Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

Из дневника 1997 года

Добрый человек иногда кажется глупым

Вручали литературную премию «Пенне-Москва»: итальянский торговец одеждой пожертвовал «на искусство», прославил свой городок – ну и молодец!

Вторая премия – Люсе Улицкой. Мы с ней познакомились еще в Берлине, в доме у нашей приятельницы, редактора-слависта Кристины. Они с Люсей подруги. Кристина сказала, что вот у Люси в Германии прекрасный переводчик, читателей много. А в России ее мало знают. Пока… Ну, теперь и у нас узнали, и я рад.

Но огорчило, что каким-то образом попала в список награжденных сытая, ожиревшая, как бандерша, В. Это, безусловно, говорит об испорченном вкусе членов жюри. Впрочем, Маканин мне объяснил, что В. как «середнячок» получала всю жизнь «понемножку», а вышло в итоге много, в то время как другие имели или максимум, или ноль, и вытеснили друг друга. Но она, конечно, никакой не «середнячок», она – антилитература. Когда-то в молодости сочиняла анекдотики, сценарии, не шедевры, но все-таки… Говоря в своем выступлении о мощном двигателе рекламы, которая подсовывает нам фальшивку вместо искусства, я имел в виду и В.

А Люся Улицкая – тихая, на сто голов выше любого из тех, кого там выдвигали. Мы с Маришей ее поздравили от души. И если для толкового и владеющего словом Бориса Екимова эта «одежная» первая премия, может, и потолок, то для высочайшей прозы Улицкой, уверен, лишь начало. Дай ей Бог всего! Голосовал за нее как первую – жаль, не поддержали меня.

…Дописываю через десять лет. Люся и вправду вознеслась на Олимп, – издатели, премии, сценарии. Но теперь редко здоровается и смотрит как бы поверх, Мариша звонила ей, пригласила в Дом кино на премьеру «Вагончика» (А. Приставкин, «Вагончик мой дальний», Москва, Эксмо, 2006. – М.П.)[1] – выслушала как-то лениво, ну и ясно, что не пришла. В печати Люся хвалит и считает высшим достижением Пелевина и Сорокина. Дело вкуса, конечно.

ЦДЛ (Центральный дом литераторов. – М.П.) произвел на меня странное впечатление: в главном холле фотографии секретарей (руководителей существовавшего в советское время Союза писателей СССР. – М.П.). Бывшие наши «начальники»: всякие Сартаковы, Марковы и пр., и пр. Будто и не было этих новых лет. Выставили бы как паноптикум, я бы еще понял. Но ведь выдают за историю Дома. А это позор, а не история!

Однажды в тайге, в зимовье рабочие поведали мне историю, как в зимнюю стужу договорились они по очереди топить: одну ночь один поддерживает тепло, в другую – другой… И был у них «сачок», когда досталось ему дежурить, а спать хотелось, догадался поставить в печку горящую свечу. Ребята просыпаются, смотрят из-под одеяла на печку, вроде – горит, а холодина! Пока кто-то не догадался да не встал посмотреть… Изобретателя выгнали. Но я об Андрее Б-ве: у него в печке не дрова, а свеча горит…

Видимость, что тепло дает.

Сократ и Платон. Одна из теорий: человек уже при рождении несет в себе все элементы истины, но она забывается, и вся зрелая жизнь человека в «припоминании» забытого. И оттого формула: «Познай самого себя». Это забытое: сверхчувствительный мир. Скорей всего, подсознание. А еще точней – душа. Я согласен, мы и правда от рождения несем в своих генах зашифрованное послание, не случайно же утверждают, что хромосомы – это своего рода закодированная Библия. Но даже если нет, все равно генотип человека, создающий 80 или более процентов всей личности (от воспитания там какие-то крохи, 6–8 процентов), позволяет убедиться в правоте древних философов. Внутри человека заложен космос, и, познавая его, можно многое понять и об окружающем мире, и о тайне Вселенной. Да и о самом Господе, если брать чувственную сторону. Тот самый «сверхчувствительный» мир. Для ума эта тема недоступна.

Кстати, у них же: Красота, Истина и Добро – неразлучны. Истина сама по себе несет Красоту, а Добро заложено и в Истине, и в Красоте.

И еще я нашел там одну близкую мне идею: «Лучше подвергнуться несправедливости, чем ее совершить».

Сократа судили «демократично», и 500 судей высказались единогласно за его смерть. Вот тебе и демократия!

Защитил Чубайса, написав статью «Знал ли Иван Бунин об Анатолии Чубайсе?». Писал всю ночь, уж очень обрыдли эти телевизионные морды, особенно коммунистов. Вот уж сразу проявили свой иезуитско-палаческий характер, готовы плясать на его костях! Утром позвонил в «Известия», Захарько, он что-то стал бубнить о редколлегии через три дня, о большом объеме… Я тут же перекинул в «Комсомолец» (газета «Московский Комсомолец». – М.П.). Анечка Ковалева показала Гусеву (Павел Гусев, главный редактор. – М.П.) прямо в коридоре, и с колес пошло в номер. А защищал я не только Чубайса, который может спасти Россию, ибо он замечательная личность, но и в его лице страну, и себя, и реформы, и наше общее будущее.

Тут все ясно – он бросил перчатку банкирам, а они уже хозяева. Не случайно журналист из «Штерна», посвятивший статью «семибанкирщине», пишет, что у них в руках сосредоточилось 50 процентов богатств России. И далее: «Я очень удивлялся тому, с какой легкостью некоторые (не все!) из членов этой «семерки» заявляли: у кого деньги – тому должна принадлежать власть…»

Не упоминает, кто именно говорил, но уверен, что Березовский в первую очередь. У него это на морде написано. А тут поперек – Чубайс!

Какое-то ничтожество в должности майора милиции, написавший несколько никому не известных «бестселлеров», сделал героем одного из романов и меня. Имя и отчество у меня, разумеется, еврейские: жидомасон, словом. Написал о татарах роман, взял приступом Союз писателей, сжег компрометирующие документы и далее от бездарности занялся политикой, стал руководить помилованием. Естественно, беру взятки и милую по просьбе некоего рыжего зампремьера – фамилия начинается, понятно, на букву «Ч», убийцу по кличке «Мертвяк», который затем, в свою очередь, крадет моего ребенка. А я, ну в смысле мой герой, от горя обвязался гранатами и взорвал и себя, и рыжего! Сеня Рогинский, который выдал мне эту новость, утешил: «Не огорчайся, про Ковалева уже пять романов написали!» (А. Рогинский, С. Ковалев – правозащитники. – М.П.)

Я не поленился, обошел переходы и нашел на лотке «Малую Черную Кошку», но читать эту бредятину, написанную на уровне дошкольного дебила, не смог. И так понятно: то, о чем молчат Куликовы и прочая свора, то глаголят их шестерки. И конечно, это скрытая угроза. И я совершенно уверен, что все они – страшные люди и способны на любые подлости, вплоть до подлога, провокации и убийства.

Потратил драгоценное время, чтобы пролистать эту графоманию, она не такая уж бессмысленная, основное содержание очень даже сегодняшнее. Некая группа «патриотов», предполагая, что демократия до добра не доведет, создает из своих еще действующих кадров глубоко законспирированную фирму, отслеживающую всех, кто не так живет, не так думает, не то делает. Естественно, слежке подвергнут и мой прототип, в джинсах и свитере. Главный герой – этакий супермен, прошедший все конфликтные регионы: Приднестровье, Югославию, Чечню, чтобы отстоять русскую идею. Воюет против всяких других: магометан, «черных» и т. д.

Зовут супергероя нелепо, не по-геройски, Утконос Передрясный. Так и слышится слово «дрисня». Типичный фашиствующий малый, и, конечно, он ненавидит евреев и интеллигенцию. А их все ненавидят. И всегда.

Середина декабря, и всех начинает лихорадить, все-таки Новый год! И вместе с суетой, иногда даже приятной – подарки, поздравления, приемы, встречи, приходят мысли и более высокие, ну, например: а что такое ВРЕМЯ? А я вдруг подумал, что это и есть БОГ. Недоступно, как и все потустороннее и уж, конечно, мистическое. Ведь столько, сколько написано о времени и сфантазировано… Столько ни о чем другом. О любви разве… Но ведь и любовь от Бога. И она, если посудить, – чудо. И она необъяснима.

Столпотворение. Дети оделись кое-как, а был мороз. Два часа простояли на холодном дворе, приехала милиция, саперы. Все поняли, что это никакой не сюрприз, конечно. Ну, это был розыгрыш каких-то дебилов. Не бомба, к счастью. Детишки заболели потом.

А мы едем в «Сосны».

Сборы, путевки; детей, как всегда, как бы не пускают: санаторий для отдыха взрослых. Вам с ребенком не положено! Хотя приедем, и наверняка детей будет прорва, начиная от грудничков! Я говорю: «Манька, там даже с собаками живут в номерах, они с собаками, а мы с тобой. Лаять будешь, если что».

26 декабря в школе у Маши был новогодний праздник, вдруг позвонили: «Школа заминирована!» Всем классам объявили, чтобы срочно бежали во двор, будет новогодний сюрприз. Это чтобы не напугать детей.

Вечер творчества Игоря Минутко и пятилетие издательства «Армада». Издательство-то занятное, оно нашло свою нишу – историю. Его деятельность на фоне других коммерческих структур выгодно выделяется просветительской направленностью. Хотя авторы так себе, посредственные. Правда, а где они наберут первоклассных вроде Бориса Васильева или Юрия Давыдова? Но вот раскручивать рекламу они явно не умеют, «Текст» из такого вечера конфетку бы сделал, а эти… скучновато. Прочли нечто вроде лекции и устроили легкий закусон в подвале ЦДЛа! Да и сам вечер носил полусамодеятельный характер. Но Игорь был счастлив и ничего этого не заметил, и слава богу! Игорь – хороший человек, очень добрый, что в нашем писательском гадюшнике огромная редкость.

На вручении премии «Пение-Москва» сидел рядом с Маканиным. У него в «Знамени» с колес идет роман аж в четырех номерах! Молодец. А у меня в «Дружбе» (журнал «Дружба народов». – М.П.) редактор мучает рукопись моей «пьяной повести» (повесть «Синдром пьяного сердца». Москва, «Олимп», 2001. – М.П.) и сидит над каждым словом… Надеюсь, успеем. Скоро сдавать в номер.

Последний месяц любого года проходит под знаком ожидания новогоднего праздника. И – суетишься, суетишься, суетишься… Чего-то готовишь, что-то достаешь, звонишь, поздравляешь, переживаешь, а потом выпьешь, проснешься, а он – наступил! Но, правда, в этот раз, когда мы ненадолго приехали из «Сосен», которые не стали любимыми, но как бы необходимыми для моей семьи, оставалось только помыть шею и спуститься вниз, в так называемый домовый клуб. Столы уже были готовы.

И компания подобралась: коротко постриженный М-н, который, со слов его жены, «подстригся под Приставкина» (видно, не уверен в себе, а меня считает образцом стиля!), и его дружок Попов, который в силу своей практичности добавлял к столу продукты с оптового рынка, а точнее, с ящиков у Белорусского вокзала, и Фазиль, и Тоня. Тоня, и приметливая, и сметливая, сразу сказала мне, что психология «новых русских», таких как М-н, шибко отличается от нашей… И что стриженый «парнишка» странный какой-то.

И был Боря Мессерер, который, чтоб нас повеселить, пришел в красной форме академика, и Беллочка, милая, с теплой грустной улыбкой. И были две итальяночки, приглашенные Мессерером, молодые, обаятельные и по-своему счастливые. А еще Юлик Эдлис со своей трубкой, и Лида Графова, и Славкины (Нина даже принесла прекрасно испеченное хачапури!), и Битов с женой Наташей, он был в меру приветлив и шибко поддавал, становясь от рюмки к рюмке мрачней… Впрочем, он из больницы, и ясно, что с ним могло там быть… Ничего хорошего. В середине вечера пришел Вадим Абдрашитов с милейшей женой Нателлой, поставил на стол трехлитровую бутыль «Смирновской» с насосиком, который подавал водку по трубочке вверх!

А в общем, шумно и бестолково, Попов произнес от всех присутствующих какие-то слова, назвав М-а «акулой империализма», при этом жутко перед ним заискивая, а у Беллочки поцеловал руку. Потом запускали ракеты на пустыре у дома… Палили не только мы, а кругом, и потому мы в шутку пересчитали гостей, мол, может кто-то из боя и не вернуться… Но и правда, пальба была, как в Чечне!

А в общем, Новый год удался. Бегали дети, собаки и кошки. Играла радиола Славкиных, старые пластинки… Ретро! И разбежались где-то после шести утра. Жена Попова, позвонившая днем, сообщила, что Битов надрался и скандалил в конце, а теперь ночует у нее. Если уж приютила, могла бы и помалкивать. Дело житейское.

Ну что же: король умер, да здравствует король!

Из дневника 1998 года

Этот год начинался относительно легко. Уехали в «Сосны», я работал. Вернулись, много суеты – и просвет: звонит Луиза, от Гули, с предложением Марише у нее поработать, не кем-то, а директором гимназии. Мы воодушевились. Мариша написала свои предложения, ездила на встречу, куда-то в офис, в центр. А потом в гимназию, за город. На Рублевку. Нас сперва и смущало, что за город. Выяснилось, там правда и богато, и денежно, но работа подзапущена, с кадрами проблема. Дети «новых русских», пансион полный. Санаторий. Цена обучения – коммерческая тайна. Мариша сказала: «Тебе лучше и не знать». Гуля дама своевольная. Лидер. Хозяйка. В этой гимназии она главная. Делает учителям замечания насчет прически, цветы переставляет… Зарплата из кармана. Как говорит Миша Жванецкий, «зато по пять».

Мы не отказались, хотя я видел, что Мариша переживала. Гуля пригласила ее и директором, и учителем английского. Пока вроде держит за равную, поручила набор новых учеников, замкнула на нее важных и богатых родителей. У Мариши уникальные методики для малышей, и дети ее обожают. В нашей гимназии на «Аэропорте» про нее легенды ходили. И, конечно, тетки ей дико завидовали, ревновали к детям. И к родителям, само собой. Мариша там вкалывала, на ее английском держался весь их скромный бизнес. Гимназия была тоже коммерческая, но не дорогая. Одна «историчка» – муж у нее автомагазин держит, между прочим, – вдруг вместо здрасьте: «А у вас, Марина Юрьевна, шубы каждый день новые, как трусы «неделька»?»

Ну да, я шубы люблю дарить жене. Она в них ребенка вырастила, в самый лютый мороз по три часа Машку выгуливала. Первую купил с госпремии за «Тучку» (А. Приставкин «Ночевала тучка золотая. Роман. Москва, Современник, 1988. – М.П.). Висела в ГУМе под замком, предназначалась, продавщицы шептались, для жены Шеварднадзе, да той размер не подошел.

Вечером в пятницу, 13 февраля (вроде бы счастливое для меня число, да ведь пятница), звонок Михаила Краснова с госдачи, где писал он для Бориса Николаевича «Послание» и откуда никогда ранее не звонил. По поводу письма ПЕН-центра в защиту Витухновской, которое просили передать через меня и далее Краснову для Б.Н. Он и передал, но попутно заметил, что очень сожалеет, что вышел Указ… И пояснил, что Указ по поводу моей работы, ее как бы переводят на внештатную… Что за черт? Позвонил Красавченко, и он повторил в тех же словах. (М. Краснов, С. Красавченко – коллеги по Администрации Президента РФ. – М.П.)

Я позвонил Юмашеву (руководитель Администрации Президента РФ. – М.П.), как и предлагал Красавченко, я верил, что если он говорит, надо звонить немедленно. Пусть секретарша, но ему же передадут!

А еще написал письмо, по отзыву Мариши, злое. Там было предостережение, это точней. А потом кадровик Анатолий Романович сказал, что в пятницу, 20-го числа, ждет Яров. У него письмо… И далее, очень неохотно, что переход на внештатную практически решен.

У Ярова. (Ю. Яров, в то время один из руководящих работников Администрации Президента РФ. – М.П.)

Я подготовился к встрече, решив, что тактически мне трудно себя защищать и лучше ссылаться на Комиссию (Комиссия по вопросам помилования при Президенте РФ, созданная по Указу Б. Н. Ельцина в январе 1992 г., упразднена Указом Президента В. В. Путина в январе 2001 г. А. И. Приставкин руководил Комиссией на протяжении 9 лет. – М.П.). Она взбудоражена, она считает это аппаратными играми. Она не доверяет. Тем более что это так и есть, я со многими своими «помиловщиками» переговорил.

Всего этого я объяснить не могу…

Тут Яров почти рявкнул на меня:

– Почему же не можете? Объясните, скажите…

– Ну что я скажу? Что у вас хватает бездельников и ни одного не сократили, а для одного человека не нашлось ставки?

Вот тут он и врезал.

– Почему же не нашлось? Мы не искали. Мы хотели, чтобы вы руководили общественной Комиссией!

– Так я и руководил…

– Но теперь-то у вас пенсионный возраст. Мы не можем закон нарушать. У нас вон и маршал Сергеев… Чем же вы лучше?

Я молчал. Удар был неотразим.

– Так это не по Указу?

– Конечно, нет! – воскликнул он. И соврал. Ибо в трудовой книжке будет запись про Указ, а не про возраст. И, как все опытные вруны, стал, искусственно себя раскаляя, говорить о том, что они долго искали вариант, чтобы дать мне возможность работать далее…

– Но я могу лишь с Комиссией, – сказал я.

– Ах, ну что вы заладили… Комиссия, комиссия! – Воскликнул он артистично. Клоун был отменный. Только не коверный, а «подковерный». – Мы индивидуально к вам! Комиссию можно и другую набрать.

– Можно, – согласился я. – Но не со мной. И учтите: в другую интеллигенция к вам уже не пойдет.

Он разозлился, ответил, что еще как пойдет, побежит, что ерунда все это, у нас здесь много интеллигенции… Вон, Совет по культуре… Там такие люди!

Я не стал опровергать. Все знают, что Совет по культуре – туфта.