадить нужных людей в руководство и направить прибыль по нужным каналам. Чего, кстати, и хотели оппоненты. Они ведь собиралась приватизировать не сам «Бассейн», а его прибыли. В этой игре Акимов уже не мог им помочь, поэтому срочным указом мингосимущества его и заменили другим чиновником.
– Вот смотри, Андрей Семенович, – хмуро подчеркнул Липецкий. – Сотрудники мингосимущества, как представители государственной структуры, казалось бы, должны энергично пресекать любые попытки монополизации. Так ведь? Но когда КАСЕ через подставных лиц скупал акции «Бассейна» и перераспределял по своим предприятиям, мингосимущество этого не замечало. Точнее, как бы не замечало. А вот когда мы начали встречную, мингосимущество сразу обвинило нас в попытке монополизировать речной транспорт. Как тебе такое? Понимаешь, кому выгоден нынешний переворот в «Бассейне»? Ведь мы только-только начали вставать на ноги. Пока пароходы ржавели на приколе, пока о доходах речи не шло, КАСЕ нас не замечал. Ну, пароходство и пароходство. Но когда в прошлом году наши доходы вдруг превысили треть миллиарда, прибыль резко пошла вверх, дебиторская задолженность превысила кредиторскую…
Семин внимательно присматривался к Липецкому.
Ну да, говорит доходчиво. Так многие умеют. Лично для Липецкого Семин и пальцем бы не пошевелил. Что ему Липецкий? Что ему Иванов, Петров, Сидоров? Лишь бы работало предприятие, лишь бы энергетики не терпели ущерба.
– Сколько акций сосредоточено в руках КАСЕ?
– Около тридцати процентов, – ответил Липецкий и настороженность в его глазах утроилась. – Они сейчас скупают все, до чего могут дотянуться.
– Откуда у них свободные деньги?
– Валютный кредит, – во время подсказал Золотаревский. На поданный секретаршей чай он смотрел с отвращением, конфеты отодвинул. Но за разговором внимательно следил. – В прошлом году КАСЕ получил крупный кредит.
– В каком банке?
– В «Дельте».
– Солидный банк.
Семин перевел взгляд на Акимова:
– Получается, что мингосимущество освободило вас, как обыкновенного чиновника?
– Получается. Но Председателя совета директоров нельзя просто так освободить. Меня можно только переизбрать. На общем собрании акционеров.
– Значит, освободили вас незаконно.
Семин почувствовал, как все сразу насторожились, а Золотаревский сунул руку в карман. Возможно, включил диктофон. Впрочем, диктофон работал и в собственном кармане Семина. С самого начала беседы.
– Мингосимущество не имело права освобождать вас. Так они могли поступить в девяносто третьем или в девяносто четвертом годах, в разгар приватизации, но сейчас, насколько я понимаю, никто ничего не приватизирует.
Получил настороженный кивок от Акимова, повернулся к юристу:
– Завтра, Элим Яковлевич, подайте соответствующую жалобу в суд. Пусть мингосимущество докажет, что оно имеет право убрать Председателя совета директоров указом…
– А если докажет? – вырвалось у Акимова.
– Вряд ли. Да и время на это потребуется, – сухо усмехнулся Семин, и опять повернулся к юристу: – Чем люди КАСЕ так потрафили людям мингосимущества?
– Скорее всего, взятка.
– Вряд ли они довольствовались только взяткой.
– Что вы имеете в виду? – заинтересовался Акимов.
– Перспективу.
– Это точно, – согласился с Семиным Липецкий. – КАСЕ собирается проводить внеочередное собрание акционеров «Бассейна». Уже начали кампанию. Дескать, пора вытряхивать из Общества старое руководство?